Текст книги "Миф о рациональном избирателе. Почему демократии выбирают плохую политику"
Автор книги: Брайан Каплан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Антирыночные предубеждения
Впервые о политике по поддержанию цен на сельскохозяйственную продукцию я узнал в овощном отделе продуктового магазина. Я тогда ходил в детский сад. Мама объяснила мне, что на первый взгляд политика по поддержанию цен делает фрукты и овощи более дорогими, но заверила меня, что такой вывод является поспешным. Без поддержания цен столько ферм прекратят свою деятельность, что цены улетят в стратосферу. Будь я развит не по годам, я задал бы ей пару вопросов. Существуют ли программы по поддержанию цен в отношении другой продукции? Почему нет? Но в тот момент я принял то объяснение, которое она мне дала, и у меня надолго осталось чувство, что ценовая конкуренция вредит как продавцам, так и покупателям.
Это была одна из первых запомнившихся мне встреч с антирыночным предубеждением, т. е. склонностью недооценивать экономические выгоды рыночного механизма[110]110
См., например: Sowell (2004a, 2004b), Caplan and Cowen (2004), Mueller (1999), Klein (1999), Shleifer (1998), Cowen (1998), Mises (1998, 1996, 1966), Shiller (1997), Sachs and Warner (1995), Blinder (1987), Henderson (1986), Rhoads (1985), Smith (1981)/ Смит (2007) и Schultze (1977).
[Закрыть]. У людей имеются большие сомнения насчет того, насколько они может довериться ориентированным на получение прибыли предприятиям в достижении социально полезных результатов. Люди обращают внимание на мотивы бизнеса и игнорируют дисциплину, налагаемую на него конкуренцией. Хотя экономисты признают, что максимизация прибыли в сочетании с несовершенствами рынка может приводить к плохим результатам, неэкономисты склонны считать успех в алчности социально вредным как таковой.
Ближе к концу своей жизни Йозеф Шумпетер емко выразил суть антирыночных предубеждений: «…капитализм предстал перед судьями, в карманах у которых уже лежит его смертный приговор. Они его и вынесут, какие бы доводы ни приводила защита; единственный успех, на который может рассчитывать обвиняемый, это изменение формулировки обвинительного акта»[111]111
Schumpeter (1950: 144); Шумпетер (2007: 526).
[Закрыть].
Шумпетер, будучи, возможно, величайшим историком экономической мысли, в другом месте прозаично упоминает о «неискоренимости предрассудка, согласно которому каждое действие, нацеленное на получение выгоды, непременно становится антиобщественным»[112]112
Schumpeter (1954: 234); Шумпетер (2001: 300).
[Закрыть]. Учитывая энциклопедические познания Шумпетера, это замечание говорит о многом. Антирыночное предубеждение – это не временное культурно обусловленное отклонение. Оно глубоко укоренено в человеческом мышлении, что расстраивало экономистов на протяжении поколений[113]113
Рубин (Rubin 2003) более подробно рассматривает эту тему.
[Закрыть].
Антирыночное предубеждение критикуют экономисты всех политических убеждений. Шумпетеру вторят даже либеральные экономисты из демократического лагеря. Глава Экономического совета при президенте Картере Чарльз Шульце провозглашает: «…использование „низменного“ мотива получения личной материальной выгоды для повышения всеобщего благосостояния, возможно, величайшее социальное изобретение человечества». Но политики и избиратели не способны оценить это изобретение. «Меры государства [по защите окружающей среды] практически всегда исходят из того, что очевидной реакцией на проблему является регулирование; альтернатива в форме ценового механизма никогда не рассматривается»[114]114
Schultze (1977: 18, 47).
[Закрыть].
