Текст книги "У войны жестокие законы"

Автор книги: Борис Щенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

За плечами – война

День победы мы встретили в боевых порядках войск, добивавших Курляндскую группировку фашистов. Хотя сильных боев уже не было, но гремел весь фронт. Все, что могло стрелять, было пущено в ход. Ракеты, трассирующие пули, зенитные снаряды фейерверками разрисовывали небо. Салютовали все. Салютовали живым и мертвым. Конец войне!

Однако недобитые эсэсовские части сопротивлялись отчаянно, не хотели капитулировать. В дни своей агонии они все чаще прибегали к коварству и жестокости. Бывало, высылали парламентера с белым флагом и с прибитой к палке фанеркой, на которой по-русски написано: «Мы капитулируем!». Но стоило нашим приблизиться, их встречали градом пуль и гранатами. И снова обрывались жизни наших ребят, которых уже ждали дома матери и невесты, надеясь, что теперь-то уж не будет похоронок…

Чем же на такое можно было ответить? Мстить? Не брать в плен? Но по фронту был строгий приказ – пальцем не трогать сдающихся в плен!

И все же нервы выдерживали не у всех.

Месть… Какое жестокое слово! Но и без нее не обходилось на фронте. Она – тоже один из неписаных жестоких законов войны. Когда немцы без всякой на то причины не щадили наших, зверствовали, расплачивались за это другие, их товарищи.

В середине лета наш полк был срочно снят с фронта и направлен своим ходом в Ленинград. Город, за который мы насмерть бились около двух лет и которого многие из нас в глаза не видывали, поразил нас громадой зданий и разрушениями. Нас никуда не выпускали. Целыми днями мы драили свои машины, красили, наводили блеск. Никто тогда еще не знал, что восьмого июля на параде ленинградцы будут торжественно приветствовать своих защитников.

Военный парад этот, первый и последний в моей солдатской жизни, запомнился навсегда. Это было потрясающее всенародное ликование. Благодарные ленинградцы буквально забрасывали цветами наши «катюши»! И почти в каждом букетике записочка с приглашением прийти в гости по тому или другому адресу. Поначалу мы не придали этим записочкам никакого значения. Большее впечатление на нас произвело мороженое, которое мы ловили прямо на лету. Но перед вечером нас собрал комиссар полка Кошкарев, усатый представительный подполковник. (По привычке мы продолжали называть замполита полка комиссаром.) Он приказал нам принарядиться, раздал адреса и сказал, чтобы мы не роняли чести гвардейцев. Из гостей разрешено было вернуться к двадцати четырем ноль-ноль.

В первый раз за четыре года мы ужи пала в кругу семьи, из настоящих фарфоровых тарелок! Не обошлось без ста граммов и… конфузов. Когда мы четверо уселись за стол и перед нами появился дымящийся суп, двое из нас по солдатской привычке вытащили из-за голенищ сапог свои «кашеметы» (так мы называли ложки) и мигом опростали свои тарелки. Хозяева дружно рассмеялись. Особенно нам было неудобно перед хозяйскими дочками.

Непривычно и как-то странно звучали для нашего слуха забытые домашние слова «самовар», «кастрюля», «сковорода». Отвыкли мы от нормальной человеческой жизни!..

Не каждый из нас, фронтовиков-добровольцев, оставшихся в живых, сразу нашел свое место. Но пробивали себе дорогу напористо, по-солдатски.

Страшно хотелось учиться. Но как, где и на какие шиши? У меня, к примеру, отец пришел инвалидом, старший брат – весь израненный. Уезжать далеко от родительского дома также не имели морального права: как-никак всю войну нас ждали, и помочь старикам, кроме нас, было некому. С сестренок какой спрос? Вот и пришлось многим навсегда распрощаться с прежними мечтами.

Я рискнул поступить в Свердловское художественное училище. Дело в том, что, кем бы мне ни приходилось быть на фронте, карандаш и бумага всегда были при себе, и в свободные минуты я выпускал «Боевые листки», делал портретные наброски фронтовых друзей.

…За неполный учебный год удалось справиться с программой двух курсов. Но помешала всему болезнь – дали о себе знать волховские и ленинградские болота. Да и жить было не на что и негде: училище своего общежития не имело. Бывало, приходилось коротать ночи на Вокзале…

Волей-неволей пришлось вернуться в отчий дом в Краснотурьинск. Потом была партшкола, работа по призыву ЦК ВКП(б) в сельском райкоме партии – в числе коммунистов-восемнадцатитысячников, заочная учеба в Уральском госуниверситете.

В университете я встретил симпатичную и, как мне показалось, знакомую девушку, которая потом стала моей женой. Когда разговорились, понял: это была уже вторая наша встреча. Первая состоялась зимой сорок второго, на станции Кузино, где наш эшелон, следовавший из Свердловска в Москву, застрял. Стояли там три дня. Старшина наш с продовольственным аттестатом где-то затерялся, и мы кормились, как говорится, чем бог пошлет.

