Ситуации на продажу

Текст добавлен: 24 сентября 2020, 09:30

Текст книги "Ситуации на продажу"

Автор книги: Борис Судаков

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Назад к карточке книги

Семейные ценности

Обычное детство

Наше детство прошло очень приятно. На завтрак подавали творог, а с балкона можно было следить за спешащими людьми. Наша няня, которая в конце концов оказалась не нашей няней, читала нам каждый день Толстого. Мы ничего не могли понять, потому что она читала его на греческом. Няня утверждала, что так мы лучше пропитываемся классикой. Мы были не против.

После обеда приходил мужчина в оливковом сюртуке и баловал нас грушами. Он всегда вел себя крайне предупредительно: предупреждал о том, о сем, и показывал депутатов парламента. Мы не знаем, кем был этот мужчина, зато знаем всех депутатов.

Наши родители каждый день высказывали свои опасения по поводу будущего. Они делали это так мило и так забавно, что мы смеялись от души часа два-три.

Родители часто нас путали – различать нас им мешали кудряшки и ямочки на щечках. Ямочек было особенно много. Пока посчитаешь и вспомнишь, у кого сколько должно быть, уйма времени пройдет. А еще мы были разного возраста.

Очень часто родители учили нас проявлять смекалку. Они ежедневно показывали театральные представления. Папа играл маму, а мама – папу, так чтобы можно было запутаться. Да так хорошо играли, что мы иной раз до самого утра не могли разобрать, кто есть кто. А потом приходила наша няня и читала Толстого.

В чужую страну нас отправляли осенью. Это всегда была долгая дорога на маленьком красном автомобиле с большим количеством маленьких круглых пирожков в коричневой сумке.

За границей мы часто встречали иностранного кота. Он явно выполнял какую-то секретную и очень сложную миссию, потому что всегда уходил с серьезным видом, а приходил с вопрошающим, и часто мастерски менял внешность.

Когда мы возвращались домой, то всегда радовались, потому что у нашего дома много этажей, много окон и много будоражащих надписей в лифте. Рядом с нашим домом стоят точно такие же высокие дома. Нас они приводили в неменьший восторг. А еще нас очень радовали соседи – мы были с ними совсем незнакомы, и это так приятно.

Когда наша няня выяснила, что она не наша няня, она была поражена. Она до сих пор поражена этим фактом. И каждый раз, перед чтением Толстого, сильно удивляется данному обстоятельству. Мы ее поддерживаем конечно. И нам нравится, когда она приводит своих детей. Правда, они отрицают, что являются ее или чьими бы то ни было детьми, но делают это не слишком внятно, как бы вскользь. Дети няне тоже нравятся. Мы с удовольствием смотрим, как они показывают в кухне балетные сценки. Очень красиво!

Семейный вечер

– Дети мои, я хочу рассказать вам историю того, как ваш папа работал на стройке. Поэтому мне пришлось вас связать и заткнуть ваши маленькие ротики кляпом. Я знаю, что потом вы будете мне благодарны, ведь вы узнаете, как ваш папка строил дома, таскал арматуру и месил раствор вместе со своим другом Робертом – все это происходило задолго до того, как мы с вашей мамой повстречались. Времена тогда были счастливые. После смены мы шли в пивную у железнодорожной станции. Эх, детки, времечко было…

Кррххррахх Тыдрщ!!! Ааахх! Хррясь! Оуаххх!!

– Пока не вернется мама, теперь ты будешь связанным. На стройке он работал. Да миллион раз слышали про твою стройку! Мы должны тобой гордиться? А когда ты нас бросил и сбежал – это, по-твоему, предмет для гордости?

– И зачем только мама заставила тебя вернуться! Мы так хотели жить одни, без твоих рассказов про стройку. Она нас любит, а ты нас не любишь!

– Ты на своей стройке даже узлы не научился нормальные завязывать. Собственных детей не смог связать как следует.

– Ммммм ммммххх!!

– Он что-то сказать хочет, может вытащим кляп на пару секунд?

– Ой да что он скажет.

– А вдруг он писать хочет! Я за ним убирать не буду!

– Ну ладно.... Папа, слушай, я вытащу кляп на две секунды. Говори по делу. Пока мама не придет, мы тебя развязывать не будем, учти.

– Я не ваш отец!

-Что?!

– Я не ваш отец!

– Что?!

