Текст книги "Вампиры пустыни (Том II)"

Автор книги: Брайан Ламли

Соавторы: Рональд Четвинд-Хейс,Петр Аландский,Ли Френсис,Майкл Херви,Сандра Викхем,Ф. Пауэр,Роберт Блох,Морли Робертс,Амелия Лонг,Эдвард Херон-Аллен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Морли Робертс
КРОВАВЫЙ ФЕТИШ

Пер. М. Фоменко

Лес за палаткой кишел жизнью, как всегда бывает в африканских тропиках. Птицы кричали с темных деревьев хриплыми странными голосами: хотя по лесу уже ползли тени, солнце еще не опустилось за западными равнинами, по которым текла к морю река Киги. Обезьяны трещали и завывали, а над самой землей звучал гул миллионов насекомых – неумолчный шум джунглей.

Больной, лежавший в палатке, беспокойно пошевелился и посмотрел на своего товарища.

– Дайте мне что-нибудь выпить, доктор, – сказал он.

Врач поддерживал его голову, пока он пил.

– Там были какие-нибудь ваши лекарства? – спросил больной.

– Нет, Смит, – сказал доктор.

– У меня тошнотворный привкус во рту, – сказал Смит.

– Я долго не протяну, старина.

Доктор Уинслоу посмотрел в лес, в ночь – темнота наступила резко и внезапно.

– Вздор, – сказал Уинслоу. – Вы будете жить, привезете домой свою коллекцию и станете еще более знаменитым.

– Выходит, я знаменит? – отозвался Синикокс Смит. – Вероятно, в своем духе… Думаю, мало кто столько знает об этих местах и их дьявольских обычаях. Все это признают, точнее сказать, все, кроме Хейлинга.

Он нахмурился, упомянув это имя.

– Хейлинг не лучше невежественного дурака, – сказал он. – Мы-то с вами видели здесь странные вещи, доктор.

Доктор вздохнул.

– Допустим, – сказал он. – Но как глупо было с нашей стороны вообще оказаться здесь.

Умирающий покачал головой.

– Нет, нет, я многому научился, старина. Хотел бы я растолковать Хейлингу, что к чему. Собирался, но уже не успею. А он теперь употребит все усилия, чтобы дискредитировать мои… мои открытия.

– Лежите тихо, – сказал доктор.

Доктор и антрополог долго молчали. Смит лежал и о чем-то раздумывал. Наконец он заговорил.

– Я так и не купил эту штуку у Суджи, – сказал он.

– Не надо, – сказал Уинслоу.

– Думаете, он мошенник?

– Я в этом уверен, – сказал Уинслоу.

Симкокс Смит засмеялся.

– Вы ничуть не хуже Хейлинга.

Он выпростал руку и притянул Уинслоу к себе.

– Суджа показал мне, что она сделала, – сказал он. – Я сам видел.

– Сделала с кем? – быстро спросил Уинслоу.

– С пленником. Его убили, пока вас не было.

– И она…

– Она что-то сделала! Боже мой, клянусь! – дрожа, произнес антрополог.

– И что же? – с любопытством спросил доктор, однако нахмурил брови.

– Он весь побледнел, а она покраснела. Кажется, я видел запястье, – сказал Симкокс Смит. – Так мне показалось. Но я точно видел.

Будь Смит здоров, Уинслоу сказал бы, что все это было обманом зрения. В гнилых зарослях западного берега с человеком и не такое могло случиться. Он видел, как гниение поражало здесь сам разум людей, и боялся за собственный рассудок.

– О, – сказал Уинслоу.

Больной вытянулся на койке.

– Я куплю эту штуку отправлю ее Хейлингу.

– Глупости, – сказал Уинслоу. – Не надо.

– Вы не верите, так почему бы мне не послать ее ему? Я покажу Хейлингу! Он слепой глупец и считает, что в нашем мире нет порождений дьявола. Но что такое этот мир, друг мой, и кто такие мы? Все это ужасно и отвратительно. Приведите Суджу, старина.

