Текст книги "Сборник статей и интервью 2009г (v1.6)"

Автор книги: Борис Кагарлицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

В 2009 год глобальная экономика вступила с потерями вместо даже минимального прироста. Замедление хозяйственного роста происходило летом 2008 года не только в Японии и ЕС (в США ВВП продолжал снижаться). Китай и Индия также показывали отрицательные результаты. Под предлогом Олимпийских игр часть промышленности КНР была остановлена. 2009 год явно обещал оказаться хуже 2008 года. По официальным данным, во втором квартале 2008 года ВВП еврозоны снизился на 0,2 % относительно предыдущего квартала. В Германии он сократился на 0,5 %, в Японии потерял 2,4 %. В Великобритании рост ВВП остановился. «Это падает мир, а не растет США», – сказал по поводу происходящего в глобальном хозяйстве бывший главный экономист МВФ Кеннет Рогофф. Обвинения в адрес США, «устроивших мировой кризис», звучали все чаще. Но в январе 2009 года было уже не до них. Мировые элиты пытались придумать спасение, по возможности ничего не меняя в экономике. Кризис продолжал развиваться на фоне речей о том, что «поиск решения идет полным ходом».

Планы на будущее строились в России исходя из ожидания, что потребность мировой экономики в нефти будет расти относительно стабильно, поддерживая цены на высоком уровне. Предполагалось, что в к 2030 году доля нефти в глобальном потреблении энергоресурсов возрастет до 84 %. Мировой кризис не входил в расчеты аналитиков, хотя логично вытекал даже из линейки десятилетней цикличности. Со времени мягкой для России рецессии 2001 года прошло почти семь лет – хозяйственный спад мог отложиться на год, но не более. Его приближение легко было отследить по ускорению роста фондовых рынков, что явно указывало на нехватку для капиталов выгодного пространства в реальном секторе.

Снижение цен на нефть должно было неминуемо последовать за открытием полосы спада.

Внесение негативных ожиданий могло удерживать высокую стоимость нефти только до определенного предела. Стратегия нестабильности имела ограниченный ресурс эффективности. Согласно логике развития мирового кризиса, вслед за финансовой системой он должен был проявиться в индустрии. На этой стадии углеводороды ждало радикальное снижение стоимости. Падение промышленного потребления нефти увлекло бы за собой цены. Обострение политической ситуации способно было скорректировать обвал стоимости нефти, но не остановить его. То, что стратегия внесения на рынок тревоги дает сбои, показали уже первые дни сентября, когда цена на нефть утратила еще 5 долларов с барреля. Вместе с ней понес потери и фондовый рынок России.

Вместо мифических ожиданий дальнейшего роста отечественную экономику ждала тревожная перспектива. В начале октября 90 % процентов компаний признали: они готовятся к кризису. Более половины из них не стали скрывать, что планируют сокращение персонала. Сотрудников компаний охватила паника. На рынке труда предложение стало быстро возрастать, в то время как спрос на работников падал. К декабрю сокращения персонала шли уже повсеместно. Россия страдала от кризиса, но положение Украины было еще хуже. Новый год принес новую газовую войну. Была ли она вызвана только желанием «Газпрома» удержаться в условиях глобального спада?

Война газа

Россия требовала от Украины оплачивать поставляемый газ по европейским ценам. Власти Украины сопротивлялись. В январе, сразу после празднования нового 2009 года, поставки газа были прекращены. Россияне прижались к телеэкранам, вслушиваясь в грозные речи «родных политиков». «Украина должна переставь воровать наш газ», – повторяли они друг другу слова акционеров «Газпрома». Людям хотелось забыть о кризисе и поверить в несложную мысль, что дело ведущей корпорации – их дело, означающее пользу для всех, пользу для страны и людей труда.

Правительство России боролось не только за газ, который «по вине Украины» перестали получать в положенном количестве потребители в Европе. Власти Украины проявляли упорство, продиктованное катастрофой. Они не соглашались на «безумное требование» платить по 470 долларов за тысячу кубометров газа, настаивая на цене в 250 долларов. Падение мирового спроса на металлы и уголь обрушивало экономику страны. В октябре 2008 года в Украине было остановлено 17 из 36 доменных печей. К январю 2009 года ситуация ухудшилась еще больше. Предприятия вставали одно за другим. Платить за газ было нечем.

