Текст книги "Владимир Мономах"

Автор книги: Борис Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Борис Васильев
Владимир Мономах

© Васильев Б.Л., 2016

© ООО «Издательство «Вече», 2016

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Сайт издательства www.veche.ru

Часть первая. Юность

Глава первая

1

Владимир Мономах, во крещении Василий, получивший второе имя Мономах в честь деда по матери Византийского императора Константина Мономаха, был любимым сыном великого князя Киевского Всеволода. Не только потому, что оказался первенцем, – основная причина крылась не в этом. Великий князь Киевский мечтал вылепить из сына копию самого себя и таким образом как бы продлить собственную жизнь.

В младенчестве Владимир жил на женской половине дома, где единственной и полновластной владычицей была его матушка, дочь Византийского императора, великая княгиня Киевская Анна. Маленький Владимир ходил в мужской одежде еще до традиционного обряда посажения на коня: уже в пять лет мать впервые велела сесть ему в седло. Он очень быстро привык к смирной лошадке, с веселым смехом скакал по кругу, но однажды не удержался и вылетел из седла, больно ударившись спиной о землю.

– Больно, матушка!..

– Встань.

– Больно…

Но кое-как поднялся.

– Поймай коня и сядь в седло.

– Больно, ма…

– Ты – князь!

Тон, каким великая княгиня произнесла эти два слова, был мальчику незнаком. Не окрик, нет! Но – повеление свыше. Повеление, которого невозможно ослушаться.

Превозмогая боль, пятилетний Владимир поймал коня, сел в седло. По лицу его текли слезы, но он был невероятно горд, что и коня поймал, и сел в седло без посторонней помощи.

Так он впервые узнал о существовании повеления, которого ни под каким видом нельзя ослушаться, а уж тем паче – попытаться оспорить. Повеление – выше команд, приказов и распоряжений. Повеление есть повеление – его исполняют тотчас, без вопросов, уточнений и разъяснений.

Так Анна, не сердясь и не одергивая сына, показала ему, малолетнему, что существует нечто выше желаний, капризов, собственного страха, даже собственной боли. Существует право отдавать повеления, и существует обязанность исполнять их точно и в срок.

В семь лет Владимир прошел древнеславянский торжественный обряд посажения на коня. По этому обряду мальчика впервые остригли под горшок, безжалостно срезав детские кудри, переодели в боевую мужскую одежду и торжественно ввели из женской половины дворца в мужскую. Здесь его встретил отец, великий князь Киевский Всеволод. Он лично вручил сыну полное дружинное, откованное для его возраста и роста, оружие и коня. И сказал:

– Без нужды меча не обнажай, без славы не вкладывай.

Затем посадил сына в седло и, взяв коня под уздцы, трижды провел его по кругу. По обе стороны шли воеводы с обнаженными мечами, за воеводами следовали люди именитые: начальники различных военных служб, отборные дружинники, представители знати, Боярской думы, чинов и купечества. Все громко желали новому юному воину здравия, удачи, силы и славы.

С этого дня к Владимиру приставили дядьку, в обязанности которого входили не только уход за маленьким княжичем, но и обучение его боевому искусству.

Потом княжичу дали для игр и совместных занятий мальчика чуть старше его самого – это было очень почетное место, обедневшие князья и родовитые бояре весьма усердно боролись за него; в конце концов место будущего друга княжича досталось юному представителю древнего боярского рода – поддержал его сам великий князь Киевский Всеволод.

Мальчика звали Свиридом. Он был на четыре года старше Владимира, знал грамоту и с удовольствием читал книги, что и послужило решающей причиной выбора.

А потом устроили пир. Дружинники и воеводы желали княжичу побед, кричали «Слава!», князья и бояре уважительно пожимали ему руку. Мальчик был громогласно объявлен воином и навсегда перешел жить на мужскую половину дворца.

Теперь главной его заботой была забота о коне – они должны были стать неразлучными друзьями. Владимир быстро подружился с дареным конем, легко приучил его слушаться не только поводьев и шенкелей, но и голоса.

