Текст книги "Хемингуэй"

Автор книги: Борис Грибанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

Кантуэлл, а вместе с ним и Хемингуэй характеризуют войну, которую вела американская армия, как крупный бизнес. Говоря о генерале Беделе Смите, что он «крупный делец, знает толк в политике, привык ворочать большими деньгами», полковник Кантуэлл заключает: «А сейчас армия – самое большое предприятие в мире».

В романе явственно выразилось отвращение, которое питал Хемингуэй к послевоенной политике правительства Соединенных Штатов. Кантуэлл с горечью говорит о том, что теперь он, как солдат, подчиняющийся приказам, не должен ненавидеть фашистов. Он знает, правящие круги США внушают своей армии, что русские – это их будущий враг, «так что мне, как солдату, может, придется с ними воевать». Но у полковника Кантуэлла есть свои убеждения, которые разделял и Хемингуэй: «Но лично мне они очень нравятся, я не знаю народа благороднее, народа, который больше похож на нас».

Полковник Кантуэлл не скрывает своей ненависти к фашистам и к их покровителям. В одном случае он говорит: «Я любил три страны и трижды их терял… Две из них мы взяли назад. И возьмем третью, слышишь ты, толстозадый генерал Франко? Ты сидишь на охотничьем стульчике и с разрешения придворного врача постреливаешь в домашних уток под прикрытием мавританской кавалерии… Мы возьмем ее снова и повесим вас всех вниз головой возле заправочных станций».

Так в романе всплывали воспоминания об Испании, где фашизм победил и продолжал господствовать, но Хемингуэю хотелось думать, что и испанских фашистов постигнет та же участь, что и Муссолини, повешенного в Милане у заправочной станции, и правящую верхушку гитлеровской Германии.

Не забыл Хемингуэй помянуть с издевкой своего былого знакомого по войне в Испании Паччарди, который там командовал батальоном итальянских добровольцев, а теперь стал военным министром Италии. Ренегатов Хемингуэй не любил.

В этом романе, в котором со всей силой выразилось отношение Хемингуэя к тем, кто пытался развязать новую войну, он с предельной откровенностью сформулировал и свое отношение к американскому правительству, возглавлявшемуся тогда президентом Трумэном, бывшим галантерейщиком с галстуком бабочкой. Когда Рената говорит Кантуэллу, что он был бы замечательным президентом, тот отвечает ей: «Президентом?.. Но я никогда в жизни не носил галстука бабочкой и никогда не был прогоревшим галантерейщиком. Нет у меня данных, чтобы стать президентом… И я не из тех генералов, которые пороха не нюхали… И убеленным сединами сенатором мне тоже не быть. Для этого я недостаточно стар. Теперь ведь нами правят подонки. Муть, вроде той, что остается на дне пивной кружки, куда проститутки накидали окурков. А помещение еще не проветрено, и на разбитом рояле бренчит тапер-любитель».

Работа над романом шла медленно и то и дело прерывалась. В июне 1949 года в Финка-Вихия приехал барон Франчетти из Венеции, Бак Ланхем прилетел из Вашингтона, сын Хемингуэя Грегори из Ки-Уэста. Хозяин немедленно организовал новую рыболовную экспедицию на Багамские острова.

Потом Хемингуэя вывело из равновесия известие о том, что некая журналистка пытается получить интервью у его матери. Он представил себе все, что может наговорить эта старая, озлобленная женщина, и пришел в ужас. Он написал матери, что, если она когда-нибудь будет давать интервью по его поводу, он перестанет оказывать ей материальную помощь. При этом он вспоминал, как однажды потребовал, чтобы она продала ничего не стоившие земельные участки во Флориде, и она сказала ему, чтобы он никогда не смел угрожать ей – его отец однажды в самом начале их брака попробовал угрожать ей и потом всю свою жизнь сожалел об этом. В конце концов это дело уладилось, и мать не стала давать никаких интервью.