Приписывание большинству собственных предпочтений – фирменный знак политики в условиях демократии. Комментаторы редко говорят: «Американцы хотят Х, но они не правы». Но перед лицом антирыночного предубеждения экономисты во всеуслышание выступают против общественного мнения. Сложно найти более приверженного свободному рынку экономиста, чем Людвиг фон Мизес. Но утверждает ли он, что неподотчетные элиты навязывают большое государство несогласному большинству? Нет, он с готовностью признает, что политика, против которой он возражает, отражает волю народа: «Не стоит обманывать себя. Американское общественное мнение не приемлет рыночной экономики»[115]115
Mises (1981a: 325).
[Закрыть]. Проблема демократии состоит не в увиливании политиков, а в антирыночном предубеждении рядовых американцев:
«На протяжении более чем столетия общественное мнение Запада было сбито с толку идеей о том, что существуют такие вещи, как „социальный вопрос“ и „проблема труда“. При этом подразумевалось, что само существование капитализма наносит ущерб жизненным интересам наемных рабочих и мелких фермеров. Сохранение этой очевидно несправедливой системы невозможно терпеть; необходимы радикальные реформы.
А истина в том, что капитализм не только многократно увеличил численность населения, но и одновременно беспрецедентно повысил уровень жизни людей»[116]116
Mises (1966: 854); Мизес (2005: 801).
[Закрыть].
В общественном сознании бытует слишком много вариаций антирыночного предубеждения, чтобы их перечислять. Наверное наиболее часто встречается ситуация, когда платежи на рынке приравниваются к трансфертам, и при этом игнорируется то, что эти платежи создают стимулы[117]117
Это приблизительно эквивалентно тому, что Томас Соуэлл (Sowell 2004a: 4—13) называет «одношаговым» мышлением, т. е. учетом только ближайших и очевидных эффектов той или иной меры и игнорированием косвенных и менее очевидных эффектов.
[Закрыть]. (На экономическом жаргоне под трансфертом понимается переход богатства от одного лица к другому без каких‐либо обязательств со стороны получателя.) Таким образом, с такой точки зрения, все, что имеет значение, это то, кто вам более симпатичен – получатель трансферта или тот, кто этот трансферт осуществляет. Классическим примером может служить склонность людей рассматривать прибыль как что‐то, что достается богатым людям даром. Поэтому если вы патологическим образом не сочувствуете богатым людям больше, чем бедным, ограничение размеров прибылей будет казаться вам хорошей идеей.
Экономисты любых политических убеждений обычно не могут сдержать смеха в ответ на такие утверждения. Прибыли – не подарок, а плата за услугу: «Если вы хотите стать богатыми, то вам придется дать людям что‐то, за что они заплатят». Прибыли создают стимулы для того, чтобы снижать издержки производства, переводить ресурсы из менее производительных отраслей в более производительные и придумывать новые товары. Именно в этом состояло центральное утверждение книги «Богатство народов»: «невидимая рука» неявно побуждает эгоистичных бизнесменов служить общему благу: «Каждый отдельный человек постоянно старается найти наиболее выгодное приложение капитала, которым он может распоряжаться. Он имеет в виду свою собственную выгоду, а отнюдь не выгоды общества. Но когда он принимает во внимание свою собственную выгоду, это естественно или, точнее, неизбежно, приводит его к предпочтению того занятия, которое наиболее выгодно обществу»[118]118
Smith (1981: 454); Смит (2007, 441).
[Закрыть].
Для современных экономистов эти слова не более чем трюизм, но современные экономисты обычно не учитывают главное. Если наблюдения Адама Смита представляют собой всего лишь трюизмы, зачем он их тогда записал? Почему преподаватели экономики постоянно цитируют этот абзац? Потому что утверждение Смита было контринтуитивным для его современников и остается контринтуитивным и сегодня. То, что для немногих трюизм, для большинства – ересь. Хорошо зная это, Смит пытался шокировать читателей, чтобы заставить их усомниться в своих догматах: «Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы много хорошего было сделано теми, которые делали вид, что они ведут торговлю ради блага общества»[119]119
Smith (1981: 456); Смит (2007, 443).
[Закрыть]. Прибыли бизнеса кажутся трансфертами, но приносят благо обществу; филантропия бизнеса, казалось бы, приносит выгоду обществу, но на деле в лучшем случае является трансфертом.
