Текст книги "Жестокое убийство разочарованного англичанина"

Автор книги: Брайан Клив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

13

Шон расплатился с таксистом и, пройдя по вымощенному камнем двору мимо «бентли», «ягуара», старого «мазерати», «мини-майнора», достиг дома № 17. Здесь голубые, розовые, желтые дома стояли в глубине дворов, на подоконниках верхних этажей виднелись ящики для растений, ореол беспечной роскоши окружал постройки, дворы, машины, как пар, поднимающийся с политых камней брусчатки. Малиновая дверь дома № 17 была закрыта на английский замок. Шон позвонил, подождал. Дверь не открыли, он нажал на нее, достал полоску слюды, просунул ее в образовавшуюся щель, отжал язычок замка. Вошел и тихо закрыл за собой дверь.

Узкая с толстым ковром лестница вела направо вверх и заканчивалась небольшой лестничной площадкой. Дверь квартиры мистер Брайс оставил открытой – слюда не понадобилась. Тут пахло коньяком, сигаретами, дорогими духами; обитые зеленым бархатом кресла, белый бархатный диван, бокалы, переполненные пепельницы, бесполезный секретер тонкой работы на изогнутых хрупких ножках.

Шон стоял, прислушиваясь. Постепенно в тишине до него донесся еле различимый шум уличного движения, похожий на бестелесный шепот. Он подошел к секретеру, открыл его. Как снег, посыпались бумаги. Счета. За цветы. За одежду. Спиртное и вина. За телефон. Извещения об уплате налогов. О перерасходах по банковскому счету. Не надеясь ничего найти, Шон тем не менее перебрал бумаги. Письмо без обратного адреса, подписанное «Медвежонок» и отправленное «Медовунчику Медвежонка». Банка крема для рук. Авторучка с золотым пером. Конверт с почтовым штемпелем «Эпплфорд». Ящики и отделения для бумаг пусты. Типичный секретер женщины, использующей его как мусорный ящик – такая открывает секретер, только чтобы швырнуть туда очередной неоплаченный счет. По всей вероятности, время от времени счета оплачивал «Медвежонок».

Шон вошел в спальню – со всех сторон надвинулись его отражения, сердце на секунду подпрыгнуло в груди, он поднял руки. Поняв, в чем дело, попытался рассмеяться. Это же кровать окружена зеркалами. Даже на двери в ванную – зеркало. Шон присел на кровать, пытаясь убедить себя, что просто устал, захотелось посидеть, а нервы у него в порядке. Аромат, исходивший от подушек и простынь бледного шелка, подействовал на него как хлороформ – голова закружилась. Обитательница этой квартиры ничего себе – повезло «Медвежонку». Шон надеялся, что это не тот лысый мужчина с обвислыми щеками. Но, скорее всего, именно он.

Шон оглядел комнату. Даже мягкий пуфик у туалетного столика – в виде лебедя с полураскрытыми крыльями, – казалось, прибыл сюда из рожденного горячечной фантазией борделя. Только Леда сидела на нем, а не возлежала. На самом туалетном столике еще одно зеркало, рассыпанная пудра, пепел от сигарет, баночки, тюбики, хрусталь с позолоченными и серебряными крышками, гребенки, щетки, лаки для волос, бусы, коробочки для колец, витаминные кремы, бутылочки с таблетками – все это отражалось в зеркале туалетного столика, в зеркалах на стенах. На лебедя набросано нижнее белье, на углу зеркала висят чулки, на полу валяется бледно-розовое, золотистое платье из тяжелого шелка – от обилия жесткой золотой нити оно топорщится и словно пытается встать.

Шону вспомнилась строгая и аккуратная спальня Маргарет. Такая же как ее любовь. Шону померещилось в зеркале улыбающееся лицо Никколо. «Вот это жизнь, Джованни mio. Все остальное сплошное надувательство».

