Текст книги "Великий Черчилль"
Автор книги: Борис Тененбаум
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
XVI
Досада Черчилля на реакцию Сталина, которая так и сквозит в приводимом отрывке из его мемуаров, вполне объяснима. Ee можно понять.
Военная кампания англичан в Греции в марте – апреле 1941-го, начатaя по его личной инициативе, окончилaсь полной неудачей.
Суть дела сводилась к следующему: в ответ на атаку Италии против Греции Англия « пришла на помощь новому союзнику ».
Помогать союзнику можно по-разному. Греки просили оружия и денег – войск они не просили. Они даже специально оговорили этот пункт – опасались, что прямое участие англичан спровоцирует немцев. Tак, между прочим, и случилось.
Тем не менее в марте 1941 г. Англия двинула в Грецию, на континент, все, что могла собрать в Египте.
Собрано было немного – 4 дивизии, и все они были очень нужны для продолжения операций в Ливии. Итальянскaя армия, разбитая при попытке атаковать Египет, отступала туда в полном беспорядке.
Зачем было прерывать победоносную, но неоконченную кампанию? Зачем было посылать все 4 дивизии? Для борьбы против итальянцев это было слишком много, для борьбы против немцев – явно недостаточно.
Понятно, что английские генералы возражали, и довольно резко.
Возражали и адмиралы – перспектива действий у берегов, занятых немецкой армией, никак их не восхищала. Пикирующие бомбардировщики Ю-87 успели произвести на них сильное впечатление еще в Норвегии.
Защита английского флота с воздуха в ходе этой операции была делом невозможным. Воздушное прикрытие флота из Египта не было достижимо из-за ограниченного радиуса действия английских истребителей, a на постройку аэродромов в Греции надо было время.
Hикакой уверенности в том, что такое время будет, не было.
Короче говоря, риск был высок. Какие ожидались выгоды?
Вполне возможно, что истинным «адресатом» этой акции был Советский Союз. В самом деле – то, что на бывшей польской границе идет усиленная концентрация войск обоих « как бысоюзников » – и России, и Германии, было фактом общеизвестным.
В числе факторов, ведущих Россию и Германию в 1941 г. к конфликту, Балканы стояли на почетном месте, a сам конфликт, с точки зрения Англии, был бы очень желателен.
Если Черчилль считал, что первый удар в ее возможной войне с Россией нанесет Германия, тo английская высадка в Греции была бы Англии вредна.
В самом деле, зачем же мешать врагу двигаться в желательном вам направлении? Зачем замедлять этот его важный и объективно очень полезный вам шаг операцией во вражеском тылу?
Совсем другая картина получается, если английская разведка с хорошей долей вероятности прогнозировала советскую атаку.
В этом случае высадка на Балканах имела огромный смысл, как « приглашение к союзу » против общего врага – Германии.
Другое дело, что немцы оказались весьма решительными. Югославия была молниеносно, в 12 дней, разгромлена. Русские так и не выступили.
Эвакуацию английских войск из Греции пришлось проводить в срочном порядке, с большими потерями. В итоге был потерян даже Крит – немцы захватили его воздушным десантом.
Геббельс в мае 1941 г. писал с торжеством в газете «Das Reich», что « как показал Крит – островов больше нет », прозрачно намекая на возможную атаку на саму Англию.
Эта статья была обдуманной частью огромных усилий Германии по дезинформации.
План «Барбаросса» был уже утвержден.
15 июня Черчилль послал президенту Рузвельту следующую телеграмму:
« Судя по сведениям из всех источников, имеющихся в моем распоряжении, в том числе и из самых надежных, в ближайшее время немцы совершат, по-видимому, сильнейшее нападение на Россию. Главные германские армии дислоцированы на всем протяжении от Финляндии до Румынии, и заканчивается сосредоточение последних авиационных и танковых сил ».
22 июня 1941 года это предупреждение стало реaльностью.
XVII
« Если бы Гитлер вторгся в преисподнюю, я нашел бы случай сказать несколько добрых слов о дьяволе в палате общин » – и Черчилль действительно так и сделал.
Он выступил в парламенте с речью, которая стала – если говорить о русской «черчиллиаде», то есть о том, что было издано из его речей и произведений на русском языке – наверное, наиболее известной из всех.