В сентябре в Гавану прилетел Арон Хотчнер, который уже однажды был у Хемингуэя по поручению журнала «Космополитен», чтобы уговорить его написать статью о будущем литературы. Статью Хемингуэй так и не написал, но молодой Хотчнер ему понравился, и он пригласил его приехать отдохнуть в Гавану. На этот раз Хотчнер приехал провести с Хемингуэем переговоры о продаже «Космополитену» рукописи нового романа для публикации его с продолжением. Хемингуэй увез Хотчнера на «Пилар» в море и дал ему почитать написанные главы романа. Хотчнер в своей книге воспоминаний о Хемингуэе рассказывает, что ему было трудно читать, так как Хемингуэй стоял у него за спиной и тоже читал рукопись, комментируя отдельные места и смеясь, когда попадалось удачное место.

Хотчнер вспоминает и о том, как в его первый приезд они сидели с Хемингуэем в баре «Флоридита», где играл оркестр из двух гитаристов и скрипача, и Хемингуэй рассказал ему, как однажды в бар заявилось трое очень вежливых молодых джентльменов, у которых на лице было написано, что они из Федерального бюро расследований. Тогда Хемингуэй послал ребятам из оркестра записку, и они рванули песенку «С днем рождения», все сидевшие в баре подхватили ее, и, когда они спели «С днем рождения, дорогие ФБР», эти парни быстро смылись.

Описывает Хотчнер и ту компанию, которая обычно собиралась за столом в Финка-Вихия. Это были Эррера, врач, который приехал на Кубу после того, как отсидел в испанской тюрьме за участие в войне на стороне республики; баск Дунабеция, капитан торгового судна, появлявшийся в доме Хемингуэя каждый раз, когда его судно приходило в Гавану; священник-баск Андрес по прозвищу Черный Поп.

Вскоре после отъезда Хотчнера Хемингуэй нашел, наконец, название для нового романа – «За рекой, в тени деревьев».

В конце сентября Эрнест с Мэри выехали на пароходе «Иль де Франс» в Европу. В Париже они остановились в отеле «Ритц» – Хемингуэй продолжал там работать над романом. Сюда прилетел и Хотчнер, которого «Космополитен» послал, чтобы поторопить писателя с завершением романа. Вместе они часто бывали на скачках в Отейле, играли на тотализаторе.

Хемингуэй любил водить Хотчнера по Парижу и показывать ему места, памятные ему по проведенным в молодости годам. Он рассказывал ему множество подробностей их быта с Хэдли, вспоминал об их бедности, о том, как они были счастливы.

Однажды он привел Хотчнера в кафе «Клозери-де-Лила», где еще работали старые официанты, знавшие его по былым временам, и принялся рассказывать, как добры они были к нему и как они его выручили в истории с картиной Хуана Миро «Ферма». Они с Миро были хорошими друзьями, оба много работали, но ни один из них не мог ничего продать – рассказы Хемингуэя возвращались с отказами, а непроданные картины Миро стояли у него в студии. В одну из картин, рассказывал Хемингуэй, он влюбился и решил во что бы то ни стало приобрести ее. Он настоял на том, чтобы отнести картину к продавцу и чтобы тот оценил ее. Продавец оценил ее в двести долларов, и Хемингуэй дал ему расписку, что заплатит всю эту сумму в шесть приемов. Пришлось сильно экономить, и до последней выплаты все шло хорошо. Но на последний взнос денег не оказалось, а по условиям, если Хемингуэй опаздывал с очередным взносом, он терял и картину и все ранее выплаченные деньги. В тот день он пришел в «Клозери-де-Лила» мрачный как туча. Бармен спросил его, что с ним случилось. Хемингуэй рассказал. Тогда бармен пошептался с официантами, и они тут же собрали ему нужную сумму.

Теперь, добавил с усмешкой Хемингуэй, эта картина застрахована в двести тысяч долларов.

Прогулки по осеннему Парижу, да еще с таким благодарным слушателем, как Хотчнер, всколыхнули в душе Хемингуэя множество воспоминаний, и, быть может, именно тогда возникла у него мысль написать когда-нибудь книгу о своей молодости в Париже, о всех тех людях, которых он тогда знал.