То же самое верно и в отношении непопулярных «сверхприбылей». Атаки на «безумные прибыли» стали доминирующей темой в антирыночной мысли в последние столетия, а в более ранние времена основной мишенью для критики был процент, или «ростовщичество»[120]120
О проценте см.: Houkes (2004) и Böhm‐Bawerk (1959); Бём‐Баверк (2009).
[Закрыть]. В популярном представлении процент имеет только один эффект: обогащение денежных кредиторов и обнищание тех, кто от них зависит. В своей классической книге «Капитал и процент» Ойген Бем‐Баверк утверждает, что предубеждение против рынков капитала имеет тысячелетнюю историю: «Заимодавец обычно богат, должник беден, и первый выступает в ненавистном свете человека, который, взимая процент, выжимает из без того незначительного состояния бедняка некоторую часть, чтобы увеличить свое и без того уже значительное богатство. Неудивительно поэтому что как античный мир… так тем паче и христианские Средние века… крайне недоброжелательно относились к проценту»[121]121
Bohm‐Bawerk (1959: 10); Бём‐Баверк (2009: 276).
[Закрыть].
Проведенный Тимуром Кураном анализ исламской экономики показывает, что противодействие проценту недавно вновь начало набирать популярность: «Чтобы быть исламским экономистом, недостаточно быть образованным мусульманином, участвующим в экономических дискуссиях. Нужно быть в принципе против любого процента»[122]122
Kuran (2004: 39).
[Закрыть].
Процент является главным экономическим врагом исламского мира, и многие правительства в явной форме поддерживают беспроцентное «исламское банковское дело»: «Цель состоит не только в том, чтобы сделать исламские банковские услуги более доступными. Цель – сделать все банковское дело исламским. В некоторых странах кампании против обычного банковского дела привели к тому, что „сопряженное с процентом“ банковское дело стало нелегальным. В Пакистане в 1979 г. всем банкам было приказано исключить процент из своей деятельности в течение 5 лет, а в 1992 г. шариатский суд ликвидировал различные значимые исключения из этого запрета. Запреты на процент введены также в Иране и Судане»[123]123
Kuran (2004: 57).
[Закрыть].
Чего не могут понять люди начиная с жителей древних Афин и заканчивая современным Исламабадом? Как и прибыль, процент является не даром, а платой за услугу: кредитор получает процент в обмен на откладывание своего потребления. Государство, которому удалось бы упразднить выплату процента, не принесло бы пользы тем, кто нуждается в заемных средствах, поскольку одновременно оказалось бы упразднено и кредитование.
В настоящее время Алан Блайндер связывет с антирыночным предубеждением сопротивление введению торгуемых квот на выбросы[124]124
Blinder (1987: 136–159).
[Закрыть]. Зачем разрешать людям «покупать разрешение на загрязнение», если можно просто заставить их прекратить эту деятельность? Ответ из учебника состоит в том, что торгуемые квоты обеспечивают большее сокращение загрязнения при меньших издержках. Фирмы, которые способны с незначительными затратами снизить свои выбросы, делают это, продавая свои дополнительные квоты на загрязнение загрязнителям с меньшим пространством для маневра. В результате вы получаете большее сокращение загрязнения за те же деньги. Установление цены разрешения на загрязнение, таким образом, не является просто трансфертом; оно создает стимулы для улучшения состояния окружающей среды с наименьшими издержками. Но неэкономисты, включая относительно искушенных специалистов, участвующих в разработке экономической политики, с этим не согласны. Блайндер рассматривает результаты опроса 63 сторонников защиты окружающей среды, работников конгресса и промышленных лоббистов. Ни один из них не смог воспроизвести стандартное объяснение экономистами пользы от торгуемых квот[125]125
Blinder (1987: 135); первоначальное исследование см. в Kelman (1981: 98–99).
[Закрыть].