Вот здесь-то я и встретил голубоглазую, с льняными косичками, шестиклассницу. В корзине у нее аппетитно пахли картофельные оладьи. Долго ходил около нее, не зная, как начать разговор об обмене. Наконец, решительно протянул ей тридцатку и кусок мыла.

– Это же много, дяденька!

– А мне много и надо!

Девушка высыпала в подол моей шинели все содержимое корзины и протянула назад тридцатку. Но «дяденька» махнул рукой и побежал к своему эшелону, радешенький удачным обменом. Чудак, он полагал, что теперь еды ему хватит до самой Москвы! Но эшелон прибыл в Москву только через десять дней.

С тех пор прошло более сорока лет, а кажется, что было все это совсем недавно. Странно все-таки устроены мы: что было вчера – не помним, а вот события полувековой давности сохраняются в памяти удивительно прочно. Как сейчас, вижу перед собой связиста Женю Борисенкова, худого, длинного, с большими красивыми глазами и девичьими ресницами паренька, всегда выдержанного, справедливого. Мы с Женей остались живыми из всего нашего подразделения. Сейчас Евгений Пантелеймонович – видный советский ученый, доктор наук, профессор, директор Главной геофизической обсерватории имени Воейкова. Хоть я его, нынешнего, видел на фотокарточке, но представить все равно не могу. Нет для меня другого Жени Борисенкова, и все!

Все они – Женя Борисенков, Ваня Куршаков, Аня Бабушкина, Всеволод Диоров, добровольцы нашего полка, видятся мне сорок четвертым, сорок пятым годами.

В мае 1984 года в Свердловске, городе нашей боевой юности, где в сорок нервом обучались связисты и радисты нашего полка, состоялась встреча однополчан. Впервые за сорок с лишним лет увидел Аню Бабушкину-Кузнецову. Несмотря на преклонные годы и пережитое, она остается по-прежнему такой же женственной и внимательной к людям. Она у нас – секретарь совета ветеранов, и не было случая, чтобы мы не получили от нее праздничной поздравительной открытки. А ведь она еще и мать, начальник отдела крупного завода, председатель заводского комитета ветеранов партии, воины и труда!

Послесловие

Прав был мой отец! «К войнам, ребята, – говорил он нам, – всегда готовятся, их всегда ждут, но начинаются они всегда неожиданно и идут всегда не так, как их планируют».

Эти слова были сказаны накануне Великой Отечественной, в 1940 году. Мы тогда только-только выстроили в поселке свой дом, обзавелись радио (тогда оно было еще редкостью) и не пропускали ни одного международного обозрения. После прослушивания очередных последних известий нередко возникала семейная дискуссия. Инициатором ее был отец:

– Слышали, что говорят? Опять германец прет напролом! – И он обращался ко мне – Ты вот, сынок, все эти… эропланы мастеришь. А учился-ка бы ты лучше из винтовки стрелять. Кажись мне, война будет. И – немалая! Как бы нас германец, шельма, не обвел вокруг пальца… Знавал я его!

А мы ему чуть не хором:

– Ты что, папка! Да мы их тройным ударом – и на территории противника!!!

Отец хитровато усмехался в усы, замолкал и принимался раскуривать трубку. Где ему, малограмотному, переспорить нас пятерых, двое из которых – круглые отличники в школе!?

«Войны всегда начинаются неожиданно…» Не на это ли надеются сейчас президент США Рейган и его команда политических авантюристов, рассчитывая на то, что, пока гром не грянет, русские не перекрестятся, а пока русские будут креститься, они нас разнесут в пух и прах?

Иногда американцы не скрывают и прямо заявляют, что ударят по нам тогда, когда «вымрут мамонты второй мировой войны» («мамонтами» западная пропаганда окрестила наших участников Великой Отечественной).

Что на все это можно сказать?

Мы, русские, долго запрягаем, но быстро ездим! Да и времена сейчас не те, чтобы можно было ошарашить нас внезапностью. Вместе с вашими ракетами, господа, сразу же взлетят в небо и наши. Будьте уверены!

Все это, конечно, не значит, что мы не страшимся войны. Любая война для любого народа– бедствие. А ракетно-ядерная – тем более. Если ее допустить, это будет уже настоящее светопреставление для всего живого на земле. Реактивные снаряды наших «катюш», от которых в свое время в страхе зарывались в снег и наши и немцы, не идут ни в какое сравнение с этим губительным для всего человечества оружием. Так не лучше ли жить в мире, чем ссориться?

Пет, мы не выпрашиваем мира, как не выпрашивали его и раньше! Мы хорошо знаем: за мир надо бороться. Чем крепче будут наши мускулы, чем больше будет порядка, дисциплины и организованности в наших рядах, тем больше будет гарантий того, что мир победит войну. Устами всех живых и мертвых, заплативших за нашу Великую Победу, за мир на земле такую высокую цену, мы, оставшиеся в живых самые молодые фронтовики, говорим: будь трижды проклят тот, кто вынашивает планы новой мировой войны!