Текст книги "Легенда о Гончих Псах. Повесть"

Автор книги: Борис Воробьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– А-а, – протянул Побережный. – Давай расплачивайся. Умел воровать, умей и ответ держать.

Кирилл вытащил заветную трешницу и положил на стол. Денег хватало только-только.

– Все, что ли? – поинтересовался Побережный. – Маловато. Не успел тебя Мишка раздеть.

Кирилл не стал уточнять подробности. Недоставало еще, чтобы Побережный узнал о его финансовой несостоятельности. И без того Кирилл чувствовал себя достаточно уничиженным.

У буфета Побережный задержался, поверх голов объясняя что-то буфетчице. Та слушала, согласно кивала, а под конец рассмеялась. Махнув ей рукой, Побережный подозвал ждавшего в стороне Кирилла, и они вышли на улицу.

4

– Во-он тот столб видишь? – спросил утром Побережный, подводя Кирилла к окну и показывая рукой на серый каменный параллелепипед метрах в ста от дома.

– Ну вижу, – позевывая и потягиваясь, ответил Кирилл.

– А трубу? – продолжал допытываться Побережный. – Трубу левее видишь?

– И трубу вижу, – уже не совсем уверенно сказал Кирилл, не понимая, чего от него хотят.

– Там живет Кулаков, – тоном чревовещателя произнес Побережный. – Сходи позови, дело есть.

– Он что, галка? – спросил Кирилл, мстя за минутную растерянность.

– Кто? – в свою очередь, не понял Побережный.

– Кулаков. Раз он в трубе живет, – невинно пояснил Кирилл.

Побережный уставился на него с удивлением и гневом, видимо, раздумывая, сокрушить ли свалившегося ему на голову умника или отнестись к нему, как к неразумному.

– Грач он! Орел общипанный! Иди, тебе говорят!

Кирилл рассмеялся и, набросив полушубок, выскочил на улицу.

Однако проникнуть к Кулакову оказалось не так-то просто. Возле крыльца, загораживая дорогу, лежала в снегу дюжина здоровенных лохматых псов, запряженных в нарты. Положив на лапы тяжелые головы, псы, не отрываясь, смотрели на приближавшегося к дому человека.

Кириллу никогда не приходилось иметь дело с собаками, и, как все люди, которые не понимают, с какой стороны может грозить опасность, он подошел к упряжке чуть ли не вплотную. Но в самый последний момент интуиция все же выручила его: что-то в позе собак насторожило Кирилла; их зловещая неподвижность и угрюмый блеск глаз подсказали ему, что это не те шавки, которые, задрав хвосты, гоняются по дворам за кошками, а порождения организации иной, первобытной и беспощадной.

Тем не менее Кирилл предпринял попытку выполнить приказ.

– Собачки, – ласково, нараспев сказал он, бочком продвигаясь к крыльцу. – У-у, какие хорошие собачки…

В следующий момент он понял, что надо уносить ноги: «собачки» вдруг, как по команде, подняли от лап головы и с глухим рыком бросились на Кирилла.

Инстинкт самосохранения сработал мгновенно: двумя гигантскими скачками Кирилл достиг испещренного иероглифами спасительного столба и белкой взлетел на его верхушку.

Внизу прыгала и захлебывалась от лая свора.

На шум в доме отворилась дверь, и на крыльце показался высокий парень без шапки, в свитере, ватных брюках и роскошных рыжих унтах. Длинные светлые волосы парня были перехвачены ремешком, как у средневековых ремесленников. Он кого-то неуловимо напоминал.

Цыкнув на собак, парень уставился на Кирилла.

– Что ты там делаешь? – не сразу спросил он.

– Читаю иероглифы, – с высоты отозвался Кирилл.

– Чокнутый, – вслух констатировал парень.

– Да убери ты псарню! – взмолился Кирилл, перехватываясь дрожащими от напряжения руками.

Парень усмехнулся, не спеша сошел с крыльца и оттащил собак от столба.

Кирилл спустился на землю.

– Привет, – сказал он парню.

– Привет, – ответил тот, рассматривая Кирилла желтыми дерзкими глазами.

– Хороши бобики, – похвалил Кирилл все еще рычащих псов.

Парень неопределенно хмыкнул. Было ясно: он ждет более конкретных объяснений столь раннему визиту.

– А я к тебе по делу, – сказал Кирилл. – Тебя как зовут?