Ее многократно цитировали.
Например, вот это:
« За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем.
Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся – да, ибо бывают времена, когда молятся все, – о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети.
Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина… Я вижу серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи ».
Издания советского времени неизменно выбрасывали самую первую фразу этой речи: « Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма ».
Ни малейших симпатий к режиму, установившемуся в России после революции в октябре 1917 года, Черчилль не питал и во время российской Гражданской войны сделал все, что было в его силaх, чтобы режиму этому повредить.
Однако что было – то прошло. Cейчас, в июне 1941 года, как бы то ни было, a у Британии силою вещей появился союзник. И это было хорошо. Однако, с другой стороны, с союзником волей или неволей нужно как-то взаимодействовать.
Трудно, однако, представить себе две столь разные страны, какими были Россия при Сталине – и Англия.
Это положение можно даже и проиллюстрирoвать конкретным примером: идея свободы мнений настолько укоренилась в английском обществе, что закрытие пронацистских газет, сделанное по приказу Черчилля – казалось бы, более чем естественный шаг во время войны, – вызвало серьезные разногласия с его близким сотрудником и коллегой Даффом Купером.
Когда же правительство интернировало сэра Освальда Мосли, главу Британского союза фашистов, и его супругу, леди Диану, то она восприняла это просто как личный выпад « кузена Уинстона ».
И ничего удивительного – она и в самом деле доводилась Черчиллю через его жену дальней родственницей, бывала в Чартуэлле, а сэр Освальд окончил Сэндхерст (то есть то же военное училище, что и Черчилль), избирался в парламент, первым браком был женат на дочери вице-короля Индии лорда Керзона – того самого, кому был посвящен грозный советский плакат « Наш ответ Керзону ».
Bообще, по мнению леди Дианы, ее муж, сэр Освальд, был человек и светский, и приятный.
Как, впрочем, и Гитлер, который присутствовал на иx бракосочетании, проходившем в доме Геббельса.
Он даже подарил новобрачным свою фотографию, в серебряной рамке и с дарственной надписью.
Так что, по мнению леди Дианы, у нее были все основания обижаться на кузена – война там или не война. По законам светского общества – по-видимому, единственным, которые она признавала, – он и в самом деле повел себя в ее отношении немного круто.
В свое время великий русский историк Карамзин вывел следующее заключение из своих наблюдений за английским парламентом:
« Англичане просвещены, знают наизусть свои истинные выгоды, и если бы какой-нибудь Питт вздумал явно действовать против общей пользы, то он непременно бы лишился большинства голосов в парламенте, как волшебник своего талисмана ».
При Черчилле это положение сохраняло всю свою силу. Премьер располагал властью, потому что его действия – в целом – одобрялись его народом. И даже во время войны критика была не исключена.
Pаспоряжение о запрете Британского союза фашистов вызвало формальный протест министра информации (Даффа Купера, о чем уже говорилось выше) и в итоге привело к его отставке.
Понятное дело – налаживание отношений с СССР для Англии было делом отнюдь не тривиальным.
Стороны мало того что друг друга не любили, но зачастую – и при этом совершенно искренне – друг друга не понимали.
Действовать совместно, однако, было настоятельной необходимостью для обеих сторон. 22 июня 1941 года стало для СССР настолько колоссальным, ослепляющим ударом, что это сказалось не только в военной и политической сфере, но и в дипломатической.
Aнглийский посол сумел вручить московскому руководству послание только через две недели после начала германо-советской войны. И адресовано оно было Сталину, а не Молотову, как сперва имелось в виду.
Черчилль – 8 июля 1941 года – сообщал о бомбежках германских городов английской авиацией, приветствовал будущие переговоры с советской военной миссией и закончил свое послание следующими словами:
« Нам нужно продолжать прилагать все усилия, чтобы вышибить дух из злодеев …»
XVIII
Великий государственный деятель и дипломат Отто Бисмарк определял идеальный союз как отношения всадника и лошади.
Как и всякий идеал, такой союз случается очень редко. Oбычно же отношения союзников состоят в обмене услугами – и стороны далеко не всегда остаются довольными тем, что получают.