Газовая война России и Украины напугала потребителей. Внесла свой вклад и другая, подлинная война – израильская агрессия против народа Палестины. Взрывы в секторе Газа, прижатом к Средиземному морю, и прекращение поставок в Европу российского газа подтолкнули мировые цены на нефть вверх. Внесение тревоги на рынки вновь принесло плоды. Цена барреля подскочила до 50 долларов. Но прошло всего несколько дней – и начался обратный процесс. «Черное золото» вновь стало дешеветь. Оно опять опустилось до уровня 44 доллара за баррель. Испуг оказывался коротким. Газовая война продолжалась, как продолжались бои в секторе Газа, но это не могло переломить глобальной тенденции. Кризис оказывался сильнее страха перебоя поставок.

Корпоративная Россия боролась за дорогой газ, не считаясь с индустриальной катастрофой Украины. Но борьба за него была неотделима от борьбы за сохранение прежних цен на углеводороды. Нестабильность, вносимая сбоем газовых поставок в ЕС, помогала вновь стабилизировать стоимость нефти, но не отменяла перспектив, продиктованных кризисом. Промышленное производство в Европе сокращалось, безработица росла, а реальные доходы трудящихся продолжали падать, подгоняемые политикой девальвации евро. Потребности во всех видах сырья в 2009 году должны были уменьшиться еще больше.

Вариант ожидания

В сопоставлении страха перед нарушением стабильности поставок с грозящим мировому хозяйству новым снижением производства последнее должно было перевесить. В этой ситуации все, чем располагали российские корпорации и правительство – было время. Именно его давали ожидания в сбое поставок нефти на мировой рынок по вине «неуправляемых», «внеэкономических» причин. Времени было мало, а выиграть его не получалось. Как распорядились российские власти добытой в середине 2008 года ценовой передышкой?

Россия избрала стратегию выжидания. Вместо подготовки экономики к кризису власти признались в своей верной любви идеям свободного рынка. Общественности сообщили о продолжении переговоров о вступлении России в ВТО. В вопросе нефти власть начала стремительное сближение с другими поставщиками. ОПЕК заявила, что переходит от угроз к действительному сокращению добычи. Ничего не было сделано для действительной подготовки экономики страны к кризису, внутренний рынок сжимался, действительные доходы россиян падали. Разворота в экономической политике не произошло. Власти, отражавшие интересы сырьевых корпораций, не были в нем заинтересованы, но они не были способны понять происходящее. Масштабы кризиса они сперва почувствовали, а уже затем начали медленно осознавать.

На этом фоне в сентябре 2008 года началось прогнозирование предельного удешевления углеводородов. Без серьезного учета потенциала развития кризиса снижение цен определяли в размере 20-30 % от 110-115 долларов за баррель. Даже подешевев до 67 долларов, нефть осталась бы в два раза дороже себестоимости. При таких ценах Россия (сырьевые монополии) могла спокойно переждать полосу экономического спада. Переждать невзирая на дестабилизацию внутреннего рынка. Восстановление роста на внешнем рынке вернуло бы отечественному хозяйству положительную динамику. Вновь поднялись бы цены на нефть. Аналитики обещали это уже в 2009 году. Некоторые планировали окончание рецессии уже следующим летом.

Для поддержания корпораций государство располагало более чем 500 млрд долларов золотовалютных резервов. Эти средства позволили бы покрыть самые срочные долги сырьевых монополий. Деньги нашлись бы и на сдерживание давления на банковский сектор его более чем 170 млрд долларов международного долга. Государство считало себя готовым к сложной полосе.

Первоначальный ужас перед угрозой обвала стоимости углеводородов прошел. Чиновники сами себя успокаивали. Вместе с сокращением добычи ОПЕК выработанное Россией оружие против падающего рынка нефти позволяло тормозить цены, защищая российские монополии от дополнительных потерь. Правительство определяло цену в 70 долларов за баррель как пороговую. Но в то, что нефть может упасть ниже этого уровня, после трех месяцев слабого снижения никто не верил.