– Я должен был это скрывать, потому что так меня просила ваша мама! Ваш отец – это другой человек, который бросил маму, а я ее любил и не хотел, чтобы она горевала одна, вот она и согласилась со мной жить. Но потом она поняла, что не может меня любить и я уехал, потому что она сама попросила. Вы тогда совсем маленькие еще были. Я просто, я просто не мог вам об этом говорить – она меня об этом просила. Это сложно объяснить маленькому ребенку!

– Ты гонишь!

– Так и было! Да, я и не лучший отец в мире, но я всегда любил вашу маму, и вас. А теперь развяжите мне руки, пожалуйста, или ноги – мне правда надо в уборную.

Тррах! Аууаххх! Тыдырщь!!! Дыц!

– Засранцы тупоголовые, поверили! Да вас обвести вокруг пальца ничего не стоит! Вот теперь сидите связанные, пока мать не придет. Пусть она вас и развязывает. А я пивка попью, и потом вам про стройку расскажу, как дворец спорта строили и концертный зал. Да, концертный зал! Будете слушать, кровосо…

Бац! Хрясь! Ыыыы…

– В следующий раз расскажешь, придурок! Господи, и ведь угораздило выйти за такого. А на этот твой дворец без слез не глянешь. Сиди не дергайся! И вас я пока развязывать не буду – мамочке нужны полчаса тишины. Потерпите немного. У меня и без вас голова трещит.

Белая халатность

Врачи приехали очень быстро, за какие-то 15 минут. Влетели в дом и сразу стали бабушку обнимать, молча. Она не понимала, что происходит, вращала глазами и слабыми иссохшими руками похлопывала белохалатные спины. "Крепыши какие, – думала она. – А чего это они меня обнимают?"

Тем временем, в дом сбежалась вся округа – действие проходило в бывшие годы и тогда обычай был такой: если кто помирает или к кому «скорая» приехала, надо сбежаться и стоять в дверях, чего-то ожидая.

Врачи как следует обняли бабушку и стали пристально вглядываться ей в глаза. По-доброму так. Она тоже смотрела на них как могла, мешала глаукома, но она старалась. Голубые глаза старшего по возрасту врача смотрели на бабушку с внимательной теплотой. Никто из медработников (их трое было) не произнес ни слова.

Бабушка собралась было с силами, чтобы спросить, какого ляда они на нее таращатся, но дыхания не хватило. Врачи почувствовали неудавшуюся попытку и ободряюще улыбнулись бабушке. Ну а что ей делать? Она им тоже улыбнулась, она ведь добрая была.

Через пять минут врачи потупились и задумчиво стали теребить губы. Получалось у них хорошо. Даже мелодия какая-то угадывалась. Но какая? Этот вопрос потихоньку взволновал всех. Публика предлагала варианты. Врачи хитро улыбались, переглядывались и мотали головой, нет, мол, ошибаетесь, милые граждане. И вот когда уже все версии отпали, послышался тихий голос бабушки – она напевала ту самую песню, что пробубнили на губах странные медики.

Точно! Бинго! Врачи обрадовались, вновь стали бабушку обнимать, по-прежнему не произнося ни слова. Бабушка от радости ожила, встрепенулась, в глазах появились искорки. Но ненадолго. Бах! Свет (метафорически) погас, и пожилая женщина очень тихо превратилась в снег. Деревня застыла. Люди в дверях не могли пошевелиться. Даже ветер остановился. Сугробы начали стремительно таять. Казалось, пришла весна, но это была весна странная, без пения птиц и тепла. Всем захотелось прилечь и посмотреть куда-нибудь вдаль.

А врачи взяли с собой немного сахару и ушли.

Папа покажет

Тихий вечер в доме на Конвейерной улице. Семейный вечер. Отец сидит в кресле, читает газету и понимающе качает головой. Мать на кухне нарезает кубиками горох и поглядывает в сторону подоконника. Сынишка играет большим игрушечным бомбардировщиком, уничтожающим молочную ферму противника. Дочурка укачивает плексигласовую куклу и поет песню румынского физиотерапевта. Кошка догрызает третий том сочинений Хайдеггера. Радиоприемник передает последние очевидности. Наступает момент назидательной беседы.

Сын откладывает бомбардировщик и обращается с просьбой к отцу.

– Папа, расскажи что-нибудь о своем жизненном опыте. Это может пригодиться мне в будущем.

– Хорошо, сын, так и быть! Позови сестру – я расскажу вам о том, как избежал неловкого застревания в заборе.

– Вот здорово! А можно я буду делать записи?