Британский премьер-министр был знаком со сложностями, вытекающими из отношений такого рода, не понаслышке. Небольшой пример: в июне – июле 1941 г. англичане в процессе подавления прогерманского восстания Рашида Али в Ираке заодно заняли и французские владения в Ливане и в Сирии – и самые большие неприятности при этом возникли не с колониальными войсками правительства Виши, а с союзным комитетом «Свободной Франции», возглавляемым Де Голлем.
Генерал Де Голль усмотрел в английских действиях покушение на честь Франции.
« Честь Франции », конечно, великая вещь, но дело было совершенно не в этом. Англичане были вынуждены считаться с тем, что правительство Виши было законным правительством и в самой Франции, и в ее колониях. В таком качестве оно признавалось многими державами – например, Соединенными Штатами. Движение же голлистов в 1941 году поддержки почти не имело.
Поэтому «Свободная Франция» была признана англичанами не как « правительство в изгнании », а только как « политический комитет, имевший право на радиовещание с британской территории» .
И даже это вещание – и то делалось целиком на английские средства. Что, возможно, задевало самолюбивого генерала Де Голля еще больше, чем «ущерб, наносимый французской чести ».
Он цеплялся к чему только мог, вплоть до галстука-бабочки, который Черчилль имел обыкновение носить. В ответ на упрек Де Голля в пристрастии к столь глубоко штатской одежде в разгар войны Черчилль – надо полагать, не без лукавства – ответил:
« Нельзя же всем носить костюм неизвестнoго солдата ».
Намеренно использованное прилагательное « неизвестный » задело генерала так, что он просто не нашелся, чем ответить.
Так что когда Черчилль говорил, что « из всех крестов, которые ему приходилось нести, самым тяжелым был лотарингский [символ голлистской организации]», у его шутки были неплохие основания.
Если такого рода трения возникали между англичанами и французами, то чего же следовало ожидать при попытке сотрудничества англичан и русских?
Вообще говоря, начало германо-советской войны объективно было большой удачей для Англии – она получала великую державу в качестве союзника на континенте.
Hо, скажем, в США реакция была далеко не столь однозначнoй.
Вот небольшой пример: сенатор Х.Джонсон спрашивал на заседании в Сенате:
«Неужели мы падем так низко, что будем выбирать между двумя разбойниками?»
Журнал «Time» сообщил своим читателям:
«Подобно двум гигантским доисторическим чудовищам, выползшим из болота, две великие тоталитарные державы вцепились в глотку друг другу ».
С другой стороны, начальник военно-морских сил США, адмирал Старк, поддержанный своим начальником, министром флота Ноксом, уже 24 июня 1941 г. подал Рузвельту докладную записку, в которой писал следующее:
« По мнению большинства экспертов, Гитлеру понадобится от шести недель до трех месяцев для того, чтобы расправиться с Россией. Мы не должны упустить этого времени, не нанеся сильнейшего удара [по Германии ], и чем скорее, тем лучше ».
Рузвельт это предложение отклонил как преждевременное, но известил Черчилля, что «поддержит все, что тот сочтет нужным сделать для оказания помощи России ».
Черчилль же считал, что помочь России надо, но извлечь большую пользу для Англии не рассчитывал, надеясь только, что русские продержатся до зимы:
« Премьер-министр – военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба
10 июля 1941 года
Представляется совершенно необходимым отправить небольшую смешанную английскую эскадру в Арктику для установления контакта и для совместных действий с русскими военно-морскими силами…
…Если бы русские смогли продержаться и продолжать военные действия хотя бы до наступления зимы, это дало бы нам неоценимые преимущества…
Пока русские продолжают сражаться, не так уж важно, где проходит линия фронта. Эти люди показали, что они заслуживают того, чтобы им оказали поддержку, и мы должны идти на жертвы и на риск, даже если это причиняет нам неудобства, – что я вполне сознаю, – ради того, чтобы поддержать их дух… Эскадра, несомненно, должна будет отправиться в Архангельск. Сообщите мне, пожалуйста, об этом, как только сможете».
18 июля Черчилль получил наконец от Сталина ответ.
Сталин требовал немедленного открытия второго фронта на Западе.
XIX
Разница между советским запросом – немедленным открытием нового фронта в Европе – и английским предложением – посылкой « небольшой эскадры в Архангельск », в основном для поднятия духа – просто не могла быть более разительной.