Из Парижа они выехали на машине на юг Франции. Хотчнер сопровождал их до Ниццы. Для него эта поездка оказалась целым университетом: Хемингуэй, сидя на переднем сиденье машины, рассказывал ему и Мэри об истории французских городов, через которые они проезжали, о французском искусстве, о французской кухне, о винах, обычаях. Они проехали через Прованс.

Дальше их путь лежал в Венецию.

Здесь они опять оказались в обществе своих титулованных друзей. Барон Франчетти приехал из Кортина д'Ампеццо повидаться с ними, граф Карло Кехлер возил их охотиться в свое поместье. Вновь они встречались с Адрианой Иванчич, жили в отеле «Гритти», заходили выпить в бар «Гарри».

Когда выпал снег, они уехали в Кортина д'Ампеццо, где Мэри ходила на лыжах, а Эрнест опять, как когда-то, писал по утрам в постели. Потом он вернулся в Венецию и продолжал там переписывать роман «За рекой, в тени деревьев», безжалостно сокращая его.

С февраля журнал «Космополитен» начал печатать роман.

В марте они вернулись в Париж, гуда же приехала Адриана Иванчич заниматься французским языком. Эрнест и Мэри пригласили Адриану и ее подругу Монику Бомон позавтракать в «Ритце», и Хемингуэй сообщил Адриане, что показывал ее рисунки Чарли Скрибнеру. Адриана даже не знала, кто такой Скрибнер, и Эрнест объяснил ей, что это его американский издатель. Он тоже приехал в Париж и будет завтракать вместе с ними. «Ему понравились твои рисунки, – сказал Хемингуэй, – я сказал, что их делала женщина, он мне не поверил. Вот он идет. Ты пока помолчи. Ну, Чарли, – обратился он к Скрибнеру, – как обложка?» Скрибнер подтвердил, что обложка ему нравится и что ему хотелось бы поговорить с художником. Тогда Хемингуэй сказал, показывая на Адриану: «Вот этот художник». Все принялись хохотать, и Скрибнер признался, что действительно не верил, что это могла нарисовать женщина: «Рисунки очень хорошие, но женщины обычно не применяют эти цвета». – «Видишь, партнер, – засмеялся Хемингуэй, принимая тем самым Адриану в свои компаньоны, – ты победила. И причем сама…»

22 марта они отплыли в Нью-Йорк. Адриана провожала их до Гавра.

В Нью-Йорке было, как всегда, шумно, к ним приходило много знакомых. Из Гарвардского университета приехал повидаться с отцом Патрик. Пообедать с Эрнестом и Мэри приехала Марлен Дитрих, восхищенная первыми главами «За рекой, в тени деревьев» и уверявшая, что она ревнует его к Ренате. Радостной была для Хемингуэя неожиданная встреча со старым другом Чинком Смитом, который воевал в эту войну начальником штаба генерала Окинлека в Африке и теперь, выйдя в отставку, жил в Ирландии. Смит, прослуживший всю жизнь в армии, с восторгом принял роман и был поражен тем, откуда Хемингуэй знает какие-то подробности, известные только офицерам в отставке.

В Финка-Вихия Хемингуэя ждали три письма от Адрианы. Он тут же ответил ей, написав, что ежеминутно ощущает ее отсутствие с того дня, как они простились в Гавре.

Ему было очень грустно, он чувствовал себя опустошенным. Его раздражение выливалось в демонстративные выходки, которые всерьез обижали Мэри. Так, например, однажды, когда к Мэри приехала ее пожилая кузина и они условились встретиться в фешенебельном «Клубе Наутико», он заставил их прождать его около часа, а потом появился в сопровождении известной гаванской проститутки, которой он дал кличку Ксенофобия. Дамам он объяснил, что смертельно устал, работая над гранками романа, а Ксенофобия не только молода и свежа, но и голодна, вот он и пригласил ее пообедать.