Зазвонил телефон. Шон застыл на месте, почувствовал, как у него открылся рот, как он весь напрягся от страха. Ни к черту нервы – а это всего лишь телефонный звонок. Он посмотрел на аппарат. Тот продолжал заливаться. Шон медленно протянул к нему руку, стараясь решить, снимать трубку или нет. Потом снял, ничего не говоря. Из трубки донесся резкий голос:

– Эдвард? Эдвард?

Шон попытался скопировать голос Брайса, который слышал по телефону. И прошептал, держась подальше от трубки:

– Да, да. – Разговаривать испуганным голосом, как у Брайса, оказалось совсем не сложно.

– Алло, Эдвард, ты меня слышишь?

Шон узнал, кто это. Полная бессмыслица. Так не бывает. Это же Рэнделл.

– Эдвард, старина, говорит Оливер Рэнделл. Будь любезен, отвечай! – Голос от гнева зазвучал пронзительно-тонко. – Альберт звонил?

– Нет, – прошептал Шон.

– Позвони мне, как только он объявится. – На другом конце провода положили трубку. А Райен все продолжал держать свою – рука у него дрожала. Когда он положил трубку, то увидел, что она мокрая. И рука вся в поту. Итак, Рэнделл. Казалось бы, надо почувствовать облегчение. Просто это операция Управления, о которой он ничего не знал. И влез в нее. Вот и все. Но ему тут же стало ясно, что это не так, такого просто не могло быть, Рэнделлу достаточно было бы сказать ему, предупредить. А он этого не сделал.

Да еще натравил на него Альберта. Опять зазвонил телефон. Райен снял трубку, ожидая снова услышать голос Рэнделла. Но голос был другой, с индийским акцентом:

– Мистер Эдвард Брайс? Если не ошибаюсь, у вас работает мистер Альберт Феттер?

– Да, – ответил Шон.

– Мне очень жаль сообщить вам печальную новость, мистер Брайс, но мистер Феттер скончался несколько минут назад. Я все пытаюсь связаться с миссис Феттер…

Женщина в очках с двумя девочками.

– Благодарю вас, – сказал Шон и положил трубку.

Доктор-индус на другом конце провода посмотрел на свой аппарат с холодным презрением. Он был социалистом и принципиально не любил хозяев. Но этот, судя по разговору, переплюнул многих своих собратьев. Похоже, ему наплевать на человека, который работал на него за нищенскую плату, наверно, отдал ему лучшие годы своей жизни, а теперь умер. И англичане еще пытаются давать Индии уроки социальной справедливости.

А в кафе «Герцог Мальборо» майор Уиллис сполз с высокой табуретки, сложил вечернюю газету, хлопнул по ней и направился к двери. Посмотрим, не появилась ли красотка. Посмотрим, не прилетела ли птичка любви обратно в свое «любовное гнездышко». Дорогая, я забыл зонтик. Или портсигар. Это даже лучше, он может валяться где угодно, хотя бы за подушками дивана. Повалить ее поперек… Вперед – вот самый верный девиз, toujours[14]14
  Всегда (франц.).


[Закрыть] атака. Ну и красотка! Чертовка слишком хороша для Эдди Брайса – это уж точно.

Быстрыми мелкими шажками майор прошел по мощеному двору мимо «бентли» и «ягуара», прохладный ветерок он мысленно сравнил с поцелуем любовницы в его вспотевший лоб; сердце Уиллиса пело «тра-ля-ля». Он ей покажет, что такое настоящий мужчина. Она с этого дивана не скоро поднимется. Впереди Уиллис увидел высокого широкоплечего мужчину, выходящего из подъезда, и прищурился. Черт побери, это же ее подъезд. Вот значит, чем она занимается?

Он улыбнулся – вот какой он хитрый, он сейчас хозяин положения – и поднял в знак приветствия газету.

– Брайс дома?

– Нет, – ответил застигнутый врасплох Шон. Перед ним слегка покачивался маленький толстяк с лицом цвета свеклы, на котором читалась пьяная хитрость, прищуренные глаза превратились в точечки.