Еще одной испостасью антирыночного предубеждения являются теории монопольной цены. Экономисты, конечно, признают существование монополий. Но рядовые американцы обычно объясняют «монополией» любой дефицит[126]126
См., например: Knight (1960: 98–99).
[Закрыть]. Трудно принять идею, что цена обычно определяется спросом и предложением. Даже в отраслях с большим количеством фирм неэкономисты выводят цены на продукцию фирм из намерений и заговоров их генеральных директоров. Экономисты, однако, понимают, что сговор является частным случаем дилеммы заключенных[127]127
См., например: Scherer and Ross (1990: 208—20).
[Закрыть]. Если количество фирм в отрасли превышает некоторую величину, сговор в масштабах всей отрасли вряд ли будет успешным.
Исторически, в качестве особенно вредных «монополистов» люди часто видели посредников. Только посмотрите на этих паразитов: они покупают товары, «маркируют их», а потом перепродают нам «те же самые вещи». Бастиа следующим образом критиковал социалистов за «возбуждение в людях ненависти» против посредников: «Они охотно уничтожили бы капиталиста, банкира, спекулянта, предпринимателя, торговца и негоцианта, обвиняя всех их в том, что они становятся помехой между производством и потреблением, вымогая деньги у той и другой стороны и не доставляя им взамен ровно ничего. <…> И при помощи громких фраз: эксплуатация человека человеком, спекуляция голодом, барышничество – они начали поносить торговлю и утаивать ее благотворное влияние»[128]128
Bastiat (1964b: 19, 20); Бастиа (2006: 30, 31).
[Закрыть].
В чем же заключается упомянутое Бастиа благотворное влияние? У экономистов есть стандартный ответ. Транспортировка, хранение и дистрибуция являются ценными услугами – факт, который немедленно станет для вас очевидным, когда вам понадобится прохладительный напиток в необжитом месте. И как и большинство ценных услуг, эти услуги сопряжены с издержками. Поэтому самое большее, чего можно требовать от посредников, это не то, чтобы они работали бесплатно, а то, чтобы они ежедневно сталкивались с конкуренцией.
Учитывая, что обычно на таких рынках можно встретить большое количество фирм, экономисты находят обвинения посредников в «монополизме» совершенно бредовыми[129]129
См., например: Stiglitz (2002b)
[Закрыть].
Рассматривая этот вопрос, не стоит забывать о конспирологической теории, которая столь же беспочвенна, сколь и популярна: якобы капиталисты сговариваются, чтобы поддерживать ставки заработной платы на уровне выживания. Многие применяют эту теорию к странам третьего мира и несколько смягченную версию к странам первого мира. Но в странах первого мира существуют буквально миллионы работодателей. Теория становится смехотворной, если просто представить себе, каких усилий потребовала бы организация подобного сговора. Более грамотные сторонники этой теории указывают на то, что сам Адам Смит был обеспокоен перспективой заговоров работодателей[130]130
«Говорят, что нам редко приходится слышать о соглашениях хозяев, зато часто слышим о соглашениях рабочих. Но те, которые на этом основании воображают, что хозяева редко вступают в соглашения, совершенно не знают ни жизни, ни данного предмета. Хозяева всегда и повсеместно находятся в своего рода молчаливой, но постоянной и единообразной стачке с целью не повышать заработной платы рабочих выше ее существующего размера. Нарушение этого соглашения повсюду признается в высшей степени неблаговидным делом, и виновный в нем предприниматель навлекает на себя упреки со стороны своих соседей и товарищей» (Smith (1981: 84); Смит (2007: 119–120)).
[Закрыть], спокойно забывая о том, что во времена Адама Смита высокие транспортные и информационные издержки оставляли работникам гораздо меньший выбор работодателей.
