Текст книги "Наш сосед Степаныч"

Автор книги: Борис Текилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Сан Саныч, можно мне у вас Криворучко забрать на пять минут? – спросил он у физика.

– Криворучко, на выход! – по-военному чётко сказал Сан Саныч и продолжил объяснять урок.

Косматый рыжеволосый Серёжка Криворучко вышел из класса в коридор и как-то неуверенно поглядел в глаза Степаныча.

– Здравствуйте, Роман Степаныч.

– Здравствуй, Сергей. Ты ни в чём признаваться не собираешься? – спросил Степаныч ровным голосом.

– В чём мне признаваться? Я ничего не сделал. Это не я! – затараторил Серёжка, не поднимая глаз.

– Ну-ка, посмотри на меня! Сам лучше признайся! Добровольное признание облегчает наказание. Всё-таки кража со взломом, да ещё сопряжённая с тайным проникновением в жилище… Хочешь, чтобы я полицию вызвал с собакой?

– Зачем собака? Я ничего такого не делал.

– Экспертиза покажет, – уверенным тоном произнёс Степаныч, – Снимут отпечатки с ключа, сличат с твоими, и всё, прощай школа.

– Нету там никаких отпечатков! Я в перчатках был! – выпалил Серёжка.

– Вот ты сам и признался! Признание – царица доказательств. А отпечатки твои наверняка на тетрадке остались. Наверняка пальцы слюнявил, когда тетрадку листал. Сделают анализ ДНК, и ты попался. Говори, зачем тетрадку взял? – всё тем же спокойным тоном спросил трудовик.

– Роман Степаныч, простите меня, пожалуйста, я только хотел ваши эскизы блёсен скопировать, но их там не оказалось. А тетрадку я на умывальнике оставил, чтоб меня не ругали, когда пропажу обнаружат.

– А по-хорошему попросить не мог? Я бы тебе сам помог с блёснами. То-то я себе голову ломаю: зачем Серёге тетрадь со стихами? А ты, оказывается, тетрадки перепутал. Ту, с эскизами, я ещё в прошлый четверг домой отнёс, кое-что хотел доработать, – сказал Степаныч.

Серёжка стоял растерянный и раскаивающийся, но Роман Степаныч возложил ему руки на плечи и сказал:

– «Вадэ ин пасэ» – ступай с миром и больше не греши.

Итак, следствие закончено, забудьте!

Степаныч отправился в свою мастерскую. Там он уселся на свой вертящийся стул и стал соображать, как бы незаметно вызволить тетрадку из учительской. Просто пойти и забрать нельзя, это ведь тоже будет кражей. Или грабежом, если кто-нибудь увидит. Но и оставить её там тоже нельзя: не дай Бог, доберутся до середины тетради, а там Иветта упомянута по имени.

Только он подумал об Иветте, как дверь его мастерской открылась и вошла Иветта Эдуардовна собственной персоной.

– Роман Степаныч! – сказала Иветта.

– Иветта Эдуардовна! – сказал Степаныч, повернувшись на стуле в её сторону.

– Очень обидно, Рома, что ты мне никогда этого не показывал, – сказала Иветта и достала из своей сумочки заветную оранжевую тетрадь.

– Что обидного? Ты ревнуешь, что ли? – спросил Степаныч.

– Вот ещё! Зачем мне ревновать, если все эти твои стихи – обо мне. Это и так ясно. Я слушала и узнавала наши с тобой расставания и встречи. А в одном месте так прямо и написано: «Иветта, ты как лучик света…». Ты лучше объясни, почему никогда мне эти стихи не показывал?

– Стеснялся я, чего тут непонятного. Боялся, что тебе стихи не понравятся, ты же по образованию филолог, профессионал, Ахмадулину наизусть знаешь. А я – графоман, любитель.

Иветта Эдуардовна подошла к Роману Степанычу, села к нему на колени, левой рукой обняла за шею, а правой пригладила его поредевшую шевелюру: – Стихи твои, Рома, очень хорошие, искренние. А главное, что они о нас, обо мне и о тебе. Какой же ты, Рома, оказывается, романтик!

Иветта чмокнула Степаныча в щеку и встала.