– Как хочешь, сынок, но я буду говорить с воодушевлением.

– Ой, папа, – подключилась дочка, – я люблю с воодушевлением!

– Итак, дети мои! Это случилось, когда я был маленький, почти такой же как вы, ну может чуть-чуть постарше. Мы бегали по улицам с ребятами и… помогали бабушкам переходить через дорогу. Один мой приятель сказал, что может незаметно пролезть в дом учительницы географии на Героической улице. Я сразу стал его отговаривать, объяснять, почему так поступать нельзя, но мой приятель меня не послушал и полез. Он знал, где находится дырка в заборе. Однако он не рассчитал свои силы, точнее размеры, и застрял в дырке. Мой приятель не мог пошевелиться и плакал, а я объяснял ему, почему он должен раскаяться и впредь так больше не поступать.

– Какая замечательная история, папа! – радостно сказал сын.

– Папа, папа, я ты можешь показать нам, где та дырка в заборе? – попросила дочка.

– Да, папа, покажи, пожалуйста, эту дырку! – поддержал сестру мальчик.

– Но это было давно, и тот забор должно быть уже починили.

– Ну а вдруг не починили! Папа, папа, ну пожалуйста!

– Да ведь уже поздно, что же бы на ночь глядя пойдем на дырку в заборе смотреть?

– Зато прогуляемся. Ты сам говорил, что вечером полезно после сытного ужина пройтись. Ну пожалуйста, папа! – не унималась дочка.

– И погода хорошая, а Героическая улица совсем рядом, – просил сын.

Отец семейства не ожидал такого напора, ну а когда в дверях появилась жена с тарелкой квадратного горошка и остановившимся взглядом, он неожиданно для самого себя сдался.

Смеркается. На Конвейерной ни души. Вся семья идет в сторону Героической улицы. Папа впереди, он чувствует какой-то подвох и ему не по себе, даже знобит слегка. Сын странно сосредоточен, он захватил с собой бомбардировщик. Жена несет тарелку горошка, а дочка тихонько напевает песню румынского физиотерапевта.

Вот показалась Героическая улица, около дома с оранжевыми ставнями стоит женщина. Она машет приближающейся семье белым платком. Она ждет. Рядом с ней стоит мужчина, у него что-то в руках.

– А может вернемся домой? – робко спросил отец. – Прохладно уже.

– Нет, папа, надо идти!

В ведре

Сначала муж меня осуждал. Решительно осуждал. Говорил, мол, ну как же так, люди смотрят, ребенок матери стыдится, на работе коллегам в глаза невозможно смотреть.

Я же оставалась непреклонна: «Это мой выбор, дорогой, не спорь!»

С самого начала предлагала ему последовать моему примеру. Однако муж находил подобное поведение недопустимым. «Как можно ходить с ведром на голове?!!» «Порядочная женщина не может так жить!» «Не может так относиться к своей семье!» Каждый день это слышала.

Сын в начале тоже не принимал меня новую. Отворачивался, плакал, обижался. Но потом к нему пришли в гости друзья. Они-то меня и выручили.

Соседский мальчишка шутки ради тоже надел ведро на голову. Всем было смешно, весело. Появились еще желающие. Я стала с ними играть. Мы очень здорово сталкивались головами, потом играли в прятки и в футбол. Вы не представляете, как весело играть в футбол, когда у тебя на голове ведро. А когда с ведрами на голове обе команды – это просто фантастика!

После того вечера сын посмотрел на меня иначе. Оказывается, его мамка веселая, смешная и с ней можно классно играть. Да и сам он с ведром походил почти час. Потом, правда, снял, но ему понравилось!

Каждый день мы стали с ним практиковать внутриведерное состояние. И с каждым днем он все больше стал понимать, как это здорово – ты концентрируешься на важных вещах, лучше все слышишь и не отвлекаешься на пустяки.

С мужем все было сложнее. Он упирался, ругал меня, взывал и молил.

Но я была непреклонной.

Мы стали спать в разных постелях. Я боялась, что он совсем перестанет любить меня. Но однажды он ко мне пришел и попробовал быть нежным. Он не хотел в этом признаваться, но ему понравилось!

Конечно, муж все равно не сдался после того случая и еще пару месяцев ходил надутый. Но я все же уговорила его. Сперва просто для нашей с ним близости. Он таки пошел на компромисс. И вскоре его восторгам не было предела!

Естественно, я не буду расписывать детали. Главное, что мы теперь в ведрах. И чувствуем себя прекрасно.