Хотя теперь он жил на мужской половине дома, он продолжал часто навещать мать (ее царственные поучения были проще и доступнее отцовских бесконечно длинных наставлений). Это не возбранялось обычаями. Просто считалось, что отныне сына воспитывает отец.

Дядька, которого звали Самойлой, еще совсем недавно служил в дружине самого великого князя и не раз отличился в боях. Он мастерски владел всеми видами оружия, в мельчайших нюансах постиг особенности боя на мечах, на копьях и теперь должен был научить этому и наследника великого князя.

Вместе с Владимиром обучался боям и его товарищ Свирид. Обучение было жестким, суровым, однообразным и потому скучным. Мальчикам оно, естественно, не нравилось. Но Владимир терпел, поскольку видел в нем повеление. Свирид же никакого повеления не чувствовал – с его точки зрения, весь процесс жестокого обучения был придуман взрослыми для угнетения их свободных мальчишеских душ. Но он тоже терпел, поскольку обязан был терпеть все невзгоды в качестве друга наследника Киевского Стола.

Обучение шло на деревянных мечах; для того чтобы не так болезненно чувствовать на себе жесткие удары, мальчикам полагалось надевать ватные стеганые куртки и штаны. Бегать и прыгать в такой форме было тяжело, но приходилось – Самойло приучал их уворачиваться от меча. И они покорно учились, получая синяки, ссадины и потея в ватной одежде.

– Давай сбежим, – сказал как-то Свирид. – Я больше не могу. Хожу в синяках и все время чешусь.

– Это невозможно.

– Почему невозможно?

– Потому что это – повеление.

– Что?..

– Повеление. Его надо исполнять во что бы то ни стало.

В голосе Владимира прозвучало что-то настолько властное, что Свирид замолчал. Укрылся с головой и беззвучно плакал, пока не уснул.

В конце концов их обучили всему тому, что надобно воину в сражении: владению мечом и щитом, умению уклоняться от ударов, а также некоторым уловкам опытных воинов, способных заставить противника раскрыться. Синяки и боль в суставах постепенно прошли, и в еще не окрепших мышцах осталась одна усталость.

Но потом и она прошла.

Только после этой школы выживания в бою великий князь Киевский Всеволод принялся обучать сына, а заодно и сопутствующего ему Свирида выживанию в мирной жизни. Начал торжественно с подходов, так сказать, общего характера.

– Учитесь, сыны. Учитесь видеть мир Божий и мир Диавола. Учитесь дружить и учитесь сражаться, отстаивать правду и воевать с ложью.

– Но воевать – значит убивать, батюшка. И тратить силы свои.

Оспаривать излагаемые великим князем постулаты дозволялось только Владимиру. Свирид молчал, но часто согласно кивал головой.

– Не следует тратить здоровье и силу свою попусту, сыны. Ни на охоте, ни в игрищах, ни в пустопорожних забавах. Тратить следует в бою, потому что ничего нет выше славной победы.

Князь Киевский излагал истины со строго сведенными бровями. Он в них верил, как в «Отче наш…», и говорил увесисто.

– Рана от верного друга куда достойнее, чем поцелуй врага.

Дети слушали покорно. Но не всегда.

– Ну как же так получается, батюшка… – Владимир, привыкший уже к материнской логике, не принимал тяжеловесного отцовского разъяснения, в котором, как правило, говорилось обо всем в общем и ни о чем в частности. – Для славной победы надо иметь достойного врага, батюшка.

– Это безусловно, сын. Лучше мало, да с правдой, чем много без правды.

– А как же угадать друга?

– Муж обличающий лучше льстящего, сын.

– А как отличить лесть от правды, батюшка?

– Уменье коня познается на войне, а друга – в беде, сын.

– А есть ли у войны законы?

– Первый закон: никогда не воюй со своими, не проливай братской крови. Со своими надо искать мира и согласия.

– Всегда?

