Текст книги "Рассказы о потерянном друге"

Автор книги: Борис Рябинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

4

Наш быт – это почти непрерывное передвижение. Где-то отвоевали у врага кусок земли – требуется произвести разминировку: собаки, пожалуйте сюда. Готовится наступление – саперы проделывают проходы: опять вызывают собак. Может, пригодится их помощь.

Забыты времена, про которые еще недавно рассказывал капитан. Теперь мы уже не «единоличники», нет, а обязательный род оружия, полноправные и непременные члены огромного фронтового коллектива. Мы приносим реальную и немалую пользу, наше участие необходимо там и тут, и потому нас так часто перебрасывают из конца в конец по фронту. Закончили в одном месте – тотчас выезжаем в другое. Как пожарная команда.

У города Городка на фронтовой дороге подорвалась автомашина. Место взрыва оцепили, вызвали нас. Мы приехали, немедленно приступили к разминировке. С двух сторон пошли по три собаки: одна по полотну дороги, две другие – по кюветам.

А машин собралось на дороге – тьма! Везут снаряды к фронту. Двигаются тяжелые провиантские фуры. Едут штабные. Каждый требует: пропусти! Говоришь: нельзя! – не верят: «Да мы тут ездили!»

Потом увидят: смотри – собаки! Следят за действиями животных с напряжением, острым любопытством. По колонне машин уже распространилось известие, что собаки ищут мины.

Собака села – вынули мину. Общий восторг! Кричишь: «Тише!» Собакам нужно работать, а они команды не слышат.

Какое там! Люди лезли на кузова, чтобы рассмотреть происходящее получше, во всеуслышание обменивались замечаниями.

Было найдено четыре мины. Вынули их, потом, обезвреженные, положили у обочины дороги. Потом каждый, видевший это, подходил к нашим вожатым, хлопал по плечу, говорил: «Здорово!» Другие спрашивали: «Долго вы их учили?» Не было такой машины, которая не предлагала бы подвезти собак.

Мне очень хорошо понятно восхищение людей, видящих, какие чудеса творят собаки (для каждого непосвященного в таинства дрессировки, чтоб собака отыскивала мину – действительно чудо!). Никогда не забуду одну встречу на фронтовой дороге.

Шел первый день нашего наступления. Мы продвигались вперед, а навстречу нам по обочине пыльной, жаркой дороги медленно тянулась цепочка раненых, которые могли передвигаться сами; других, тяжелых, везли на санитарных машинах, на грузовиках.

Под деревом, в тени, остановилась автомашина. Над бортами виднелось несколько забинтованных голов, бессильно поникших вниз. Подъехали мы. Я заглянула в кузов и невольно содрогнулась, не смогла подавить своих чувств. Там лежали раненые саперы.

Вы сразу отличите раненого сапера: все ранения – в лицо, в голову. Выжжены глаза, оторваны руки, ноги. «Сапер ошибается один раз».

Сапер прокладывает путь армии. Он первый идет на врага, первый принимает его удар, сталкиваясь со всеми его кознями и коварством. И первый жертвует собой.

Главная наша работа – на минных полях.

Порядок на минном поле очень строгий. Собака на поводке. Человек идет прямо, а четвероногий минер – зигзагом, производя поиск, как идет розыскная собака-ищейка, как охотничья хорошо натасканная собака отыскивает дичь в перелеске, на лугах. Нашла – села. Коротким щупом вожатый нащупал заложенный «сюрприз», поставил вешку. Вешки ставятся справа от себя; с левой стороны идет другой с собакой, тоже ставит вешки. Второй – на тридцать метров позади. Дистанция должна соблюдаться неукоснительно.

Категорически запрещено на минном поле шуметь, делать произвольные движения в ту или иную сторону, вообще отвлекаться и отвлекать других. Надо помнить, что под ногами – смерть.

Впрочем, забыть об этом невозможно, даже если бы хотел.

Смерть… Она притаилась. Мы ищем ее. Ее нарочно запрятали так, чтобы она могла поразить вернее, внезапнее. Мы ищем эту притаившуюся смерть, чтобы уничтожить ее. Уничтожить смерть! – как это парадоксально звучит! Собака ищет и находит; человек – обезвреживает.