Опять, как всегда, он уходил далеко в море на «Пилар». Здесь его настиг новый несчастный случай. 1 июля он закончил работу над гранками романа, и они решили отметить это событие трехдневной рыболовной экспедицией. На втором катере вышел Эррера. Море было неспокойным, рулевой Грегорио резко повернул «Пилар» навстречу большой волне, и Эрнест, потеряв равновесие, упал на мокрую палубу, сильно ударившись затылком о железную скобу. К счастью, Эррера на своем катере был поблизости, он оказал Эрнесту первую помощь и остановил кровотечение. Тем не менее пришлось возвращаться в Гавану и накладывать на рану швы. Хирурги сказали Хемингуэю, что жизнь ему спасла только крепость его черепа. Эрнест мрачно заметил, что его закалила литературная критика.

Шутка была не лишена оснований. В сентябре роман «За рекой, в тени деревьев» вышел в свет и был встречен критикой весьма недоброжелательно. Рецензенты писали об упадке таланта Хемингуэя, о том, что роман старомоден, банален, болтлив. Только отдельные критики оценили роман по достоинству. Среди них был Джон О'Хара, который писал, что Хемингуэй – это чемпион, с которым надо считаться, и что он «самый крупный писатель после смерти Шекспира». Эту рецензию Хемингуэй послал Адриане.

Некоторым утешением служило также то, что он получил одобрительные письма о романе от трех генералов: от Блейкли, который в конце 1944 года принял командование 4-й дивизией, от Дорман-Смита и от Бака Ланхема, восхищенного тем, как Хемингуэй описал боевые действия во время последней войны, а также тем, что он нашел в себе мужество критиковать таких «священных коров», как фельдмаршал Монтгомери.

Радовало и то, что, несмотря на критику, роман «За рекой, в тени деревьев» распродавался успешно, а Голливуд собирался приобрести право экранизации романа.

И все-таки утешения эти были слабые, и настроение у него было прескверное. Он стал раздражителен, то и дело обижал жену, не считаясь даже с присутствием гостей. Доходило до того, что он швырял тарелку с едой на пол, ругался самым непристойным образом.

Его тяжелое моральное состояние усугублялось еще и тем, что у него начались острые боли в правой ноге. Доктор Эррера пробовал лечить его электричеством и массажем, но это не помогало. Наконец при помощи рентгена было установлено, что боли вызваны несколькими металлическими осколками, оставшимися в ноге с ранения 1918 года. Видимо, падение на палубе «Пилар» сдвинуло осколки, и они стали давить на нерв.

Привела его в негодование одна глупая история. Однажды он услышал по радио, как известная поставщица светских сплетен Лоуэлла Парсонс сообщала своим слушателям, что брак Хемингуэя рушится из-за одной итальянской графини, которая открыто живет с ним в его доме в Сан-Франсиско-де-Паула. Ярости Хемингуэя не было границ. Он вообще ненавидел всякую газетную шумиху вокруг его имени, много раз отказывался давать интервью, сообщать какие-либо сведения из своей биографии. Как раз незадолго перед этой историей он отказался от предложения своего хорошего приятеля Харви Брейта из «Нью-Йорк таймс», который хотел написать его биографию. Он деликатно ответил Брейту, что еще не пришло время писать о нем что-либо определенное, многие женщины были еще живы, в том числе его мать и его жены.

В общем жизнь в Финка-Вихия в сентябре и октябре 1950 года была нелегкой и довольно напряженной.

ГЛАВА 25
ВСЕ РЕКИ ТЕКУТ В МОРЕ

Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить.

Э. Хемингуэй, Старик и море

Все изменилось в Финка-Вихия 28 октября, когда в Гавану приехала Адриана со своей матерью. Хемингуэй вместе с Мэри и братом Адрианы Джанфранко, который к этому времени поселился на Кубе, вышли на «Пилар» в море встречать пароход. Они салютовали гостям сиреной и криками: «Куба приветствует вас! Встретимся в порту!»

Адриану с матерью поселили в маленьком домике в пятидесяти метрах от Финка-Вихия. И снова жизнь в доме забила ключом. Начались рыболовные экспедиции, выезды в клуб, где устраивалась стрельба по голубям, походы в бар «Флоридита».