А как насчет третьего мира? Количество альтернатив трудоустройства там часто значительно ниже, чем в первом мире. Но если бы действительно существовал масштабный сговор работодателей, нацеленный на занижение ставок заработной платы, третий мир был бы особенно выгодным местом для инвестирования. Вопрос: кажется ли вам вложение ваших сбережений в бедные страны простым способом быстро разбогатеть? Если нет, вы как минимум подспудно принимаете грустную, но правдивую теорию экономистов по поводу причин бедности стран третьего мира: работники в этих странах мало зарабатывают, потому что отличаются низкой производительностью[131]131
См., например: Krugman (1998). Это не означает отрицания того, что их низкая производительность может быть во многом связана с плохой внутренней политикой, не говоря об устанавливаемых странами «первого мира» ограничениях на иммиграцию.
[Закрыть].
Отходя от темы сговора, можно сказать, что в головах рядовых американцев заложена модель ценообразования, в соответствии с которой предприниматели выступают монополистами с различной степенью альтруистичности. Если генеральный директор, проснувшись, испытывает алчность, он повышает цены или выкладывает на полки низкокачественный товар. Хорошие парни устанавливают справедливые цены на хорошие продукты; жадные негодяи безнаказанно взвинчивают цены на бросовый товар. Рыночным скептикам остается лишь добавить: «И хорошие парни приходят к финишу последними». Как отмечает Джон Мюллер, рядовые американцы связывают практически все негативное с алчностью: капитализм «обычно порицается за обман, несправедливость, бесчестность и невежливость, которые многими считаются неизбежными спутниками кажущейся вакханалии алчности»[132]132
Mueller (1999: 5).
[Закрыть]. Или, как поет злобный управляющий таверной в мюзикле «Отверженные»:
Выставь им счет за вшей,
Добавь за мышей,
Два процента за два взгляда в зеркало!
Здесь чуть надбавил,
Там чуть накинул,
Три процента за сон
с закрытыми ставнями!
Когда дело доходит до назначения цен,
Он знает много трюков.
Как они все растут,
Все эти надбавки и наценки, Господи!
Поразительно, как быстро они растут![133]133
Boubilil, Kretzmer, and Natel (1990: 36).
[Закрыть]
И это при том, что Тенардье разоряется еще до конца первого акта. Видимо, его вытеснил из бизнеса еще более жадный конкурент.
В чем заключается ошибка людей? С одной стороны, запрашивая больше, можно получить меньше. Предъявление боссу ультиматума: «Удвойте мне зарплату, или я уволюсь» – обычно заканчивается плохо. То же верно и в бизнесе: повышение цен и снижение качества часто ведет к снижению, а не росту прибыли. Мюллер делает более общее утверждение: многие стратегии, которые срабатывают один раз, приносят плохие результаты в качестве рутинных практик[134]134
Mueller (1999).
[Закрыть]. Сложно получать прибыль, если никто не появляется в вашем магазине больше одного раза. Умная алчность не терпит «обмана, несправедливости, нечестности и невежливости», поскольку они вредят репутации продавца.
Неспециалист, который подслушает дебаты Кругмана или Стиглица с другими экономистами, может подумать, что выгоды рынка остаются вопросом дискуссионным[135]135
Krugman (2003); Stiglitz (2003).
[Закрыть]. Чтобы точнее понять смысл споров, нужно осознать, чего экономисты не обсуждают. Они не обсуждают, создают ли цены стимулы или управляет ли миром глобальный сговор бизнесменов. Почти все экономисты признают ключевые преимущества рыночного механизма, а их разногласия сосредоточены на периферийных вопросах.
Предубеждение против иностранного
Один из наиболее поразительных фактов об обычных американцах состоит в том, что, несмотря на годы образования и пропаганды, они все еще настроены скептически по поводу глобальной экономики. С характерной для них снисходительностью комментаторы из числа элиты предлагают игнорировать выражаемую населением озабоченность как признак плохой информированности и нативизма, необоснованных страхов людей, плохо приспособленных для понимания более глобальных экономических вопросов.
Один из моих знакомых, практичный бизнесмен, давно считает, что все проблемы американской экономики можно решить посредством двух мер:
1. Введения морской блокады против Японии.
2. Возведения берлинской стены на границе с Мексикой.