– Межусобица ослабляет Русь.

– Понял, батюшка.

– Объединяйся со своими братьями ради общего святого дела – защиты Великого Киевского княжения. Об этом помни всегда.

– Чего бы это ни стоило?

Владимир спросил вполне серьезно, но великий князь уловил в его вопросе легкую иронию. Это ему не понравилось.

– Ничего нет страшнее раздора меж братьями, сын. Ничего, запомни сие.

– Запомнил, батюшка.

– Круши врага братьев твоих и всего Великого Киевского княжения. Все вместе, дружно, щитом друг друга прикрывая.

– И враг этот…

– Половцы. Помните, сыны, самый главный враг Киевской Руси – половцы.

– Всегда буду помнить, батюшка.

– Они прирожденные всадники, и эти всадники дружно атакуют противника. А внезапный удар конницы – страшная сила. Они окружают пехотную рать, засыпают стрелами и разрывают строй.

– И нет никакой возможности выдержать удар половцев?

Великий князь вздохнул:

– Их могло бы сдержать конное войско, но у нас конного войска нет. Есть незначительная конная стража, но стража не может сдержать натиск яростно атакующей конницы. Она обучена только защищать самого князя и его воевод.

Владимир смотрел на отца преданными глазами, но сам взгляд показался великому князю отсутствующим. И это тоже ему не понравилось.

– Ты понял меня, сын?

– Понял, батюшка.

– И научись видеть. Не просто смотреть на мир, но зреть его, оценивать и понимать.

– Да, батюшка.

Сын никогда не спорил с отцом, но всегда дорожил собственным мнением.

– Молодые глаза зорче старых. Зорче и свежее, и потому способны увидеть новое.

– Да, батюшка.

Нет, любимый сын явно не слушал, а потому и не слышал его. Он устремлялся вослед за своими думами или мечтаниями и только старательно поддакивал отцу в паузах. И это великому князю тоже не нравилось.

– Подай-ка мне книгу и ступай.

Свирид опередил Владимира и подал книгу.

– Ваша книга, великий князь.

– Благодарю, – вздохнул Всеволод. – Ступайте, сыны.

Мальчики молча вышли.

«Я неправильно начал, – с горечью подумал великий князь. – Надо было бы начать с Божественной Истории. И вообще – с истории. Надо перечитать Геродота…»

– Но сначала – с Божественной, – вслух сказал он самому себе. – С Божественной!.. О святых угодниках Божиих и о славе их в веках!

2

Великий князь Киевский Всеволод пристрастился к чтению с юности, скупал книги и рукописи, где только мог, и у него была большая по тем временам библиотека. А поскольку на Руси книг было очень мало, то князю привозили книги из стран европейских. Послы и купцы, священники и монахи, добрые знакомые и вовсе незнакомые, но знавшие о странной тяге великого Киевского князя. И ради стремления к чтению начал Киевский князь изучать языки заграничные и вскоре объяснялся на шести языках вполне основательно.

И наставлял первенца:

– Читай, сын. В книгах сосредоточена вся мудрость мира.

– А можно выучить мудрость?

– Сие невозможно, сын. Можно выучить лишь некие общие правила.

– А мудрость?

– Мудрость человек извлекает либо из разговоров с мудрецами, либо из чтения книг.

Владимир быстро выучился читать и легко освоил европейские языки. Он обладал отличной памятью и еще большим желанием учиться. И всю жизнь считал, что он так и не извлек мудрости из книг…

– Трудно сие, – усмехался отец.

Великий князь все видел, все учитывал и продолжал упорно воспитывать наследника. Ежедневные вечерние беседы их затягивались порою до глубокой ночи, потому что сын был весьма любознательным и слушал с жадным нетерпением.

С особым вниманием следил великий князь за чтением своего первенца:

– Читать надобно с полным пониманием. И непременно перечитывать, коли чего не поймешь. В книгах мудрость людская.

– Да, батюшка.

