Текст книги "Почетный академик Сталин и академик Марр"
Автор книги: Борис Илизаров
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
«О латинизации.
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков)
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
№ П115/26-С
26.01.1930 г.
Тт. Курцу, Лупполу
Выписка из протокола № 115 заседания Политбюро ЦК от 25.01.1930 г.
26. – О латинизации.
Предложить Главнауке прекратить разработку вопроса о латинизации русского алфавита.
На том же заседании Политбюро, но одним пунктом ранее рассматривался вопрос «О языке сношений государственных учреждений Союза СССР и предприятий общесоюзного значения». Для того чтобы не вносить хаос в систему управления огромной страной, таким языком и письменностью были названы русский язык и кириллица. О правах других языков и систем письменности там ничего не говорилось.
Тридцатого числа того же года комиссия по латинизации русской письменности была распущена, но латинизация письменности других народов СССР продолжалась своим чередом. В это же время Сталин через своего секретаря Б.М. Таля обратился к Марру с рядом вопросов. О них можно судить по черновой копии записки, подготовленной Марром в качестве ответа. Возможно, вопросы к Марру были связаны с его давней идеей и докладом «На путях к интернационализации (языка)»[228]228
СПб. ФА РАН. Ф. 800. Оп. 1. Ч. 2. Ед. хр. 923.
[Закрыть], где проблема о будущем характере общемировой письменности рассматривалась с новых позиций. В начале того же 1930 года Марр ответил на запрос Таля:
«О латинизации алфавита. Записка в ЦК ВКП(б).
Уважаемый товарищ Таль.
Немедленно по получении Вашего письма мною были приняты меры к выяснению возможностей и сил яфетического Института для намеченной работы по латинизации алфавита. Записка была готова, как я сообщил Вам в телефонной беседе (в Москве), но вынужден был задержать из-за наметившейся возможности организовать это дело на более широком использовании специалистов Академии наук СССР, работающих вне Яфетического Института.
При работе над производственным планом Академии наук выяснилось, что специалисты Института Востоковедения, в том числе и академики, уже работают над латинизацией письма по азиатским языкам и зарубежным. В то же время я надеялся поспеть с выпуском моей новой работы „Языковая политика яфетической теории и удмуртский язык“ (доклад, читанный еще летом в Глазове), где достижения нового учения об языке еще раз побуждают трактовку вопроса о латинизации признать делом не формальным, а идеологическим. Так как выпуск работы задержался, я делаю выписку касательно письма и предпосылаю ее к готовой давно записке о том, что практически изготовит по тому вопросу Яфетический Институт (см. прил.).
В процессе давно начатых по вопросу работ пришлось принять во внимание, что и на латинице нельзя безоговорочно строить интернационального алфавита, так как латинские буквы в разных языках имеют различное значение, например: J – по-французски „ж“, по-английски „дж“, по-немецки „и“ и т. д. Букв латинского алфавита не хватает для обозначения всех звуков в громадном числе языков. Между тем алфавит, претендующий на интернациональность, должен быть построен так, чтобы каждая буква получила определенное значение независимо от того, как она произносится в каком-либо, хотя бы и мирового значения, языке (речь, конечно, о тех буквах, которые имеют в различных языках совершенно отличное значение). Кроме того, чтобы алфавит был приложим к любому языку, необходимо, чтобы он был аналитичен, то есть обладал бы способностью, оставаясь на одной и той же базе, бесконечно расширяться (выделено мной. – Б.И.). Таким алфавитом, или, вернее, транскрипцией, является яфетидологический аналитический алфавит, принципы которого положены в „Абхазском аналитическом алфавите“ (Лнгр. 1926, изд. Восточного Института им. А.С. Енукидзе).
При всех возникающих затруднениях в вопросах выработки общего алфавита представляется необходимым предварительно подготовить общественность к правильной установке предстоящего грандиозного предприятия.
В этих целях Яфетический Институт имеет в виду следующие работы:
1. В текущем 1930 г. Яфетическим Институтом была проведена работа по критическому разбору тюркологического абхазского алфавита, с точки зрения пригодности его для практического использования. Одновременно был затронут и вопрос о научности и практической пригодности вообще тюркского латинизированного алфавита. Окончательная сводка работы может быть закончена к 1.1.1931 г.
