Текст книги "Ситуации на продажу"

Автор книги: Борис Судаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

В августе 2012 года Виктор Степцов поехал вместе со своей подругой Танькой Емельяновой на Бали. Они уже год жили вместе, собирались расписаться – все чин по чину, как полагается. Свадьбу планировали сыграть следующей осенью, если Танька, конечно, раньше времени не залетит. Короче, все на мази. Работа есть, стабильная – в РЖД. Крыша тоже над головой имеется. Родоки не нищие. Витек смотрел на жизнь с оптимизмом.

И вот полетели они на Бали. В самолете познакомились с другими туристами – ребята тоже из Питера. Компания вырисовывалась.

Все шло нормально. Пока не попробовал Витек местных пирожков, которые он купил у очень необычной старушки в зеленом комбинезоне. На Бали вообще-то старушки комбинезонов не носят.

Не пирожки, а чудо! Не по вкусу, конечно, а по силе воздействия. Сила эта ударила Витьку в голову. Очень странным образом ударила – Виктор решил сбежать.

Во-первых, ему сразу разонравилась Танька. И так сильно, что аж до отвращения. И вроде девка она симпатичная, и задница у нее хорошая, и грудь, и даже характер покладистый. Но не может он на нее смотреть, и все.

Во-вторых, ему стало страшно возвращаться домой – на родной проспект Просвещения. Как вспомнит лица друзей, старых и новых, лица родителей своих дорогих, лицо дяди Миши, который ему машину хотел подарить, лицо своего начальника Анатолия Петровича – страшно становится. Они все как в дымке проступили, а голос внутренний кричит: «Беги! Спасайся!»

Местные жители на Бали тоже пострашнели резко, еще большими чужаками оказались – улыбаются, а внутри у них пустота копошится.

Вот такие пирожки!

Сбежал Витек просто. Сидел в номере у себя, Танька пошла вниз: ребята позвали ее и Витька пивка попить на пляж. Он им, мол, сейчас иду! А сам вещи по-быстрому собрал, и деру!

Автобус до Юной Каты почти пустой был, только какие-то немцы сидели к нему спиной. 40 минут добирался. В порту судно стояло, синие такое, облезлое. Владелец, он же капитан, смотрел на Витька мутным глазом, не отрываясь, около минуты, потом молча взял триста баксов и кивнул в сторону палубы.

Витек провел на этой посудине две недели: и в Тимор зашли, и в Малуку, и в Папуа Новой Гвинее полдня провели. А потом еще долгий переход до Тувалу. Что этот корабль перевозил, Витек так и не понял, может и противозаконное что-то.

На Тувалу капитан просто кивнул в сторону берега, и Витек понял, что лучше сойти.

Тувалу только на картинках хорош, а в реальности к нему привыкнуть надо. Витек привык быстро. Пирожки его уже отпустили, но внутри себя он все равно чувствовал большие перемены – возвращаться даже и не думал. Дом, милый дом – это тот, что впереди, а не позади. Витек ни о чем не жалел.

По-английски он плохо изъяснялся. Все больше жестами. Люди его понимали с трудом. Зато Витек благодаря пирожкам научился чужим людям улыбаться – это немного помогало.

На Тувалу, в деревне Ваиаку, которая у них столицей числится, Витек познакомился с Арбалором – мужик большой, черный, татуированный, с частично покрашенными в оранжевый цвет волосами. Очень колоритный мужик. Так вот он Витьке предложил поплыть с ним на остров Джарвиса, с заходом на Токелау и Молден. Точнее, предлагал сначала Витек, но у него денег было мало и предлагал он совсем другому мужику, который плыл куда-то на север, а Арболор разговор подслушал, жестикулирующий паренек ему понравился. Ну он и подкинул путешественнику идейку с другим маршрутом и своей компанией. Витек заплатил всего 120 баксов. Кое-какую работу ему приходилось на судне выполнять, но не тяжелую. На корабле было еще семь человек – непонятной национальности и между собой явно не друзья.

Стоит ли описывать все эти путешествия, когда ты сидишь у себя в квартире, на диване, а по ящику хоккей? Да, бессмысленное занятие.