– Вздор! Лежите и отдыхайте, – сказал Уинслоу.

– Мне нужен Суджа, этот старый негодяй. Приведи его, настаивал Смит. – сказал Смит в срочном порядке. – Я должен отправить Хейлингу эту штуку. Хотелось бы видеть, как Хейлинг или кто-нибудь из его домашних оцепенеют от страха. Они увидят больше, чем запястье. О Боже! какова же тогда голова?

Он задрожал.

– Мне нужен Суджа, – простонал он.

Уинслоу вышел из палатки и послал мальчишку за Суджей. Старик приполз на четвереньках. Суджа был чудовищно старым, иссохшим и слабым. Но в его глазах светился живой взгляд; они казались фонариками, вделанными в корявый ствол дерева. Старик остался стоять на коленях у койки Смита. Двое умирающих заговорили на своем языке, который Уинслоу не мог понять. Они говорили долго, перебивая друг друга. Уинслоу курил. Суджа умирал уже давно – лет двадцать или тридцать. Люди из племени не знали, сколько он живет на свете. Смит умрет завтра, сказал себе Уинслоу. Суджа и Смит продолжали разговаривать. Наконец они пришли к согласию, и Суджа выполз из палатки.

– Достаньте из моего сундука сотню долларов, – сказал Смит. – И когда я умру, вы отдадите ему мою одежду и одеяла, все до последней вещи.

– Как скажете, – пожал плечами Уинслоу. Он извлек из сундука сто долларов. Вскоре старый колдун вернулся. Он принес сверток – большой лист, перевязанный пальмовыми волокнами, а сверху коричневая бумага с надписью красными буквами: «Обращаться с осторожностью». Это была очень ценная бумага, и никто в племени, кроме Суджи, не отважился бы к ней прикоснуться. Суджа сказал остальным, что красные буквы были могучим заклинанием.

– Вот оно, – сказал Суджа.

– Отдайте ему деньги, – нетерпеливо сказал Смит.

Он повернулся к Судже и тихо заговорил с ним на незнакомом языке.

– Это не мое, Суджа, а Джона Хейлинга. Скажи это.

Суджа что-то забормотал. Затем Уинслоу услышал слова: «Шон Эйлин».

Симкокс Смит посмотрел на Уинслоу.

– Он отдает это Хейлингу, Уинслоу, – с торжеством сказал он.

– Это тоже часть его мумбо-юмбо? – с некоторым презрением осведомился Уинслоу. Но в глубине души он едва ли испытывал презрение: сказывалась ночная чернота, мерцание лампы в темноте и странная, жуткая фигура колдуна…

– Шон Эйлин, – бормотал Суджа, пересчитывая свои доллары.

– Так и есть, – сказал Смит. – Будет действовать только на владельца и его близких. Нужно передать. Мы дали это рабу и тот умер.

– Что за ужасная идея, – сказал Уинслоу.

– Вы отошлете это. Ради меня, прошу, – сказал Смит. – Вы обязаны.

– Ну хорошо, – сказал Уинслоу.

Смит дрожащими руками уложил сверток в жестянку из-под бисквитов.

Старый Суджа выполз в темноту.

– Когда этот старый дьявол поблизости, я готов поверить во все, что угодно, – сказал Уинслоу.

Смит улыбнулся.

– Это правда. Теперь эта штука принадлежит Хейлингу. Давно хотел отправить подарок нашему Фоме неверующему. Жаль, что не доживу и сам не увижу… Вы отправите посылку, Уинслоу?

– Да.

– Обещаете? Слово чести? – настаивал Смит.

Уинслоу достаточно неохотно дал обещание. Смит был доволен. В десять часов вечера он умер во сне.

Уинслоу собрал все его бумаги и коллекции и отправил их на побережье с носильщиками и каноэ. Пакет с фетишем, купленный Смитом у дряхлого колдуна, он самолично отправил в Англию, адресовав посылку А. Д. Хейлингу, 201 Лэнсдон-роуд, Сент-Джонс Вуд[18]18
  …Сент-Джонс Вуд – исторический район в северо-западной части центрального Лондона.