Не думайте, что минное поле – это обязательно нечто такое, что вы сразу определите по его зловещему виду. О, нет! У минного поля может быть – и чаще бывает именно так – очень невинный, очень мирный, даже манящий вид. Цветут лютик и ромашка, жужжат шмели и осы, бабочки перепархивают с цветка на цветок. А там, под ними, под цветами и бабочками, притаилась гадина, готовая ужалить насмерть.

Мы, как охотники, выслеживаем ее. И нас не обманут ни эта ромашка, ни безмятежное очарование пейзажа.

Печет. Чтобы с собаками не случилось солнечного удара, на них «шляпы» из парусины. Целый день на пекле! Языки высунуты, стекает прозрачная клейкая слюна, учащенно ходят бока.

Людям легче. Если работа производится не в непосредственной близости от переднего края, в ближнем тылу, они могут скинуть с себя изрядно надоевшую, хотя и ставшую привычной, амуницию, стянуть гимнастерки и остаться в легких безрукавых майках. Кое-кто обнажился до пояса. Лица и спины черны, выдубели под солнцем; чтобы вспомнить, какого цвета была кожа раньше, надо разжать кулак, удерживающий поводок или щуп, и посмотреть на ладонь.

В высокой траве издали не всегда увидишь собаку – только мелькнет время от времени пушистый хвост или покажутся уши. Видно лишь, как неторопливо, методично передвигается человек. Но вот остановился (это значит, что еще раньше остановилась и села собака), согнулся, что-то томительно-долго, осторожно-осторожно нащупывает перед собой; потом выпрямился, и, кажется, даже на расстоянии слышно, как вырвался облегченный глубокий вздох из груди. Есть. Нашли. Тут она. Теперь уж не скроется никуда!

Я сказала, что основное у нас – минные поля. Но чем дальше на запад откатывается враг под ударами советских войск, тем чаще наша работа переносится на территорию населенных пунктов. В бессильной злобе враг старается уничтожить наши города, села. Он жжет и взрывает все, что удается. Там, где почему-либо это ему не пришлось сделать, закладывает фугасы огромной разрушительной силы, мины замедленного действия. Мы должны успеть вовремя обезвредить их.

Условия для работы собак-разминировщиков в населенном пункте, как правило, много сложнее, чем на открытом пространстве, срок исполнения всегда сжат до предела.

В редкие периоды затишья производим тренировочные фронтовые занятия. Повторение – мать учения. Это относится и к собакам.

5

Разминируем город X. Он только что освобожден, кругом следы поспешного бегства гитлеровцев, разбитые мостовые, простреленные стены, порванные провода.

Город освобожден. Но он все еще как бы в состоянии осады. Передвигаться по нему опасно, входить в дома – того опаснее: мины.

К моменту нашего приезда там уже работали бригады саперов. В эту работу немедленно, как говорится с ходу, включились и мы со своими животными. Срок был дан самый жесткий.

Здесь отличилась Нера: нашла фугаску, закопанную на глубину в один метр двадцать сантиметров. Это был первый случай по фронту, когда заложенный фугас удалось обнаружить на такой глубине.

6

Опозорился «доктор минных наук» пес Желтый. Долго водил за собой вожатого по какому-то подвалу, потом принялся разрывать кучу мусора в углу, передавил лапами массу бутылок, склянок, осколками сильно рассадил себе живот, ползая и вынюхивая землю, а в заключение оказалось, что никаких мин в подвале нет;

в земле был закопан громадный бидон с керосином. Сбежавший с гитлеровцами хозяин дома, в прошлом торговец (при немцах он был чем-то вроде околоточного надзирателя по-старому), очевидно, припас керосин на «черный день».

Находка в общем-то не так плоха, учитывая, что ограбленное гитлеровцами население очень нуждается в керосине. Плохо, что долго не заживает брюхо Желтого. Мы давно уже не в X., снова на просторе лугов и полей, а у него никак не сходят глубокие кровоточащие болячки. Чтобы они не загрязнялись при ползанье по земле, пришлось сшить для него специальную попону-»мундир» из прочной материи, подстеженной снизу для мягкости ватой, с шинельными пуговицами, застегивающимися на спине. Теперь недели две будет ходить в этой униформе.

Врач с работы его не снимает. («Не дал бюллетеня!» – сострил Христофорчик.).