Памятуя о любителях сплетен, Хемингуэй вел себя очень осторожно, не танцевал с Адрианой, никак не выказывал своего отношения к ней.

Адриане очень понравилась Башня, выстроенная Мэри для Эрнеста. На первом этаже там обитали многочисленные кошки, любимицы хозяина дома; на втором этаже был оборудован кабинет для Хемингуэя, где он работал очень редко, предпочитая писать в своей спальне. На третьем этаже этой белоснежной Башни Адриана рисовала. Иногда Хемингуэй поднимался к ней, смотрел ее рисунки, читал ей страницы новой рукописи.

Однажды он попросил ее съездить с ним на машине в Кохимар, рыбацкую деревушку неподалеку от Финка-Вихия. У Адрианы в этот день было назначено свидание с одним кубинцем, который ей нравился, но она почувствовала в просьбе Папы нечто важное для него и поехала. В машине она его спросила: «Что я должна делать в Кохимаре?» – «Ничего, – ответил Хемингуэй. – Ты должна только посмотреть со мною на океан. Мне надо посмотреть на океан вместе с тобой». И тут Адриана поняла, что он переживает какой-то важный для него момент. В маленькой бухте Кохимара шел дождь, ветер трепал верхушки пальм. Они долго стояли молча и смотрели в даль океана, на коршунов, сидевших на хаотически вздыбленных скалах, на рыбаков, склонившихся над сетями. Внезапно ветер стих. Она не знала, сколько прошло времени, пока они так стояли. Папа сказал ей только одно слово: «Спасибо», но глаза его при этом блестели. Так же молча они вернулись домой.

В начале декабря Хемингуэй сел за работу. Он ощутил, что снова может и хочет писать. Впоследствии он говорил Адриане, что это произошло благодаря ее присутствию. Три недели он работал с огромным напряжением и на рождество объявил, что закончил одну из трех книг о море. Эти три книги он условно называл «Море в молодости», «Вдали от моря» и «Море в жизни». Хемингуэй говорил, что к той части, которую он называл «Море в молодости», он не притрагивался с 1947 года, и это дает основания предполагать, что он имел в виду наброски романа «Эдем». Та часть, которую он закончил в декабре 1950 года, условно называлась «Вдали от моря». Героем ее был американец Томас Хадсон, который своей внешностью, манерами и биографией сильно напоминал самого Хемингуэя, а бывшая жена героя обладала многими чертами Хэдли. О третьей части – «Море в жизни» – он говорил, что она сложилась у него в голове еще шестнадцать лет назад, но он еще не пробовал браться за нее.

Рождество прошло весело, съехалось множество друзей. Приехал сын Патрик с молодой женой, Грегори со своей девушкой, среди гостей были Гарри Купер и еще несколько кинозвезд.

Хемингуэй любил говорить Адриане, что им хорошо работать вместе, что они старые партнеры. Кончилось это тем, что они организовали «Общество Белой Башни». Почетными членами общества стали Мэри, которая была журналисткой, брат Адрианы Джанфранко, написавший рассказ о войне, сорок кошек, живших в Башне, и Черный пес, принятый за симпатичность. Членами общества были также сделаны Гарри Купер, потому что он был другом и потому что ему не везло в стрельбе по голубям, Марлен Дитрих и Ингрид Бергман, о которых Папа говорил, что они «великие женщины». Для членов общества были установлены правила: быть симпатичными, быть творческими художниками (освобождались от этой обязанности только кошки и Черный пес), помогать друг другу.

Основатели «Общества» работали только по утрам. Адриана рисовала, Папа писал. Потом они забирали Мэри и отправлялись купаться в бассейн, или стрелять по голубям, или выезжали на «Пилар» на рыбную ловлю.

Когда кончилось рождество и гости разъехались, Хемингуэй опять с радостью вернулся к своей конторке, за которой обычно работал. На этот раз он писал историю старого рыбака, который поймал далеко в море огромного марлина, долго с ним боролся и вышел победителем в этой борьбе. Но акулы сожрали его рыбу. Этот сюжет он изложил вкратце еще в 1936 году в очерке «Голубая вода», написанном для «Эсквайра». Много лет эта история пряталась где-то в глубинах его памяти, но про себя он знал, что когда-нибудь напишет ее. И вот это время пришло.