– Женька, – ответил парень.

– А меня Кирилл, Женька. Ануфриев. Новоиспеченный работник связи.

В глазах парня мелькнул интерес.

– Каким ветром в наши края?

– Долго рассказывать, тем более что тебя начальство дожидается. Считай, что волонтер.

– Вас понял, – сказал парень. – Так сказать, пр велению сердца?

– Ага. Начальство, говорю, тебя дожидается.

– Подождет. Не в духах?

– Да нет, как будто ничего.

– Сейчас, – сказал Женька, – собак только привяжу. А то снимут с кого-нибудь штаны.

Он подошел к нартам и закрепил их коротким железным ломиком, пропустив его через передок. Ударив по ломику ногой, он остался доволен.

Побережный ожидал их с нетерпением.

– Тебя только за смертью посылать, – недовольно сказал он Кириллу.

– Чечако не виноват, шеф, – вступился за Кирилла Женька. – Он вел себя, можно сказать, геройски. К сожалению, этого не поняли собаки.

– Ладно, – сказал Побережный. – Нарта на мази?

– Как штык.

– Подгоняй, поедешь на Шумный. Отвезешь газеты, а оттуда письма заберешь. Сейчас Сорокин звонил. Где, говорит, газеты? Искурили, что ли?

– Шизик ваш Сорокин, шеф. Он что, не знает, какая погода была? Всю неделю дуло как из прорвы.

– Ладно, шут с ним, с Сорокиным! Подгоняй, и грузитесь. Прогноз хороший.

– Есть, шеф! Бегу. Одна нога здесь, другая там!

– Трепач вроде тебя, – сказал Побережный Кириллу, когда Женька вышел, – Балаболит, балаболит, а чего балаболит? «Есть, шеф!», «Нет, шеф!» Ну какой я ему, к черту, шеф? Ох, хвачу я с вами лиха!..

Побережный почесал затылок.

– Поедешь с ним. Присматривайся, что и как. Недельку пооботрешься, а там и сам ездить начнешь. Напеременки с Женькой.

Он прошел в другую комнату, где был своего рода склад, и вернулся с ворохом одежды.

– Примерь-ка, – сказал он, складывая одежду перед Кириллом. – Должна подойти, вы с Женькой оба дылды.

Здесь было все: брюки и телогрейка из непромокаемой ткани, свитер, носки, такие же, как у Женьки, рыжие роскошные унты и не менее роскошная малица с привязанными к ней рукавицами.

Кирилл быстро напялил на себя весь ворох. Унты были чуть великоваты, но он подумал, что с двумя парами носков сойдет.

– Хорош, – сказал Побережный, как манекен поворачивая и осматривая Кирилла со всех сторон.

Под окном залаяли собаки.

Побережный опять ушел в другую комнату и на этот раз выволок оттуда большущий бумажный мешок, набитый под самую завязку.

– Тащи на улицу, – велел он Кириллу.

Крякнув, Кирилл взвалил на спину мешок. В коридоре он столкнулся с Женькой.

– Там на нартах брезент, – сказал Женька, – Клади на него.

Собаки на этот раз не обратили на Кирилла никакого внимания. Наверное, вид человека в меховой одежде внушал им должное уважение. А может, они уже запомнили запах Кирилла и догадывались, что он имеет какое-то отношение к их хозяину.

Через пять минут все было уложено и увязано.

Собаки от нетерпения дергали постромки и подвывали.

– Садись, – кивнул Женька Кириллу и выдернул удерживавший нарты ломик. По-разбойничьи свистнув, он повалился на мешки.

Собаки рванули.

Вильнув на повороте, дорога взлетела на сопку, наискось пересекла ее пологий гладкий гребень и стала стремительно опадать в узкое каменистое ущельице.

Ветер ударил в лицо.

Заученным движением переместив тяжесть тела, Женька взял лежавший у него на коленях ломик и на^: чал притормаживать разогнавшиеся нарты. Снег летел из-под ломика, как искры из-под токарного резца.

Местами снега в ущельице было мало, и сквозь него, точно собачьи клыки, торчали камни. Иногда полозья наезжали на них, и тогда нарты резко сбавляли ход, осаживая разгоряченных собак. Они на ходу оборачивались, словно спрашивали: ну в чем там дело?

– Хоп! – кричал им Женька. – Все в порядке, зверюги!