Путешествие Витька к атоллу Молден – это другая жизнь: небо не то, море вокруг, люди рядом странные. Но самому Витьку эта новая жизнь не казалась новой. Ему казалось, что он в какой-то странной очереди сидит, в поликлинике, а вокруг люди со своими хворями, и его доктор тоже примет, надо просто дождаться.

И он дождался. Встреча оказалась совершенно неожиданной. На атолле Молден Арболор должен был забрать четырех пассажиров – французских биологов, проводивших на острове исследования. Кроме них там не было никого. Витек решил остаться.

Французы показали ему, где есть бочки с дождевой водой, подарили одеяла и запас мыла, Арбалор сунул пачку крупы и сумку со старым инструментом. На Витька смотрели как на безумного, но никто не отговаривал.

Молден. Людей здесь нет, только птицы – атолл считается птичьим заповедником. Витек не знал, что атолл в 1825 году открыл двоюродный брат поэта Байрона. Не знал он и о том, что в 1956 году англичане испытывали здесь водородную бомбу, что последние островитяне покинули Молден в 1980 году. С тех пор сюда приезжали изредка лишь ученые.

Витек остался один. Крик птиц его не раздражал. От солнца он укрытие нашел – конструкция, которую с натяжкой можно назвать зданием, удобствами не обладала, но Витьку внутри понравилось.

С водой сложнее – ее осталось мало, и Витек решил до первого дождя экономить. Искал какие-нибудь плоды, забирался на редкие пальмы, кричал, бегал и купался. Потом понял, что с купанием надо быть поосторожней, да и с едой тоже.

Перспективы Витька не пугали. Его пугали скорее воспоминания, которые становились все более размытыми и далекими. Танька иногда снилась, но больше частями, точнее одной своей частью.

На третий день Витек обнаружил остатки древних полинезийских храмов: ходил, смотрел на разрушенные стены и не чувствовал ничего таинственного. А когда его напугала маленькая ящерка, внезапно выскочившая из-под камня, древние постройки и вовсе потеряли очарование.

На четвертый день пошел дождь.

Лики Е

Водитель автобуса Егорушка славился многоликостью. На проспекте Ударников он мог быть Егорушкой-рубаха-чё-парнем, а в районе Малой Охты становился упертым постструктуралистом, для которого любая реальность, включая остановки, сводилась к дискурсу, ну а так как дискурс для Егорушки был интерпретацией его самого, пассажирам приходилось выскакивать из автобуса на ходу. И все равно его любили. Егорушка пользовался колоссальной популярностью. На Ириновском проспекте он развлекал пассажиров громкими неаполитанскими песнями, от чего у всех в автобусе сразу начинали виться волосы. Новочеркасская превращала Егорушку в добродушного альпиниста-неудачника, а площадь Александра Невского – в миниатюрного японца. Эти трансформации происходили за счет мелких ухищрений, которые Егорушка впитал с молоком и другими напитками еще в подростковом возрасте. Егорушка мимикрировал, преображался, изворачивался и сворачивался, он блистал и очаровывал.

Егорушка находил новые образы также и к праздничным датам. Причем он обращал внимание пассажиров на праздники не слишком известные. Например, когда 3 мая наступал День кондитера, он жонглировал эклерами на остановках. На следующий день, 4 мая, Егорушка пугал окружающих криками «Пожар!» по случаю Международного дня пожарных. 5 мая, в Международный день акушерства Егорушка очень убедительно изображал появление жизни – зрители радостно хлопали и пропускали нужную остановку.

Громкие, большие праздники Егорушка, наоборот, игнорировал. Он старался отвлечь пассажиров от привычного, очевидного, постоянно напоминал о том, что мир велик и прекрасен, и что его можно без проблем уместить между Полюстровским парком и Лиговским проспектом.