Теперь он знал рыбаков Кохимара, это были его близкие друзья, он знал их быт, их семьи, ловил вместе с ними крупную морскую рыбу, выпивал с ними в «Террасе» – маленьком рыбацком кабачке, где стены были увешаны фотографиями самых больших рыб и тех, кому удалось их выловить, часами слушал их рассказы о море и о рыбах.

Теперь он знал и море, проведя в нем столько незабываемых, напряженных дней и недель, знал повадки большой рыбы, знал, как ее ловить.

Впоследствии Хемингуэй говорил в интервью с Джорджем Плимптоном, что повесть «Старик и море» могла иметь и более тысячи страниц, в этой книге мог найти свое место каждый житель деревни, все способы, какими они зарабатывали себе на жизнь, как они рождаются, учатся, растят детей. «Это все, – говорил он, – отлично сделано другими писателями. В литературе вы ограничены тем, что удовлетворительно сделано раньше. Поэтому я должен был постараться узнать что-то еще. Во-первых, я постарался опустить все не необходимое, с тем чтобы передать свой опыт читателям так, чтобы после чтения это стало частью их опыта и представлялось действительно случившимся. Этого очень трудно добиться, и я очень много работал над этим. Во всяком случае, говоря кратко, на этот раз мне небывало повезло, и я смог передать опыт полностью, и при этом такой опыт, который никто никогда не передавал. Мне повезло, что у меня были хороший старик и хороший мальчик, а за последнее время писатели забыли, что такие существуют. Кроме того, океан заслуживает, чтобы о нем писали так же, как о человеке. Так что и в этом повезло».

Он сам поражался тому, как легко и просто пишется эта книга. Все было ясно, он знал, что в данную минуту будет делать его старик, о чем он будет думать, как будет вести себя рыба.

К 17 января 1951 года у него было написано 6 тысяч слов. 6 февраля Хемингуэй писал Харви Брейту, что он работает, как бульдозер, – в течение последних шестнадцати дней он писал по тысяче слов в день, в то время как обычная норма его работы не превышала пятисот слов.

В этот день Адриана и ее мать улетели самолетом в Соединенные Штаты. Кто-то из знакомых переслал матери Адрианы статью, появившуюся в одной французской газете, в которой был намек, что Рената Хемингуэя – это Адриана Иванчич. Мать испугалась и поторопилась увезти свою дочь подальше от Хемингуэя.

Спустя некоторое время после их отъезда Эрнест писал Адриане: «Если я сумею хорошо писать, то о тебе и обо мне будут говорить сотни лет, потому что мы трудно и хорошо работали вместе. Некоторые будут думать все, что угодно, но только ты и я знаем правду и с ней умрем. Может, мне не нужно было тебя встречать. Может, так было бы лучше для тебя. Может быть, я не должен был встретить тебя в Латизане под дождем. Но слава богу, что я увидел тебя, пока ты еще не совсем промокла. Знай, Дочка, что все было бы так же, если бы я даже не написал книгу о Венеции. Люди все равно бы заметили, что мы всегда вдвоем, что мы счастливы вдвоем и что мы никогда не говорим о серьезных вещах. Люди всегда завидуют чужому счастью. И кроме того, они все равно бы заметили, что мы работаем вместе, что работаем мы всерьез и работаем хорошо. Люди всегда завидуют тем, кто работает серьезно и хорошо. Запомни, Дочка, что самым лучшим оружием против лжи является правда. Не стоит бороться против сплетен. Они как туман, подует свежий ветер и унесет его, а солнце высушит…»

Мэри улетела вместе с Адрианой и ее матерью, чтобы показать им Флориду.

Для Эрнеста опять наступила пора одиночества, но на этот раз он оставался в хорошей компании – с ним были его старик Сантьяго, мальчик и красивая, большая рыба. И океан.