7

Оказывается, о наших делах прослышали в тылу. Из политотдела сообщили: к нам едет делегация трудящихся Москвы.

Радостное событие. Все взволнованы. Капитан десятый раз задает один и тот же вопрос: чем бы таким необычным поприветствовать делегатов. Христофорчик суетится, наводит порядок в «хозяйстве», вожатые моют и чистят собак.

Думали и придумали: устроить показательные учения с собаками. Тыловикам должно быть интересно.

Сначала шло все так, как было задумано. Гости приехали, познакомились с личным составом, осмотрели собак, помощников бойцов. Посмеялись над Желтым. Вид у него действительно уморительный. Одним из гостей оказался знатный колхозный животновод из Подмосковья. Его особенно заинтересовал «мундир» Желтого. «Удобная штука!» Спросил, кто шил. Пришлось сказать, что я.

Для учения выделили лучших собак. Положили в разных местах учебные мины. Начали, и… неожиданно намеченное невинное упражнение вылилось в происшествие совсем другого рода.

Один из бойцов прошел с собакой уже половину поля; вдруг слышим – стреляет. Обернулся в нашу сторону и снова дал условный выстрел в воздух. Капитан немедленно скомандовал:

– Отставить учения!

Что случилось?

Ну что может случиться в нашем деле? Конечно, мина, настоящая боевая мина, так называемая крылатка, очень опасная. Прикасаться к ней нельзя. Очевидно, немцы ночью сбросили с самолета. Таким способом они иногда минируют озера, реки, открытые пространства.

Одна ли? Учебное подразделение убрали, поставили боевое. И нашли шестнадцать крылаток.

Гости, совершенно непредусмотренно, получили полное представление о том, как работают собаки в настоящих полевых условиях. А нам, признаться, было уже не до них. Близко штаб фронта. Если крылатки появились здесь, они могут оказаться и там, около штаба. А никто не догадывается об этом.

Искать! Немедленно искать!

Но как искать, когда начало быстро темнеть. Все саперы – обычно ночные деятели, но мы с нашими животными вынуждены держаться другого правила. По телефону предупредили штаб, чтобы там приняли все меры предосторожности, ограничили передвижение людей и машин (ночью самое движение!). Делегаты, разумеется, тоже никуда не тронулись, заночевали у нас.

С нетерпением ждали утра. Едва начало светать – пошли. Прощупали все пути и дорожки, ведущие к селу, где расположился штаб. Обошли вокруг села несколько раз. Пять крылаток нашли. Где бы вы думали? Не на дороге, нет. В саду, примыкающем к дому, где жил командующий фронтом.

8

На какие только подлости и вероломство не пускается враг в своем изуверском стремлении причинить нам как можно больший урон, оставить после себя долго не заживающие раны!

Наши войска после упорных боев освободили город П. Город горист. Бойцы и уцелевшее население тушат пожары, стараясь спасти то, что еще можно спасти. Чад, копоть. Рев пламени и грохот рушащихся зданий. Взлетают вихри пылающих головней и быстрых, рассыпающихся, как в фейерверке, искр; в удушливом жару мечутся люди. Маленькие дети, уцепившись за юбки матерей, остекленевшими от ужаса глазенками смотрят на огонь, пожирающий все то, что еще недавно было их домом.

Спасательные работы осложнены тем, что все вокруг заминировано. Повсюду надписи на табличках или просто мелом на стене: «Осторожно. Мины». «Входить нельзя. Мины». Или коротко: «Мины». Это уже предупреждают наши саперы.

Город разминирует гвардейский батальон минеров. Нас с собаками посылают с контрольной проверкой.

Захвачен немецкий госпиталь. На койках – трупы, гитлеровцы не успели их увезти. Помещение – одно из немногих, сохранившихся в городе, – нужно срочно очистить, чтобы разместить наших раненых.

С собаками работать невозможно: разбита аптечка, удушливый запах йодоформа наполняет этажи, им пропитаны все предметы.

Тем не менее приказ: послать собак.

Помещение считалось разминированным. Дело – за поверкой.

Динка-черная походила-походила и села у кровати. Кровать чистая, только лежит матрац. Зашли с другой стороны. Опять села. Привязали к койке веревку, дернули из окна, так что койка проехалась по полу несколько метров. Ничего не произошло.