Серые уродливые многоэтажки на маршруте Егорушки превращались в гигантские красные термитники, из которых вылезают оперные жирафы и легкомысленные филологи. Облезлая остановка выпрыгивала из своей сущности и в один момент оказывалась эстрадой, где каждый мог вырастить волосы на груди, как у Энгельберта Хампердинка. Пакеты из «Перекрестка» взлетали в небо огромными белыми чайками, распевающими неприличные куплеты. Кошки и собаки провожали автобус Егорушки троекратным «Hello!», а торговцы шаурмы выходили на проезжую часть и танцевали сиртаки, чувствуя родство с Пелопоннесом.

Кстати, по поводу шаурмы… Егорушка пропагандировал шаурму и заворачивал в нее все, что попадало под руку – лук, говядину, помидоры, сыр, овсянку, салфетки, проездные билеты, дорожные знаки, шатающихся эскимосов, демонстративное потребление и даже трансцендентализм.

Надо признать, Егорушка не всегда соблюдал расписание, поэтому находились люди, не желающие поступаться своей драгоценной суетой ради «глупых выкрутасов». А некоторые даже требовали вернуть деньги за билеты, потому что им, видите ли, не нужны поющие эклеры. Естественно, такие пассажиры хотели жаловаться. И этот порыв Егорушка встречал с восторгом! Он обожал жаловаться и призывал всех пассажиров жаловаться на него вместе с ним. Егорушка возмущался своим поведением яростно, артистично и виртуозно.

Жалобу Егорушки на самого себя как-то заметил один голливудский продюсер, он предложил Егорушке снять по мотивам жалоб фильм за 100 миллионов долларов, но пропустил свою остановку да так и катается до сих пор. Работает теперь кондуктором и каждый день ест шаурму.

Все по инструкции

Во французском городе Монпелье есть улица Вольфер, где в доме №13 живет человек; этот человек послал нам письмо. Странное письмо. В нем содержалась инструкция, необязательная к исполнению. Но мы все исполнили. Почему? Ну как почему! Представьте, что в почтовом ящике вы находите письмо из очень далекого города, где полно красивых старинных домов и много солнца. И в этом письме инструкция, а завтра на работу, а до получки три дня, а лента пугает хуже фильма ужасов. Короче, мы решили действовать по инструкции, потому что в ней было больше смысла, чем во всем этом родном и до тошноты близком.

Первым делом оставили пирожное на камине в музее переоцененного писателя – это несложно. Затем спели арию Далилы в продовольственном магазине и через три часа познакомились с кондуктором в автобусе, от которого еле отделались, кстати.

Мы должны были выбирать следующий шаг, исходя из реакции окружающих. И эта реакция привела нас в морской порт, где за довольно приличную сумму пришлось купить билеты на паром. Расплачивались кредиткой. Да, расходы непредвиденные, но что делать – у нас же инструкция!

Путь в Монпелье был смехотворно извилист. Столько неожиданных событий и волнительных знакомств за три дня! И самое главное знакомство – Норберт Вайс. Жиголо-феминист и противник однополых презрений, он отвел нас на фабрику игрушек в Бремене, где вращал глазами агент Кройцер, связанный с поставщиками подпольной пластмассы из Камеруна. Опасные люди!

Наши приключения становились все более приключенческими. Страшились ли мы поворотов судьбы? Ничуть! Мы приехали оттуда, где судьба поворотов не имеет в принципе и выглядит очень страшно.

Через Осло и Бухарест добрались, наконец, до Монпелье. Старинный город забросил в лабиринт узких улочек, где при желании можно встретить дюжину персонажей Дэна Брауна.

Сначала прошли по Сент-Ан, потом по Раншен, по улице Филиппи, свернули на улицу Терраль и… наконец вышли на Вольфер.

Дом №13 совсем узкий, три этажа и гараж внизу. На балконе второго этажа женщина в фиолетовом платье махала нам рукой и улыбалась. Мы были уверены, что это она написала письмо с инструкцией. Мы пошли к ней. Узкая скрипящая лестница. Первый пролет, второй, третий. Дубовая дверь слегка приоткрыта.

Один шаг – и пол накренился. По гладкой наклонной плоскости мы полетели вниз. В мгновение ока промелькнули старинные гобелены и шкаф с потайными ящиками, холодильник фирмы Bosch, комната немецкого мальчика, хлопающий ртом, беззвучный Кобзон, склад плюшевых гитар, полный состав The Rolling Stones и астраханцы.