Владимир читал со вниманием, а частенько и перечитывал. Но великого князя интересовал результат, а не процесс:

– Как по-твоему, сын, что есть главное земное благо человека?

– Святая вера в Господа нашего Иисуса Христа, батюшка.

– Это бесспорно, сын. Я говорю не о небесном долге, а о житейском благе.

Владимир основательно подумал, прежде чем ответить отцу.

– Верность, батюшка?

– Не совсем точно. Запомни: ничего нет прочнее слова святого человека.

– Непременно, батюшка… Только как определить, святой он или не святой?

– Вот! – Великий князь очень обрадовался этому вопросу, даже пальцем ткнул в сына и повторил: – Вот!.. Читайте Святое Писание, сыны, а Жития русских святых – в первую голову. Как они постились, замыкая себя в пещерах от ока людского, как бичевали себя плетьми и железами, дабы укротить плоть свою ради защиты Руси Святой от супостатов…

– Дозволь вопрос, батюшка, – решительно перебил Владимир.

– Что еще? – нахмурился Всеволод.

– Русь укрощенной плотью от супостатов не спасешь, батюшка. Русь с мечом в руке спасать надобно, себя не щадя. А эти святоши, о которых упомянул ты как о героях, себя спасали в пещерах своих от гнева Божьего, а не Русь Святую!

Великий Киевский князь от такого ответа и слова молвить не мог. Только губами плямкал, тыча задрожавшим пальцем в Свирида. Проговорил наконец:

– Ты… Ты скажи ему…

– В древних книгах, которые самой Библии старше, сказано, что любовь правит миром, великий князь. Любовь к отечеству, любовь к людям. Миром правит любовь, великий князь.

– Вон!.. – вскричал великий князь. – Вон, самостийники!..

И, словно подавая пример, первым вышел из собственных покоев.

Владимир на всю жизнь запомнил эти вечерние беседы с отцом. Они никогда не замыкались на одной теме, легко и естественно переходя на темы соседствующие и далее, далее, чтобы где-то вновь вернуться к началу. Домашние беседы с отцом неспешно двигались к пониманию многих вещей по спирали, и эта спираль надежно ввинтилась в память княжича.

«Ложь есть начало всех зол…» – так сказала матушка.

Сын взрослел, постепенно забывая отцовские наставления и заменяя их собственными. Но слова матушки своей помнил всю жизнь.

3

Кроме книг и воспитательных бесед у великого князя Киевского была еще одна страсть, вполне объяснимая в те времена: охота в Дикой Степи. Укрепив сына нравственно, Всеволод решил укрепить его и телесно.

– Сколько тебе лет, сын?

– Четырнадцать вот-вот должно бы исполниться, батюшка.

– Жеребца добро выездил?

– Голоса слушается.

– Стало быть, пора уж тебе, сын, и на Дикую Степь поглядеть.

– Давно этого хочу, батюшка.

– Завтра с зарею и выедем.

На следующее утро, едва солнце позолотило облака – с первой денницей, как тогда говорили, – отец с сыном выехали со двора верхами без всякой охраны. Великий князь не любил посторонних ушей и глаз. В особенности когда ощущал в себе острое желание поучать первенца.

Ехали молча и неспешно. Всеволод размышлял, как поведет себя сын, впервые увидев безграничный простор и безграничную свободу Дикой Степи, где каждый зверь и каждая птица были вольны жить так, как они живут, прислушиваясь только к собственным желаниям и руководствуясь только собственной волей. А княжич думал о второй отцовской страсти, которую он увидит и ощутит вот за этим подъемом.

Они поднялись на пологий склон и остановили коней. Перед ними лежала просыпающаяся ото сна долина. Остатки тумана поднимались над нею, как последние сладкие сновидения. В озерках и болотцах навстречу солнцу всплывали белые кувшинки.

– Будто со сна земля потягивается, – с улыбкой заметил Владимир.

– Мир Божий просыпается, сын.

Великий князь понял вдруг, что на миг непозволительно расслабился. И тут же сменил тон: уж очень склонен был поучать.