– Пойдём домой, гроза крокодилов, – она чуть склонила голову набок и лукаво улыбнулась, отчего у Степаныча опять перехватило дыхание. – А давай сегодня вместе Иришку из садика заберём, вот она обрадуется, что за ней папка пришёл!

(в рассказе использованы фрагменты из стихотворений автора, опубликованных под псевдонимом – Борис Тёплый)

ПЁТР АЛЕКСЕЕВИЧ И ДРУГИЕ ПРИЗРАКИ

Оранжевым клинком блеснул последний всполох багряного заката. Кровавое солнце упало за крыши высоток. Тяжёлым чёрным покрывалом опустилось на город беззвёздное московское небо. Мрак окутал школьный двор, и было в этом что-то инфернальное. Не горел ни один фонарь ни во дворе школы, ни на дорожке, ведущей к дому.

Роман Степаныч был не робкого десятка и темноты не боялся. Но здесь, на пустом школьном дворе, он вдруг ощутил себя, как на самом дне бездонной пропасти, в которую даже в полдень не заглядывает солнце.

Ледяная рука какого-то смутного и тревожного предчувствия сжала его так, что у него перехватило дыхание. Набатом забилось сердце. Можно быть сколь угодно отважным человеком, но в глубинах подсознания у каждого героя живут первобытные страхи.

Роман Степаныч достал спички и закурил. Разумеется, он прекрасно понимал, что курить вредно, но сейчас ему важен был сам процесс зажигания спички и раскуривания сигареты. Эти привычные действия должны были унять его неосознанную тревогу, главное: совершать их не спеша. Вместе с сигаретным дымом должны улетучиться и подсознательные страхи.

Сделав несколько затяжек, Степаныч успокоился и продолжил свой путь домой. Он сделал пару шагов, но остановился и чертыхнулся, потому что в этот момент вспомнил, что о чём-то забыл или что-то не сделал. Вот только что? Незакрытый гештальт не давал ему переключиться на обыденные мысли…

Роман Степаныч применил свой испытанный мнемонический метод. Перед его мысленным взором прокрутился, как в ускоренной киносъёмке, весь сегодняшний день с первой утренней чашки кофе до последней вечерней сигареты. Этот метод никогда его не подводил. Вот и на этот раз Степаныч вспомнил, что после окончания уроков он немного задержался в мастерской, чтобы заточить маникюрные ножнички: Олимпиада Петровна с 14-го этажа попросила. Ножнички Степаныч, разумеется, заточил, это для него раз плюнуть, но, как на грех, оставил их на верстаке.

«"Мэмориа минуитор…" – подумал Степаныч. – Память слабеет, если её не упражнять».

Не в правилах Романа Степаныча было нарушать свои обещания. Раз уж обещал соседке занести ножички сегодня же, придётся возвращаться за ними в школьную мастерскую, или «кабинет технологии», как значилось на табличке.

Несмотря на смутные предчувствия, обуревающие его, он чётко, по-военному, развернулся и уверенным шагом пошёл к школе.

«Что-то должно случиться! Что-то необычное!» – пронеслось в голове Романа Степаныча.

Он взошёл на крыльцо, дёрнул ручку двери, она оказалась запертой. Трудовик постучал.

Через полминуты дверь со скрипом отворилась.

– Степаныч, забыл что-нибудь? – спросил охранник Петрович и впустил трудовика.

В вестибюле школы было темно, горела лишь настольная лампа на столе охранника и зелёные огоньки над эвакуационными выходами.

Степаныч попросил у охранника ключ от учебной мастерской, расписался о получении в журнале выдачи ключей, лежавшем под раскрытым томиком Э. А. По, и двинулся по тёмному коридору. Ему ничего не стоило бы самому сделать дубликат ключа от своей собственной мастерской, но он считал это неприемлемым. Раз по инструкции положено брать ключи под роспись, то так всем и следует поступать. Никаких исключений! Порядок – половина жизни!

Когда Роман Степаныч подошёл к двери мастерской, ему показалось, что из-под двери пробивается свет. Что за дела? Он был абсолютно уверен, что выключил свет перед самым своим уходом. Ибо сказано: «Уходя, гасите свет!». Ленивый чоповец Петрович был вне всяких подозрений, он, наверняка, манкировал своей обязанностью делать регулярные обходы охраняемого объекта. Вон, даже форменные берцы успел сменить на мягкие домашние тапочки. А даже если бы Петрович не поленился и дошёл до мастерской, то включать свет в ней не стал бы. Его обязанностью было, наоборот, выключить случайно кем-то оставленный свет.