Мы плюхнулись на гору беспорядочных подушек, среди которых явно затерялась рукопись Людовика XIII. Ну затерялась и ладно, в тот волнительный момент нам было плевать на французского короля. После такого падения мы даже про инструкцию забыли.

Отдышались и стали искать выход. Он прятался за маленькой плотной дверью с металлическими креплениями – чистой воды Средневековье.

Нам потребовалась вся сила (точнее ее остатки) чтобы дверь выбить. Очень крепкая! И разочаровывающая, потому что за ней – темный коридор и пылища. Больше всего хотелось найти ту женщину. Зачем она заманила нас в Монпелье, в этот дом на улицу Вольфер?

Коридор закончился еще одной дверью. Ее мы открывали часа три.

Дальше последовал плацкартный вагон, затем картофельное поле, художественный музей в Хельсинки, женская консультация, фильм Вуди Аллена, попытка проснуться, тщетный ужин на троих, опять плацкартный вагон, Крестный отец, плацкартный вагон (уже третий), амстердамские стрелки и Зинаида Григорьевна во главе банды пелевенских цыган.

Мужчина в оранжевой жилетке вышел из-за угла и попросил составить гороскоп. Пообещал, что даст проходки в планетарий и пирог с мясом. Пирог был отличный! Он напомнил нам о Родине – разноцветных домиках на берегу моря в старом фильме, где мы родились по нашему глубокому убеждению.

Из груды старого тряпья вынырнул Норберт Вайс в обнимку с женщиной в фиолетовом платье. Они весело отряхнулись и протянули нам портативную камеру. Потолок раздвинулся, южное солнце бабахнуло по головам. Норберт достал из кармана мобильный переводчик и автоматическим голосом сказал, что теперь у нас есть шанс снять заново свою Родину – фильм с маленькими домиками на берегу. Домики привезут позднее, а пока можно написать сценарий.

Ну что тут скажешь… Мы снимаем этот фильм третий месяц. Вчера приснилась заснеженная Лапландия. Хорошо там наверное!

В плену жарких объятий

В XVII веке Сардиния ощутила мощный прилив соседского влияния. Тогдашний правитель Сардинии Марио Спонтанный решил предпринять меры противостояния иностранной напасти. Он приказал всем мужчинам облачится в узкие синие брюки (Марио верил, что иностранцы не слышали о таких) и женился на местной пиратке Эльвире. Она была рыжая и очень веселая. Эти качества, по мнению сардинского правителя, противоречили заморским настроениям. Вообще-то всем остальным сардинцам было глубоко плевать на старания Марио, но он был таким искренним в своей борьбе, что граждане поддерживали его молчаливым одобрением, тем более, что синие штаны им понравились.

Чтобы отметить мини-победу над космополитизмом и показать, что он отнюдь не затворник, а человек широких взглядов, Марио снарядил экспедицию в Кению. 16 доблестных островитян (сильно пьющих было всего семь) отправились в далекую Африку. Решили плыть в обход, и… заблудились. Сардинцы – опытные мореходы, но где конкретно эта Кения находится, никто из них не знал.

На третий месяц пути главная цель экспедиции перестала казаться важной и обязательной. Сказочная Кения начинала бесить. Путешественники решили пристать к берегу. Незнакомый, но манящий, он показался им дружелюбным. Вроде Ангола, а может и Камерун…

Навстречу никто не вышел.

Отправились искать воду.

Стоило слегка углубиться в лес, как сардинцы сразу потерялись. Джунгли оказались такими густыми и душными, что рассмотреть солнце через листву было просто невозможно. Что делать?

Спустя три часа боцман Рикки предложил сделать привал. Короткая передышка не помогла – проклятые мошки лезли в глаза, а где-то наверху орали истеричные птицы. А может и не птицы, а леопарды какие-нибудь. Опасность окружала со всех сторон. Сардинцы впали в отчаяние и заплакали – не самый мужественный поступок. Но кто знал, к чему он приведет…

Всхлипы отважных мореходов услышала Мвунгана – гигантская черная женщина из племени Мбуду. Она обладала выдающимися телесами и ростом была с трехэтажный дом. Раздвигая зеленые заросли могучими руками, Мвунгана пошла на звук и вскоре обнаружила плачущих сардинцев.