– Значит, девочка одна, да? – спросил Уиллис. Его глаза, лицо, тон приглашали Шона принять участие в мужском заговоре. Майор пропустил один за другим четыре стаканчика освежающего в «Герцоге Мальборо» и теперь чувствовал себя целой армией… состоящей из одного человека, но, черт побери, армией! Все страхи разгромлены, захвачены в плен, загнаны в лагеря для военнопленных, далеко в тыл, в самые темные закоулки напуганного и ничего не соображающего майорского мозга.

– Ее тоже дома нет, – сказал Шон. – Брайс попросил меня запереть квартиру. А сам уехал в аэропорт. – Он попытался пройти мимо толстяка, чтобы избежать дальнейших расспросов.

– В аэропорт? – переспросил майор, положив руку на плечо Шона. – Не надо, черт побери, торопиться, приятель. А чего ради он отправился в аэропорт?

Шон медлил и уже готов был стряхнуть с себя руку. Но что-то в голосе толстяка, его властной манере, его негодовании и подозрительности подсказало Шону не делать этого: толстяк мог вполне оказаться не простым гостем. Шон не стал вырываться.

– Ничего себе сюрпризик, а? Рэнделл об этом еще не знает.

Уиллис уставился на него.

– А ты из ребят Рэнделла? – Шон кивнул. – Я Уиллис. Майор Уиллис – для всяких. А для друзей – Томми. А ты кто? – Глаза майора сверлили Шона, будто Уиллис был живым «детектором лжи», его рука крепко сжимала плечо Шона. Больше половины скромных успехов майора в разведке во время войны объяснялись этим фокусом – умением неожиданно пронзить собеседника горящим вызывающим взглядом, который как бы говорил: «Врешь!»

А на самом деле майор был просто близорук, и тем не менее его до смерти боялись в разведывательных кругах Каира во время войны, где он отвечал за плату агентам. Люди, пытавшиеся надуть его, преувеличить свои расходы, под этим злобным близоруким взглядом багровели, начинали заикаться; именно тогда лейтенант Уиллис и приобрел репутацию проницательного человека, которая сохранилась за ним в течение почти двадцати лет блистательного бездействия в мирное время. Благодаря ей его включили в «Теневую армию». Сейчас он уставился на Шона, пытаясь разглядеть его. От него несло виски.

– Черт побери, кто ж ты?

– Капитан Николас, – сказал Шон. – Вы знаете, что Альберт мертв?

– Альберт? Боже мой! Что же случилось? – Страхи, приглушенные виски, снова овладели всем существом майора, его разумом. Уиллис на секунду протрезвел. – Как?.. Кто?..

– Еще не знаю. Только что позвонили из больницы. Думаю, его прикончил этот ублюдок Райен.

Майор убрал дрожащую руку с плеча Шона, поднял ее к трясущимся губам, пощипал жидкие усы.

– Что теперь будем делать?

– Можно пойти выпить, – предложил Шон.

– Сволочь проклятая, – прошептал майор, озираясь по сторонам, словно ожидая увидеть за спиной прячущегося в подъезде или подкрадывающегося Райена.

Шон взял его под руку, повел по двору мимо «бентли». Майор покорно шел, обдумывая поступившую информацию. Альберт убит. Брайс исчез. Поехал в аэропорт. Чертовски странно.

– Все это чертовски странно, – заключил Уиллис. Тут сквозь алкогольный туман в мозг его прорвалась мысль. Он резко остановился, уставился на Шона маленькими злобными влажными и жестокими глазками из-под густых седых бровей: – Ты что же, ирландец?

– Да, – ответил Шон. – Но и среди нас есть хорошие и плохие.