Я никого за пределами своей семьи не призываю следовать моему примеру. К тому же у людей постоянно вопросы возникают наивные – про еду, прогулки, работу и т.д. Подобные мелочи почему-то всех волнуют. Особенно беспокоятся по поводу того, что они не смогут видеть окружающую обстановку, город, в котором живут, лица родных и близких, кино и прочее. Эх! Знали бы вы! Не так уж и много вы потеряете в ведре. Зато сколько обретете!

Одна только справочка – ведро лучше использовать чистое и пластиковое. А еще есть разнообразная посуда, супница, например, или можно воспользоваться каким-нибудь абажуром – это один из самых романтичных вариантов. Не бойтесь новых ощущений!

История господина Мозарека

Господин Мозарек предпочитал общественный транспорт и мелькание будней. Ему очень нравился монотонный ритм жизни, наполненная бессмысленностью работа в скучной конторе с зелеными стенами и зацикленный на скромном потреблении семейный быт. Господин Мозарек избегал волнующих новостей и с осторожностью относился к слишком активной борьбе за что бы то ни было. В общении с коллегами он практиковал доброжелательность и ловко обходил связи, которые принято называть дружескими. Умело балансируя между двумя основными мировозренческими концепциями – вера в светлое будущее и вера в славное прошлое – он с легкостью находил возможность избегать ненужных конфликтов и четких разграничений.

Дома его ждала жена – женщина, соответствующая всем критериям жены. Ждала, согласно критериям стандартного ожидания, то есть ждала не слишком напряженно. Напряженность в их семье не приветствовалась. Мозареки решили избегать тем, способных вызвать разногласия, поэтому по большей части молчали. Бытовые проблемы становились для них серьезным испытанием, однако все всегда заканчивалось хорошо, то есть без скандалов. Само слово «скандал» вызывал в семье Мозарека удивление и насмешку, очень молчаливую, почти скрытую насмешку.

Дети у господина Мозарека присутствовали в количестве двух разнополых экземпляров. Мальчик и девочка ходили в школу, их главная отличительная особенность заключалась в том, что они росли и умнели – процесс, по мнению супругов Мозареков, не слишком интересный, но зато поступательный.

Каждый свой день господин Мозарек сравнивал с полетом, и отделаться от этой ассоциации не мог. Лавируя между грозовыми облаками, он летел в неизвестность, которую любил искренне и с нежностью. Эта неизвестность была его главной тайной.

Так и жил себе господин Мозарек в кропотливом спокойствии, пока его удивительную способность защищаться не заметили коллеги. Они вдруг обнаружили, что их товарищ поразительным образом лишен забот. Господину Мозареку начали завидовать, им стали восхищаться. Все вдруг захотели с ним дружить, общаться и обсуждать легкие для обсуждения темы. Настал момент, когда господин Мозарек понял, что благодаря отсутствию мыслей у него появилось огромное количество единомышленников. Вот только мыслили они как-то слишком навязчиво.

Все рушилось. Господину Мозареку наперебой предлагали посетить сауну, сходить на стадион и совместно порыбачить. На почту стали приходить поздравительные открытки. Вынимая их из почтового ящика, жена господина Мозарека каждый раз горько плакала.

Терпеть такое было невмоготу и чета Мозареков собралась на семейный совет, который прошел почти в абсолютной тишине. Супруги посмотрели друг на друга и приняли решение.

Рано утром господин Мозарек вызвал такси. Три чемодана и пять маленьких чемоданчиков – вот и весь багаж. Семья погрузилась в машину и отправилась на вокзал. Там их уже ждали люди. Сослуживцы вместе со своими родственниками пришли задать вопрос: «Как же так?» Они поняли, что коллега хочет сбежать еще ночью, во сне.

Пройти к поездам без объяснений и удерживаний не представлялось возможным. Господин Мозарек принял единственное в своей жизни спонтанное решение – он сказал таксисту ехать совсем в другую сторону.

Старый аэродром встретил Мозареков тишиной и сонным сторожем, который в обмен на хрустящую купюру проводил семью к небольшому самолету, напоминающему картонную коробку. Нет, Мозареков вид летательного аппарата не испугал. Воодушевил!

Господин Мозарек сел за штурвал, рядом верная жена, на задних сиденьях – дети. Роли распределены согласно фотографии на стене в их теперь уже забытой гостиной.