Все надежды к концу 2008 года разбил кризис, оказавшийся далеко не таким простым, как полагали либеральные экономисты. В 2009 году он обещал углубление хозяйственного спада без всяких признаков улучшений. Первые лица буржуазного мира не знали, что делать: старых рецептов больше не было, а новые требовали радикальных перемен. Бороться с кризисом пробовали, перекладывая его издержки на трудящихся, но хозяйственные проблемы только возрастали. К тем же последствиям избранный антикризисный метод гарантировано приведет и дальше, в 2009 году.

Реальная перспектива

Глобальный кризис, открывшийся в 2008 году, не является только кризисом товарного перепроизводства, каким его по привычке видят и старые левые, и неолибералы. Он является еще и кризисом колоссального перенакопления капиталов, и одновременно – кризисом падения значения американского и европейского рынков. Снижение спроса на них обусловлено как сокращением доходов работников, так и исчерпанием кредитного ресурса поддержания их потребительской активности. Возможности эффективного использования дешевой рабочей силы «третьего мира» подошли к концу. Поставить рабочих периферии в худшие условия (тем снизив издержки) было невозможно.

В XX века кризисы перенакопления происходили в 1899-1904, 1929-1933, 1948-1949, 1969-1982 (полоса четырех кризисов) годах. Относительно легким и непродолжительным был только спад после Второй мировой войны. В силу этого новый кризис не мог не оказаться более длительным и масштабным, чем рецессии 1991, 1998-1999 и 2001 годов. Для возобновления роста мировая экономика нуждается не в удешевлении нефти, а в замене ее более выгодным источником энергии. Нужна технологическая революция. Без этого товары останутся слишком дорогими, а спрос низким. Рост будет невозможен из-за слабости потребителей.

Глобальный кризис не мог подойти осенью 2008 года к завершению. И 2009 год не имеет шанса стать для него последним. Кризис продолжает развиваться, стремительно поражая мировую индустрию. В некоторых отраслях экономики падение продаж промышленных товаров за 2008 год достигло 30 %. Наиболее явно ощутила проблемы автомобильная промышленность. Продолжение кризиса неминуемо, пока спрос не пошел вверх. Происходит обратное. Компании во всех странах сокращают штаты, снижают премии и размер зарплат. Инфляция еще более подрывает бюджеты потребителей. Власти синхронно наращивают эмиссию, тешась иллюзией за счет падения доходов рабочих своих стран поднять продажи на мировом рынке.

Обратный эффект уже проявился, и к концу года он обещает принести много драматических плодов.

Неумолимое развитие кризисных тенденций изначально создавало для нефтяных цен угрозу беспрецедентного падения. Потенциал их снижения в привязке к спаду в мировой индустрии составлял не 20-30 %, а 70-80 %. Это и прогнозировали в ИГСО, невзирая на громогласные возражения чиновников, клявшихся в октябре 2008 года, что нефть никогда не будет стоить меньше 50 долларов за баррель.

Какой остается перспектива в 2009 году? Стоимость углеводородов к лету грозит опуститься до 20 долларов за баррель (к уровню 2002 года). С учетом девальвации доллара для российских корпораций такая цена выглядит катастрофичной. Они уже не могут самостоятельно платить по долгам. Правительству придется тянуть их на себе.

Всю вторую половину 2008 года власти боролись за удержание рентабельности нефтяного экспорта, спасая корпорации.

Резервы правительства таяли. Нефть можно было ненадолго напугать, но перспектива дальнейшего падения цен остается реальной. Кризис сырьевой экономики России продолжит углубляться. В 2009 году страна окажется в числе мировых лидеров уже не только биржевого, но и индустриального падения, если только ничего не изменится… Что же может произойти?

rabkor.ru

ДЕВАЛЬВАЦИОННАЯ ГОНКА

Сразу признаюсь: термин, вынесенный мною в заголовок, принадлежит не мне, а молодому экономисту Василию Колташову. Но мы с ним в одном институте работаем, так что и мысли у нас похожие.

Дело, впрочем, не в терминах, а в сути явления. Суть же предельно проста. В условиях кризиса все правительства начинают защищать свой национальный рынок. Однако закрыть его административными мерами не решаются, вводить сверхвысокие тарифы правила Всемирной торговой организации не позволяют, да и идеология экономического либерализма подобные действия осуждает.