Она не стала тратить время на вступительные и приветственные слова. Мвунгана обняла растерянных путешественников и крепко прижала их к своему потному телу. Сардинцам стало еще жарче, но плакать они перестали.

Испуганно вращая глазами, посланцы далекого Средиземноморья пытались осмыслить происходящее и подать сигнал наверх, туда, где причмокивала добрыми губами мощная башка африканской мега-женщины. Зря они это делали.

Не разгадав робкую просьбу прекратить объятия, Мвунгана начала мужчин целовать. Энергично и с душой. Каждый чмок был оглушительным и максимально влажным. Противостоять липкой нежности сардинцы не могли. Отдавшись на волю судьбе, они просто ждали, когда все закончится. Жизнь отдалилась и спряталась. Где ты прекрасная Сардиния? Где ты, полоумный Марио? Все померкло. Есть лишь огромные губы и крепкие черные руки!

Как Илья Васильевич был протезом папы римского

Еще в молодости Илья Васильевич понял, что чрезмерная тяга к устоявшимся образам способна разрушить образ самого Илья Васильевича. Он настойчиво искал отдохновения. Бывшие друзья посоветовали ему развлечься путешествием.

Илья Васильевич продал квартиру, уволился с работы, расстался с воображаемой девушкой и поехал в Рим.

Там он был очарован нарядом швейцарских гвардейцев, которые охраняют папу римского. Его так влюбило в эти одеяния, что безрассудство само подкралось к нему и втолкнуло в те ворота с юго-западной стороны Ватикана.

События развивались стремительно и горемыку уже хотели бросить в местную темницу за атеистический брутализм (наивный Илья Васильевич признался ватиканским властям, что в Бога не верит), но тут в дело неожиданным образом вмешался сам глава католической церкви. У него в тот день разболелась рука – что-то с ней было не так, – и папа склонялся к причудам. Он приблизил к себе молодого иностранца и через переводчика рассказал о проблемах с рукой.

Илья Васильевич со свойственной ему простотой заявил, что руку придется отрезать, она дескать слишком стара, и нужно искать протез.

Папе шутка понравилась (понтифик не понял, что это не шутка), но, будучи человеком необъяснимым и решительным, он приказал отрезать себе руку, а вместо нее пришить Илью Васильевича.

Вот таким чудесным образом Илья Васильевич стал протезом папы римского.

Чувствовал себя молодой человек неплохо первое время, только шея побаливала почему-то и с личной жизнью начались проблемы. А в остальном все было нормально и очень, очень необычно!!

Само собой роскошь и папино присутствие в скором времени надоели. Илья Васильевич задумал побег! Но как осуществить столь дерзкий план? Решение проблемы нашлось внезапно и в самом неожиданном месте.

Илью Васильевича всегда интересовала одна тайная комната в апартаментах понтифика (тайных комнат во дворце было много, но эта была особенная). Папа хранил ключ от двери в эту комнату у себя на бедре.

Пришлось почти месяц поджидать момент, чтобы ослабить узел на повязке. Потом еще месяц ушел на то, чтобы раздобыть снотворное и опоить им святейшество.

Как только глава всех католиков уснул, Илья Васильевич подтащил его к потайной комнате, отвязал ключ с рыхлого старческого бедра и открыл дверь. В очень темном пространстве не оказалось ничего кроме небольшого чемоданчика. «Может там ядерная кнопка?» – подумал Илья Васильевич. Папа римский хоть и не сидит в Кремле или в Белом доме, но ведь тоже лицо влиятельное. Кнопки в чемоданчике не оказалось – там находился странный компьютер. Странный, потому что на клавишах были нарисованы звери, овощи и какие-то непонятные знаки. Дрожащей рукой Илья Васильевич нажал на клавишу с изображением льва и....