2. Яфетическим Институтом прорабатывался проект реформы русского алфавита на системе русской же графики. Но для того, чтобы сделать русский алфавит более доступным национальностям СССР, даже оставаясь на почве кириллицы, необходимо в нем провести существенную реформу, делая его действительно соответствующим звуковому составу русского языка. Требуется учесть особый характер звуков русской речи, дающих неправильное представление о том, будто звуки русского языка состоят из твердых согласных и твердых и мягких согласных {15}.
Яфетическим Институтом прорабатывался также и вопрос о яфетидологической транскрипции и ее применении к русскому языку. Разобран проект алфавита Главнауки. Работа может быть закончена к концу ноября 1930 года.
Кроме того, Институтом намечены к доработке:
1. Перевод на яфетидологическую транскрипцию языков народов СССР.
2. Приспособление ее же для практического употребления, а именно выработка транскрипции, удовлетворяющей требованиям нового (материалистического) учения о языке и алфавита общего пользования, составленного на основе яфетидологической транскрипции.
Из указанных заданий берутся в первую очередь:
Яфетидологическая транскрипция восточнофинских языков (акад. Марр при участии аспирантов / к декабрю 1930 г.
Яфетидологическая транскрипция тюркских языков / аспирант А.К. Боровков / к январю 1931 г.
Яфетидологическая транскрипция сев. – кавказских языков /сотрудники Института В.И. Абаев, К.Д. Дондуа, С.Л. Быховская / к маю 1931 г.
'' чувашского / аспирант Н.Я. Золотов / к ноябрю 1930 г.
'' осетинского / сотр. Института В.М. Абаев / к концу октября 1930 г.
'' палеозийских / т. Улитин.
'' китайского / аспирант Института народов Советского Востока т. Врубель.
Кроме того, намечено составление библиографии по вопросу письменности. По этому заданию может быть к марту 1931 г. собрана библиография по языкам чувашскому и восточнофинским.
Директор ЯИ, академик
'' ноября 1930 г.»[229]229
СПб. ФА РАН. Ф. 800. Оп. 1. Ч. 2. Ед. хр. 990. Л. 1–3.
[Закрыть]
Таким образом, Марр, не отвергая прямо идею латинизации, предложил радикально новое решение: внедрить так называемый аналитический алфавит в качестве общей системы письменности для всех народов мира. Публично эту идею он стал пропагандировать много раньше. А в 1926 году в Яфетическом институте Марр создал группу для установления «теоретических норм будущего общечеловеческого языка»[230]230
Башинджагян Л.Г. Институт языка и мышления имени Н.Я.Марра // Вестник АН СССР. 1937. № 10–11. С. 258.
[Закрыть]. Марр мыслил масштабами вселенских преобразований.
Из проекта записки на имя Таля видно также, что Марр к 1930 году был очень близок к главному источнику государственной власти, к Сталину. Но есть доказательства и более тесного и разнообразного сотрудничества нового вождя и старого ученого.
Любимый сталинский академик «на посту бойца научно-культурного фронта»
Летом 1930 года Марр выступил от лица советских ученых на XVI съезде партии. Ему оказали большую честь. Это был знак особого доверия власти и лично Сталина. В большом докладе вождь затронул тему национального строительства, развития национальных культур и языков. Хорошо отрежиссированный съезд громил «правых»: Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, а в промежутках между погромными и покаянными речами съезд приветствовали известные и не очень известные представители рабочего класса, трудового крестьянства и интеллигенции. Все заканчивали свои гладко обкатанные приветствия здравицами в честь партии, рабочего класса (своего и международного), Коммунистического Интернационала и, конечно, в честь Сталина.