– Ха, – сказал майор, – так я и знал! Черт побери, только ты раскрыл рот, мне все стало ясно. Этот парень ирландец, решил я. И, черт побери, оказался прав. – Он успокаивался. Страхи снова были под контролем. Нет, Томми Уиллиса, клянусь богом, не проведешь. Парень только открыл рот, а он уже все понял – быстрее молнии. «Ты ирландец». И, ей-богу, он оказался ирландцем. Майор преисполнился чувством благодарности к Шону за то, что тот дал ему возможность вновь обрести уверенность в себе. Уиллис готов был заключить в объятия своего нового знакомого. Бедняга! Ну что же ему делать: где родился, там родился, ничего не попишешь.

– Где родился, там родился, – со щедрой благосклонностью сказал он. – Я однажды знал отличного ирландца, интенданта генштаба в Каире в сорок третьем. Фамилия – Уилсон. Не встречал его?

– Нет, но фамилия знакомая.

Уиллис вдруг сложился чуть не вдвое на своих коротеньких ножках и залился лающим смехом. А уж если он смеется, значит, бояться нечего, все будет в порядке, черт побери. В полном порядке.

– Все будет в полном порядке, черт побери, – сказал Уиллис. – Фамилия знакомая! Отлично сказано, Николас. Но интендант был не то что этот ублюдок Райен. Настоящий мужчина. А как пить умел! Две бутылки виски на завтрак. Ей-богу, настоящий мужчина. Чертов ирландец, но настоящий мужчина. Знаешь, Николас, я бы с ним в ад пошел.

Они дошли до дверей «Герцога Мальборо» – ноги сами несли туда Уиллиса. Казалось, он слегка удивился, оказавшись снова у стойки бара. Вокруг старый, почерневший от времени дуб, пивные краны, стекла в свинцовых переплетах. Кроме бармена, внутри никого.

– Я выпью кружку пива, – сказал Шон. – А…

– Повторить, – велел майор. – Двойное виски.

Они сели в кабинке. Майор мгновенно осушил свой стакан и снова проникся теплым чувством: все в порядке.

– Подожди, вот поймает Робби эту свинью. Он его прищучит.

– Как? – будто между прочим спросил Шон, осторожно передвигая кружку по дубовому столу, создавая из мокрых кругов рисунок.

– Ха, – произнес Уиллис, приложив толстый короткий указательный палец к своему носу пьяницы. – Никаких фамилий, тогда никакой и ответственности, верно?

– Точно, – согласился Шон. – Болтун – находка для…

Уиллис в ярости посмотрел на него, неожиданно разозлившись: в словах собеседника ему послышались покровительственные нотки.

– Черт возьми, ты абсолютно прав, что я прав. Меня не надо учить, что такое болтун. Мой девиз: открывай рот, чтобы жрать, а задницу – чтобы…

– Прекрасный девиз, – успокоительным тоном согласился Шон. – Выпейте еще.

Уиллис удивленно посмотрел сначала на свой стакан, потом на Шона, который расплывался у него перед глазами. Черт побери, этот щенок ирландец еще своего отца будет учить.

– Ты чертовски прав, это отличный девиз. Болтун – находка… А в каирском «Гезира-клубе» сколько всего выбалтывали. Только не Томми Уиллис. Уиллис, Ходячая Контрразведка. Меня раньше называли Уиллис Ходячая Контрразведка, – сообщил он.

– Я знаю, – сказал Шон.

– Знаешь? – уставился на него Уиллис. Черт побери, чего он все время расплывается?

– Мне говорил Рэнделл: «Можешь доверить майору Уиллису свою жизнь. Недаром его зовут Ходячая Контрразведка».

– Он так сказал?

Шон кивнул. Майор опустил глаза, улыбнулся пустому стакану. Майору Уиллису можно доверить свою жизнь. Ей-богу, можно. Ей-богу, ему можно доверять – Ходячей Контрразведке Уиллису. Бармен принес майору еще виски, и он посмотрел на стакан с тем же теплым одобрением. Все будет в порядке. Робби прищучит этого ублюдка. И тогда – все. Он об этом ничего знать не будет, а все будет кончено. Редвин и Райен. Р. и Р. Черт побери, смешно. Он взглянул на Шона. Николас! Ты дуропляс. Он расхохотался: Николас – дуропляс. Бог мой, вот смешно-то. Все уже кончено. И больше ни о чем не придется беспокоиться. Уехать отдохнуть. Ни о чем в мире не думать. А счет в банке все растет и растет.