Остается самое простое решение – понизить обменный курс национальной валюты. К этому параллельно прибегают многие страны, стараясь перещеголять друг друга. Вот вам и гонка. Сперва падал доллар, теперь рубль по отношению к доллару, и так далее. Ожидаемый эффект девальвации состоит в том, что импорт становится дорогим и невыгодным, а экспорт дешевеет. В подобной ситуации логично ожидать, что производство товаров, которые раньше ввозились в страну из-за рубежа, будет перенесено внутрь её – вот вам и промышленный рост. Собственно, именно так и получилось осенью 1998 года, после дефолта. Однако на этот раз не получается.

Причин две. Во-первых, в конце 1990-х в России было огромное количество неиспользованных производственных мощностей. Стоило вложить совсем немного денег, переналадить оборудование, собрать разбежавшихся рабочих, и предприятие выдавало продукцию. Порой на это хватало нескольких недель. Сейчас не так. Мощности исчерпаны.

Во-вторых, мировая экономика тогда росла, хоть и неустойчиво. Свободные капиталы были. Риск считался минимальным. А сейчас мировой кризис. Вкладывать большие деньги в дорогие производственные программы рискованно.

В результате девальвация рубля ожидавшихся благих эффектов не дает и дать не может. Правда, и негативные последствия её ограничены. Падения курса национальной денежной единицы не сопровождалось столь же стремительным ростом цен. Тут опять же сказывается кризис. Удорожание доллара подталкивает продавцов к повышению цен. Но поскольку зарплаты не растут, а покупательная способность населения падает, импортер рискует ввезенный товар вообще не продать. Потому цены приходится удерживать на прежнем уровне, а порой даже снижать, неся убытки. Предсказуемым следствием такого расклада является назревающий товарный дефицит: компании ограничивают импорт, не замещая его местной продукцией.

Принято считать, будто дефицит товаров – явление, свойственное командной экономике. Так-то оно так, но и рыночная экономика периодически создает ситуации дефицита, причем часто катастрофического. Многочисленные примеры голода – не товарного, а самого настоящего, продовольственного – показатель того, что рынок иногда не справляется. Из системы, связывающей потребителя и производителя, рынок в условиях кризиса превращается в барьер между ними.

Поскольку девальвация позитивного эффекта не даст, приходится в скором времени ожидать повторной девальвации, только уже не спланированной, а вынужденной, стихийной. Впрочем, перспективы доллара тоже не радужные. Для США снижение курса валюты – способ частично избавиться от бремени финансовых обязательств перед остальным миром. А главное, антикризисные меры, принимаемые сейчас в Вашингтоне, предполагают огромные, ничем не обеспеченные расходы. Как достать деньги? Либо просто напечатать, и тогда неминуем всплеск инфляции. Либо брать взаймы на финансовом рынке, как это делало российское правительство зимой и весной 1998 года. Получается классическая финансовая пирамида, которая рано или поздно рушится. В Америке уже говорят об опасности дефолта по российско-аргентинскому сценарию.

В любом случае, мировые финансовые институты не станут сохранять верность доллару, предпочитая более надежные европейские деньги. Но в свою очередь, Европейский Центральный Банк вынужден будет на определенном этапе понизить курс евро – иначе товары, производимые здесь, станут слишком дороги для покупателей в других странах.

Нетрудно заметить, что российский обыватель обречен проигрывать на каждом повороте девальвационной гонки. Когда падал доллар, люди переводили сбережения в рубли, которые тоже стали обесцениваться. Вернув свои средства в доллары, наши граждане рискуют проиграть вновь, когда Соединенные Штаты начнут понижать курс. Евро упадет последним, но к тому времени от сбережений многих наших людей мало что останется.

Вывод простой. Не надо доверять деньгам. Известно же, не в деньгах счастье! И нет смысла ждать скорого избавления от кризиса. Барак Обама пообещал американцам, что прежде чем станет лучше, им станет хуже. Перефразируя этот же простенький афоризм для наших сограждан, следует сказать: прежде, чем станет плохо, станет совсем плохо.