Когда вышел Марр с трибуны партийного съезда, опять зазвучали странные фразы. Даже здесь великий эгоист умудрился говорить главным образом о себе: «Рапортующему от общественной организации боевого стана советской науки разрешите начать со слова в пояснение того, что рапортует не партиец, а беспартийный, по диалектическо-материалистическому научному своему мировоззрению, зачатому в котле национально-общественных противоречий Кавказа и самостоятельно выработанному им на конкретном материале живой речи и живого мышления… отсталых… национальностей… разделяет целиком и без какого-либо качественного ограничения марксистское революционное мировоззрение, эту динамическую научную теорию руководящей партии… С первых же октябрьских дней я стал по мере своих сил плечом к плечу с товарищами коммунистами и вместе с беспартийными созвучного закала помогал делу беспримерного по размаху революционного научно-культурного строительства… Осознав фикцию аполитичности и естественно отбросив ее, в переживаемый момент обострившейся классовой борьбы я твердо стою, в меру своих, омоложенных революционным творчеством, сил, на своем посту бойца научно-культурного фронта – за четкую генеральную линию пролетарской научной теории и за генеральную линию коммунистической партии»[231]231
XVI съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). 26 июня – 13 июля 1930 г. Стенографический отчет. Т. 1. М., 1935. С. 183–184.
[Закрыть]. Затем Марр прочитал приветствие от имени главы ВАРНИТСО (Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству СССР) и ни разу не упомянул имени Сталина. Отмечаю это специально, так как некоторые (в том числе Алпатов) до сих пор пишут о том, что Марр на съезде произнес подхалимскую речь на русском и грузинском языках и особенно славословил вождя. В архиве Марра сохранилось пять машинописных вариантов этой речи с его рукописными поправками, которые мало чем отличаются от той, что он произнес на съезде[232]232
СПб. ФА РАН. Ф. 800. Оп. 1. Ч. 2. Ед. хр. 654. Л. 1–6.
[Закрыть]. Обратим также внимание на то, что Марр в присутствии Сталина, а значит, с его одобрения (без предварительного просмотра текстов тогда доклады не делались) заявил о своем научном приоритете в разработке языкознания, которое оказалось «марксистским». Тогда Сталин с легкостью признал его приоритет в этом деле. В 1950 году Сталин заявит, что Марр никогда марксистом не был, и сам опубликует работу на ту же тему.
И хотя Марр не упомянул лично Сталина, ему-то как раз было за что благодарить новую власть. В том же выступлении на XVI съезде партии Марр туманно объяснил причину своей благодарности: «В условиях полной свободы, которую дает науке Советская власть, помогающая самым смелым, самым дерзким научным исканиям в области подлинного материалистического миропознания, я старался развивать и продолжаю, уже с новыми кадрами научных работников – коммунистов и стойких беспартийных соратников, развивать теоретическое учение об языке, в области которого я веду свою научную работу»[233]233
XVI съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). 26 июня – 13 июля 1930 г. Стенографический отчет. Т. 1. С. 183.
[Закрыть]. А всего лишь на полтора-два года раньше, в 1928 году, Марр, отчаявшись добиться от коллег признания своей обновленной яфетической теории, опубликовал нечто вроде научного завещания. Называлось оно: «Почему так трудно стать лингвистом-теоретиком». Цитируя давние и новые работы, выступая в качестве своего собственного историографа, Марр почти по-детски восклицал: «А есть такое учение? Есть. Это учение так называемая яфетическая теория, которая никем не признается в „серьезных научных кругах“, и у меня даже возникло если не сомнение, то вопрошание, стоит ли продолжать лекции, восстанавливать курс в Ленинграде, Москве и где бы то ни было после бесплодной своей многолетней по основному делу деятельности и тем более заниматься непристойным делом пропаганды учения, ни для кого из лингвистов не приемлемого»[234]234
Марр Н.Я. Почему так трудно стать лингвистом-теоретиком. С. 201.
[Закрыть]. Именно тогда он воскликнул, имея в виду себя: «Картина рыцарских времен с одним воином на ристалище!»
На самом же деле научный мир того времени достаточно взвешенно и беззлобно относился к его трудам. Чаще его упрекали в небрежности стиля и запутанности аргументации. Даже его искренние последователи и друзья уговаривали хотя бы раз кратко изложить свою теорию удобоваримым языком. Марра эти предложения приводили в бешенство, так как он считал, что дело тут не в форме, а в сознательном неприятии его научной идеологии. Однажды он в сердцах произнес: «Почему же трудно усвоить? Потому ли, что у меня длинные фразы в русских работах? Не верьте, товарищи. Во французских статьях моих – фразы короткие. В немецких безукоризненных, – скажу: блестящих, – переводах не чувствуется никакой трудности стиля. Наконец, пробовал их уменьшить, вот, например, сегодня. Поможет ли? Раньше не помогало. В чем дело?»[235]235
Марр Н.Я. Язык и мышление // Избранные работы. Т. 3. С. 98.