Неясное предчувствие чего-то неожиданного и необычного вновь завибрировало в сознании трудовика.

Степаныч вставил ключ в скважину, уверенно повернул его, распахнул дверь и решительным шагом вошёл в помещение…

То, что он увидел, заставило его отшатнуться: в помещении школьной мастерской стояло множество мужчин самых разных возрастов, одетых в странные старомодные одежды разных эпох и народов, как если бы здесь проходил бал-маскарад. Шитые золотом камзолы, строгие чёрные сюртуки, сермяжные поддёвки, треуголки с перьями, береты, цилиндры, парики, ботфорты, сапоги, лапти, ухоженные усы и нечесаные бороды… Впрочем, не о каждом из них можно было сказать, что он стоял на полу. Некоторые стояли, будто по колено провалившись под керамическую плитку, словно ушли под лёд на мелководье, другие же, наоборот, висели в воздухе в полуметре над полом.

Роман Степаныч поймал себя на том, что может видеть как бы сквозь своих непрошенных гостей. Но не из-за того, что он обладал особым рентгеновским зрением, а потому, что они были существами полупрозрачными, словно медузы. Даже через двоих, стоявших друг за другом, он мог увидеть третьего. Это всё равно, как через бокал с пино нуар можно читать газету.

Степаныч не очень хорошо понимал, что здесь происходит, но, чтобы успокоиться, на всякий случай взял с верстака самый крупный рашпиль. Разумеется, лом успокоил бы его гораздо лучше, но лома в мастерской не водилось.

У Степаныча мелькнула мысль, что это всё голограммы, но тут стоявший впереди высоченный мужчина с волосами до плеч и небольшими усиками сделал шаг ему навстречу и протянул Степанычу руку. Роман Степаныч автоматически пожал её и ощутил крепкое рукопожатие.

«Значит, это не голограмма!» – мелькнула в его голове вполне рациональная догадка.

– Други мои! Хозяин пришёл! Виват Роману Степановичу! Это очень кстати, что он вернулся, ибо надлежит ему посильную помощь оказать нам в наших испытаниях, – произнёс высоченный мужчина и спросил: – Согласен помогать, Роман Степаныч?

Трудовик, узнав в призраке Петра Первого, или Великого, изумился про себя, что первый император российский знает его по имени-отчеству.

– Ничего удивительного, – сказал император, – имя твоё на табличке на двери напечатано.

«Так они ещё и мысли мои читают, вот ведь неловко…» – подумал про себя Степаныч и отложил рашпиль.

– Согласен, – сказал он вслух, потому что не в правилах Степаныча было отказывать тем, кто нуждался в его помощи.

– Так он ведь живой ещё, – с сомнением в голосе произнёс стройный мужчина c пробором и усиками.

– Ничего страшного, Никола. Подумаешь, живой! «Мементо мори» – сегодня живой, а завтра уж нет… – философски заметил круглолицый призрак в парике. – Придёт его время, и он станет действительным членом нашей академии. А пока что пусть будет членом-корреспондентом.

– Позвольте мне, синьор Мастерков, представить Вам участников нашего турнира, – продолжил длинноволосый и густобородый мужчина в бархатном берете, в котором Степаныч без труда узнал Леонардо да Винчи.

– С Его Императорским Величеством Вы уже познакомились. Вот этот господин в парике – Ломоносов Михаил Васильевич. Тот молодой, который выразил сомнение в Вашей пригодности для нашего дела, – Никола Тесла. А вот эти двое – братья Черепановы…

– Вовсе мы не братья, – возразил старший, – я Ефим Алексеевич, а это сын мой, Мирон.

– Ну, вам виднее, кто кому сын. Вон того, с седыми усами, зовут Томас Альва Эдисон, – продолжал Леонардо, – а того, что в мундире с эполетами, – Можайский Александр Фёдорович.

Эдисон кивнул, а Можайский, не опускаясь на пол, прямо в воздухе по-военному щелкнул каблуками, будто стоял на плацу или на палубе фрегата.