Автор – руководитель Института глобализации и социальных движений. Специально для «Евразийского Дома»

Татьяна Гурова: Без L-образного хвоста

Татьяна Гурова, первый заместитель главного редактора журнала «Эксперт»

«Эксперт» №2 (641)/19 января 2009

Наше хозяйство сегодня по степени рыночности подобно суперлиберальным хозяйствам конца XIX века. Мы не умеем «заливать» кризис деньгами, поэтому выберемся из него уже в этом году. Кризис продлится девять с половиной месяцев.

Не спеши обрывать хризантем лепестки,

Холод верней,

Ты вернешься к Хироси в июле

Неизвестный японский автор XIV века

Двадцать процентов падения уровня промышленного производства по отношению к пику, достигнутому в июле прошлого года, двадцать пять процентов падения курса национальной валюты, резкое снижение текущей инфляции – с двадцати до восьми процентов годовых, падение денежной массы в обращении плюс высокие уровни свободной банковской ликвидности на конец года (более 1 трлн рублей остатков банков на корсчетах ЦБ в конце декабря) – с таким итогом мы входим в 2009 год.

Все это симптомы не краха, коллапса или неуправляемого спада, а признаки классического циклического кризиса, в который неизбежно должна была войти наша экономика и из которого она практически с той же неизбежностью выйдет в течение текущего года.

Циклы и кризисы

«Такого кризиса не было уже двадцать лет», «Этот кризис подобен Великой депрессии» – это, пожалуй, самые расхожие высказывания о текущем мировом, а заодно и российском кризисе. Мне кажется, что оба эти утверждения неверны. Так же как и рассуждения о том, какой окажется последующая динамика российского хозяйства – V-образной или L-образной. Для нас реальным является только V-образный сценарий.

Когда-то давно циклические кризисы были явлениями, имманентно присущими рыночной экономике. Экономическая наука XX века, собственно, и выросла на анализе причин и способов борьбы с циклическими кризисами. Особенно ярко череда таких кризисов проявила себя на пике расцвета настоящей либеральной экономики – конца XIX – начала ХХ века. Тогда и были найдены все возможные по продолжительности рыночные циклы – 3 года, 5 лет, 7 лет, 10 лет, 12 лет и, наконец, 40-50 лет (длинные волны). Тогда же для простоты картины некоторые экономисты позволили себе объединить эти разновидности в две группы: короткие циклы – от 3 до 5 лет – и длинные – от 7 до 12 (длинные волны были выделены как отдельный случай).

Череда таких циклов мучила рынки всех ныне развитых стран вплоть до Великой депрессии, а потом еще четверть века после войны. Это будет неким допущением, но можно считать, что последний циклический кризис рыночные экономики пережили в 1969 году. Все последующие кризисы (а их было не так мало) перестали быть циклическими в первозданном смысле этого термина.

Причин исчезновения этого рыночного явления было две. Во-первых, это стало следствием успешной работы экономистов начала века. Их задачей было понять, как устранить циклы, и они нашли мощный инструмент их нивелировки, коим является целенаправленная монетарная политика, заключающаяся в своевременной более или менее тонкой подкачке ликвидности. Эта политика сглаживала кризис всегда, когда он наступал согласно логике развития той или иной страны. Вторая причина фактически является частной разновидностью первой. Занятие долларом позиции основной мировой валюты (в том числе в ходе нефтяного кризиса 1970?х) создало новые правила игры на мировом рынке, который мало чем был похож на чистый либеральный рынок век назад. Именно тогда, уже после кризиса 1969 года, как мне кажется, и появились эти самые аномальные L-образные кризисы (Великая депрессия, которая тоже была такой, является исключением, лишь доказывающим правило, так как она тоже изрядно «заливалась» деньгами, что и привело к появлению длинного L-образного хвоста).

Типичные же рыночные кризисы – с быстрым и глубоким спадом, с кучей разорений, с невероятной волатильностью цен, но зато с быстрым и решительным подъемом – исчезли. Трудно сказать, что лучше для хозяйств и стран (не зря же люди искали рецепт избавления от этих кризисов), но российская экономика сегодня находится в стадии зрелости, аналогичной суперлиберальному рынку конца XIX – начала ХХ века. Речь идет прежде всего о степени вмешательства государства как регулятора в рыночную жизнь, его навыков управления рынком. Их очень мало, как мало институтов и инструментов, предназначенных для этого.