Здесь его позиция лишь слегка утрирована, и она тем более удивительна, что этот человек обычно получает выгоду от торговли. Он успешно торгует на eBay. Но, как и большинство неэкономистов, он разделяет предубеждения против иностранного, склонность недооценивать экономические выгоды от взаимодействия с иностранцами[137]137
См., например: Hainmueller and Hiscox (forthcoming, 2005a), Poole (2004), Bhagwati (2002), Roberts (2001), Krugman (1996), Irwin (1996), Phelps (1993), Blinder (1987), Henderson (1986) и Taussig (1905).
[Закрыть]. Когда на экономической сцене появляются чужаки, неэкономисты серьезно задумываются: «Иностранцы? Возможно ли это, чтобы для нас было выгодно торговать с ними?»
В популярных метафорах международная торговля сравнивается с гонками или войной, поэтому можно сказать, что предубеждение против иностранцев укоренено в нашем языке. Возможно, иностранцы более коварны, пронырливы и жадны. В чем бы ни состояла причина, они якобы имеют особую возможность эксплуатировать нас. Как объясняет Ньюкомб, «считается аксиомой, не требующей доказательств – поскольку никто не дерзнет ее отрицать, – что иностранные державы не могли бы быть искренне расположены к торговле с нами, если бы это не шло нам во вред; тот факт, что они хотят торговать с нами, служит достаточным основанием для того, чтобы с подозрениям относиться к их предложениям и противодействовать их стремлениям с помощью ограничительного законодательства»[138]138
Newcomb (1893: 379).
[Закрыть].
Столетие спустя Алан Блайндер вторит печальным размышлениям Ньюкомба. Люди по всему миру делают иностранцев козлами отпущения: «Когда рабочих мест не хватает, а инстинкт самосохранения силен, соблазн обвинить иностранных конкурентов непреодолим. Стремление закрыться в своей скорлупе овладело не только Соединенными Штатами. Большинство экономистов называли политику спасения рабочих мест с помощью протекционизма близорукой и обреченной на провал, но их никто не слушал. Законодателям нужны голоса, а не одобрение со стороны интеллектуалов»[139]139
Blinder (1987: 111).
[Закрыть].
Не было, наверное, ни одного другого мнения, которое экономисты не находили бы столь абсолютно беспочвенным. В книге «Богатство народов» Адам Смит критикует своих соотечественников следующим образом: «То, что представляется разумным в образе действий любой частной семьи, вряд ли может оказаться неразумным для всего королевства. Если какая‐либо чужая страна может снабжать нас каким‐нибудь товаром по более дешевой цене, чем мы сами в состоянии изготовлять его, гораздо лучше покупать его у нее на некоторую часть продукта нашего собственного промышленного труда, прилагаемого в той области, в которой мы обладаем некоторым преимуществом»[140]140
Smith (1981: 457); Смит (2007: 444).
[Закрыть].
Что касается коллег Смита, они вняли его аргументам. Спустя столетие Ньюкомб мог обоснованно отметить на страницах журнала «Quarterly Journal of Economics», что «вопрос международной торговли был одним из основных пунктов, по которым мнение экономистов со времен Адама Смита расходилось с идеями, доминировавшими в управлении внешнеторговой политикой государств до него»[141]141
Newcomb (1893: 377).
[Закрыть]. Некоторый откат произошел во время Великой депрессии[142]142
См. Irwin (1996).
[Закрыть], но экономисты сохранили проиностранные взгляды вплоть до сегодняшнего дня. Даже такие теоретики, как Пол Кругман, которые специализируются на исключениях из принципа оптимальности свободной торговли, часто принижают значимость своих выводов как любопытных маловероятных сценариев: «Эти инновационные идеи не должны быть приоритетом для сегодняшних студентов колледжей. Даже в конце ХХ в. основное, чему следует учить студентов, это выводы Юма и Рикардо. Иными словами, мы должны учить их, что дефицит торгового баланса корректируется сам собой, а выгоды от торговли не зависят от того, имеет ли страна абсолютное преимущество перед своими конкурентами»[143]143
Krugman (1996: 124–125).