И собаки снова всем телом наваливались на постромки, натягивая их в струны. Они уже не лаяли, а бежали, низко пригнув головы, и лопатки их ходили вверх-вниз, как поршни у машины.

Спуск кончился, нарты покатились по ровному месту, и Женька, снова положив ломик на колени, привалился спиной к мешку.

Кирилл, прилепившийся на самом краешке нарт, был полностью захвачен бегом. Происходящее казалось ему нереальным, он словно бы грезил наяву или видел себя со стороны. Деревянный механизм, что нес его на себе, был древнейшим изобретением человека. Еще люди не выдумали колеса, а примитивные сани и волокуши уже служили им верой и правдой. И может быть, их так же таскали прирученные человеком волки, оглядывавшиеся, как и собаки, назад, когда сани налетали на камень или пень. И так же, наверное, сидели на волокушах и санях одетые в звериные шкуры люди, посматривавшие на дорогу и думавшие свои тяжелые человечьи думы.

Собаки вдруг налегли на постромки и залились лаем.

Нарты дернулись, и Кирилл от неожиданности чуть не вылетел из них.

– У-у, зверюги! – сказал Женька, в который раз берясь за ломик. – Ытхан! – закричал он на вожака. – Кому говорю, Ытхан!

Вожак обернул злую умную морду и стал осаживать, по брюхо зарываясь в глубокий снег. Бежавший за вожаком белобокий лохматый пес с размаху наткнулся на него. Вожак по-волчьи крутнул шеей и полоснул пса зубами. Тот взвизгнул и отскочил в сторону, потянув за собой бежавшую с ним в паре собаку. Упряжка смешалась. Ощетинившись, псы рычали друг на друга, норовили исподтишка хватить зубами соседа.

Женька закрепил нарты и пошел разнимать собак.

– Лисы не видали, зверюги! – накинулся он на них, провожая взглядом быстро уменьшавшуюся точку: лиса во весь дух уходила в сопки.

– Ишь улепетывает! – усмехнулся Женька. Он разобрал перепутавшуюся упряжь, и нарты тронулись дальше.

Собаки тянули теперь ровно, а вожак то и дело посматривал назад, словно желал удостовериться, все ли в порядке.

– Сколько до места? – спросил Кирилл.

Женька, не оборачиваясь, ответил:

– Двадцать. По такому снегу часа за два только-только добраться. Облагодетельствуем Сорокина – и сразу назад. Погодка здесь бывает чудная, запуржит – неделю прозагораем на маяке.

Начался длинный пологий подъем – тягун. Собаки, высунув красные дымящиеся языки, распластывались над землей, часто-часто перебирая лапами.

Женька спрыгнул с нарт.

– Слезай, – сказал Он Кириллу. – Тягуны – штука трудная.

Кирилл слез и пошел сбоку нарт, стараясь не отставать от них. Вначале он думал, что это просто, надо только Идти и идти, но вскоре понял, что ошибался: как ни медленно двигались собаки, Кирилл не поспевал за ними, и ему приходилось догонять нарты вприпрыжку. Ноги путались в длинных полах, и через сотню шагоз Кирилл почувствовал, что взмок. Он хотел расстегнуть малицу, но, не нашарив пуговиц, вспомнил, что малица – не пальто.

– Ну как? – спросил Женька, краем глаза следивший за Кириллом.

– На этой пересеченке только олимпийцев тренировать.

Женька улыбнулся.

– Ничего, старик, привыкнешь. Я тоже сначале умирал.

Он по-прежнему ступал легко и на глубоких местах даже помогал собакам тянуть нарты. Шапку он так и не надел: длинные Женькины волосы свободно падали на капюшон малицы. Теперь Кирилл вспомнил, кого напоминал ему Женька – Мэйлмюта Кида, знаменитого погонщика собак из ранних рассказов Джека Лондона. Именно таким представлял его себе Кирилл. Пока сходство было чисто внешним, но по упругому шагу Женьки, по тому, как сосредоточенно он смотрел вперед, можно было догадаться о некоторых свойствах его характера.

Собаки наконец одолели тягун и остановились, запаленно дыша.

– Перекур, – сказал Женька. – Осталось раз плюнуть – вон до той сопочки добраться.

Кирилл сел прямо в снег. Он был мягким и рыхлым, и Кирилл чувствовал себя в нем, как в синтетическом кресле, которое, когда в него садились, повторяло конфигурацию человеческого тела. Такая мебель демонстрировалась на какой-то из выставок, и Кирилл еще тогда подумал, что неплохо бы обзавестись хоть одним стульчиком.