Более того, будучи само активным игроком рынка, государство сегодня выбрало очень либеральную, абсолютно не социал-демократическую технологию управления кризисом (очень показательно в этом плане повышение тарифов, впрочем, как и довольно жесткая денежная политика). Это означает, что кризис мы будем проходить тоже по тому старинному сценарию. И несмотря на некоторое количество рисков, которые ожидают нас весной этого года, для сравнительно компактной российской экономики этот либеральный сценарий представляется предпочтительным.

Кризису нужно время

Пара десятков выдающихся экономистов ХХ века, наблюдавших и анализировавших настоящие рыночные кризисы, сформировали понимание о двух принципиально важных механизмах экономического цикла. Естественно, эти два механизма – разные стороны одного и того же процесса, но удобнее их рассматривать по отдельности.

Первый строится вокруг очевидного условия хозяйственной деятельности – ограниченности в хозяйстве ресурсов, имеющих физическое воплощение. Самый всеобъемлющий из этих ресурсов – труд, но сюда же относятся все возможные материалы, земля, электричество, транспорт и прочее.

В каждом конкретном цикле хозяйственная деятельность осуществляется совокупностью компаний, которые производят определенный набор продуктов и услуг, пользуясь определенным набором технологий. Эта совокупность может быть графически описана агрегированной кривой предложения SS1 (см. график 1), располагающейся в координатах P (уровень издержек и цен) и Q (уровень объема производства). В начальной фазе цикла хозяйство производит некое количество товаров и услуг (точка А) с издержками или по цене Р1. В этот начальный момент цикла, когда все хозяйство еще только-только оживает, спрос описывается кривой DD1. Потом, по мере подъема экономики и производства все большего количества добавленной стоимости, кривая спроса сдвигается вправо, требуя все больше предложения.

Некоторое время предложение реагирует адекватно, производя больше, и временные точки равновесия все время перемещаются вправо. Но поскольку ресурсы в экономике конечны, то по мере роста спроса на них они дорожают. Сначала медленно, потом, по мере приближения к исчерпанию, все быстрее и быстрее. Это то, что называется инфляцией ресурсов, и то, что мы наблюдали на всех рынках, от аренды до труда, начиная с 2007 года.

Помимо того что этот процесс ведет к росту издержек и цен (именно поэтому приближение кризиса, как правило, сопровождается инфляцией, и у нас это тоже было), он приводит к тому, что стоимость ресурсов обгоняет ценность, которую они производят. Это, в свою очередь, приводит к падению прибыльности капитала и к уменьшению возможностей инвестировать, что является одним из факторов, определяющих поворот от роста к спаду. Для нас факт того, что с определенного момента ресурсы стоят больше, чем та ценность, которую они производят, наиболее наглядно был виден по динамике реальных доходов населения, которые начиная с 1998 года росли с темпом, близким к темпам роста производительности труда, а в 2006 году стали энергично опережать ее. Типичный случай, когда стоимость ресурса обгоняет ценность, которую он способен произвести.

В результате этого процесса – роста стоимости ресурсов и снижения прибыльности капитала – система становится все менее устойчивой и все больше похожей на пирамиду, и любой шок может обеспечить ее поворот к краху.

Любопытный вопрос: почему никогда не удается там, наверху, удержать равновесие. Почему всегда какой-то шок происходит? По-видимому, одним из важных обстоятельств является наличие новых субъектов хозяйствования, которые по недосмотру появились внутри цикла роста и которым не досталось ресурсов в том количестве, на которое они могут претендовать исходя из прибыльности своего капитала. Именно такие новые субъекты, поддерживающие изменчивость среды, видимо, являются теми, кто удерживают систему в состоянии творческого неравновесия. Но что нам подъем, нам важно, что происходит в кризис.