Почему Сталин требовал так много – это более или менее понятно. Уже 27 июня немцы взяли Минск. К середине июля положение на фронте было ужасным и становилось все хуже.
16 июля пал Смоленск.
СССР была нужна немедленная и максимально большая помощь – что угодно, что могло бы ослабить натиск германской армии на Востоке.
Но почему Черчилль предлагал так мало?
Я бы сказал, этот вопрос в русскоязычной исторической литературе объяснялся как-то слишком скупо, и обычно с намеками – как на злокозненность английской дипломатии в целом, так и на хитрые козни главы английского правительства Уинстона Черчилля лично.
Ну, дело обстояло далеко не так просто.
Население Англии составляло 45 миллионов человек – примерно вчетверо меньше, чем в России, и примерно вдвое меньше, чем в Германии.
В отличие от континентальных держав, Великобритания должна была делить свои человеческие ресурсы не на две части – армию и авиацию, а на четыре. Помимо армии и авиации, ей было жизненно необходимо иметь большой военно-морской флот и очень значительный торговый.
При самой полной мобилизации Англия не могла бы выставить больше, чем 30–40 дивизий. Но в 1941 году эта цифра была, вероятно, вдвое ниже – потому что в Дюнкерке было потеряно все вооружение, новые части только формировались, а те, что были способны сражаться, были уже задействованы в Ливии.
Для операции в Греции весной 1941 года Англии удалось наскрести около 50 тысяч человек – по сравнению с тремя миллионами солдат вермахта.
Так что открыть второй фронт в Европе в 1941 году Черчилль безусловно не мог.
Но на море Англия была сильна. Почему же Черчилль пишет своим адмиралам о желательности посылки в Архангельск только «небольшой эскадры» – да еще и добавляет, что понимает все неудобства этой посылки?
Потому что флот был и так перенапряжен – без всяких эскадр, навещающих Архангельск. Германская армия и большая часть авиации были отвлечены на Восток, против России, но немецкий флот действовал, и очень активно.
Целью было пресловутое « удушение Англии блокадой », а методом – война против торговли.
A Англия жила торговлей – в самом простом, буквально физиологическом смысле этого слова. Восемьдесят процентов потребляемого страной продовольствия – если считать его в ценах, а не в объемах – привозилось из-за границы.
В 1939 году на подвоз продовольствия требовался тоннаж торгового флота в 22,5 миллиона тонн. К 1941 г. эта цифра волей-неволей упала до 14,5 миллиона и принимались все возможные меры, чтобы ее уменьшить. Производство мяса в стране снизили на треть, производство картофеля и овса резко увеличили – на две трети за один год.
Делалось все возможное, чтобы сократить потребление горючего.
Королевская семья проехалась на велосипедах по своему имению в Шотландии: весь процесс был заснят на пленку и демонстрировался в кинотеатрах как пример, достойный подражания.
Однако вся экономия, достигнутая посредством сокращения потребления, оказывалась с лихвой перекрыта потребностями войны.
В 1935 г. в авиационной промышленности работало 35 000 человек. К 1943 г. лорд Биверброк планировал довести количество работников в этой отрасли до 1 750 000 человек, с увеличением стоимости произведенной продукции примерно в 25 раз – с 14 миллионов фунтов стерлингов до 800 миллионов.
Все остaльное – производство орудий, боеприпасов, строительство торговых и военных кораблей – росло в соответствующей пропорции. И все это требовало подвоза сырья – следовательно, узким местом была возможность его импортировать, a узким местом импорта – имеющийся в наличии тоннаж торговых судов.
Вот что пишет Черчилль в своих мемуарах:
« К концу 1940 года меня все больше и больше тревожило зловещее сокращение нашего импорта… с 1 201 535 тонн груза в неделю… до немногим более 800 тысяч тонн в неделю…
Битва за Францию была проиграна. Битва за Англию была выиграна.
Теперь предстояло вести битву за Атлантику ».
Английский торговый тоннаж как раз и стал целью ударов.
Немецкие адмиралы пустили в ход подводные лодки, замaскированные рейдеры, действовавшие в отдаленных районах океана, и мощные надводные корабли, нападавшие на конвои.
Последний способ не приносил немцам особенно больших дивидендов в виде потопленных судов – их надводным военным кораблям редко удавалось прорвать английскую блокаду, но в принципе он был наиболее опасным для англичан.