Они закурили.

Кирилл посмотрел туда, куда показывал Женька. Впереди до самого горизонта тянулись безлесые сгорбившиеся сопки, и Кирилл так и не понял, какую имел в виду Женька. Слева от них в нешироком просвете виднелось море. Отсюда, с высоты, оно выглядело неподвижным, как бы застывшим, а за ним четко, словно шпили готических соборов, в небо вписывались белеющие пики гор – Камчатка.

Перед тем как сесть, Женька поправил брезент на нартах, подтянул ослабшие веревки. Потом ломиком очистил полозья от снега и стал ощупывать металлическую оковку.

– Так и есть, – сказал он торжествующе, как будто обнаружил нечто такое, что требовало величайшего уважения. – Треснула! Я чувствую, что что-то не того, скребет. Придется новую ставить. Не то задерет где-нибудь в дороге – намучаешься.

Его озабоченность показалась Кириллу беспричинной. Сам он даже не заметил, что нолозья скребут. Но раз Женька говорил – значит, так оно и было.

– Ты до этого чем занимался? – спросил Кирилл.

– В общем-то ничем, – помолчав, ответил Женька, пуская дым себе под малицу. – Вернее, всем помаленьку. После школы подался в университет, на исторический. Родители настояли. Три семестра протянул. Потом плюнул: фараоны, фараонихи, долговая кабала. С одним летосчислением намаялся, до сих пор не представляю себе обратного счета. Ушел, одним словом. Съездил на целину. Ребята подобрались ничего, дома строили. Там я специальность каменщика освоил. За лето три дома колхозничкам отгрохали. Все как надо сделали, от фундамента до крыши. Въезжай и живи. Потом-армия, стройбат. Учли, как говорится, последний род занятий на гражданке. Попал сюда. В прошлом году демебе. Тут и остался.

– Романтика заела?

– Да нет, при чем тут романтика! Ты служил?

– Спрашиваешь! Два года, в том числе високосный. День в день.

– Тогда о чем речь? Сам знаешь, после армии люди о романтике не говорят. Там каждый день романтика. К нам, бывало, как придет пароход с цементом или с кирпичом – вот тебе и романтика. Вкалываешь круглые сутки, пока не разгрузишь. Мешок на тебя взвалят, а у тебя ноги лапшой. Ничего, прешь. Про уголь я уж не говорю, я этого уголька целый Донбасс перекидал.

– А с Побережным где же ты встретился?

– Случайно. Можно сказать, из-за этих вот дьяволов, из-за собак. Иду один раз, а возле почты какой-то жлоб собаку ломиком охаживает. Я к нему: «Ты что, – говорю, – козел, делаешь?!» А он меня – подальше. Собаку я, конечно, отнял, а пока мы с ним нанайской борьбой занимались, шеф подоспел. Тот жлоб, оказывается, у него работал. Так и сошлись наши стежки-дорожки.

– И давно ты у него?

– Второй год. Как демобилизовался, сразу и пришел. Того жлоба шеф под зад коленкой, а меня, значит, взял. Мужик он в принципе добрый, прошел и медные трубы, и железные, и какие только есть. Когда десант на Курилы высаживали, шеф в первом броске был. Ты его еще не знаешь. Ему под пятьдесят уже, а сила что у медведя. Он мне рассказывал, как с одним самураем схватился. Сгреб за горло и кинул через себя. Тот и улетел. Шеф смотрит, а у него в руках только воротник остался. Две «Славы», между прочим, у шефа. Наденет как-нибудь, увидишь.

– В общем, геройский мужик, – сказал Кирилл.

– Геройский, – подтвердил Женька. – Его здесь все знают.

Они замолчали и в молчании докурили свои сигареты. Отдохнувшие собаки лежали, в снегу, хватая его жаркими пастями, а вожак поглядывал на Женьку с явным нетерпением.

– Да, – сказал Кирилл, – а в честь чего ты пса так окрестил?

Женька покосился на Кирилла, словно раздумывая, сказать или нет.

– Да так, блажь в голову стукнула. Надоели все эти Пираты да Джеки… Ну, чего рты пораскрывали? – спросил он у собак. – Ехать надо!