– А этого все кличут Левшой. А как его на самом деле зовут, я и не знаю, – Леонардо указал на косоглазого мужичка в сермяжной поддёвке с косматой головой и нечёсаной бородой.

Тот посмотрел на Степаныча, кося одним глазом.

– К чёрту формальности! – вышел вперёд Пётр Алексеевич. – Видишь ли, Роман Степаныч, у нас тут свой клуб, что-то типа масонской ложи. Все мы люди умелые, причём умеем не только оды сочинять или фрески расписывать, но и прожекты строить, и изобретения всякие своими руками сооружать. Каждый високосный год, в аккурат 29 февраля, мы собираемся на каком-нибудь заводе или мануфактуре и состязаемся, кто лучше сработает.

– Испытания у нас каждый раз новые, – продолжал император, – но вот только беда: правитель ваш нынешний, Сергей Семёнович, заводы в первопрестольной почти все позакрывал, а на их месте домов и контор понастроил. Нормальных станков у вас теперь днём с огнём не найдёшь. Вот мы и решили к тебе в мастерскую явиться, уж не прогневайся.

– А как вы сюда попали – ключи же на вахте были? – с сомнением спросил трудовик.

– Для нас это пустяки, – сказал Томас Эдисон и демонстративно прошёл сквозь стену прямо на улицу, а через пару секунд вернулся, смахивая снежинки со своих седых волос.

– Ну да, ну да, это я как-то не смекнул. А какое у вас испытание сегодня? – спросил Степаныч.

– Это мы скоро узнаем. В полночь явится наш предводитель и выдаст задание, он же будет и нашим арбитром, – ответил Пётр I.

– А предводителем у нас – Архимед, он ведь самый старший. До него был ещё один, который колесо изобрёл, но он уже давно куда-то укатил и к нам больше не является и членских взносов не платит, так что мы имени его решили не упоминать, – пояснил Ломоносов.

– В прошлом високосном году задание было изготовить мясорубку, – прошептал зловещим шёпотом на ухо Степанычу контр-адмирал Можайский, – уж очень старик Архимед спирали всякие любит.

– Соревноваться будем командами по трое, – сказал Пётр Алексеевич. В первой тройке – я с Михаилом Васильевичем и Александром Фёдоровичем. Во второй тройке – мастера иностранные: Леонардо, Томас Альва и Никола. А в третьей – крестьяне-умельцы братья Черепановы и Левша.

– Не братья мы! И почему это вы, Пётр Алексеевич, опять в первой тройке? – поинтересовался Мирон Ефимович.

– А потому, что меня так и зовут – Первый, – не без гордости ответил император, – а Архимед будет наши шедевры оценивать. Так что, пока покажи нам, где твои станки включить.

Роман Степаныч подошел к распределительному щитку и поднял рубильник. Зажглось освещение над каждым станком. Загудели насосы, подающие смазочно-охлаждающую жидкость. Привычные звуки мастерской совершенно успокоили Романа Степаныча.

– Перед тем, как допустить вас до работы на станках, я должен провести с вами инструктаж первичный на рабочем месте, – не терпящим возражений тоном произнёс Степаныч и коротенько перечислил правила безопасной работы на станках, после чего сказал: – А теперь распишитесь в журнале, что получили инструктаж.

Призраки по очереди подходили или подлетали к его письменному столу и безропотно расписывались в соответствующей графе шариковой ручкой.

Электронные часы пропиликали полночь. Вдруг в мастерской повеяло могильным холодом и в середине её прямо из воздуха материализовался старик в хитоне со свитком в руках. Это был Архимед.

– Начинаем! – торжественно произнёс он и развернул свой свиток: – Сегодня заданием вам будет сделать поплавок для рыбной ловли.

Первая команда взялась за дело. Начал император. Он засучил рукава, выбрал заготовку, зажал её в шпинделе токарного станка и, как заправский токарь, стал её обтачивать. Ломоносов смешал какие-то жидкости и порошки, которые у него имелись при себе, и покрыл заготовку получившимся лаком. А контр-адмирал приделал к заготовке хвостовые стабилизаторы. Поплавок в форме ракеты «Восток» был готов.

За дело принялась вторая команда. Леонардо выбрал заготовку и передал её Николе. Тот ловко обточил её на токарном станке, потом перешёл на сверлильный. Эстафету у него принял Эдисон, который вмонтировал в заготовку мигающий светодиод. И в завершение да Винчи тонкой кисточкой изобразил на поплавке лицо загадочно улыбающейся женщины.