Управление казалось сложным, но за десять минут Мозарек-старший в нем почти полностью разобрался. Он хотел еще немного почитать инструкцию, как вдруг на взлетной полосе появились коллеги в распахнутых пальто и с распростертыми объятьями. Муж и жена посмотрели друг другу в глаза. Господин Мозарек запустил двигатель. Через пару минут самолетик разогнался и начал набирать высоту.

Погода стояла не слишком лётная, небо затягивали тяжелые облака. Господин Мозарек лавировал между ними и летел в неизвестность, которую любил еще с большей, чем раньше, искренностью и нежностью.

Интервьюируемые

Леонид Борисович был постоянно занят – его одолевали журналисты всех мастей, экспертные клубы постоянно приглашали на передачи в прямом эфире, в тесном кругу избранных ему приходилось каждый день опровергать затертые до дыр теории и разрушать устоявшиеся клише. Просто ни минуты покоя!

«Национальная идея? Хм. Молодой человек, неужели вы думаете, что таковыми идеями руководствуются миллионы…». Очередь на кассу двигалась слишком медленно. «О да, это в рамках наших традиций – считать рафинированным интеллигентом того, кто может процитировать какого-нибудь Гуго фон Ливеншталя. Не теряйтесь в догадках – я его только что выдумал». Кассирша смотрела на Леонида Борисовича с недоумением, но он молча протянул ей деньги и все разрешилось само собой.

«И вам не скучно перебирать давно написанные тексты книжных мыслителей и натягивать их теории на современную действительность?» В ответных вопросах Леонид Борисович мог быть очень язвителен, что изредка помогало ему занимать свободные места в общественном транспорте.

«Простите, но рассуждения о потенциале ВПК отдают даже не анахронизмом, а каким-то уже маразмом. Чем изобретать…». Иногда Леонид Борисович пропускал свою остановку, но это его не очень огорчало.

Дома атаки жаждущих узнать точку зрения Леонида Борисовича по самым разным вопросам не прекращались. «Канны? Ну почему бы и нет, ведь там заключаются важнейшие сделки, да и место приятное. Только вот к реальной мысли, к настоящему творчеству это…». Звон посуды на кухне ясно дал понять, что жена дома.

Надежда Юрьевна относилась к Леониду Борисовичу с большой нежностью и заботой – 15 лет вместе и никаких ссор. На ссоры и обиды просто не хватало времени. «О да, люди постоянно твердят о том, что семья – это святое. Особенно это любят говорить диктаторы и мафиози», – отшучивалась Надежда Юрьевна от слишком «высоких» вопросов. Она, конечно, тоже давала интервью.

Услышав мужа, Надежда Юрьевна выскочила на секунду из кухни, чмокнула Леонида Борисовича в щеку и вернулась к страждущим: «Ах, поверьте, Омар Шериф хорош исключительно как деталь натюрморта. Барбара Стрейзанд могла съесть эту вишню запросто». И почему их так волнует старое кино, думала Надежда Юрьевна, отмахиваясь с улыбкой от навязчивых вопрошателей.

Леонид Борисович направился в ванную, та вроде как была не занята, по пути остановился около комнаты отца. Борис Христофорович по своему обыкновению разговаривал с друзьями из французского кино: «Жан, твой фантомас был самым лучшим, потому что в него невозможно поверить. А ты, Луи, не сердись, но комиссар Жюф не может тягаться с жандармом Крюшо. Да, да, милый, старший жандарм Крюшо – это твой Эверест».

Ну главное, что ему интересно и давление в норме, подумал Леонид Борисович. В тот же момент его отвлекли вопросом о «Черном квадрате».

Звукоизоляция в ванной комнате представляла собой нечто эфемерное, поэтому застенные откровения восьмидесятилетней соседки Галины Васильевны (она почему-то могла сидеть у себя в ванной часами), стали для Леонида Борисовича привычными. «О, граф, вы разбудили мои колокола! Игорь, Игорь, я слышу, как кони несут тебя ко мне по заснеженной равнине! Князь, простите меня, но я его суженая!» Заглушить литературные фантазии Галины Васильевны смогли только потоки воды.

Стоя под душем, Леонид Борисович по традиции высмеивал позицию министра обороны в прямом эфире: «Лучшая оборона – это взвешенная политика, любезный. То есть политика, которую вы проводить не можете».

Размякший после омовений, Леонид Борисович настраивался на просмотр футбольного матча: «Болеть за клубы – это удел неудачников, испытывающих проблемы с самоидентификацией. Но это не отменяет красоты футбола, за него и следует болеть, мой дорогой».