Собаки, будто только и ждали этого, вскочили и понеслись. Опять ударил в лицо ветер, а в ноздри – острый запах собачьих тел.

Впереди в неглубокой лощинке показались дома.

– Метеостанция, – проговорил Женька и взялся за ломик. – С этим зверьем, – он кивнул на собак, – держи уши торчком: человек ли, кошка попадутся на дороге – бросаются, что твои волки. Чуть недосмотришь – беда!

Поселок проскочили одним духом. Кирилл не успел и оглянуться, как он остался позади. За метеостанцией Женька круто свернул влево, и через несколько минут нарты вылетели к морю.

– Считай, что прибыли, старик. Уголок сейчас срежем и – финита ля комедиа.

Море штурмовало остров. Волны, как македонские фаланги, обрушивались на берег, откатывались назад, перестраивались и вновь шли на приступ. В воздухе тяжело пахло йодом. Сотни чаек носились над водой, высматривая добычу.

– Лево, Ытхан, лево! – крикнул вожаку Женька и вдруг резко затормозил.

Не спуская глаз с моря, он пошарил под брезентом и вытащил винтовку.

– Нерпа, старик, – сказал он. – Пойдем, щелкнем штучку для собак.

Крадучись они спустились к воде и затаились за огромными, выщербленными ветром и водой валунами.

– Смотри! – шепотом сказал Женька.

Кирилл осторожно высунул из-за валуна голову. Прямо перед ним с места на место перекатывались зеленобокие крутые волны, среди которых на миг мелькнула и тотчас исчезла чья-то усатая рожа. Через минуту она вынырнула уже в другом месте, рядом с ней другая, третья…

– Тс-с! – предостерегающе поднял Женька руку. – Вижу.

Он медленно отвел затвор винтовки и, дослав патрон 8 патронник, осторожно просунул винтовку в щель между валунами. Нерпы плясали на волнах как заводные, и целиться было трудно. Но вот прошла большая волна, вода за ней на мгновение застыла, и Женька выстрелил. Грохочущий звук ворвался в однообразный шум прибоя, покатился над морем. Нерпы разом нырнули, но Кирилл видел, что Женька не промахнулся: по воде расплывалось большое красное пятно.

Они вышли из укрытия и подошли к самой воде.

– Как думаешь, наповал? – спросил Кирилл.

– Сейчас увидим. Если наповал, то через пару минут она всплывет, – ответил Женька. – Да вон она, видишь?

Нерпу медленно несло к берегу. Наконец волны подхватили тушу и, как мешок, швырнули ее прямо к ногам Женьки.

Кирилл с интересом разглядывал нерпу. Морда у нее была похожа на собачью, только усы были больше; вода не приставала к гладкой и плотной нерпичьей шерсти.

Женька достал из-под малицы нож и моток тонкого, в палец, ремня. Прорезав ласт, он просунул в него ремень.

– Держи. Оттащим подальше от воды, а на обратном пути заберем.

– Здорова, – перевел дух Кирилл, когда они оттащили нерпу на достаточное расстояние. – Центнера на полтора потянет?

– Вполне. Теперь на неделю собакам хватит. А печенку сами схарчим. Пробовал когда-нибудь? Классная штука! Вечером заскакивай ко мне, устроим небольшой бенц по случаю знакомства.

– Заскочу, – пообещал Кирилл.

На всякий случай они закидали нерпу камнями и пошли обратно к нартам.

Маяк открылся сразу, едва обогнули крайнюю от моря сопку, – полосатая цилиндрическая башня с радиоантеннами и перекрестьем проводов. От нее навстречу упряжке бросились три или четыре собаки. Они бежали и лаяли с подвыванием, но близко к нартам так и не подошли.

Женька затормозил у низкого домика, по самую крышу вросшего в снег. Расчищены были только крыльцо и окна, напоминавшие скорее амбразуры. Да и вообще весь дом был похож на дот. Но больше всего Кирилла удивила лыжня на крыше дома. Он стоял впритык к невысокой, но крутой сопочке, лыжня начиналась с нее, а перед домом виднелось место, где приземлялись прыгуны, – дом служил в качестве трамплина.

– Сорокин! – закричал Женька, не сходя с нарт.

– Иду-у! – раздалось откуда-то сверху.

Женька встрепенулся и воззрился на небо, словно собирался увидеть там архангела с золотой трубой. Взамен его он увидел на верхней площадке маяка человека, который махал им рукой.