Вернулись в помещение – опять села. Тогда взялись за матрац. И действительно: мина – узкая, тонкая, вроде небольшой дощечки, – оказалась в матраце.

Разминировали завод. Там, при поверке, нашли мину в трансмиссии. Обнаружила ее лайка Рыжик.

Кажется, Рыжика я еще не представляла читателю? Рыжик – единственный представитель другой породы в своре овчарок и еще один продукт мазоринской заботы и любви к животным. Опекать слабых и беззащитных – черта капитана. Лаечка была направлена из Свердловска для ездовой службы, но оказалась недостаточно крепка. Александр Павлович взял ее к себе, поправил усиленной кормежкой, самолично обучил искать мины, и она стала работать наравне со всеми. С тех пор Рыжик, подобно Альфу, повсюду старается увязаться за капитаном.

Так вот эта самая лаечка, обследуя цех, села на цементный пол и не сдвинулась с места, пока вожатый не добрался до трансмиссии. Мина была вверху, и собака держала нос кверху.

Рыжик вообще очень хорошо работает верховым чутьем. Это у них в породе. Недаром лайки лучшие промысловые собаки, превосходно идущие на белку, на боровую дичь.

Но больше всех «повезло» в этот раз хромому ветерану Дозору. Его водили с контрольной поверкой по наружной территории завода. Неожиданно он сел. Месте ровное, ничего подозрительного не заметно. Попробовали рыть – никаких признаков мины. Даже пожурили его: «Эх, стар уже, людей вводишь в заблуждение!..»

Пошли еще раз. Он, ковыляя на своих изувеченных лапах, довольно быстро вторично обследовал отведенный ему участок и потянул на то же место. Пришел и опять сел.

Стали копать глубже. Вырыли яму глубиной метра два. Снова впустую. Рассердились на собаку: «Водит за нос, а тут копай!»

«Водит-то водит…» Ефрейтор Алексей Жилкин, молоденький вожатый Дозора, почесал у себя за ухом, сдвинув пилотку и морща загорелый лоб, пораскинул умом, затем, посоветовавшись со своим ближайшим начальством – старшиной отделения, изрек: «Пусть поводит еще!» – и пошли в третий раз по территории.

Нарочно начали с другого конца, петляли туда и сюда – и что же? Дозор сел на том же месте в третий раз.

Не будет собака садиться зря! Ему командуют: «Вперед! Ищи!» А он – как прилип! Прядет ушами, смотрит выразительно на Жилкина, словно хочет сказать: «Куда ты меня посылаешь? Я же нашел. Вот!»

Стали копать, что говорится, до победного. И докопались до мины чудовищной взрывной силы – в двести пятьдесят кило весом. Она лежала на трехметровой глубине. Специалисты говорят, что если бы она взорвалась, то взлетела бы на воздух половина города.

Постепенно мы привыкаем ко всем этим хитростям. «Нас не проведешь!» – сказал один боец. А точнее, не проведешь наших собак. Из-под земли выроют, на небе учуют. От них не спрячешь.

Жители возвращаются в уцелевшие дома. Появились инженеры, рабочие в разминированных корпусах завода.

И так приятно (можете ли вы понять меня, сами не испытав этого чувства?), когда вместо надписи: «Входить нельзя. Мины» – появляется другая: «Мин нет. Тростникова». Тростникова – это я.

9

Занятный эпизод произошел с пехотным генералом.

Генерал пять дней жил в землянке. К нему по какому-то делу вызвали капитана Мазорина. Капитан прибыл, по обыкновению, в сопровождении своего телохранителя Альфа. Они неразлучны круглые сутки – даже когда капитан спит, Альф и тогда находится при нем, оберегает его покой.

Альф только вошел вслед за хозяином в землянку – сразу же потянул носом, обнюхал все углы, стены, попытался даже привскочить на задних лапах, чтобы достать повыше, и затем сел, выставив черную мочку носа почти вертикально вверх, как ствол зенитного пулемета, и продолжая напряженно втягивать ноздрями воздух.

– Что это с ним? – удивился генерал. – Еду учуял?

На столе у генерала как раз стояла горячая яичница.

– Попрошу вас немедленно покинуть землянку, – вместо ответа отчеканил Мазорин.

– Что-о?

Генерал даже побагровел от неожиданности, сочтя в первый момент слова капитана за неслыханное нарушение устава. В нескольких словах капитан объяснил ему, как это надо понимать.