[Закрыть].
Экономисты особенно критически относятся к антииностранным взглядам не только потому, что они неверны, но и потому, что они зачастую противоречат элементарным экономическим принципам. В учебниках сказано, что общий выпуск растет, если производители специализируются и торгуют между собой. Кто станет отрицать это на индивидуальном уровне? Представьте, сколько времени у вас заняло бы выращивать для себя еду, в то время как заработной платы за несколько часов работы вам хватит для того, чтобы питаться несколько недель. Иногда аналогии между индивидуальным и социальным поведением бывают обманчивы, но это не тот случай. Как объясняет Стивен Ландсбург, международная торговля является технологией: «В Америке существуют две технологии производства автомобилей. Одна состоит в том, чтобы производить их в Детройте, а другая – в том, чтобы выращивать их в штате Айова. Первая технология известна всем, но давайте я расскажу вам о второй. Сначала вы сеете семена, которые являются тем сырьем, из которого производятся автомобили. Потом вы несколько месяцев ждете, пока вырастет пшеница. Затем вы собираете зерно, грузите его на корабли и отправляете их на Запад по Тихому океану. Через несколько месяцев корабли возвращаются из Токио с «тойотами» на борту»[144]144
Landsburg (1993: 197). Ландсбург (Landsburg 1993: 197) приписывает этот аргумент Дэвиду Фридману. Кругман (Krugman 1996: 119—20) приписывает похожий аргумент учебнику Инграма (Ingram 1983).
[Закрыть].
И это только одна из таких удивительных технологий. Закон сравнительных преимуществ, одна из самых замечательных теорем в экономике, показывает, что взаимовыгодный обмен возможен даже в условиях, когда одна из стран менее производительна во всех сферах[145]145
См., например: Bhagwati (2002) и Irwin (1996).
[Закрыть]. Предположим, что американец может произвести 10 автомобилей или 5 бушелей пшеницы, а мексиканец – один автомобиль или 2 бушеля пшеницы. Хотя американцы справляются лучше мексиканцев с обоими занятиями, специализация и торговля увеличивают объем производства. Если один американец вместо пшеницы произведет автомобили, а три мексиканца вместо автомобилей произведут пшеницу, мировое производство вырастет на два автомобиля и один бушель пшеницы.
Как кто‐то может игнорировать поразительные выгоды торговли? Адам Смит вместе со многими экономистами XVIII–XIX вв. видел корни этой ошибки в необоснованном отождествлении благосостояния и денег: «Богатой страной, как и богатым человеком, признается страна, в изобилии обладающая деньгами, и потому накопление возможно большего количества золота и серебра в данной стране признается самым надежным способом ее обогащения»[146]146
Smith (1981: 429); Смит (2007: 420).
[Закрыть]. Из этой логики следует, что международная торговля является игрой с нулевой суммой, поскольку единственный способ для страны сделать свой платежный баланс более благоприятным – сделать платежный баланс другой страны менее благоприятным.
Даже во времена Адама Смита это объяснение, наверное, казалось слишком заумным. Ключевым заблуждением, лежавшим в основе меркантилизма, было необоснованное недоверие к иностранцам. В противном случае почему люди концентрировались на оттоке денег из своей «страны», а не из своего «региона», «города», «деревни» или «семьи»? Последовательное отождествление денег и богатства требует бояться любого оттока драгоценных металлов. На практике люди впадали и впадают в заблуждение относительно платежного баланса, только когда речь идет о странах. Никто не страдает бессонницей из‐за торгового баланса между Калифорнией и Невадой или мной и компанией «Tower Records». Заблуждение состоит не в приравнивании всех покупок к издержкам, а в приравнивании к издержкам покупок за рубежом[147]147
Антидемпинговые законы являются еще одним интересным проявлением нашего подзрительного отношения к иностранцам. Гораздо проще преследовать за «продажу ниже цены издержек» («демпинг») иностранные фирмы, нежели преследовать за то же нарушение местные фирмы. Как объясняет Джозеф Стиглиц (Stiglitz 2002a: 173–174), «США рассчитывают издержки производства по сомнительной методологии, которая, если бы она применялась к американским фирмам, веротно привела бы к выводу, что большинство американских фирм также занимались демпингом».