– Давай, парень, пей, – сказал майор. – Я угощаю.

Он выпил еще одно двойное виски, прежде чем вспомнить про Брайса. Шон вертел в руках четвертую кружку пива. Три предыдущие, нетронутые, стояли на полу под скамьей.

– Брайс, – сказал Уиллис, – Эдди Брайс. Вот, черт побери, никому не нужная свинья. Что, ты сказал, он делает?

– Он уехал. Я думал, вы знаете куда.

– Не знаю и знать не хочу. – Уиллис сидел очень прямо. Иначе стол начинал заваливаться на него. Да и скамья какая-то непрочная, шатается. – Скатертью дорога, – добавил майор. – Чертов содержатель борделя. – Вот если осторожно поставить локти на стол, то, наверно, можно его удержать. Ведь он же не пьян. С чего это ему быть пьяным – с нескольких порций виски? Да кто тут, черт побери, думает, что Томми Уиллис пьян? – Ты думаешь, я пьян? – с вызовом спросил он.

– Я бы сказал, что вы – в самый раз, – сказал Шон.

– Правильно, черт побери, в самый раз. Так и дальше будет. Заботься о себе самом, и страна тогда сама о себе позаботится – вот мой девиз. – Майор попытался положить палец себе на нос, но промахнулся. Палец покачивался перед его глазами, потом на секунду исчез. – Ты меня только пойми правильно. Я эту чертову страну люблю. Люблю. Черт побери, лучше бог на земле не придумал страны, нет второй такой. Ни единой. Но ей пришел конец. Капут. – Лицо майора налилось кровью, раздулось, воротник душил его, как удавка, темные узловатые вены выступили на мокрой розовато-лиловой коже. – Это трагедия, черт побери, но так уж оно есть. Британской империи больше нет. Ничего нет. Ни отваги. Ни уважения. Парни, черт побери, на шлюх похожи. Девчонки, черт побери, – на парней. Я те грил про Би-би-си? Если ты нормальный мужик, работу там не получишь. Это правда. Чудовищно, но правда, как правда то, что я здесь сижу. – Майор неуверенно погрозил Шону пальцем, потом чуть изменил жест и подозвал бармена: – Повторить, Дуропляс. – Он подавился от смеха. – Дуропляс-Николас. Это так тебя зовут. Понял?

– Чертовски смешно, – сказал Шон. – И в рифму.

– Разумеется, черт побери, в рифму, – прорычал Уиллис. – В этом весь юмор. – Этот парень ему не очень нравился. Проклятый ирландец. Отца учить берется. Проклятый всезнайка. – Ты, черт побери, думаешь, что много знаешь, – сказал он. – Ничего ты не знаешь.

– Конечно, я знаю меньше вас.

– Так оно и есть. – Он пронзил Шона своим взглядом каирских времен, когда отвечал за жалованье и командировочные, словно просверлил в расплывающейся перед ним мишени две дыры. – Думаешь, ты знаешь, для чего эта «Теневая армия»? Думаешь, для будущей войны? Против русских. Оккупация Англии и прочая чепуха. Тебе Рэнделл об этом рассказывал, да?

– Что-то в этом роде, – осторожно ответил Шон, глядя на свою кружку.

– Чушь собачья, – объявил Уиллис. – Я-то это знал с самого начала, вот прямо с самого начала. Только услышал, сразу сказал… знаешь, что я сказал?

– Чушь собачья?

– Черт тебя возьми, – зарычал Уиллис, – кто рассказывает: ты или я?

– Вы.