«Где-то я уже видел эту улыбку», – подумал Степаныч и тут же вспомнил: в Лувре, где же ещё?

За дело взялась рабоче-крестьянская команда. Черепановы соорудили из двух полых половинок поплавок, по форме напоминающий то ли паровозный котёл, то ли яйцо от киндер-сюрприза. Левша сощурил свой косой глаз и крошечным керном и молотком, зажатым в левой руке, вычеканил на поплавке причудливую надпись: «Ловись рыбка большая да маленькая».

– Неплохо, – сказал старик Архимед, оглядев все три поплавка, – внешне всё красиво, гармонично. А вот сейчас мы попросим нашего хозяина провести испытания. Давай-ка, Роман Степаныч, прикрепи к ним лески и грузила, испробуем в деле.

«Вот ведь мудрый старик! Знает, что я в мастерской свои снасти держу», – подумал про себя Степаныч, который был завзятым рыбаком и сам мастерил всякие там блёсны и мормышки.

Ловкими движениями Степаныч закрепил каждый из трёх поплавков на леске, приделал крючки и грузила и подошёл к большому аквариуму, стоявшему в углу мастерской, в основном, для фен-шуя и успокоения нервов.

– Давай! – скомандовал Арихимед, зависнув над аквариумом. А остальные призраки образовали вокруг аквариума полупрозрачное кольцо: всем было интересно.

Первым Степаныч опустил в воду императорский поплавок. Тот пошёл было ко дну, но вдруг одумался и поднялся на поверхность. Несколько скалярий всплыли со дна, чтобы обнюхать его бока, обмазанные специальным лаком.

Второй поплавок почти весь ушёл под воду, но над поверхностью воды мигал оранжевый светодиод. Пара пучеглазых вуалехвостов всплыла полюбоваться на загадочно улыбающуюся женщину.

А третий поплавок, как только его опустили в аквариум, стал подпрыгивать над водой примерно на сантиметр, словно внутри его был какой-то двигатель. Из-за этого крючок, подвешенный под этим поплавком, дергался, словно мормышка, чем привлёк к себе внимание бросившейся на него самой большой золотой рыбки. Рыбка клюнула и начала биться из стороны в сторону. Пришлось Степанычу ловить её сачком и осторожно снимать с крючка.

– Вот и победители! Раз уж рыба сама на пустой крючок бросается! – провозгласил Архимед.

Призраки зааплодировали, жали руки Черепановым, а Левшу стали качать, благо для призраков подлетать вверх – плёвое дело.

Роман Степаныч достал удочки из воды, снял поплавки и положил их на верстак, после чего обернулся к своим призрачным коллегам. И как раз вовремя: в тот самый момент призраки один за другим растворились в воздухе мастерской, словно никогда их здесь и не было.

Роман Степаныч покачал головой, словно стряхивая с себя наваждение.

– Привидится же такое! Да разве это вообще может быть? – спросил он сам себя и, словно желая найти какие-нибудь улики, раскрыл журнал инструктажей по охране труда. Он увидел на последней заполненной странице имена его ночных гостей: Романов П. А., Ломоносов М. В., Можайский А. Ф., Черепанов Е. А., Черепанов М. Е., Левша, да Винчи Л., Тесла Н., Эдисон Т. А. и рядом их причудливые автографы. И вдруг, прямо на глазах у Романа Степаныча, подписи, сделанные шариковой ручкой, побледнели, потеряли свой цвет и, наконец, совершенно исчезли. Степаныч провел пальцем по листу, но его чуткий к микронеровностям палец не ощутил углублений, оставленных шариковой ручкой.

– Конечно, ничего такого быть не может, – сказал Степаныч вслух и посмотрел на верстак.

На верстаке лежали три новеньких поплавка, влажно поблескивая в первых лучах восходящего солнца. Солнце всё выше и выше поднималось в первомартовское небо, обещая прекрасный безоблачный день.

– Надо же! Скажи кому, не поверят. «Инкредибиле дикту», – констатировал Степаныч.

Он стал убирать со станков стружку, оставленную его внезапно обретёнными и утраченными коллегами.