К вечеру снисходительность Леонида Борисовича достигала максимальных значений. И на волне этого снисхождения он решил перекинуться парой слов с сыном. Комната Леонида-младшего как обычно была заперта. Леонид Борисович прислушался. За дверью раздавался ломающийся голос 13-летнего юноши, который, согласно семейной традиции, тоже давал интервью: «Почему я убил родителей? Это была самооборона. Три года назад мои родители и мой дед совершенно случайно заразились опасным вирусом и стали зомби-вампирами. Я боролся за свою жизнь, пытался найти с ними общий язык. Но в конце концов мне пришлось прострелить их головы из старого дробовика».

По пути на кухню Леонид Борисович все-таки заглянул в кладовку, где они хранили дедушкино ружье. Ружья на месте не оказалось.

Мама и мама

Мама хранила верность своим девичьим воспоминаниям 46 лет, три месяца и две с половиной недели. Пока не случилось то, о чем она до сих пор боится рассказывать. Но если ее подпоить…

Конечно, избавиться от всех воспоминаний полностью мама после того случая не решалась, тем более что многие из этих воспоминаний подкармливали ее твердые, как ей казалось, убеждения. Убеждения не отличались особой оригинальностью и легко умещались в короткий список из надежных представлений о семейных ценностях, иностранцах и звездах.

Да, да, это была самая обычная женщина – носила удобные платья скромной расцветки, смотрела сериал на втором канале и верила в народную медицину.

Дети ее любили, но предпочитали держаться на расстоянии. Одинокой она себя не чувствовала – спасал отец, спокойный, тучный мужчина, которого она бранила ежедневно, с 10.00 до 12.00. Отец вышел на пенсию десять лет назад и теперь занимался перестройкой дачи – процесс затяжной, стабильный, успокаивающий.

Короче, абсолютно мирная жизнь среднестатистической пенсионерки.

Равновесие было нарушено тем июльским вечером, когда она потеряла кошелек. Всего несколько монет, но мама расстроилась. Отец пребывал на даче, соседка уехала к внукам – поделиться несчастьем не с кем.

Чтобы как-то унять грусть, мама решила пройтись по набережной. Она этого не делала уже много лет, хотя жила поблизости, на 8-й линии Васильевского острова.

Гуляющих было много, в основном туристы и какая-то молодежь, не внушающая маме доверия. Как только она миновала тот желтый кораблик, в котором последние двадцать лет размещалось кафе, навстречу маме вышла молодая девушка. Обычная девушка, в легком платье, шла себе и шла. Но…

Боже мой! Мама не могла пошевелиться – ей навстречу шла она сама!!!

«Ошибки нет, это я, Я! Оооо!» – легкий стон, почти вздох.

«Вам нехорошо?» – спросила маму молодая мама. Огромные карие глаза, под ними темноватые круги, кожа нежная, распущенные темные волосы, худая. Руки тоненькие, грудь маленькая, шея, плечи, скулы, веснушки – все было как на тех фотографиях. Мамины глаза пожирали девушку. «Ой, Господи!» – только и смогла ответить мама. «Вам помочь? Вам надо присесть, давайте я вас до той лавочки провожу», – предложила девушка и в ее голосе уже чувствовалось желание поскорее отделаться от странной тетки.

Мама узнала ее, потеряла себя, себя и что-то за собой.

Лавочка находилась в тени деревьев, в небольшом зеленом закутке Румянцевского садика. Мама продолжала во все глаза глядеть на себя молодую. Ее слегка трясло. Девушка решила взять пенсионерку за руку, и мама не удержалась – поцеловала молодую руку, точнее прижалась к ней губами. Непонятное чувство растекалось где-то внизу и потом поднималось к голове. Все кружилось и куда-то проваливалось.

С девушкой тоже начало происходить что-то неладное. Она стала тоже пристально всматриваться в мамины глаза.

– Это… это ты? – неуверенно спросила она.

– Я, – ответила мама, – И ты.

– Блииин!

Обе заплакали: маме стало грустно, что она была вот такая, а теперь вот такая, а молодая мама поняла, что она сейчас вот такая, а потом будет вот такая, ох…

Так они просидели около часа.

Никто об этой встрече не смог бы узнать. Но… молодая мама решила сфотографировать себя в старости и поменяла аватарку.

Гуси-лебеди

Бабушка сидит на кухонном столе и, раскачиваясь из стороны в сторону, бормочет: