Текст книги "Репрессированная книга: истоки явления"

Автор книги: Борис Бирюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

В 1920-х годах существовали частные издательства, и это беспокоило В. И. Ленина: 6 февраля 1922 г. он направил Н. П. Горбунову телефонограмму, в которой запрашивал, на основании каких законов и правил в Москве зарегистрировано более 143 частных издательств (как об этом сообщала газета «Известия»). Ленин просил организовать «надзор за этим делом со стороны Наркомпроса, РКИ (рабоче-крестьянской инспекции. – Б. Б.) и ВЧК. Все это строго конфиденциально».[97]97
  Телефонограмма В. И. Ленина Н. П. Горбунову о частных издательствах. В. И. Ленин и ВЧК, с. 526.


[Закрыть] В комментарии к этой телефонограмме, составленном позднейшими издателями текстов вождя, сообщается, что, как тогда же было выяснено, частные издательства работали на основании декрета от 12 декабря 1921 г.; надзор за ними осуществлял политотдел при Госиздате. Аналогичные политотделы были созданы и на местах; издательства были обязаны предоставлять рукописи в политотдел на просмотр. Типографии не имели права выпустить книгу, «если рукопись не была разрешена политотделом».[98]98
  Там же.


[Закрыть] Эти разъяснения, по-видимому, удовлетворили Ильича.

Постепенно, разумеется, с частными издательствами, так же как и с возможностью издания автором своей книги за собственный счет, было покончено. Прекращена была и частная торговля книгами, а государственные книжные магазины (включая букинистические) не имели права покупать у населения и продавать запрещенные книги. Дело кончилось тем, что контроль за книгой и чтением приобрел всепроникающий характер.

В цитировавшемся уже нами Декрете СНК о печати от 27 октября (9 ноября) 1917 г. содержалось обещание: «Как только новый порядок упрочится, – всякие административные воздействия на печать будут прекращены, для нее будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону».[99]99
  Там же, с.4.


[Закрыть] Это обещание – а дано оно было Лениным, подписавшим декрет, – при советской власти так и не было выполнено.

Джордж Оруэлл, подводя в 1941 г. итог опыту «налаживания» книжного дела и печати в государствах всепроникающей диктатуры, имел все основания утверждать: «Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить. Важно отдавать себе отчет в том, что его контроль над мыслью преследует цели не только запретительные, но и конструктивные. Не просто возбраняется выражать – даже допускать – определенные мысли, но диктуется, что именно надлежит думать»;[100]100
  Оруэлл Дж. Литература и тоталитаризм (1941). Дж. Оруэлл. «1984» и эссе разных лет. Роман и художественная публицистика. (Перев. с англ.). – М., 1989, с. 244.


[Закрыть] так создается идеология, навязывающая личности и мысли, и форму поведения, и выражение эмоций.

Конечно, с цензурной точки зрения списки «устаревших» и «вредных» книг, содержавшиеся в «инструкциях» Н. К. Крупской, явно несовершенны. О многих авторах, многих сочинениях, явно просившихся в соответствующие списки, попросту забыли. Однако подобные упущения были в дальнейшем исправлены, так как «книжные проскрипции» продолжались, и соответствующие списки спускались один за другим; и так возникала «запрещенная литература», упрятывавшаяся в «спецхраны».

«Особенность тоталитарного государства, – писал Оруэлл в цитировавшемся эссе, – та, что, контролируя мысль, оно не фиксирует ее на чем-то одном. Выдвигаются догмы, не подлежащие обсуждению, однако изменяемые со дня на день».[101]101
  Там же.


[Закрыть] Через пять лет в другом эссе он продолжал развивать эту мысль: «в обществе, где на каждом данном этапе разрешено только одно-единственное мнение, это почти неизбежно оборачивается прямой фальсификацией. Тоталитаризм на практике требует непрерывного переписывания прошлого».[102]102
  Оруэлл Дж. Подавление литературы (1945–1946). Там же, с. 278.


[Закрыть] «Новизна тоталитаризма», пришел к заключению английский писатель, состоит в том, что его доктрины одновременно и неоспоримы, и переменчивы, и надо быть всегда готовым, что они в одну минуту могут измениться.[103]103
  Там же, с. 180.


[Закрыть]

В сфере контроля за библиотечной книгой и чтением этот феномен проявлялся в СССР с одним нюансом: списки утаиваемых книг, как правило, росли – с каждым поворотом в политике и идеологии с библиотечных полок снимались все новые тома, – сокращение же этих проскрипций происходило в гораздо меньшей степени. В итоге утаивались совсем уж специальные издания, например от читателя скрывался сугубо специальный математический «Трактат об универсальной алгебре» английского математика и философа Альфреда Н. Уайтхеда (на английском языке!)[104]104
  Whitehed A. N. Treatise on Universal Algebra with Applications. Cambridge, 1989.


[Закрыть] – автор этих строк еще в 1970-х гг. не мог получить его в профессорском читальном зале Государственной библиотеки имени В. И. Ленина (надо было работать в «спецхране»).

В начале 1920-х годов Н. Вержбицкий, оправдывая советскую политику ограничения свободы книги и чтения, утверждал: «Книга дождется своего „золотого века“ только в царстве свободного труда».[105]105
  Вержбицкий Н. Труд и книга… с. 182–183.


[Закрыть]

Увы, ни этого «царства», ни этого «золотого века» читатель в советской стране так и не дождался. И если книжная культура за 70 с лишним лет правления коммунистов не угасла, то это потому, что – несмотря на все гонения – в России все же продолжали свою благородную деятельность отдельные носители и классической культуры, и русской духовности, и западного строя мысли. Им, правда, «мудрецам и поэтам, хранителям тайны и веры», пришлось, говоря словами Валерия Брюсова, унести «…зажженные светы в катакомбы, в пустыни, в пещеры».[106]106
  Брюсов В. Стихотворения и поэмы. – Л., 1961, с. 278.


[Закрыть] Но они, эти мудрецы, сумели-таки передать – пусть не полностью, пусть отчасти – свет умной книги последующим поколениям.