Старик уходил в море один, вот уже восемьдесят четыре дня он выходил на своей лодке в Гольфстрим и не поймал ни одной рыбы. Первые сорок дней с ним был мальчик, но потом родители сказали мальчику, что старику теперь явно не везет, и велели ходить в море на другой лодке.

Им было грустно расставаться, потому что они любили друг друга. Ведь мальчику было всего пять лет, когда старик впервые взял его в море и начал учить трудному искусству ловли рыбы. Мальчик принес старику поесть, а утром проводил его в море, помог донести снасть до лодки.

В этот день старик решил, что уйдет далеко от берега; «он оставил позади себя запахи земли и греб прямо в свежее утреннее дыхание океана». Старик любил море. Другие рыбаки, помоложе, говорили о море как о пространстве, как о сопернике, порою даже как о враге. Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, – что поделаешь, такова уж ее природа.

Разные мысли приходили в голову старику, пока он сидел в лодке и терпеливо ждал, когда клюнет рыба. Он думал о бейсболе, который любил. Но потом он одергивал себя – он должен думать только об одном – о том, для чего он родился. А родился он для того, чтобы ловить в море большую рыбу. Так обычно говорил про себя и Хемингуэй – что он родился на этот свет для того, чтобы писать.

С детских лет Хемингуэй любил и понимал природу – лес, реку, море. С самых первых его рассказов о детстве Ника Адамса его волновала тема единения человека с природой, эта тема прозвучала в романе «И восходит солнце», по существу, этой теме была посвящена книга «Зеленые холмы Африки». Ему была ненавистна мысль об отчуждении человека от природы, о варварском уничтожении девственной природы капиталистической цивилизацией. Идеалом Хемингуэя был человек, органически слитый с природой, понимающий ее и чувствующий себя среди природы естественно, как в родной среде. Таков был Ник Адамс, охотившийся в лесах Северного Мичигана, удивший рыбу на Биг-Ривер, таков был Джейк Барнс, наслаждавшийся вместе с Биллом Тортоном ловлей форели в глухом местечке Испании. Но трагедия всех этих героев была в их раздвоенности, в расщепленности их сознания, в их прикованности к суете повседневной жизни. Ведь им всем только иногда удавалось вырваться на природу и ощутить свое единение с ней.

На этот раз, в повести о старике Сантьяго, Хемингуэю удалось найти героя, который действительно органически слит с природой, с морем. Сантьяго родился для того, чтобы выходить в море и ловить большую рыбу. И когда самая большая рыба, какую он когда-либо видел, ловится на крючок, старик разговаривает с ней как с равным существом, которое он любит, понимает, жалеет, но тем не менее должен победить.

Рыба, как буксир, тащит его лодку далеко в океан. Проходит день и ночь, а рыба все тянет лодку, не теряя сил. «Ну не чудо ли эта рыба, – думает старик, – один бог знает, сколько лет она прожила на свете. Никогда мне еще не попадалась такая сильная рыба. И подумать только, как странно она себя ведет! Может быть, она потому не прыгает, что уж очень умна. Ведь она погубила бы меня, если бы прыгнула или рванулась изо всех сил вперед. Но, может быть, она не раз попадалась на крючок и понимает, что так ей лучше бороться за жизнь. Почем ей знать, что против нее всего только один человек, да и тот старик… Интересно, знает ли она, что ей делать, или плывет очертя голову, как и я?»

Старик ощущает свою связь с этой красивой рыбой. «Рыба, – говорит он, – я тебя очень люблю и уважаю. Но я убью тебя прежде, чем настанет вечер».

Долго продолжается борьба старика с рыбой. Леса изрезала ему ладони, левую руку свело судорогой, и он вынужден часами упражнять ее, чтобы вернуть ей силу, он подкрепляет себя сырой мелкой рыбой, и у него даже нет соли, чтобы посолить эту тошнотворную еду.