[Закрыть]. К тому времени Уинслоу вернулся к привычному образу мыслей. Он верил лишь в наглядно видимое и злился из-за того, что позволил себе увлечься словами и поступками Смита и старого Суджи.

– Конечно, это абсурд, – сказал вслух Уинслоу, сдвинув брови. И добавил:

– Но какая отвратительная идея!

К посылке доктор приложил письмо, в котором упомянул, что Симкокс Смит часто говорил с ним о своем научном сопернике в Англии. Уинслоу также вкратце изложил случившееся накануне смерти Смита и коротко описал старика Суджу. Колдун был, очевидно, очень стар, и все туземцы на многие мили вокруг боялись его. Климат и переутомление, добавил доктор, в последнее время явно повлияли на рассудок Смита. «Я не должен был бы это отправлять, но я связан честным словом», – писал Уинслоу.

Затем он благополучно позабыл о фетише, и посылка вместе с письмом отправилась в Англию на следующем пароходе компании «Элдер Демпстер».

Мистер Хейлинг был скорее рад, чем опечален, когда узнал о кончине Симкокса Смита, хоть и проговорил «бедняга», как полагается в случае смерти научного оппонента и даже врага. Они годами ссорились на заседаниях Общества и спорили в научных журналах. Хейлинг был Грэдграйндом[19]19
  …Грэдграйндом – Грэдграйнд – персонаж романа Ч. Диккенса «Тяжелые времена» (1864), имя которого стало нарицательным как обозначение человека, верящего только в «очевидные факты и точные расчеты».


[Закрыть] от антропологии. Ему нужны были факты и ничего, кроме фактов. Он считал себя бэконианцем, мало зная о Бэконе[20]20
  …Бэконе – Имеется в виду английский философ, ученый и государственный деятель Ф. Бэкон (1561–1626), выступавший за индуктивный метод научного познания, основанный на рациональном анализе наблюдений и опытных данных.


[Закрыть]. Хейлингу никогда не приходило в голову, что в чем-либо может быть какая-то тайна. В этом он проявлял очевидное невежество, но большинство людей очень невежественны. Существование этих людей, Земли, Вселенной, самой материи Хейлинг воспринимал как должное, то есть так, как воспринимал все это обычный человек.

– Симкокс Смит – осел, – говаривал Хелинг, не обращая внимания на то, что Смит заметно продвинулся во многих направлениях и выдвинул некоторые вполне достойные гипотезы, имевшие хорошие шансы стать теориями. – Симкокс Смит – законченный осел. Он верит в оккультизм. Он верит, готов поклясться, и в колдовство. Он ошибочно принимает за реальность ужасные представления дикой расы. И только подумайте, он даже утверждает, что все вещи, являющиеся предметом абсолютной и безоговорочной веры, в некоторой степени реальны! И что это, якобы, закон природы!

Смит, вполне очевидно, выжил из ума. Однако некоторые чересчур впечатлительные и наделенные бойким воображением люди говорили, что взгляды Смита наполняют их ужасом (так Уинслоу отзывался о кровавом фетише Суджи). Представим на минуту, что эти взгляды верны! Это будет означать, что жуткое воображение безумцев обладает по крайней мере квази-существованием! Это будет означать, что в любой пришедшей на ум глупости наличествует жуткое зерно правды (да и кто знает, в чем истина?). Достаточно вообразить, чтобы создать. Один из друзей Смита в самом деле в это поверил. Он называл себя атеистом, но считал, что человечество (в известном смысле, добавлял он со смешком) создало для себя антропоморфное божество со всеми страстями и чувствами, приписываемыми ему верой и традициями. Неудивительно, говорил этот друг Смита, что любому, кто восприимчив к несчастьям и слышит чужие стоны, наш мир кажется таким отвратительным местом!