[Закрыть] Таковыми были почти детские по интонации «вопрошания», между прочим, вице-президента советской Академии наук, на каковую должность он был назначен незадолго до XVI съезда партии. А такие должности в российском государстве всегда были номенклатурными. И все же по-русски Марр мог писать только так, как писал. Но он прав – дело было не только в трудностях стиля.
Еще в 1929 году Я.В. Лоя, бывший латышский стрелок, а впоследствии известный лингвист и педагог, начинавший свою деятельность под покровительством Марра[236]236
В архиве Марра есть один из его научных отчетов за 1925–1926 гг. // СПб. ФА РАН. Ф. 800. Оп. 6. Ед. хр. Е-296.
[Закрыть], а затем ставший его научным противником, так отметил положительные и отрицательные стороны марризма.
Положительные:
«1) разработка вопросов семантики;
2) общая материалистическая направленность и
3) увязывание вопросов языка с фактами истории культуры.
Но яфетидология имеет и свои теневые стороны:
1. Игра с алхимическими четырьмя элементами (сал, бер, йон, рош);
2. Вульгаризация марксистского метода, когда в каждом предложении склоняется по всем падежам слово „класс“ и т. д.;
3. Авторитарное преклонение учеников перед учителем, вследствие чего совершенно теряется столь необходимый для науки критический подход;
4. Ограничение научного кругозора почти исключительно вопросами происхождения, доистории, палеонтологии речи;
5. Самовлюбленность, доходящая порой уже до нападок на языковедов-марксистов, не желающих „изменять“ или „дополнять“ марксизм марризмом»[237]237
Лоя Я.В. Основные направления в языковедении // Сумерки лингвистики. С. 55–57.
[Закрыть].
Характеристика вполне исчерпывающая и во многом, но не во всем справедливая. Этой работы в нынешней библиотеке Сталина нет. Но оттиск другой статьи Лоя я там обнаружил. В январе 1929 года молодой лингвист преподнес вождю с дарственной надписью свою большую обзорную статью «Против субъективного идеализма в языкознании»[238]238
Лоя Я.В. Против субъективного идеализма в языкознании. Б. м., 1929. Отдельный оттиск // Государственная общественно-политическая библиотека. Отдел редких книг. Библиотека И.В. Сталина.
[Закрыть]. В ней критиковался с «марксистских» позиций ученик выдающегося российского лингвиста Бодуэна де Куртенэ, будущий академик Л.В. Щерба, тот самый, кто написал работу о первичных диффузных звуках. Помет на оттиске нет, и теперь трудно сказать, познакомился ли Сталин со статьей и если да, то когда это произошло. Но с ранее упомянутой работой Лоя он, без сомнения, был знаком, так как все перечисленные пункты этой брошюры, характеризующие Марра, вошли в тот же «эпохальный» сталинский труд 1950 года «Относительно марксизма в языкознании».
Сталин еще в начале 30-х годов был знаком с некоторыми идеями Марра и знал о той критике, которой подвергается яфетическое учение как «справа», так и «слева», но все сделал для того, чтобы оно стало единственно «марксистским». В феврале 1929 года в Коммунистической академии прошла так называемая «поливановская» (по имени языковеда Е.Д. Поливанова) первая лингвистическая дискуссия, а затем в октябре – декабре 1930 года вторая дискуссия в той же академии, организованная «языкофронтом». Сами по себе обе эти дискуссии были знаками того, что в высших эшелонах власти не было полного единодушия по отношению к учению Марра как к единственно марксистскому. Различные кланы пока еще «поставляли» власти тех, кто в принципе мог бы официально представлять «марксистское» направление в области истории и теории языка и мышления. Сходные процессы шли и в других областях науки и культуры. Марра, скорее всего, поддерживала линия: Н.И. Бухарин, А.В. Луначарский, М.Н. Покровский, М.В. Фриче, а также часть старых академиков. Возможно, не все из перечисленных все еще очень влиятельных в то время людей искреннее сочувствовали Марру.