– Я. – Уиллис собрался с силами, расстегнул воротничок рубашки, спустил узел галстука на вспотевшую грудь. Казалось, он лопнет от прилива крови, которая брызнет сейчас на стол из его красных глазок, багровых щек. – Только я услышал эту чушь про «Теневую армию», я сказал… – Он угрожающе выждал полсекунды: вдруг Шон снова захочет перебить его? Но тот молчал. – Все это чушь собачья, вот что я сказал. Следующая война, черт побери, будет совсем другой. Маки. Сопротивление. Одни ребята взрывают других. Чушь собачая. Русские сбросят на нас атомную бомбу. Ба-бах! Конец этой чертовой истории.

Майор заплакал. Смутные картины проплывали в его обалдевшем мозгу. Коронация королевы. Трафальгарская площадь. Королева, господи, благослови ее. Едет на коне. Потрясающее зрелище. Атака зулусов. Косить их огнем. Карта окрасилась красным. Все вокруг стало красного цвета. Атомные бомбы – ба-бах!

– Готов отдать жизнь за добрую старую Англию, – прошептал Уиллис.

– А «Теневая армия», – настаивал Шон. – Ведь это же совсем не то, что…

Майор, прищурившись, смотрел на него. Ему было нехорошо. Вот если бы прилечь, прижаться лицом к прохладному дереву. А он парил в воздухе. Шон подтолкнул майора, чтобы он сел прямо.

– Спать еще нельзя. Застолье не окончено.

– Кто сказал, что я заснул? – Майор принялся озираться по сторонам. Он почти ничего не видел – его глаза до того налились кровью, что казалось, они из темно-красного стекла. – В жизни застолья не испортил. Дай мне выпить, я те это дкажу. Попросят меня, черт возьми, я сейчас по канату пройду. Дай выпить, я те пкажу шо к чему. – В комнате так темно, что ни черта не видно. Слышишь, а не видишь. И вдруг тени, выплывшие из подсознания, заметались вокруг майора в жутком танце. – Не оставляй меня одного, – заныл он. Робби. Куда делся Робби? Робби их прищучит. И того ублюдка тоже.

– Так что же насчет «Теневой армии»?

Кто это говорит про «Теневую армию»?

– Для чего она нужна, если не для будущей войны?

– Не будь, черт побери, дураком, – сказал майор. – Только я об этом услышал, сразу пнял: чушь собачая. Ни черта подобного. Атмные бомбы. Птом «Фонд треста»…

– Расскажите мне про «Фонд треста»…

– Слишком поздно. Опоздал «Фонд треста». Всю эту чертову страну уже продали на корню. Евреям и чертовым янки. Конец Англии. «Кромвель»! – Майор прищурился, вглядываясь в темноту. – Чтобы всю эту кучу дерьма убрать, одного «Кромвеля» мало будет. – Слишком много наболтал. «Фонд треста». Пластиковая взрывчатка под ванной – ба-бах! – Пойми меня правильно, я уажаю, всем сердцем уажаю «Генерала Кромвеля». «Фонд треста». Штука отличная. Но поздно. Черт побери, слишком поздно. – Открывай рот, чтобы жрать, задницу, чтобы… Это его девиз, Томми Уиллиса. Ему можно верить. Точно, как часы. Как швейцарские часы. – Точно, как часы. Слишком поздно, я сказал. Как узнал, что «Фонд треста» прибирает к рукам «Теневую армию», я сказал, черт побери, слишком поздно. Евреи и черномазые все уже испоганили. Я те про Би-би-си рассказвал? Нет там ни баб нормальных, ни мужиков. Правда.

– «Фонд треста» не опоздал.

– Опоздал. Конец настал Англии. Южная Африка – эт страна, будь здоров. Наша плоть и кровь. Черномазые затевают беспорядки – наши ублюдки с Уайтхолла помогают им. И Одненные Нации им помогают… «Фонд треста» их прищучит, прищучит наших ублюдков… Хрустальная ночь… Слхал про Хрустальную ночь? – Болтун – находка для… Уиллис. Ходячая Кнтрразведка. Молчок, черт побери, молчок – вот наш девиз. Хрустальная ночь…

– Я, конечно, знаю про Хрустальную ночь.