Необходимо признать, что в этой мысли Симкокса Смита действительно было нечто жутковатое. Она затронула некоторых людей. Один испробовал его гипотезу на ребенке (этот человек отличался весьма научным складом ума и верил в относительно контролируемые эксперименты); ребенок увидел вещи, которые вызвали у него припадок и на всю жизнь оставили инвалидом. Но все-таки это был очень любопытный эксперимент, так как с ребенком и вправду что-то случилось (на его теле появились странные отметины), и это было не просто результатом самовнушения – если, конечно, не принять на веру все то, что мы слышали о стигматах. Возможно, это и было самовнушением, но лично я (я был знаком со Смитом) считаю, что в его проклятой теории «созидания» что-то такое есть.

Но вернемся к Хейлингу. Он получил посылку из Африки и прочитал письмо Уинслоу.

– Бедняга, – сказал Хейлинг, – наконец-то он мертв. Так, так! И что это он прислал? Кровавый фетиш? Видать, несчастный безумный бродяга рассчитывал наконец меня обратить…

Он вскрыл посылку и в рогоже и листьях, пахнувших западным побережьем Африки – характерный болотистый запах, памятный любому, кто хоть однажды его ощущал – нашел высушенную черную руку, отрубленную у запястья. Больше в посылке ничего не было, только эта рука.

– Хм, – сказал Хейлинг, никогда не подвергавший свои нервы испытанию джунглями и тропической лихорадкой, никогда не слышавший, как негры в ужасе шепчутся о потерянных душах мертвых. – Хм.

Он поднял руку и осмотрел ее. Это была обычная рука, правая рука, и поначалу ему показалось, что в ней не было ничего примечательного. При более внимательном осмотре оказалось, что ногти были на удивление длинными и придавали руке довольно кровожадный вид. «Хм», – снова сказал Хейлинг. Он тщательно оглядел руку и заметил очень глубокие линии ладони.

– Весьма интересно, – сказал Хейлинг. Как ни странно (точнее, это было бы странно, не знай мы, что и у великих мира сего есть свои слабости), он верил или, по крайней мере, немного верил в хиромантию. В этом он не признавался никогда и никому, помимо известного хироманта, жившего в западной части Лондона. – Весьма интересно. Любопытно, что сказал бы об этих линиях Саккони?

Хироманта звали Саккони. Он был ирландцем.

– Покажу ее Саккони, – решил Хейлинг. Он снова упаковал руку в коробку, положил в шкаф и запер на ключ. Затем он стал думать о других делах, поскольку дел у него было немало. Нужно было, к примеру, написать что-то о Симкоксе Смите, и его ждала монография о тотемизме. Несколько дней он почти не думал о высохшей руке.

Хейлинг был холостяком и жил с племянницей и экономкой. В быту он был человеком приятным, и с ним можно было прекрасно ужиться – если ничего не знать об антропологии, тотемах и тому подобном. Мэри Хейлинг отвечала этому требованию. Она, как полагалось, говорила «Да, дорогой дядюшка» и «Нет, дорогой дядюшка», а когда он начинал поносить Симкокса Смита, Робинса-Гюнтера или Уильямса, всегда становилась на сторону Хейлинга и произносила: «Какой позор!»

– Что за позор? – спрашивал Хейлинг.

– Не знаю, дорогой дядюшка, – отвечала Мэри.

И Хейлинг смеялся.

Экономка была красивой, дородной и румяной, с очень веселым нравом, хоть и поеживалась при виде черепов, костей и образцов в банках. Она ничего не знала о них и удивлялась тому, что хозяину эти вещи казались ценными. Она также не понимала, почему мистер Хейлинг впадал в ярость и ругался по поводу мнений других об этих жутких предметах. Однако она не принимала домашние порядки близко к сердцу и ворчала только тогда, когда шкафы с коллекциями переполнялись и очередные черепа по необходимости требовалось выставить на всеобщее обозрение. Некоторые даже заняли полки в коридоре и горничные не желали вытирать с них пыль, что было только естественно. Хейлинг на это сказал, что пыль с черепов вытирать не к чему – но могла ли добропорядочная экономка позволить себе нечто подобное? Поэтому она заставляла девушек протирать черепа и даже стеклянные банки с ужасными предметами внутри.