В кризис происходит резкое сворачивание спроса и, соответственно, падение стоимости всех ресурсов. И здесь есть один важный момент. Все усилия властей по купированию спада, все возможные ответы на вопли населения и бизнеса: «Когда же это все закончится?», «Почему вы ничего не делаете?» – заключаются прежде всего в том, чтобы как можно быстрее остановить сдвиг кривой спроса вниз, а еще лучше быстренько вернуть ее к движению вверх. Но если это происходит слишком быстро, то не остается времени на другой важный процесс – сдвиг кривой агрегированного предложения. Ведь по-хорошему в момент кризиса бизнес и капитал начинают приспосабливаться к новым условиям сжатого спроса. Причем те новые компании, которым в прежнем цикле не хватало ресурсов и поэтому они использовали более совершенные технологии, оказываются в выигрышном положении, и структура агрегированного предложения автоматически меняется в их пользу и в пользу тех, кто быстрее реагировал на кризис, снизив издержки не только за счет падения цен на ресурсы, но и за счет повышения эффективности своей деятельности.

Этот процесс приводит к сдвигу кривой предложения вправо-вниз (на графике 1 это кривая SS2), и вот уже тот же объем товара производится по более низкой цене, экономика стала более эффективной, а вложения в капитал более прибыльными. В этих условиях есть стимул заниматься инвестициями, и теперь спрос скорее всего будет расти. Система готова к новому этапу подъема на новом по эффективности уровне.

В этой принципиальной схеме важно то, что на сдвиг кривой предложения требуется время, а если проблемы денежной ликвидности решаются слишком быстро, то этого времени нет, и хозяйство, не успев перестроиться, приобретает слишком низкий запас эффективности. Именно поэтому, когда развитые страны научились управлять кризисами с помощью денежной политики, а главным инструментом этого управления стали объемные вливания денег, кризисы из V-образных превратились в L-образные. И именно поэтому крики «Почему деньги не доходят до реального сектора?» и «Когда же правительство остановит этот спад?» сегодня, спустя три месяца после начала кризиса, не оправданы никакой экономической логикой.

Правительство и ЦБ не должны останавливать спад. Они должны обеспечить поддержание денежного оборота в естественно сжимающемся хозяйстве и готовить механизмы, которые можно будет использовать для стимулирования подъема. Чем, как мне кажется, российские правительство и ЦБ в целом и занимаются.

Процент и прибыль

Второй принципиальный механизм циклического спада и подъема отвечает на другой столь тревожащий всех вопрос: почему деньги в экономику вроде и вливают, а спад все равно продолжается? Экономисты, описавшие этот механизм, ввели в оборот понятие двух типов процентов – реального, того, под который банк предоставляет кредит, и эффективного, то есть того, который можно заработать, вложив деньги в то, что у нас называют реальной экономикой. Для удобства назовем их банковским процентом и предельной производительностью реального капитала.

Как правило, к моменту кризиса банковский процент уже существенно выше предельной производительности реального капитала. Это связано как с тем, что к этому времени возникает некоторый дефицит денежной ликвидности, так и с тем, что новые производственные инвестиции уже не очень эффективны – и из-за дороговизны ресурсов (см. предыдущий пункт) и из-за занятости рынков. Впрочем, как правило, негатива этого соотношения никто не замечает, так как предприниматели, увлекшись подъемом, привычно берут деньги в долг. Собственно, заимствование под слишком высокий процент и является одним из тех процессов, который обеспечивает разворот от роста к спаду.

Во время кризиса банковский процент еще больше возрастает. Помимо уже ранее существовавшего дефицита ликвидности (который в момент кризиса может и усугубиться, например потому, что страдающие от кризиса предприятия снимают деньги с банковских счетов) появляется и довольно большая плата за риск. Разрыв между процентами усиливается, и инвестиции становятся невозможными. Однако с течением времени ситуация меняется.

По мере снижения стоимости ресурсов, технологической и структурной перестройки экономики в пользу более эффективных производителей предельная производительность капитала начинает расти. Этот процесс происходит точечно, но тем не менее вложения в капитал – как в акционерный, так и в виде кредитных инвестиций – становятся все более выгодными. В то же время финансовые организации постепенно накапливают ликвидность, причем эта ликвидность стоит каких-то денег. Либо это депозиты населения, либо займы у центральных банков, либо обслуживание активов, приносящих ренту, – так или иначе накопленная ликвидность с течением времени начинает требовать выхода на рынки, и это заставляет банковский процент снижаться. Когда предельная производительность капитала становится выше банковского процента, мы становимся свидетелями начала нового подъема.