Поливанов был вызван в Москву 1926 году из Средней Азии тогдашним руководителем РАНИОНа (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук) академиком Фриче. Через два с небольшим года, в 1929 году, в Комакадемии, руководимой Покровским, с которым, как мы видели, Марр был очень дружен, Поливанов выступил с разгромным и тщательно аргументированным докладом по поводу «нового учения». Без всякого сомнения, это была заранее подготовленная акция. Самым интересным было то, что Поливанов своим выступлением фактически попытался перехватить у Марра главенство в «марксистском» языкознании. Но, в отличие от Марра, он не стал огульно отрицать все предыдущие достижения «буржуазной» компаративистики, а, напротив, рассматривал ее достижения как плодотворный подготовительный этап к лингвистике «марксистской». Конечно же, он отрицал четырехэлементный анализ и большинство залихватских формулировок и характеристик Марра. Но если смотреть из сегодняшнего дня, то без труда обнаруживается, – в главном взгляды Поливанова и Марра не противоречили друг другу, а, напротив, имели много общего. Так же как Марр, Поливанов говорил о рождении речи в результате социальной коммуникации, которая необходима «для связанного кооперативными потребностями коллектива»[239]239
Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. С. 57.
[Закрыть]. Как и Марр, он рассматривал речь в качестве одного из «видов трудовой деятельности»[240]240
Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. С. 59.
[Закрыть]. Применяя более корректную терминологию, Поливанов говорил не о «схождении» и «расхождении» языков, а о процессах «гибридизации» и «метисизации» языков, «типичных для эпох товарного хозяйства», что, по сути, одно и то же[241]241
Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. С. 87.
[Закрыть]. Признавая заслуги компаративистики, он также говорил о том, что она оставила за бортом социолингвистические проблемы. Более осторожно, но и он говорил о необходимости изучения семантических сдвигов, происходящих в революционные эпохи[242]242
Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. С. 187–205.
[Закрыть]. Короче говоря, Поливанов трезво и обстоятельно попытался навести мосты между европейской наукой и наукой советской. Свое кредо он выразил так: «Работа над созданием марксистского языкознания должна выражаться не в виде похоронного шествия над гробом естественно-исторической лингвистики, а в построении новых лингвистических дисциплин на том фундаменте бесспорных фактов и положений, которые даны лингвистикой как естественно-исторической дисциплиной»[243]243
Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. С. 185.
[Закрыть]. Но именно это и не получило официальной поддержки. Организованным большинством выступавших (включая Фриче) идеи Поливанова были отвергнуты, его подвергли остракизму, и он был вынужден вернуться в Среднюю Азию[244]244
Есть сведения, что Поливанов злоупотреблял наркотиками и по этой причине вернулся в Среднюю Азию.
[Закрыть]. В 1938 году Поливанов погиб в сталинских застенках, но ни марристы, ни, конечно, сам покойный Марр не имели никакого отношения к его гибели[245]245
См.: Леонтьев А.А. Евгений Дмитриевич Поливанов и его вклад в общее языкознание. М., 1983; В. Ларцев. Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности. М., 1988; Алпатов В.М. История одного мифа. С. 87–91; Его же. История лингвистических учений. Учеб. пособие. 3-е изд., испр. и доп. М., 2001. С. 245–253. Мне представляется, что резкое противопоставление взглядов Поливанова и Марра в работах Алпатова неубедительно.
[Закрыть]. Я не исключаю того, что тогдашним руководителям-сталинистам не понравился не только научный академизм одного из талантливых советских лингвистов, но и то, что в 1917–1918 годах Поливанов в качестве переводчика принимал участие в издании тайных договоров царской дипломатии, осуществлявшихся по инициативе Троцкого и при участии знаменитого матроса Маркина. Вступив в партию в 1919 году, он был исключен во время сталинских чисток. После разгрома марризма и смерти Сталина имя Поливанова вернулось в советскую науку. Марр в «поливановской» дискуссии официально не участвовал, но он, без сомнения, пристально следил за ее ходом: в архиве Марра сохранилась стенограмма этого мероприятия.
Если в процессе первой дискуссии Марр критиковался с позиций традиционного, компаративистского языкознания, прикрываемого марксистской терминологией, то вдохновители второй дискуссии попытались «перешагнуть» через концепцию Марра, сделав вид, что она является пройденным этапом «марксистского» языкознания[246]246
Алпатов В.М. История одного мифа. С. 95—100.