Убирая кабинет мистера Хейлинга, экономка и горничная открыли шкаф и наткнулись на руку. Девушка издала жуткий вопль. Экономка с опаской ощупала руку.

– Господи, мэм, что это? – спросил Кейт.

– Не будь дурой, девочка, – с дрожью в голосе сказала миссис Харвелл. – Это всего лишь рука.

– Всего лишь… О Боже! Я к ней не прикоснусь, – заявила девушка. – А рядом с ней дохлая мышь.

– Тогда убери мышь, – распорядилась экономка. Девушка так и сделала, захлопнула дверцу шкафа и заперла ее. Мышь была маленькой, несчастной и иссохшей, и ни Кейт, ни экономка и понятия не имели, какой интересной она показалась бы покойному Симкоксу Смиту. Мышь отправилась в помойное ведро, точно никогда и не была свидетельством ужаса.

В тот же день миссис Фарвелл поговорила с Хейлингом.

– Видите ли, сэр, в шкафу лежит рука, и я не смогла заставить Кейт вытереть с нее пыль.

– Рука? Ах да, припоминаю, – сказал Хейлинг. – Эта девушка глупа. Неужели она думает, что рука причинит ей какой-то вред? И откуда ей известно, что там лежит рука? Она была завернута. Кто-то совал нос, куда не следует.

– Я так не думаю, сэр, – с достоинством сказала миссис Фарвелл. – Девушка слишком напугана и не стала бы копаться в шкафу, как и я.

– Вы глупы, миссис Фарвелл, – сказал Хейлинг.

– Благодарю вас, сэр, – сказала миссис Фарвелл и выплыла из комнаты.

Хейлинг открыла шкаф и увидел руку из африканской посылки.

– Кто-то явно здесь копался, – прорычал он. – Делают вид, что страшно боятся, а сами рыскают, надеясь отыскать что-то сенсационное. Знаю я их. Дикари, как и все мы. Цивилизация!

Он фыркнул при мысли о цивилизации. О ее антропологических, а не теологических аспектах.

Хейлинг вновь осмотрел руку и заметил кое-что любопытное.

– На вид она стала немного меньше, – заметил он. – Кажется, пальцы чуть сжались. Неравномерное высыхание. Да, любопытно. Покажу-ка я ее Саккони.

Он завернул руку в рогожу и листья и в тот же день повез ее к Саккони.

Хейлинг верил в хиромантию. Как я уже говорил, это была его единственная слабость. Во всяком случае, так мне казалось, когда мы с ним спорили, но сейчас я начинаю сомневаться. Саккони взял высохшую кисть в свои красивые белые руки, повернул ее ладонью вверх и странно, непривычно вздернул брови. Хейлинг спросил, в чем дело.

– Это… ах… ох, – сказал Саккони. Его настоящее имя было Флинн. Он приехал в Лондон из Лимерика. – Это до крайности странно… очень странно… очень…

– Очень – что? – спросила Хейлинг.

– Ужасно. Все это очень ужасно, – сказал Саккони.

– Но вы можете прочитать линии ладони?

Саккони крякнул.

– Могу ли я прочитать «Таймс»? Могу, но не читаю. Я не склонен читать по этой руке. Она слишком ужасна, Хейлинг.

– Черт возьми, – сказал Хейлинг. – Что вы имеете в виду?

– Это рука негра.

– Любой дурак это видит, – грубо заметил Хейлинг.

– Рука убийцы.

– Весьма вероятно, – сказал Хейлинг.

– Рука каннибала.

– Да что вы говорите! – сказал Хейлинг.

– И еще хуже.

– Что может быть хуже?