[Закрыть].
В современных условиях предубеждение против иностранного более заметно. В качестве значимого примера, вопрос иммиграции сегодня имеет большее значение, чем во времена Адама Смита. Совершенно естественно, что экономисты сразу видят выгоды иммиграции. Торговля трудом в целом схожа с торговлей товарами. Специализация и обмен увеличивают выпуск – например, позволяя высококвалифицированным американским матерям вернуться на работу, наняв мексиканских нянь для своих детей.
С точки зрения платежного баланса иммиграция не является проблемой. Если иммигрант переезжает из Мехико в Нью‐Йорк и тратит все, что зарабатывает, на новой родине, торговый баланс не меняется. Но рядовые американцы тем не менее рассматривают иммиграцию как очевидно негативное явление: ведь теряются рабочие места, снижаются ставки заработной платы и потребляются публичные услуги. Многие готовы согласиться на более высокий дефицит торгового баланса в качестве справедливой платы за сокращение иммиграции. Одним из любопытных аргументов в пользу НАФТА было то, что если допустить в страну больше мексиканских товаров, то здесь будет меньше мексиканцев[148]148
См.: William J. Clinton Foundation (2005).
[Закрыть]. Таким образом, представляется очевидным, что обычные люди видят в иммиграции отдельную угрозу, независимую от платежного баланса и более пугающую. Люди чувствуют себя более уязвимыми, потому что иностранцы не просто продают нам свою продукцию. Они живут среди нас.
«Иностранность» имеет градации. С точки зрения типичного американца, канадцы в меньшей степени иностранцы, чем британцы, которые, в свою очередь, являются меньшими иностранцами, чем японцы. В период с 1983 по 1987 г. 28 % американских респондентов в рамках Всеобщего социального опроса признали, что не любят Японию, но только 8 % не нравилась Великобритания и всего лишь ничтожным 3 % не нравилась Канада[149]149
Наименования переменных GSS – JAPAN, ENGLAND CANADA.
[Закрыть]. Поэтому неудивительно, что степень предубеждения против иностранного варьируется от страны к стране. Такие объективные показатели, как торговый оборот или торговый дефицит, часто вторичны по отношению к географической, лингвистической или культурной близости. Торговля с Канадой или Великобританией вызывает гораздо меньше тревоги, чем торговля с Мексикой или Японией. Объемы американского импорта из Канады и уровни торгового дефицита в отношениях с ней превышали те же самые показатели в отношениях с Мексикой во все годы с 1985‐го по 2004‐й[150]150
U.S. Census Bureau (2005a, 2005b). Я бы хотел поблагодарить Илью Сомина за то, что он обратил мое внимание на этот факт.
[Закрыть]. Во время антияпонской истерии 1980‐х прямые британские инвестиции в экономику США все время превышали японские минимум на 50 %[151]151
Bureau of Economic Analysis (2005).
[Закрыть]. Иностранцы, которые похожи на нас и говорят по‐английски, едва ли вообще считаются иностранцами.
Спокойные размышления о мировой экономике дают много поводов для радости и мало оснований для тревоги. С этим были согласны экономисты прошлого и согласны экономисты настоящего. Но необходимо сделать важную оговорку. Действительно, нет оснований беспокоиться за саму мировую экономику. Но современные исследователи – в отличие от экономистов прошлого и нынешних преподавателей – редко упоминают о том, что отношение к мировой экономике дело совсем иное. Очень четко эту мысль выражает Пол Кругман: «Воображаемый многими интеллектуалами конфликт между странами – иллюзия, но в реальности эта иллюзия может уничтожить взаимные выгоды от торговли»[152]152
Krugman (1996: 84).
[Закрыть].