– Кто их только воспитывал? – ворчливо спросил трудовик. – Даже школьники и те за собой убирают, иначе какая же культура производства.

Скоро первый урок, и к приходу школьников нужно было привести мастерскую в порядок. Потому что порядок – половина жизни!

КОЛЕЧКО-КОЛЕЧКО

В тот майский день преподаватель технологии Роман Степаныч Мастерков после уроков вышел в оборудованную возле забора курилку, где, кроме него, было человек пять старшеклассников, которые смолили, ничуть не стесняясь учителя. По школьному двору носились первоклашки, а ребята чуть постарше сидели на длинной лавочке и играли в колечко-колечко.

Степаныч докурил и вернулся в свою мастерскую. Там под плакатом «Порядок – половина жизни» его уже поджидал учитель физкультуры Анатолий Петрович, вальяжно рассевшийся прямо на верстаке в своём шикарном красном спортивном костюме с тремя белыми полосками вместо лампасов.

– Толик, привет! Ты это зря на верстак сел, вдруг там масло разлито или стружки валяются, ты себе весь «адидас» испортишь.

– Привет, Степаныч! Какое масло? Какие стружки? Всем известно, что у тебя в мастерской чисто, как в операционной, – физрук указал на плакат, – у меня к тебе срочное дело. Нужна твоя помощь!

Степаныч протянул руку:

– Давай…

– Чего давай?

– Ну, что там у тебя сломалось?

– Ещё, слава Богу, не сломалось, но боюсь, скоро сломается, если мы с тобой до конца рабочего дня ничего не придумаем, – ответил физрук взволнованно.

– Объясни уже, о чём речь. Что там у тебя сломается? – поторопил Степаныч физрука.

– Жизнь! Вся наша с Елизаветой жизнь супружеская, – ответил Анатолий, – кольцо я потерял, обручальное.

– Неприятно, конечно. Говорят, плохая примета. Но ты же не суеверный!

– Тут и к бабке не ходи! Лиза, как заметит, что кольца нет, скандал устроит, мама не горюй. Эти женщины, они такие ревнивые! А Елизавета моя – рекордсмен по ревности, вечно ревнует меня почём зря.

– Так, давай по порядку. Где кольцо потерял? – спросил Мастерков.

– Знал бы где, сам бы уже нашёл, – довольно логично ответил физрук, – в том-то и дело, что не знаю, где и когда.

– Давай попробуем реконструировать события, – рассудительно предложил Степаныч, – может, оно у тебя с пальца слетело, когда руки мыл с мылом? Руки-то моешь? Тогда нужно стакан в умывальнике развинтить или в изгибе гофры посмотреть.

– Нет, соскочить само по себе не могло, оно у меня достаточно плотно сидело, приходилось усилие прикладывать, чтоб снять. Я его никогда и не снимал, когда руки мыл.

– Может его с тебя насильно сняли?

– Шутишь? У меня же чёрный пояс по карате. Нет, Степаныч, кольцо это я сам снял и в карман положил.

– С этого места попрошу поподробнее, – Степаныч достал из кармана халата небольшой блокнот и щёлкнул авторучкой. – Когда? Где? С какой целью?

– Во вторник, – Анатолий Петрович немного покраснел. – Тебе, Степаныч как другу скажу, но ты уж никому не говори…

– Не бойся, у меня, как в сейфе. «Интер нос диктум эст», – заверил Степаныч, – это только между нами.

– Такое, видишь ли, дело. Навещал я, как всегда по вторникам, Леночку. Ну, ты её должен помнить: блондинка с длинными волосами, она в салоне красоты около метро работает, на ресепшене.

– Я в эконом-парикмахерских стригусь. Но Леночку твою я, кажется, действительно видел, когда Мишку стричься водил. Он у меня под Егора Крида стрижётся. Леночка – это которой лет двадцать и у которой такие большие г…глаза? А губы, как у рыбки? Ходит в мини-юбке по самое не балуй?

– Она, она! Красавица! Её не перепутаешь. Но ты, Степаныч, не думай только, что дело в её молодости и красоте. Она вся такая замечательная, романтичная, заботливая. Про постель уж молчу… Мы с ней уже три месяца встречаемся у неё дома. Каждый вторник и среду. В другие дни она допоздна в универе учится на консультанта по вопросам семьи и брака.