Саккони рассказал ему многое. Хейлинг счел его слова выдумкой. Наверное, так оно и было. И однако…

– Я бы это сжег, – сказал Саккони, с дрожью возвращая Хейлингу отрезанную кисть, и поспешно вымыл руки. – Да, сжег.

– В вас есть чертова слабина, Саккони, – сказал антрополог.

– Может быть, – ответил Саккони, – но я бы ее сжег.

– Чушь собачья, – сказал Хейлинг. – Зачем мне ее сжигать?

– Я верю во многие вещи, в которые вы не верите, – сказал Саккони.

– А я, в отличие от вас, не верю в кучу вещей, – возразил Хейлинг.

– Понимаете, я немного ясновидящий, – сказал Саккони.

– Я уже это слышал, – сказал Хейлинг и распрощался.

Вернувшись домой, он положил руку в шкаф, но забыл запереть дверцу. Ложась спать, он случайно запер в кабинете кошку.

Посреди ночи раздались ужасные кошачьи вопли – но в такое время года это было делом обычным.

Утром, открыв дверь кабинета Хейлинга, Кейт увидела руку на каминном коврике и испустила жуткий крик. Миссис Фарвелл прибежала из гостиной, а Хейлинг выскочил из ванной, завернутый в купальное полотенце.

– Что за черт… – сказал Хейлинг.

– Что случилось, Кейт? – воскликнула миссис Харвелл.

– Рука! рука! – кричала Кейт. – Там, на полу!

Миссис Фарвелл приблизилась и увидела руку. Хейлинг надел халат, спустился вниз и тоже увидел.

– Рассчитайте эту дуру в конце месяца, – сказал Хейлинг. – Она снова рылась в шкафу.

– Нет, – всхлипывала Кейт. – Я к шкафу даже не подходила!

И тогда миссис Фарвелл заметила кошку, растянувшуюся под столом Хейлинга.

– Руку стащила кошка. Вон она, – сказала миссис Фарвелл.

– Черт бы побрал эту кошку, – сказал Хейлинг. Он взял щетку Кейт и подтолкнул кошку.

Кошка была мертва.

– Я не буду ждать до конца месяца, – вся дрожа, сказала Кейт. – Я ухожу.

– Выпроводите дуру, – сердито сказал Хейлинг. Он поднял кошку, которую очень любил, вынес ее за порог и захлопнул дверь кабинета перед носом плачущей девушки и миссис Фарвелл. Затем поднял с пола и осмотрел руку.

– Весьма странно, – сказал Хейлинг.

Он снова осмотрел руку.

– Весьма мерзко, – сказал Хейлинг. – Предположим, виновато мое воображение.

Он еще раз осмотрел руку.

– Выглядит свежее, – сказал Хейлинг. – Я заразился от этих женщин глупыми суевериями.

Он положил руку на стол рядом с очень любопытным черепом маори и поднялся наверх, чтобы завершить утренний туалет.

В то утро доставили последние выпуски научных журналов, и Хейлинг, с головой уйдя в чтение, совершенно забыл о руке. В одном из журналов была опубликована его статья с нападками на Робинса-Гюнтера, чьи взгляды на антропологию были окрашены религиозным фанатизмом. «Можно ли представить, что подобный человек считает себя научным авторитетом?» – задавался вопросом Хейлинг. Было приятно зарезать Робинса-Гюнтера на алтаре науки, и Хейлинг чувствовал, что принес оппонента в жертву возмущенному божеству Истины.

– Это резня, – сказал Хейлинг, – это не критика, а натуральная резня.

Он сказал: «Ха-ха!» и поехал в город послушать, что скажут другие. У них было много что сказать, и Хейлинг пробыл в клубе допоздна, выпив при этом, пожалуй, многовато вина. А может, виски с содовой. Дверь кабинета он оставил открытой и незапертой.