– Ну, теперь до утра будет спускаться с этой верхотуры, – сказал Женька. – Давай разгрузимся, старик.

Они перенесли мешок на крыльцо, закурили и стали дожидаться смотрителя. Тот наконец-то спустился и вприпрыжку побежал к дому.

– Здравствуй, Женюшка! Что, газетки привез?

– Нет, – ехидно ответил Женька, – дрова. Газетки мы искурили.

– Да ты не обижайся, – примиряюще сказал Сорокин. – Ну пошутил. Скучновато тут. Сидишь другой раз, и почитать нечего.

– Инструкции читай. А то понавешал везде, а спроси, небось не знаешь. Ох, Сорокин!..

– Ладно, ладно тебе, Женюшка. Пошли лучше в дом. Сейчас жена придет, обедом накормит.

– А где она?

– Да за ребятами пошла. Убежали, паршивцы, с утра на берег, и все нету. Я уж сейчас лазил, смотрел.

В доме было жарко, как в бане. На полу лежали добела выстиранные половики, подоконники были уставлены цветами, а стены увешаны фотографиями в самодельных рамках. Почти все они изображали двух очень похожих мальчишек лет двенадцати. Кирилл понял, кому принадлежит лыжня на крыше. Тикали часы с «кукушкой».

– Вы раздевайтесь пока, – сказал Сорокин, – а я сбегаю движок проверю. Манометр, зараза, не держит, что хошь с ним делай.

Женька посмотрел на «кукушку».

– Часок отдохнуть можно. Заодно полозья посмотрим как следует.

Они сняли малицы и вслед за Сорокиным вышли на улицу. Женька перевернул нарты.

– Видишь, старик?

Оковка и в самом деле лопнула, и один из краев задрался.

– Молоток и зубило есть? – спросил Кирилл.

– Касьяныч, тащи инструмент, – велел Женька Сорокину.

– Эти дровни вообще пора на слом, – сказал Кирилл, осматривая нарты со всех сторон. – Как ты на них ездил, Женька?

– Так и ездил. Каждый день подбивал да подтягивал. С нартами здесь проблема. Дерево требуется особое, к тому же сухое, а где его возьмешь? Собираю по палочкам. В прошлом году бондари в Козыревском сварганили нам нарты. Так их трактор не потянет, не то чтобы собаки. – Женька вздохнул. – Видел я на Чукотке нарты, старик! Ни одного гвоздя, все на ремнях. Легкие – бери одной рукой и неси. Шесть собак, больше не запрягают.

Пришел Сорокин, принес зубило и молоток. Кирилл отрубил задравшийся конец оковки, загнал на место кое-где повылезшие гвозди.

– Для первого раза сойдет, а там что-нибудь придумаем.

Вскоре пришла жена Сорокина. Она, как гусей, прутиком гнала перед собой двух вывалянных в снегу, мокрых ребятишек. Увидев нарты, они закричали:

– Ура! Дядя Женя приехал! Покатай, дядя Женя!

– Я вот вам покатаю! – прикрикнула на них мать. – Марш живо домой!

Мальчишки стали канючить.

– Ладно, Антонина Васильевна, не ругайтесь, – сказал Женька. – Я их мигом. До берега и обратно.

– Сладу с ними никакого нет, Женя, – пожаловалась Антонина Васильевна. – Ведь мокрые до ушей. Гоню, гоню, а они не идут.

– Вы что же? – строго спросил ребятишек Женька.

– У нас каникулы, – сказал один.

– Мы всю неделю дома сидели. Пурга была, – добавил второй.

– Мать надо слушаться, – назидательно сказал Женька. – Иначе дружба врозь. Поняли?

– Поняли, – ответили мальчишки. – А мы постреляем?

– Сегодня нет. В следующий раз приеду, тогда и постреляем. Ну, садитесь.

За обедом Сорокин сказал:

– Я вот о чем хочу попросить тебя, Женюшка. Ты к Курильску-то ближе, достань мне манометр. Поспрашивай у рыбаков там иль у военных. У них всегда бывают. А то мой не держит. Пробовал запасные – тоже не держат. Видать, когда разгружали, грохнули как следует, вот они и не держат.

– Сделаю, – сказал Женька.

Нарты уносились от маяка, башня становилась все тоньше, и скоро невозможно стало различить у ее подножия засыпанный снегом домик смотрителя.