– Достойная профессия, будет людям помогать семейную жизнь строить. Однако, давай ближе к делу. Скажи, а кольцо-то зачем было снимать? Или Леночка твоя не знает о Елизавете и думает, что ты холостой?

– Знает, конечно. Даже сочувствует мне… Такая чуткая девушка! Вот и я, чтобы её психику лишний раз не травмировать, всегда перед свиданием обручальное кольцо снимаю, – Анатолий Петрович старался говорить твёрдым и спокойным голосом, но чувствовалось, что он сильно переживает.

– Итак, во вторник вечером ты отправился к своей зазнобе и снял кольцо, чтобы не травмировать её чуткую душу? Постарайся вспомнить точно, где и когда ты снял кольцо? – Степаныч задал вопросы и приготовился записывать ответы в свой блокнот.

– На пороге Леночкиной квартиры кольцо снял, положил в правый карман брюк, потом позвонил. У нас с ней условный сигнал – два коротких, один длинный. Она почти сразу открыла, я вручил ей букетик сирени. Ну а потом, сам понимаешь…

– Я-то, конечно, понимаю и могу даже предположить, что было дальше. Но в данном случае, нужно, чтобы ты детально всё вспомнил. Дьявол – в деталях, а истина – в мелочах. Так что, «пэр экстэнтум», как говорится, давай поподробнее.

– Я зашёл. Мы страстно обнялись. Поцеловались. Пошли в спальню. Она помогла мне снять пиджак. Потом расстегнула брючный ремень…

– Горячо! – Степаныч сделал какую-то запись в блокноте. – Ты снял брюки и повесил их на – Ты бы стал вешать, когда такая женщина тебя обнимает? На пол бросил! – ответил Анатолий, взбудораженный нахлынувшими воспоминаниями.

– Лично я всегда вешаю. Порядок – половина жизни! Дальше что?

– Ну, дальше мы в постель повалились и…

– Можешь не продолжать! Следствию всё ясно! – остановил физрука Степаныч и задал очередной вопрос: – Итак, когда ваша интимная встреча подошла к концу, ты встал, надел брюки и пошёл домой. Так?

– Конечно! Неужели я домой без брюк пойду?

– Итак, факт установлен! Пришёл ты к себе и, перед тем войти в квартиру, полез в карман за кольцом, а кольца-то там и нету…

– Да нет, я тогда про кольцо и не вспомнил. Зашёл тихо, чтоб не шуметь, а то Елизавета уже легла.

– Правильно, не буди лихо, пока тихо!

– Разделся, повесил брюки на стул.

– Молодец! Порядок – половина жизни! А потом?

– Потом лёг спать.

– А когда ты заметил, что кольца нет?

– Только на следующий день, в среду, когда в школу пришёл и стал переодеваться в спортивную форму. Все карманы проверил: и правый, и левый, и задний.

– А когда карманы проверял, не заметил, может где-то дырка была?

– Проверил. Все карманы целые. Брюки-то новые, а ничего, кроме носового платка, я в карманах не ношу.

– А платок проверил? Может в складках платка?

– Проверил. Пусто.

– Ну, думаю, дело такое, что колечко твоё, скорее всего, нужно у Леночки твоей искать. Может под кровать закатилось или ещё куда.

– Поверь, Степаныч, вчера весь вечер мы с Леночкой вместо страстных объятий ползали в её комнате по ковру в коленно-локтевой позе, мебель двигали, всё вдоль и поперек проверили. И даже под коврик перед входной дверью заглядывали.

– А может это она как-то незаметно для тебя кольцо взяла и куда-нибудь припрятала?

– Что ты такое говоришь! Леночка не такая, чтобы по чужим карманам шарить. Да и зачем ей?

– Ну, может она специально захотела тебя подставить? Женщины такие коварные бывают! Придёшь ты домой без кольца, Елизавета разоблачит твою измену и выгонит тебя из дому. И куда тебе деваться? Конечно, к ней, к Леночке, на остальные пять дней в неделю.

– Ну ты, Степаныч, фантазёр! У неё совсем другие жизненные планы: окончить универ, выйти замуж за олигарха или депутата, не меньше. Я для неё – так, физкультурная пауза.