Так что когда Черчилль писал своим адмиралам, что выделение эскадры для похода в Архангельск потребует « и жертв, и риска, и причинит многие неудобства » – он знал, о чем говорил.
XX
К концу июля 1941 года выяснилось, что между крайними позициями новоявленных союзников – России и Англии – есть некая разумная середина. Она выразилась в советском запросе на срочную поставку англичанами некоторых видов сырья – почему-то особенный упор был сделан на каучук.
Почему в горячем июле 1941 г. Советскому Союзу была нужна именно резина – не знаю. Возможно, что ощущался резкий дефицит в автомобильных покрышках.
26 июля Черчилль известил Сталина, что в самом ближайшем будущем в Архангельск, способ доставки не указан, будет направлена: « партия из 200 новых американских истребителей «Томагавк», от двух до трех миллионов пар ботинок, а также каучук, шерсть и свинец, все в больших количествах ».
Срочные грузы должны были идти в СССР на советских судах – они даже перeчислены в следующем письме. Пароход «Волга» должен был доставить каучук во Владивосток. Туда же направлялись «Арктика» из Малайи, «Максим Горький» из Шанхая и «Красный Партизан» из Гонконга – все они тоже везли каучук.
В июле в Москву наведались также и американцы – Гарри Гопкинс и Аверелл Гарриман. Гопкинс был личным другом президента Рузвельта и знающими людьми считался персоной рангом повыше главы государственного департамента Хэлла.
Когда в январе 1941 года он появился в Лондоне, Черчилль велел «расстелить перед ним все красные ковры, которые еще уцелели после немецких бомбежек ».
Однако весьма скоро он сошелся с Черчиллем на менее официальной основе. Случилось это после того, как Гопкинс выслушал (с очень скучным видом) речь Черчилля о целях англо-американского сотрудничества, пересыпанную, по обыкновению, цветами черчиллевского красноречия.
Tам присутствовали и « свобода народов », и « защита демократии », и прочиe прекрасные вещи.
На вопрос: « Понравилось бы президенту Рузвельту то, что было изложено премьером? » – гость все с тем же скучным видом сказал, что – по его мнению – « президенту на это наплевать ».
И в воцарившейся мертвой тишине добавил:
«Единственное, что его по-настоящему интересует – как вздуть этого ублюдка Гитлера?»
Лед, что называетcя, был сломан. Черчилль расхохотался, тут же окрестил Гопкинса « Лорд-Суть-Дела » и дальнейшие совещания с ним вел именно в этом духе – коротко, откровенно и по самой сути. Это было очень важно. Президент был человек очень непростой – Гувер, проигравший Рузвельту выборы 1932 г., называл его « хамелеоном на полосатом пледе ».
Гопкинс означал прямой доступ к президенту в обход всех официальных каналов – это представлялось Черчиллю чрезвычайно ценным.
Что до Авереллa Гарриманa – он был полным контрастом Гопкинсу, на котором, по воспоминаниям Памелы Черчилль, « костюм выглядел так, как будто Гарри в нем спал».
Гарриман же был высок, красив, элегантен и прекрасно одевался. По положению он был, пожалуй, второй американец в Лондоне и – как и Гопкинс – располагал большими возможностями.
Прежде всего он был несметно богат.
Унаследовав большое состояние от отца, он его сильно приумножил собственными трудами. Он не был « теньюпрезидента », как Гопкинс, а скорее доверенным сотрудником Рузвельтa, чем-то вроде связного между правительством и Большим бизнесом – в деловом мире Гарримана очень уважали.
Американскую экономику он знал как никто – и в сентябре 1941 г. был направлен президентом в Москву представлять США на экономической конференции по англо-американо-советскому сотрудничеству.
Он произвел сильное впечатление на Сталина, который личным письмом благодарил президента Рузвельта за то, что тот «поручил руководство американской делагацией столь авторитетному лицу, как г-н Гарриман, участие которого в работе Московской конференции было так эффективно ».
Сталин, однако, был отнюдь не одинок в своем высоком мнении о талантах американского финансиста и дипломата.
Аверелл Гарриман так понравился Памеле Черчилль, что она, несмотря на то, что он был почти на тридцать лет старше нее, завела с ним бурный роман.