[Закрыть]. Среди организаторов и активных участников второй дискуссии был уже упоминавшийся ранее Лоя. Но и эта «языкофронтовская» атака «слева» очень быстро потерпела фиаско, несмотря на то что ее, похоже, поддержал видный партиец, новый нарком просвещения А.С. Бубнов.
Неизвестно, интересовался ли Сталин ходом этих дискуссий, одна из которых прошла накануне XVI съезда, а другая после него. Скорее всего, он не вникал в них, но, судя по тому, как они быстро захлебнулись, именно он не дал им хода, так как считал более целесообразным поддержать Марра в качестве научного авторитета. На 1929–1931 годы приходится пик научной, политической, организационной и даже международной деятельности Марра в новую советскую эпоху. Сталин с размахом использовал его карьеристские устремления, а Марр не обманул его ожиданий.
* * *
Я уже отмечал, что после октября 1917 года Марр, по существу, единственный из старых академиков, оказался близок к верхушкам советской власти. Больше десятилетия, вплоть до 1929 года, Академия наук СССР сохраняла свою организационную автономию и идеологический нейтралитет, что вызывало раздражение монополизирующей все и вся ленинско-сталинской власти. После революции академия в своей гуманитарной части одним фактом своего существования автоматически становилась независимым от ЦК ВКП(б) идеологическим центром. Большевистская верхушка на первых порах выбрала тактику постепенного разрушения академии путем выстраивания параллельных ей научных и идеологических учреждений, способных со временем заменить академию полностью. Такая тактика позволяла, не вызывая резких протестов зарубежных и отечественных научных кругов, перехватить инициативу и подготовить преданные власти научные кадры, работающие по ее заказам и правилам. Еще в 1919 году бывшая Императорская Академия наук была переведена в подчинение Наркомпроса РСФСР и формально стала частью советского государственного аппарата. Ему же были подчинены и гуманитарные институты. Все оставшиеся научные учреждения и институты негуманитарного профиля перешли в ведение Научно-технического отдела ВСНХ. Чуть раньше, в июне 1918 года, в Москве была учреждена Социалистическая академия, которая первоначально должна была заниматься пропагандой марксизма применительно к общественным наукам. В том же 1918 году Петроградский филиал Наркомпроса, который тогда витиевато назывался Комиссариатом народного просвещения Союза коммун Северной области, выступил с инициативой ликвидировать Академию наук как ненужный пережиток старого общества. В 1923 году, когда Социалистическая академия была переименована в Коммунистическую, нарком Луначарский стал представлять ее в качестве единственного центра, инициирующего всю научную работу в стране. Так в очередной раз была поставлена под сомнение особая роль Академии наук. В одном ряду с этими советскими учреждениями противопоставляли себя академии такие новообразования, как Общество историков-марксистов, Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН) и Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству, то самое ВАРНИТСО, во главе которого советская власть поставила академика Марра и от имени которого он выступал с приветствиями на XVI съезде партии. Все другие перечисленные советские учреждения возглавляли уже известные нам советские деятели, с которыми Марр находился в самых тесных отношениях: Луначарский, Покровский, Фриче. Однако перечеркнуть академию таким способом не удалось; в ее рядах насчитывалось всего сорок пять человек, но все они были выдающимися учеными, имевшими мировой авторитет. С лета 1925 года власть изменила тактику, и РАН передали в подчинение более высокого ранга – Совнаркому РСФСР. В том же году в недрах Политбюро ЦК ВКП(б) появляется специальная комиссия для связи с академией (во главе с А. Енукидзе), а на самом деле для выработки шагов, ведущих к ее огосударствлению и подчинению ЦК. Через два года Академии наук был навязан новый устав, резко ограничивающий круг деятельности и разделивший ее состав на два отделения: физико-математическое и гуманитарное. Численность академических вакансий была увеличена почти вдвое, для того чтобы получить возможность ввести своих людей и овладеть академией изнутри. Но до 1928 года этот план осуществить не удалось, а потому делались попытки путем перераспределения кадров организовать в Комакадемии учебно-научные центры гуманитарного профиля. Сталин и все руководство партии и государства, включая «правых» оппозиционеров, были согласны в стремлении овладеть последним оплотом «буржуазного» вольнодумства в важнейших идеологических областях. С осени 1928 года до начала 1929 года была проведена серия мероприятий (а по сути, аппаратных интриг), позволивших навязать академии нужных власти людей. Среди них оказались и те, с которыми давно сотрудничал Марр и которых он лично рекомендовал[247]247
См.: Академия наук в решениях Политбюро РКП(б) – ВКП(б). 1922–1952. Сост. В.Д. Есаков. М., 2000. С. 66.