Конечно, Альф не подвел. Мина была заложена в потолке.

В эти же дни произошел эпизод со складом боеприпасов.

Боеприпасы были сложены на большой поляне у леса. Неожиданно подорвалась автомашина, подъезжавшая с грузом к складу. Стали расследовать причины, пустили собак, и те обнаружили несколько мин нажимного действия под самыми снарядами. Мины не взорвались чудом.

10

Зима. Белые хлопья валятся с неба. Собаки, утопая по брюхо, бродят по снеговой поляне, зарываются с головой в снег, шумно отдувая его от ноздрей. Чтоб не зачерпывать в валенки, вожатые надевают наколенники или спускают поверх голенищ широкие брезентовые штаны, которые делают их похожими на моряков или грузчиков.

И зимой надо искать мины. Война идет круглый год. Так и наша «охота за смертью» не знает перерывов, не в пример обычной охоте, где строго соблюдается сезонность.

Мохнатый минер Ара неожиданно села на бугре. Потопталась, повиляла хвостом из стороны в сторону, приминая снег, – и села.

Нашли радиостанцию и пятнадцать исправных винтовок. Немцы закопали. Ару привлек запах кислоты аккумулятора радиостанции.

Остановились в деревне. Не деревня, а погост: ее сожгли немцы. Над пеплом и запустением сиротливо торчат закопченные русские печи. С одной вспугнули кошку. Рефлекс: все еще искала тепло на печи, хотя хозяев давно нет, лежанка холодная. Все жители ушли.

Уцелела лишь одна избушка – стояла на отлете, потому и пощадил огонь. Капитан сделал ее своей штаб-квартирой.

Христофорчик сразу захлопотал «по хозяйству», послал нарубить дров, чтобы протопить печь и обогреть избенку. Капитан разложил на столе карту. Вдруг заметил: Рыжик ушел под печку, ходит там, фыркает, пытается сесть, а пространство тесное, стукается головой о кирпичный свод, и по этому движению поняли, что там мина.

Собаку вытащили, осторожно вынули несколько кирпичей – мина была вмонтирована как раз под топкой. Как только затопили бы печь – взорвалась бы. Оттого была цела и избенка: оставили нарочно.

Страшно подумать, что могло произойти. В первую очередь мог погибнуть капитан. Он простудился в последнее время, сильно кашлял и мечтал отогреться у печи, у настоящей русской печи, – как он выразился, чтоб «жаром так и пыхало».

В связи с находкой Рыжика Христофорчик пустился в пространные рассуждения о том, что нам теперь, особенно для работы в населенных пунктах, непременно следовало бы иметь собак «разного калибра» (он так и сказал «калибра» – обычная его манера строить речь на непривычных словосочетаниях), вплоть, быть может, до такс и фокстерьеров. Почему мину нашел именно Рыжик? Почему ее не обнаружил хотя бы тот же Альф, чутью которого мы все привыкли безоговорочно доверять? Да потому, что Рыжик меньше «габаритами» и он сумел протиснуться под печку, куда, наверное, до него лазали только кошки.

Вот уж истинно: добро никогда не пропадет зря… Это я про Мазорина, вспоминая, как он выхаживал Рыжика.

Уже давно за спиной утонула среди снегов та сожженная деревня с ее печальными памятниками прежней мирной жизни – видными издалека черными печными трубами, а я все еще не могу спокойно вспомнить об этой мине в подпечье. Украдкой от других ласкаю и без конца угощаю Рыжика лакомством. Милый Рыжик, спасибо тебе за капитана!

Ох, капитан Мазорин, капитан Мазорин, если бы вы знали, что я пережила тогда, узнав, какой опасности вы избегли.

11

Разминируем бывшее Корсунь-Шевченковское окружение, или, выражаясь языком немцев, котел, где нашла свой конец крупная группировка противника. Условия – тяжелейшие. Небывало ранняя весна, дожди вперемежку со снегопадом, тотчас тоже превращающимся в воду, превратили дороги и поля в неоглядные болота жидкой грязи. Грязь по брюхо, собака не может сесть. Бойцы в серой непросыхающей коросте с головы до пят. Вымотались до последней степени и люди, и животные. Но нельзя терять ни одного часа: наше наступление продолжается нарастающим темпом, наперекор страшной распутице, или, скорее, наоборот – в полном взаимодействии с силами природы, поскольку именно на внезапности строился план нашего командования. Немцев в такую погоду не заставишь сдвинуться с места, а наши солдаты – чудо-богатыри – шагают по грязи, подоткнув полы шинелей, шагают неторопливо на взгляд, да податливо, усталые и довольные, охваченные единым порывом: вперед! на запад!

