Текст книги "Тяжелая потеря"

Автор книги: Борис Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ласкин Борис
Тяжелая потеря

Трудно сказать, где они познакомились. Вероятней всего, в какой-нибудь очередной командировке.

Братья Клюевы и Тархунский работали в разных организациях, но их объединяла общая профессия. Все трое именовались «толкачами».

Изобретатель этой странной профессии не оставил следа в истории, благоразумно пожелав остаться неизвестным, но самое изобретение оказалось удивительно живучим.

Мы просим любезного читателя представить себя в роли директора предприятия.

Предприятие ждет не дождется груза из пункта Н. Однако в пункте Н. с отправкой груза не торопятся. И здесь на сцене появляется «толкач». С долгосрочной командировкой в кармане «толкач» отбывает в пункт Н., имея целью: подтолкнуть, поднажать, провернуть, продвинуть.

Дальнейший успех операции зависит исключительно от способностей «толкача».

Здесь мы вынуждены приоткрыть завесу над отдельными моментами личной жизни командированных «толкачей».

Обладая большим количеством свободного времени, «толкачи» распоряжаются таковым по-разному. Одни, имеющие тяготение к культуре, посещают театры, стадионы и концертные залы. Другие же (меньшая часть), пользуясь свободным временем, совершают переезды в низменных, точнее сказать, в корыстных целях.

Лица, упомянутые в начале нашего повествования, относились ко второй группе.

Занесенные командировкой в некий благодатный городок, братья Клюевы и Тархунский совещались в тесном гостиничном номере.

– Друзья, – сказал Тархунский, – пункт Н. задыхается без чайной посуды. Этому же пункту необходима мануфактура. Габардин и сервизы мы отгрузим отсюда и отправим, скажем, в…

– Минуточку, – сказал Клюев-старший, – интересно, как мы это будем грузить?

– Погрузим нормально.

– Нормально?.. Патефонные пластинки мы уже грузили нормально. А что было потом?

– Да… – вздохнул Тархунский.

История с пластинками еще жила в его памяти. При проверке железнодорожники обнаружили в поклаже братьев Клюевых и Тархунского три сотни пластинок одного наименования. Попытка объяснить сие страстной любовью к музыке вообще и к данной мелодии в частности успеха не имела. Пластинки были изъяты, и меломаны чудом избежали возмездия.

– Как же мы будем грузить товар? – повторил вопрос Клюев-старший.

– А если «подмазать» багажную инспекцию? – грубо предложил Клюев-младший.

– Это не выход, – сказал Тархунский. – Забыл, что случилось, когда ты пытался сунуть багажному работнику в Сызрани флакон одеколона? А?..

– Да, – горестно усмехнулся Клюев-младший. – Было довольно неприятно…

– Что же нам делать? – спросил Клюев-старший, отличавшийся скудостью фантазии.

– Греют сейчас за спекуляцию, – скорбно заметил Клюев-младший, – просто кошмар!..

– Не надо ставить точки над «и», – сказал Тархунский. – Я придумал. Братья, мог у вас быть дядя?

– При чем здесь дядя?

– Мог ваш дядя скоропостижно скончаться? Мог!.. Так повезем вашего покойного дядю хоронить на родину.

– Что-то я ничего не пойму, – сказал Клюев-старший.

– А, я все понял, – сказал Клюев-младший. – Здорово придумано. – Он подмигнул Тархунскому, глаза которого горели неистовым огнем.

– Решено! – властно сказал Тархунский. – Повезем хоронить вашего покойного дядю.

– А почему именно нашего? – осторожно спросил Клюев-старший. – Может быть, лучше твоего? – добавил он, разобравшись наконец в хитроумной комбинации Тархунского и надеясь свалить всю ответственность на плечи инициатора.

– Один сирота – пустяк, а двое – это уже большое горе. Даже железнодорожники – и те плакать будут.

– Ну, кто будет плакать, это пока неизвестно, – неуверенно сказал Клюев-младший, – но все же покойный дядя, я считаю, должен пройти.