Кейт ушла, пожертвовав двухнедельной зарплатой. Миссис Харвелл заметила, что та поступает глупо. Кейт ответила, что предпочитает вести себя глупо подальше от этого дома. Она также сказала много глупых вещей о руке. Как еще она могла объяснить произошедшее ночью? Кейт заявила, что дьявольская рука – живая и что это рука убила кошку. Необразованные и суеверные деревенские девушки часто несут разные глупости. Но глупости Кейт оказали на миссис Фарвелл поистине дурацкое влияние. Она была женщиной нервной и уснула только после возвращения хозяина.

В три часа ночи она проснулась с криками. Хейлинг выпил столько клубного виски и научной крови Робинса-Гюнтера, что и не подумал пробудиться. Но Мэри Хейлинг и кухарка проснулись и побежали в комнату миссис Фарвелл. Дверь они нашли открытой.

– Что случилось? в чем дело? – закричала Мэри Хейлинг. Она зажгла свечу и увидела, что миссис Фарвелл сидит на постели.

Экономка была белой, как призрак, бескровно белой.

– Ко мне в комнату пробрался ужасный человек, – прошептала она.

Кухарка рухнула на стул. Мэри Хейлинг присела на кровать и обняла экономку.

– Какой человек?

– Я его видела, – шептала миссис Фарвелл. – Черный, красно-черный, очень страшный…

Она лишилась чувств, и Мэри уложила ее.

– Оставайся с ней, – сказала Мэри кухарке. – Пойду разбужу дядю.

Кухарка захныкала, но зажгла газ и осталась. Мэри постучалась в дверь спальни Хейлинга. Сквозь сон ее стук показался антропологу громовыми аплодисментами на ужине, устроенном в его честь Королевским обществом. Потом он окончательно проснулся.

– Что еще такое?

Мэри приоткрыла дверь и сказала, что он должен встать.

– Ох уж эти женщины, – сказал он.

У Хейлинга болела голова. Проклиная все на свете, он поднялся наверх и нашел миссис Фарвелл еле живой. Кухарка тряслась, как желе, и Хейлинг оттолкнул ее в сторону. До того, как обратиться к антропологии, он успел получить некоторое медицинское образование. Он взял экономку за руку. Пульс едва прощупывался и казался прерывистой нитью.

– Принесите бренди, – велел Хейлинг, – и пригласите доктора Саттона из соседнего дома.

Он и сам сильно побледнел. Экономка, по его мнению, выглядела так, словно вот-вот собиралась умереть от потери крови. Но смерть ей не грозила. Саттон, войдя, сказал то же самое.

– Она побледнела не только от обморока. Смотрите, она вся белая, – заявил он.

Врач приспустил с плеч экономки ночную рубашку и обнаружил на ее плече весьма странное пятно – красное и влажное, оно ярко выделялось на белой коже.

Саттон промокнул пятно платком, и ткань немного покраснела. Он обернулся к Хейлингу.

– Это очень необычно, – сказал он, и Хейлинг кивнул.

Он пытался заговорить и не мог. Наконец голос вернулся к нему, низкий и хриплый.

– Вам не кажется, что пятно имеет форму руки? – спросил Хейлинг.

– Да, сходство имеется, – ответил Саттон. – Что-то вроде того.

В эту минуту все были в комнате, включая Мэри и кухарку. Больше в доме никого не было. Это не подлежало сомнению. И вдруг внизу послышался шум.

– Что такое? – спросил Хейлинг.

– Кто-то вышел через парадную дверь, сэр, – дрожа, ответила кухарка.

– Вздор, – сказал Хейлинг.

Но дверь явственно захлопнулась. Хейлинг побежал вниз и никого не увидел. Содрогаясь, он снова поднялся по лестнице. Обыскал весь кабинет, но не нашел того, что искал.

На следующий день во всех вечерних газетах было напечатано любопытное сообщение:

«Рано утром на Лэнсдаун-роуд, Сент-Джонс Вуд, неподалеку от дома известного антрополога м-ра А. Д. Хейлинга, была найдена свежеотрубленная рука негра. Полиция расследует таинственное происшествие».

Хейлинг уничтожил черновик статьи, в которой собирался учинить бедному и доверчивому Симкоксу Смиту натуральную резню.