«Вперед! на запад!» – это стало нашим боевым кличем, помогает освобождать родную землю, придает каждому силы.

Расплескивая грязь, по истерзанным, залитым водой большакам и проселкам, а местами напрямик через поля, громыхают танки с десантом автоматчиков на броне – наши неутомимые, везде проходящие знаменитые «тридцатьчетверки». Ползут тракторы с тяжелыми пушками на прицепе. Орудийный гул откатывается все дальше и дальше. Еще сегодня он был, кажется, вон там, за бугром, а завтра его уже чуть слышно, и второй эшелон должен подтягиваться, чтобы не оторваться от первого.

Колесные машины буксуют, и наши бойцы тащат на себе все имущество: котел для варки пищи собакам, бачки и прочее. Выбились из сил – сели, с трудом отыскав на пригорке местечко посуше; не успели перевести дух, Христофорчик уже поднимает на ноги:

– Товарищи, веселее! Теперь у нас есть опыт!

И – двинулись дальше.

Линия фронта передвигается так стремительно, что армейские тылы отстают. Но с нашим Христофорчиком не пропадешь. Он ухитряется найти выход из любого положения, пользуясь для этого любыми доступными ему средствами.

«Почти родня Колумбу!» – без улыбки, но с неподражаемым комизмом любит он повторять про себя, подразумевая сходство своей фамилии с именем знаменитого мореплавателя, открывшего Америку (я подозреваю, что это льстит ему), желая, очевидно, сказать тем самым, что и он не лыком шит, – и в этом, мне кажется, весь Христофорчик с его достоинствами и слабостями.

Но недавно нашему Колумбу пришлось по милости капитана пережить несколько неприятных минут.

По вине снабженцев задержался подвоз продуктов питания для людей и собак. Сутки был перебой, а на следующие сутки капитан с удивлением обнаружил, что все бойцы накормлены, сыты и собаки. У некоторых в бачках оказались даже несъеденные остатки пищи.

– Откуда все это? – спросил капитан у старшего лейтенанта.

– Это? – делая невинное лицо, переспросил тот, точь-в-точь как поступают маленькие ребята, когда чувствуют за собой какую-нибудь провинность. – От благодарного населения, товарищ капитан!

– От какого населения?

– От местного.

И прежде за Христофорчиком водились грешки. Какими-то таинственными путями в подразделении нередко оказывались свежие яйца, мясо в такое время, когда в соседних частях этого не было и в помине. Однако на этот раз он побил все рекорды. От капитана он получил строжайшее предупреждение, чтобы не было повторения подобных случаев.

Потом, когда они остались одни (меня они не стесняются), Христофорчик, желая, очевидно, оправдаться, заявил:

– А о собаках надо заботиться? Я спрашиваю, надо?

– Надо, – хладнокровно согласился капитан, бросая взгляд в мою сторону, говоривший: «Ну, теперь он не успокоится долго!»

– Ну вот! У человека есть энзэ, а у собаки – что?

«Энзэ» – это неприкосновенный запас: сухари, консервы. Его имеет при себе каждый боец.

– Что же, прикажете ей голодной сидеть, да? – не унимался Христофорчик. – А кто будет мины искать? Я? Да? Да я был бы последним человеком, если бы допустил это! Собаку надо любить! Об этом даже Лев Толстой сказал!

– Что сказал Лев Толстой? – поинтересовалась я.

– Он сказал про одного гражданина, что тот был бы отъявленным мерзавцем, если бы не питал страсти к собакам!

– Стало быть, ты хочешь сказать, что для тебя еще не все потеряно? – с тонкой иронией заметил капитан, улыбаясь одними глазами.

Обиженный Христофорчик замолчал.

Не в оправдание Христофорчика, а справедливости ради надо заметить, что для благодарности у населения есть все причины: на минах подрываются не только военные. Не щадят они и гражданских лиц.