– Ну, а дома-то смотрел? Может дома вывалилось?

– Сегодня утром, пока Лиза завтрак готовила, я в спальне весь пол обшарил. Нету.

– Ну, обстоятельства пропажи мы выяснили. Теперь нужно придумать, как выправить ситуацию, а то теперь ты у нас «интер сакрум саксум квэ» – между молотом и наковальней.

– Вот именно, «сакрум»! – подтвердил Анатолий.

– Ну, у тебя же какие-то мысли есть? Не зря же ты ко мне за помощью пришёл, значит, какой-то план у тебя уже был, – Степаныч методично приближался к истине.

– План мой такой, – Анатолий Петрович полез в карман и достал оттуда бордовую бархатную коробочку, в которой было новенькое обручальное кольцо ещё с ценником и пломбой, – надо это кольцо сделать похожим на потерянное.

– Ну, это просто. Нужно его только немного состарить, уж слишком оно блестящее. Давай-ка мы его шкурочкой потрём, чтоб не выглядело, как новое. Сколько, говоришь, лет вы с Лизой женаты?

– Шесть лет уже, – ответил физрук.

– Ну, тогда я его посильнее нулёвочкой потру. А можно, наоборот, сказать Елизавете, что ты попросил меня кольцо отполировать пастой ГОИ, вот оно и стало снова как новое, – предложил Степаныч, – тогда и делать ничего не нужно, только ценник оторвать. Кстати, это вполне логичное объяснение на случай, если вчера Лиза заметила, что ты без кольца. Если, конечно, она на такие мелочи внимание обращает.

– Ещё как обращает. Не дай Бог, волосок светлый на пиджаке найдёт, или запах чужой учует. Мнительная, ужас! Но дело, Степаныч, в другом. На внутренней стороне кольца у меня гравировка была, вот её-то и нужно на новом кольце сделать. Иначе, полируй-не полируй, всё равно получишь… – Анатолий тяжко вздохнул и умолк в печали.

– И что за гравировка? – поинтересовался Степаныч.

– «Толя + Лиза = любовь навсегда», – сказал Анатолий, шмыгнув носом от нахлынувших вдруг воспоминаний.

– А гарнитура и шрифт у этой гравировки какие были? – спросил Степаныч.

– Чего это?

– Буквы с засечками или без, печатные или курсив?

– Курсив, точно курсив! – довольный своей памятью Анатолий даже склонил голову на бок.

Степаныч надел на себя часовую лупу и взялся за дело, благо инструмент для гравировки у него имелся. Работа заняла около получаса. Всё это время притихший Анатолий сидел на краешке стула и, замирая от напряжения, смотрел, как его спаситель творит свой очередной шедевр.

– Готово! – сказал Степаныч, протягивая Анатолию колечко. – Ну что, похоже?

– Очень! Ты просто волшебник, Степаныч! И как ты только смог это сделать, не видя оригинала! – восторженно произнёс Анатолий, надевая кольцо на безымянный палец: – С меня пузырь. Ты какой коньяк любишь? Какого года урожая?

– Любой, но лучше французский, VSOP, а год урожая у коньяков роли не играет, только срок выдержки, – сказал Степаныч, сметая в совок золотые опилки, – не хочешь опилки забрать? Золото всё-таки…

– И чего я с этой золотой пылью делать буду?

– Лизе своей в лак для ногтей подмешаешь, красота будет.

– Нет уж, спасибо! Она, чего доброго, спросит, откуда золото. Можешь Иветте своей подмешать. Ладно, Степаныч, мне пора, Лиза ждёт. И с меня пузырь ХО! – сказал Анатолий, с чувством пожал Степанычу руку и побежал домой.

* * *

Когда Анатолий Петрович пришёл домой, его жена Елизавета уже была там. Он по касательной чмокнул её в щёчку, чтобы оценить в каком расположении духа она находится и успеть отскочить, если что.

– Мой руки, ужин готов, – сказала жена.

Он сел за стол. Елизавета поставила перед ним блюдо с антрекотом и внимательно смотрела, как он режет мясо и ест. На лице её блуждала загадочная улыбка, совсем как у Моны Лизы, только не столь благодушная.

Анатолий чуть не поперхнулся, увидев, что её взгляд устремлён на кисть его правой руки, прямо на обручальное кольцо.