– Знаешь? – Майор вперил взгляд в темноту. – Так им и надо. А то сколько черномазых развелось. Ба-бах! И конец стране. Южой Африке еще можно помочь, а нашей Англии – конец.

Обалдевший майор с остекленевшим взглядом раскачивался на скамье. Не думать о Хрустальной ночи. Выметаться отсюда, пока это не началось.

– Вымтасся осюда, пка не нчалось… В Южую Африку… больше некуда… – Уиллису показалось, что он разговаривает с Робби. Черт побери, он только с этим человеком и хотел поговорить, только с Робби. Почему Робби все время куда-то убегает? Черт побери, это нечестно. То, что Робби все время убегает. Майор заплакал.

– Хрустальная ночь – вы начали мне о ней говорить…

Робби знал про Хрустальную ночь.

– Робби знает. Убить черномазых! Ба-бах! Сотни черномазых. Черномазых Брайса. И быстро вымтасся осюда. Потом черт знает что начнется… – А он слишком стар для этого. Ему лишь немножко деньжат да бабу – и в Монте-Карло. Да еще купить где-нибудь загородный коттедж. Розы. Яблони. Слезы текли по лицу майора. Яблони. Старая добрая Англия. Ему же немного надо. Старый солдат медленно уходит со сцены. – Старый солдат, вот хто я. Просто старый вояка. «Крыса пустыни».[15]15
  Так называли солдат 7-й бронетанковой дивизии, отличившейся в боях в Северной Африке во время второй мировой войны.


[Закрыть] Все я перевидал. Щас уже слишкм поздно. – Майор как сидел, так и рухнул лицом на стол. Вокруг темнота. Робби! Кто-то трясет его. Это Робби трясет его. Они на ничьей земле. В воронке от разорвавшегося снаряда. Майор убил тридцать фрицев, прежде чем его ранило.

Шон потянул майора на себя, перекинул его пухлую руку себе через плечо, рывком поднял со скамьи.

– Оп! Домой баиньки? Ты где живешь? – спросил Шон.

– Я убил тридцать фрицев, – пробормотал Уиллис. Бармен засмеялся, помог Шону довести майора до двери.

– Все будет в порядке, – сказал Шон. – Сам справлюсь. – Он поставил майора на брусчатку двора. – Давай, майор, в атаку!

– В атаку! – заорал Уиллис. – Огонь! – По ним стреляют и слева и справа. Черт побери, посмотрите только на Уиллиса. Идет себе вперед. Ей-богу, вот это смелость. У него изо рта течет кровь. Его ранило, он умирает. – Я умираю, – заплакал он. Робби поддерживает его. – Поцелуй меня, Робби.

Шон подтолкнул его. Коротенькие ножки задвигались, как ножницы, подогнулись – майор свалился за «бентли». Шон огляделся. Бармен вернулся в кафе, в окнах с ящиками для цветов за яркими занавесками никого не видно. Он обшарил карманы Уиллиса: ключи, бумажник, сложенная газета.

– Ты где живешь?

Кто-то трясет его, трясет.

– Живет? Кто где живет? Я умираю, оставь мня в пкое.

Его продолжали трясти, отвесили увесистую пощечину.

– Живу? – Майор посмотрел на падавшую на него тень. Полицейский. А он немного выпил. Отвезли бы домой. – Живу Челмсфорд-Гарденс, восемьдесят восемь.

Шон опустил голову майора на камни двора и оставил его лежать между «бентли» и воротами гаража дома № 12. Вокруг никого. Шон быстро пересек двор и мимо «Герцога Мальборо» вышел на улицу. А мимо него во двор въехало такси с Бабеттой.