Земля из-под ног начала уходить! Дворец закачался и со всех сторон раздался львиный рык. Оглушительный и страшный!

В считанные секунды привычные интерьеры превратились в руины, Рим куда-то канул и повсюду обнаружились остатки древних построек.

Но самое страшное, что все это непривычное и пугающее пространство заполнили львы! Величественные твари расхаживали между остатками цивилизации и облизывались.

Папа почти сразу проснулся и в страшном гневе начал на львов орать. Ничего умнее он придумать не смог. Хамское поведение львам не понравилось, и они с равнодушным видом откусили понтифика от Ильи Васильевича. Того бил истеричный мандраж и почему-то дико хотелось есть. И сильно болела шея. Что-то не так сделали с ней ватиканские эскулапы. Где они теперь?

Вива Маньята!

Было в Англии как-то тревожно в то время – сытые ратовали за империю и традиции, надутые кичились происхождением и образованием, молодые превращались в тетушек и дядюшек еще до свадьбы. А время бежало вперед, безоглядно, к новой свободе. Во Франции появились какие-то импрессионисты, в Америке женщины выходили на демонстрации, а некто Рэдклифф собирался повторить подвиг Левингстона.

Да, в воздухе определенно что-то витало, но у Мэри Кингсли не было сил и времени на улавливание эпохи – ее родители, ее милые, прекрасные родители медленно умирали. Веселые, остроумные писатели, они не стали отдавать Мэри в школу для девочек, под контроль строгих учителей. Вместо этого предоставили в распоряжение дочери богатую библиотеку. Так Мэри получила образование и внутреннюю свободу.

В 1892 году родителей не стало.

Мэри получила в наследство 4300 фунтов. И отправилась в экспедицию. В Африку. Одна.

Она очень хотела доказать, что туда могут ездить не одни лишь жены миссионеров и правительственных чиновников. Мэри не из их числа.

17 августа 1893 года она высадилась сначала в Сьерра-Леоне, а потом отправилась в Анголу. И никаких проводников. Местные жители, у которых она училась выживать, часто называли ее Маньята, то есть безумная, одержимая. Но относились они к ней хорошо, не обижали. Через полгода Мэри вернулась в Англию, и уже в декабре 1894 года отправилась обратно в Африку.

Мэри прибыла в Габон и по реке Огове отправилась вглубь страны. Достигла Камеруна и продолжила там путешествие. Ей удалось многое открыть, многое записать. Ее именем потом назвали несколько растений и три вида рыб.

По пути ей часто приходилось сталкиваться с враждебно настроенными племенами, но подарки и уверенность в себе сохраняли жизнь и свободу. Мэри было 32 года, она была не замужем.

Во время стоянки в деревне Мокаре, местный вождь решил к ней посвататься – намазал голову свиным жиром, раскрасил пузо оранжевой пылью, глаза обвел белой краской и в сопровождении свиты направился к лодке, где Мэри готовилась делала записи. Приветственный танец, дал четко понять – пора сматываться. Мэри к тому времени уже знала, как можно напугать местных жителей, при этом не обидев и не настроив их против себя. Мисс Кингсли задрала юбку и явила взору перемазанного жиром владыки беленькие хлопковые панталоны. Неприятный маневр, но что делать – он в очередной раз возымел успех. И вождь, и его свита попятилась с растерянными улыбками на лицах. У нее нет женского лона! Маньята!

Мэри Кингсли вернулась в Англию через год. Она выступала с лекциями, критиковала Англиканскую церковь и ее миссионеров, которые навязывали африканцам веру, ругала колониальную политику, оправдывала африканскую полигамию, боролась с расизмом и объясняла, что черные не глупее белых.

В результате газета Таймс отказалась публиковать рецензии на две книги Кингсли. Редактор прочитал их, посмотрел на портрет мисс Кингсли и недовольно фыркнул: «Пф! Маньята!»