[Закрыть], а также Н.И. Бухарин, А.М. Деборин, Г.М. Кржижановский, Д.Б. Рязанов – всего тридцать девять человек. Так в российской академической науке была запущена система номенклатурного подбора кадров, когда за основу берутся не выдающиеся научные достижения, а преданность режиму. Это привело к вырождению гуманитарной части Академии наук, вполне ощутимой и в наше время.
И все же сломать интригой и грубым административным давлением волю и совесть сорока пяти выдающихся россиян не удалось. Тогда сталинское руководство использовало испытанные уже в те годы грязные приемы по отношению к своим гражданам: шпионаж, доносительство, стравливание, раскол и, конечно, репрессии. В апреле 1929 года под предлогом проверки финансовой деятельности и пересмотра штатов была создана специальная правительственная комиссия, которая «обнаружила» два десятка добровольцев-сотрудников, от которых в адрес комиссии стали поступать подписанные и анонимные доносы. В частности, поступили «сигналы» о том, что в Библиотеке АН, в Пушкинском Доме и в Археографической комиссии хранятся печатные и архивные материалы «контрреволюционного» характера. На самом деле это были зарубежные периодические издания, архивные материалы разгромленных большевиками политических партий, манифесты об отречении от российского престола и т. д. В результате деятельности комиссии пять человек было расстреляно. Выдающиеся историки С.Ф. Платонов, Е.В. Тарле, М.К. Любавский, Н.П. Лихачев сосланы на длительные сроки[248]248
См.: «Наше положение хуже каторжного». Первые выборы в Академию наук СССР // Вестник Архива Президента РФ. 1999. № 3; «Осталось еще немало хлама в людском составе». Как начиналось «дело Академии наук» // Вестник Архива Президента РФ. 1997. № 3; То же. 1997. № 4; См.: Академия наук в решениях Политбюро РКП(б) – ВКП(б). 1922–1952. Сост. В.Д. Есаков. М., 2000 (публикации документов).
[Закрыть]. Некоторые так и не вернулись из ссылок. А что наш герой? Именно в эти годы карьера Марра пошла круто вверх.
Очень странно, но в опубликованных материалах о выборах в Академию наук, о ее проверке и судьбе репрессированных академиков сведений о Марре практически нет. Но в марте 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «строго секретное» постановление Комиссии по вопросу о выборах академиков, в котором, в частности, были такие пункты:
«8. Признать необходимым, чтобы один из вице-президентов Академии наук был абсолютно советским человеком, и поручить Комиссии тов. Енукидзе подыскать подходящего кандидата.
9. Признать возможным утверждение Ферсмана вице-президентом при условии, что второй вице-президент будет абсолютно своим человеком»[249]249
Вестник Архива Президента РФ. 1996. № 3. С. 122.
[Закрыть]. Вторым вице-президентом АН был фактически назначен Политбюро Марр.
Я уже отмечал, что Марр и до избрания на одну из высших должностей в академии был для власти своим человеком. Даже во время Гражданской войны и до конца жизни он постоянно выезжал в длительные зарубежные научные командировки (иногда вместе с женой), для чего специальными постановлениями Политбюро выделялась немалая валюта[250]250
См.: Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б). Т. II. 1930–1939. Каталог. М., 2001. С. 384, 423; Академия наук в решениях Политбюро РКП(б) – ВКП(б). 1922–1952. Сост. В.Д. Есаков. М., 2000. С. 128–129.
[Закрыть]. Тогда все заседания проводились лично Сталиным или его ближайшими соратниками.
Но Марр был полезен Сталину и как авторитетный специалист по периодически обновляемой национальной доктрине. Выступая с большим докладом на XVI съезде, Сталин в специальном разделе говорил об опасностях «уклонов» в сторону великодержавного русского шовинизма и национализма других больших наций СССР. «Уклонисты этого типа исходят при этом из того, что так как при победе социализма нации должны слиться воедино, а их национальные языки должны превратиться в единый общий язык, то пришла пора для того, чтобы ликвидировать национальные различия и отказаться от политики поддержки развития национальной культуры ранее угнетенных народов»[251]251
Сталин И., Каганович Л. Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б). М., 1930. С. 76.