– Прежде чем постичь тайны Великого Киевского княжения, надо постичь чистоту его красок, – негромко сказал Всеволод сыну. – Перед тобой на равнине все краски Земли Киевской. Смотри внимательно и разумно с восхода на закат, от шуйцы до десницы. И спрашивай, непременно спрашивай, если чем-то удивлен будешь или чего-то не поймешь.

– Понял, батюшка. От восхода на закат, от шуйцы к деснице…

Княжич Владимир никогда не стеснялся спрашивать, если что-то было для него непонятным. И, едва начав основательный неторопливый осмотр от шуйцы до десницы, сразу же наткнулся взором на что-то, доселе ему неведомое.

– Дозволишь вопрос, батюшка?

– Велю.

– А что это за темно-зеленое пятно, если от шуйцы смотреть?

– Полынь. Первая листва ее, всходы, всегда темной зеленью отливают. Потом светлеют, желтеть начинают, отсыхают совсем, а стебель с метелкой семян стремится к солнцу, чтобы созреть и умереть, дав новую молодую жизнь семенами.

– А почему листва темной зелени будто серебром присыпана?

– То не серебро. То соль.

– Откуда же соль взялась?

– Бури и ветер соль приносят с моря, которое Понтом Евксинским зовется. А по-нашему – Черным. Вот эта горькая черноморская соль и оседает на полынных зеленях. Потом в землю уходит, когда листья полынные отмирают.

– А почему черноморская соль именно на полыни оседает?

– Листья у нее шершавые и маслянистые слегка. Что дальше видишь?

– Кусок травы. Другая зелень у нее. Более сочная, что ли.

– Это копытка. Она и под снегом выживает, и дикие лошади, которые тарпанами зовутся, зимой копытами снег разгребают, чтобы до нее добраться, почему и название такое получила. Копытка и лютой зимой сочная. Что рядом?

– Рядом веселые столбики с метелками. Шевелится все, будто играет.

– То ковыль. Очень живучий, сочный. Скотина травоядная – тарпаны, олени, косули – его любят. Упрямая трава. Она в конце концов всех победит, и степь станет ковыльной. Только полынь кое-где на солончаках останется.

– Дальше…

– Дальше пока погодим, – сказал великий князь. – С травами ты достаточно ознакомился, теперь о зверях поговорим.

– Дозволь сначала вопрос, батюшка.

Великий князь кивнул.

– Спрашивай.

– Мы вроде бы в щель смотрим, а откосы у щели каменистые и как бы зелень на них. Что же это за зелень?

– Камнеломки тут ютятся. Хмель, плаун, дикий виноград. Помалу, неторопливо камень разрушают до песчинок. Этот труд их долгий и совместный степь ровной делает.

– Вон что…

– Если все понял, тогда пора к степному зверью переходить.

– Пора, батюшка.

– Тогда слушай.

Великий князь солидно откашлялся, подумал, с чего начинать.

– Два особо опасных зверя в дикой и пустой сей равнине проживают. Лютый зверь пардус, которого барсом еще зовут, и яростный зверь тур. Он зубром еще называется. Ну, лютому зверине и косуль с ланями, дрофами да оленями хватает, но все же ты за этим приглядывай, а яростного зубра остерегайся всегда. Зверь этот древний, а то и вовсе допотопный. Яростью злой пышет, так что сразу, как только приметишь его близко, коня разворачивай и гони беспощадно. Уразумел, сын?

Владимир про себя чуть усмехнулся.

– Уразумел, батюшка.

– Слову верю, хоть ты и усмехаешься совсем некстати. И под это слово одного тебя в дикость эту отпускать буду, когда дела меня задержат. Но – при мече и в кольчуге.

– При мече и в кольчуге, батюшка. В полном оружье и даже со щитом.

Вовремя он тогда про щит сказал. В шутку, конечно, но шутка обернулась пророчеством.