Жеманчики тети Эммы

И вот значит мы сели за стол, и тетя Эмма начала рассказывать одну из своих историй о том времени, когда она участвовала в строительстве железной дороги. Дорога связывала поселок Шима с городом Терпяк. Где конкретно находились эти населенные пункты, никто из нас не знал, и очень, очень не хотел знать – хватало подробностей шпало-рельсового характера с зарисовками из махровых 60-х.

Уже мы приготовились к двадцатиминутному отрезку скуки, как из дряблых уст тетушки вырвался возглас:

– Да ну ее, эту железную дорогу! Я в то время вообще ни о чем кроме жеманчиков не думала!

– Каких таких жеманчиков, тетя? – осторожно спросила Лика.

– Каких? Хе! Жеманчики, девочка моя, того стоили, чтобы о них думать! Народ такой жил там, понимаешь?

– Народ? Где там?

– Ну рядом с Шимой, с поселком, где мы эту треклятую железку прокладывать начали, хорек ее задери. Ох!

Тишина.

Через минуту тетя Эмма продолжила.

– Они появились на третий день. Маленькие, нарядные, в фиолетовых костюмчиках, вышли из леса небольшими группами по пять-шесть шыбсдиков. Совсем крошки – метр высотой, а то и меньше. У нас тогда как раз обеденный перерыв был. Вышли они значит, поклонились нам и тихонечко стали пританцовывать. Мы так обалдели, что и среагировать не смогли. Первый очнулся комсорг наш Никита. Хотел было на них наехать, идиот несчастный, начал орать что-то, милицией грозить. Какая там милиция, в тайге!

А они на него как-то странно так посмотрели, улыбнулись ему, карманы зачем-то вывернули, и он сразу сник, отошел в сторону и разделся. Да, да, все с себя снял. Стоит дурак дураком, среди лапухов и в небо смотрит, бледный весь и живот торчит.

Мы вообще онемели. Сидим, моргать боимся.

И тогда вперед выдвинулся старший жеманчик. Сделал че-то вроде реверанса и так тихо-тихо зашуршал.

Вот тут мы все и одурели окончательно!

Вокруг свет засиял, музыка заиграла африканская, цветы из земли повылазили и бабочки мохнатые запорхали. Сначала страшно было, а потом… Короче, хорошо нам стало. Так хорошо! Разделись мы все, обнялись, и улыбнулись разом, по-доброму так, и с подкавырочкой небольшой – мол, брат, а че? Ни че! Давай жить!

Жеманчики танцуют и к нам все ближе подбираются. А мы их как вроде и не боимся. Они улыбаются и ужимочками нас подбадривают (мы их потом жеманчиками за это и прозвали).

Мы уж и целоваться начали. Но разврата не было никакого! Не, не! Все по дружбе, по широте и пониманию происходило. Очень душевно.

Я уж не помню как, но один из жеманчиков у меня на руках оказался. Ох, до чего милый он был! Выглядел как артист молодой. Свеженький такой, ласковый. А руки у него очень гибкие были и цвета приятного. Я его долго обнимала. И до чего же хорошо мне было, деточки! Словами не передать! Рай на земле! Рай, ядрон-батон, стопроцентный!

Так до ночи с жеманчиками и просидели мы. На следующее утро проснулись, а что делать и знать не знаем. Вроде как дорогу строить надо.

А вокруг то лес. Густй, дремучий. Манит.

Ну поработали мы часок другой и решили пойти в лес – посмотреть, что и как. Друг другу про жеманчиков говорить боимся, но все о них думаем.

Три часа гуляли. Смотрим, а у нас у каждого на голове венок из цветов невиданных. Откуда? А хрен его знает, товарищ майор! Не иначе опять жеманчики сработали.

И странно, ведь не боялись мы их. Какой страх! Так хорошо нам с ними было! Все хотели поскорее с жеманчиками опять встретиться. Встретиться и обняться.

Вышли мы к озеру – смотрим, а жеманчики к нам на лодке плывут. Улыбаются, руками машут. Машут и шуршат чего-то там.

И так мы им обрадовались! Бросились к ним навстречу, а воды в том озере по пояс всего лишь. Вымокли все. Весело было.

И вот так каждый день. Жеманчики всякий раз по-новому появлялись. Веселили нас, радовали. И кино нам показывали на опушке. Разное, французское в основном.