[Закрыть]. «Не ясно ли, – говорил он далее, – что, ратуя за один общий язык в пределах одного {16} государства, в пределах СССР, они добиваются, по сути дела, восстановления привилегий господствовавшего ранее языка, а именно великорусского языка? Где же тут интернационализм?»[252]252
Сталин И., Каганович Л. Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б). М., 1930. С. 77.
[Закрыть]
На том же XVI Съезде в заключительном слове Сталин вновь вернулся к национальному вопросу и к национальным языкам. Сталин процитировал записку одного из делегатов, уличавшую его в противоречиях: «Одна из этих записок, которую я считаю наиболее интересной, сопоставляет трактовку проблемы национальных языков в моем докладе на XVI съезде с той трактовкой, которая дана в моем выступлении в Университете народов Востока в 1925 году, и находит, что тут есть некоторая неясность, которая должна быть разъяснена. „Вы, – говорит записка, – возражали тогда против теории (Каутского) отмирания национальных языков и создания одного общего языка в период социализма (в одной стране), а теперь, в своем докладе на XVI съезде, заявляете, что коммунисты являются сторонниками слияния национальных культур и национальных языков в одну общую культуру с одним общим языком (в период победы социализма в мировом масштабе), – нет ли тут неясности?“»[253]253
Сталин И., Каганович Л. Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б). М., 1930. С. 84.
[Закрыть] И действительно, в 1925 году Сталин заявил слушателям университета: «Толкуют (например, Каутский) о создании единого общечеловеческого языка с отмиранием всех остальных языков в период социализма. Я мало верю в эту теорию единого всеохватывающего языка. Опыт, во всяком случае, говорит не за, а против такой теории. До сих пор дело происходило так, что социалистическая революция не уменьшила, а увеличила количество языков, ибо она, встряхивая глубочайшие низы человечества и выталкивая их на политическую сцену, пробуждает к новой жизни целый ряд национальностей и этнографических групп»[254]254
Сталин И. Вопросы ленинизма. 9-е изд. М., 1933. С. 137.
[Закрыть]. Сталин действительно штудировал в 20—30-х годах работы Каутского, которые и сейчас находятся в его библиотеке. И он действительно скорректировал свою точку зрения к 1930 году. На том же XVI съезде Сталин разъяснял, что в 1925 году он выступал против «национал-шовинистической теории Каутского», который предрекал в случае победы пролетарской революции и объединения Австрии и Германии формирование там единой нации, включая чехов, с единым немецким языком. Опыт СССР говорит обратное, заявил Сталин. После революции процесс не пошел в сторону слияния «в одну общую великорусскую нацию с одним общим великорусским языком». Другое дело, что после победы пролетарской революции во всемирном масштабе, предрекал генсек, «национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым (выделено мной. – Б.И.)»[255]255
Сталин И., Каганович Л. Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б). С. 85.
[Закрыть]. Иначе говоря, схема Сталина 1930 года оказалась копией схемы Марра, с ее картинами «расхождения» и «схождения» национальных языков, в результате чего побеждает не один, наиболее сильный, а рождается совершенно новый, синтезированный язык. Более того, накануне съезда вышла статья Марра в широко распространяемом политическом журнале «Юный пролетарий», в которой академик пророчил: «Будущий единый всемирный язык будет языком новой системы, особой, доселе не существовавшей , как будущее хозяйство с его техникой, будущая внеклассовая общественность и будущая внеклассовая культура. Таким языком, естественно, не может быть ни один из самых распространенных живых языков мира, неизбежно буржуазно-культурный и буржуазно-классовый, как ни один из мертвых языков не смог стать международным в бывшем новом мире, дооктябрьском, да и в том бывшем мире ни один из них и не намечался вовсе как массово-международный (выделено мной. – Б.И.)»[256]256
Марр Н.Я. Яфетидология. С. 443.
[Закрыть]. Сталин, готовясь к выступлению на съезде, конечно же, прочитал популярную заметку Марра, предназначенную для молодежи, и очень близко к тексту процитировал ее на партийном форуме.