На следующее утро на вокзале появилась скорбная процессия. Братья Клюевы несли большой гроб. Они сгибались от усилий, и человеку со стороны было трудно понять, что больше тяготит несчастных: тяжесть праха или горечь утраты? За гробом с венком шел печальный Тархунский. Венок украшала муаровая лента с трогательной надписью: «Спи спокойно, дорогой дядя! Мы вечно будем тебя помнить. Спи спокойно. Наша любовь с тобой. Спи спокойно».

Назойливое повторение фразы «спи спокойно» свидетельствовало, с одной стороны, о явном беспокойстве осиротевших братьев, а с другой стороны – об отмеченной уже нами скудной фантазии Клюева-старшего, который являлся автором эпитафии.

Когда процессия подошла к товарному вагону, Тархунский взглянул на гроб и вздрогнул.

– Степа, – тихо сказал он Клюеву-старшему, – интересно, кто это написал?

Братья опустили драгоценную ношу. На боковой стенке гроба рукой Степана Клюева было написано: «Не кантовать», – а на крышке начертано: «Верх». Это являлось явной перестраховкой, так как вряд ли кому-нибудь могла прийти в голову сумасбродная мысль ставить прах «на попа».

Тархунский не стал ждать объяснений и прикрыл надпись венком.

Гроб установили в товарном вагоне. Весь день и всю ночь несли бессменную вахту у гроба «осиротевшие» братья.

Тархунский находился в соседнем вагоне. На одной из стоянок он вдруг услышал пение. Клюев-старший проникновенно вопрошал:

– «Где ж вы, где ж вы, очи карие?..»

Тархунскому пришлось срочно вмешаться и пресечь кощунственное песнопение, попутно объяснив удивленному проводнику, что горе по поводу тяжелой утраты помутило разум старшего из сирот.

На станции назначения дверь вагона открыли и гроб вынесли на платформу. Горе братьев не поддавалось описанию. Вспышка родственной скорби была особенно шумной, когда у гроба остановился человек в железнодорожной форме, лицо которого показалось Тархунскому знакомым.

«Где-то я его видел или он меня?» – подумал Тархунский.

Железнодорожник ознакомился с надписью на ленте и снял фуражку.

– Молодой человек был? – спросил он с участием.

– Безвременно скончался, – грустно сказал Тархунский.

– Девяносто лет, – бухнул Клюев-старший и, поняв, что дал маху, на всякий случай заплакал.

– Отчего умер? – спросил железнодорожник, надевая фуражку.

– От гриппа, – сообщил Тархунский. Железнодорожник покачал головой и, удивившись

размерам гроба, спросил:

– Видать, крупной был комплекции?

– Гигант, – уверенно сказал Тархунский, вспомнив о тяжести гроба, – богатырь.

– Понятно, – сказал железнодорожник, – понятно… – Он вдруг наклонился и, багровея от усилий, приподнял гроб. – Тяжелый дядя, – сказал он, и в глазах его сверкнули холодные огоньки.

– А у него под конец водянка была, – пояснил Тархунский. – Страшно мучился парень.

– Какой парень?

– Дядя, – пролепетал Тархунский, чувствуя близость катастрофы, – мы его в шутку парнем звали, до того был молод душой…

– Понимаю, – сухо сказал железнодорожник, – вы его племянник будете?

– Нет, племянники они. Я так, – сказал Тархунский, не глядя в глаза братьям, – дальний родственник.

– Попрошу покойничка на весы, – сказал железнодорожник.

– Как? Как вы можете так обращаться с прахом? – возмутился Тархунский.

Говорить приходилось ему одному, так как перспектива вторично потерять дядю на этот раз уже окончательно лишила братьев дара речи.

В багажную кладовую гроб доставили веселые носильщики. Не выдержав душевных потрясений, братья были уже не в силах нести драгоценный прах.

Изъятие останков состоялось через четверть часа.

Братья Клюевы проследовали в транспортное отделение милиции.

А в багажной кладовой сидел одинокий Тархунский и тихо плакал над гробом.

Гроб был пуст.

1947