Так почти месяц было. Пока олень тот гигантский не появился. Розовый, рогастый, глаза карие, а в ухе серьга с изумрудом каким-то. Немолодой олень, седой уже местами. Ростом он с избу высокую был. Как только появился, жеманчики перестали к нам ходить – залезли на оленя, ручонками гибкими помахали и уехали.

Мы потом полгода в себя вернуться не могли. Дорогу ту сил строить не было уже, и нас вертолетом в Иркутск отвезли. Поступила я там в институт, а дальше жизнь пошла суетливая. Без жеманчиков.

Ну, чего ты хочешь?

– Тетя Эмма, а жеманчики, они…

– Ой, не могу я о них долго говорить, Родя! Слезы на глаза наворачиваются. Такой красоты у меня в жизни не было больше никогда! И не будет! Налей-ка мне сюда…

Превращение Игоря Васильевича Ведерникова

Игорь Васильевич Ведерников сильно уставал на работе. А еще эта ипотека, двое детей, добрая до ужаса жена и теща в стиле "говорила я тебе". На работе Игоря Васильевича окружали нормальные люди, они были настолько нормальными, что окружали все больше и плотнее.

Игорь Васильевич не давал силу чувствам: он заблокировал их на каких-то далеких подступах и руководствовался заданными алгоритмами поведения. Ведерников понимал, что подобная практика до добра не доведет, но семья, работа, дом, метро, носки, стул…

Немного успокаивал любимый амулет, купленный во время отпуска в Турции три года назад – фарфоровая черепашка. Ее Игорь Васильевич всегда носил с собой: сунет руку в карман, а там черепашка, милая такая.

Когда пришел заказ от ООО "ПРИМСнобпоставка", Игорь Васильевич разбирался с накладными по "ЛЕНЖЕНГРУД". Обычная ситуация, не предвещавшая ничего экстренного и тем более рискованного. Вот только в документах Игорь Васильевич обнаружил удивительную неточность: на 1000 раздвижных уберлифов полагалось 250 кляков, а в бумаге от "ЛЕНЖЕНГРУД" значились лафабры в количестве 34 тысяч экземпляров. Ошибку Ведерников не мог исправить без ведома начальства, однако идти к Зое Матвеевне Наградовой ему страшно не хотелось. Игорь Васильевич взял на себя смелость и отправил письмо завотделом поставки уберлифов Реверансову в Воронеж, с просьбой прислать пояснительную записку. Перед тем, как нажать Enter, Игорь Васильевич заметил на столе бумагу от ООО "ПРИМСноб поставка", в которой также значились лафабры. "Что за черт!" – подумал Игорь Васильевич.

За соседним столом сидела Валерьяна Александровна Илая, имевшая колоссальный опыт по части общения с поставщиками и заказчиками. Игорь Васильевич хотел было спросить ее про лафабры, но Илая его опередила:

–Игорек, тебе пришел заказ на лафабры?

– Да, да, пришли.

– О, нет! Лафабры?! – крикнула та, потому что не кричать не умела.

– Да, лафабры, Зоя Матвеевна! Но почему…

Послышался оглушительный хохот, Илая встала из-за стола и начала дрожать всем телом, особенно своими подбородками, количество которых Игорь Васильевич всякий раз пытался сосчитать.

– Лафабры – это наша ПОГИБЕЛЬ!!! – вскрикнула Зоя Матвеена, а потом внезапно обмякла и рухнула в кресло.

Игорь Васильевич вышел в коридор и увидел необычайную суету: сотрудники наполняли пластиковые стаканчики с водой и стремительно ее выпивали. Кадровик Лайкова Ризвельда Анатольевна обнимала стену. Главбух Ариадна Романовна плакала, высунувшись в окно. Завотделом по накрутке Вирсов Иван Иванович пытался разрезать портфель ножницами. Все бормотали слово "лафабры".

Игорь Васильевич вернулся на рабочее место. Валерьяна Александровна пыталась снять со стены конторские часы.

– Зачем вы это делаете, Валерьяна Александровна?