Старик вспоминает о мальчике, который очень помог бы ему, если бы был с ним вместе в лодке, но он вспоминает о нем еще и потому, что не раз говорил мальчику, что он не обыкновенный старик, и понимает, что теперь пришла пора это доказать. «Он доказывал это уже тысячи раз. Ну так что ж? Теперь приходится доказывать это снова. Каждый раз счет начинается сызнова: поэтому, когда он что-нибудь делал, то никогда не вспоминал о прошлом». Так исподволь начинает развиваться в повести главная для Хемингуэя тема о мужестве и стойкости человека.

Второй раз уже высыпают на небе звезды, и старик радуется им, как друзьям. «Рыба – она мне тоже друг, – сказал он. – Я никогда не видел такой большой рыбы и не слышал, что такие бывают. Но я должен ее убить. Как хорошо, что нам не приходится убивать звезды! Представь себе: человек что ни день пытается убить луну? А луна от него убегает. Ну, а если бы человеку пришлось бы каждый день охотиться за солнцем? Нет, что ни говори, нам еще повезло… как хорошо, что нам не приходится убивать солнце, луну и звезды. Достаточно того, что мы вымогаем пищу у моря и убиваем своих братьев».

В конце концов старику удается подвести уставшую рыбу к лодке, загарпунить ее и привязать к лодке. Теперь он отправляется в далекий обратный путь. Но тут его настигают акулы, учуявшие издалека запах рыбьей крови. Первую акулу он убил, но она унесла с собой его гарпун. Вот тогда-то старик и говорит главные слова всей повести: «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить».

И старик продолжает вести бой с акулами веслом, дубинкой, обломком румпеля. И все-таки акулы съедают у него всю рыбу, оставив только скелет. «Хотел бы я купить себе немножко счастья, если его где-нибудь продают, – сказал старик. – А на что ты его купишь? – спросил он себя. – Разве его купишь на потерянный гарпун, сломанный нож или покалеченные руки?»

Но на берегу его ждет мальчик, который утешает его, говоря, что они опять вместе выйдут в море и будут рыбачить. А богатые туристы, проходя мимо скелета этой огромной рыбы, ничего не понимают, им не дано понять того, что произошло. Они вообще решают, что это скелет акулы.

Повесть кончилась умиротворенной нотой – старик спал в своей хижине лицом вниз, и его сторожил мальчик. Старику снились львы. Это было лучшее, что он видел в жизни, когда в юности служил юнгой на корабле и ходил к берегам Африки. Каждую ночь ему снились длинные золотистые берега Африки, ее белые отмели, на которые выходят львята и резвятся там, словно котята. Этот образ счастья проходил через всю повесть, так она и заканчивалась: «Старику снились львы».

Старик вернулся непобежденным, потому что он победил рыбу, победил себя, свою старость, слабость своих рук, свою боль. Он вышел победителем.

17 февраля Хемингуэй закончил повесть. Желая проверить себя, он давал читать рукопись друзьям и с волнением ждал, что они скажут.

Он попросил прочесть рукопись Чарльза Скрибнера, который приехал к нему в гости с женой в конце февраля, Хотчнера и еще некоторых друзей. Все они пришли в восторг. Он послал рукопись также профессору Карлосу Бейкеру, много лет занимавшемуся изучением его творчества. Бейкер написал, что старик Сантьяго напоминает ему короля Лира. Хемингуэй ответил, что «Король Лир» действительно изумительная пьеса, но добавил, что море существовало задолго до того, как Лир был королем.

Он был полон творческой энергии и, почти не делая перерыва после завершения повести о старике Сантьяго, приступил к новой работе. Эта новая вещь была опять о море. Она по замыслу должна была составить третью часть трилогии о море и служить непосредственным продолжением того романа, который он закончил к рождеству прошлого года. Героем опять был американец Томас Хадсон. На этот раз действие происходило во время второй мировой войны, а местом действия было море у Багамских островов. Сюжет строился на преследовании экипажа потопленной нацистской подводной лодки и, видимо, основывался на том опыте, который Хемингуэй приобрел, охотясь на немецкие подводные лодки в 1942-1944 годах. Он так условно и назвал роман – «Морская охота», поставив в подзаголовке: «Море. Третья часть Главной книги».