На следующий день у великого князя дел не оказалось, и они снова выехали верхами в горькую полынную степь, где привольно паслись многочисленные дрофы, стада ланей, оленей, тарпанов, косуль. Лютого зверя нигде не было видно, а туры, да и тарпаны держались далеко от них. Всеволод широким жестом указал сыну на всю огромную равнину.

– Гляди, сын, на живой простор, где никто так просто, зазря, никого не убивает. Только ради пропитания своего. Этим Господь, Бог наш Святой, учит нас кровь понапрасну не проливать. Понял ли мудрость сию?

– Все понял, батюшка. Однако дозволишь ли спросить тебя?

– Спрашивай.

– А где половцы?

– Там, где трава. Они кочуют по рассветным равнинам, а если и там травы не уродилось, то морским берегом проходят на сочные долины меж Днепром и Дунаем, где и откармливают коней. Но ты, сын, о них никогда не забывай.

– Почему? Они же вдоль моря гонят, чтобы коней на дунайских равнинах откормить.

– Откормят и на нас бросятся. Так что ты, когда править станешь, об этом помни. Окружат и стрелами забросают.

Владимир на минуту задумался и спросил неожиданно:

– А почему они половцами прозываются? Потому ли, что в поле живут?

– Так некоторые и полагают.

– Стало быть, ты, батюшка, по-иному, по-своему полагаешь?

– По-иному, – великий князь подумал. – Все кочевники, что на Великое Киевское княжение доселе нападали, на нас не похожи. Смуглые, скуластые, темноглазые, черноволосые. А волосы у половцев – себя они, между прочим, кипчаками называют – на лежалую солому похожи. И глаза серые, светлые, а порою совсем как у нас.

– А чего же тогда на нас нападают?

– Родня чаще друг дружку колотит. Так сподручнее обиды развеять.

Владимир помолчал, думая о чем-то ином. И сказал вдруг:

– Вот я свою конницу и создам. Пока они мою пехоту будут стрелами забрасывать, я свою конницу в их коши пошлю и все пожгу.

– Это ты по молодости так решаешь. Жен вдовить да детей сиротить – невелика слава. А может, лучше и достойнее наших воинов на их девках женить да на землю сажать? И конница для киевского войска подрастать будет. Конник с детства к коню привыкает. И конь к нему привыкает.

– Лучше пока свою конницу из дворян и детей дворянских собрать. Дворяне наши в пять лет своих детей на коня сажают.

– Это верно, но о половцах не забывай. Родня они нам, сердце чует, но пока… – Великий князь подумал. – Собери самых почетных дворян и посоветуйся с ними. Что они тебе скажут.

– Ты в Ростов мне велел князем ехать. А Ростов – старое дворянское гнездо. Вот там я их и соберу на совет.

Отец усмехнулся:

– Все продумал. Значит, так тому и быть. И пора возвращаться, сын. Подстрели косулю нам с тобой на полдник.

Великий князь протянул сыну свой лук, и Владимир тут же сразил стрелой косулю. Отдал лук отцу и пошел к добыче, на ходу доставая засапожный нож. Наклонившись к поверженной дичи, он вдруг встретился взглядом с ее огромными бархатными глазами. В них не было никакого страха. Только глубокая обида и укор. Княжич попятился, не отрывая от косули взгляда. Повернулся и побежал…

– Не могу…

Отец понял его: одно дело – стрела, и совсем иное – личный засапожный нож. Сам с седла добил косулю второй стрелой.

Сказал не в укор:

– Никогда не оставляй животное в мучениях. Добей, если не смог поразить с первого раза. Кстати, врагов это тоже касается.

– Прости, батюшка, с непривычки. Больше этого не повторится.

– То-то же.

– Завтра поедем, батюшка?

– Если свободен буду.

На следующий день отец был занят, и Владимир решил проехаться в степь один.

– Дозволишь, батюшка?

– В кольчуге и при мече.

– И даже со щитом.

– Тогда – с Богом!

И княжич выехал в степь воистину с Богом, о чем впоследствии и поведал сынам своим.