Текст книги "Сколько много всего!.."
Автор книги: Борис Екимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Борис ЕКИМОВ
Сколько много всего!…
МИНУВШИМ летом для маленького Мити наш старый дом, а точнее – усадьба, был местом очень приманчивым.
– Пиехали… – просил он. – Огоёд пиливать… Шлянг, пиливальник… Пиехали…
По прибытии он первым делом проверяет, всё ли на месте: цветы, грядки, деревья.
– Питуньи! – указывает он пальцем. – Бахотки! Омашки! – и вовсе трудное. – Иагины…
Все на месте: георгины, ромашки, бархотки. Все цветет и пахнет, радуя и меня, старого, и малого Митю.
Наступает черед огорода.
– Огуйцы! Бакажаны! Помидои! – и здесь, слава богу, ничего не пропало. – Мойковка. Люк. Укёп… Будем кусать! – и почему-то изо дня в день первыми проверяет на вкус именно перья лука, веточки укропа; рвет их, жует, морщится, сообщает: – Гойкий… – но все равно глотает. И тут же закусывает хрустким огурчиком. – Са-адкий…
Потом обходим дозором кусты и деревья.
– Висенка! Абикосы! – обходим, клюем там и здесь, вольные птахи. – Смоёдина! Си-ивы! Сколько много всего! – Малыш не может сдержать радости. – Сколько много…
И вправду ведь много, хотя в нынешние времена старый дом и его усадьбу с былым не сравнить. Где наш виноградник? Где малинник? Где гряды пахучей клубники? И яблони когда-то были всех сортов от ранних «бели», «яндыковки» до нежного розовощекого «бельфлера», поздних «симиренко», приглядного темно-красного «старкена», который радует глаз до ноябрьских заморозков, а потом прячется в погреб; на всю зиму запас, до новых яблок.
– Богатая усадьба, – со вздохом позавидовал один из гостей моих – человек поживший.
Богатая… Нынче – лишь одиннадцать соток земли, прежде было почти двадцать. Пятаячасть гектара. Сто метров длиною и двадцать шириной. Считай, футбольное поле, которое нужно с ранней весны до поздней осени копать, рыхлить, полоть, поливать – словом, работать и работать. Лопата, мотыга, грабли, ведра, поливальник, главное – руки.
Глядя на нынешний наш огород, в котором, как, удивляется маленький Митя: «Сколько много всего!», глядя на сегодняшнее, я лишь вздыхаю. Конечно, растет кое-что: картошка, огурцы, помидоры, баклажаны, перец и прочая зелень, занимая лишь малую часть земли, а остальное – трава, которую я за лето дважды выкашиваю. Корову можно прокормить.
Трудно поверить, но в прежние времена здесь не было и единой сорной травинки. Зелень для кур, лебеду да крапиву искали за двором. Для кроликов – в степи да логу. А в огородах – лишь аккуратные грядки и грядки, лунки да борозды, ряды и ряды помидоров, капусты, картофеля, свеклы, редьки, лука, моркови и прочего. Так было у всех в нашем поселке во времена послевоенные и много позже. Иначе не проживешь. Зарплаты – маленькие, лишь на хлеб-соль да наготу прикрыть. Кормились от огородов, на которых работали всей семьей, стар и млад, зная твердо, что лишь полные погреб да подпол, их закрома да бочки – главная надежда. Хлебные «карточки» ли, продуктовые «талоны» могут в любой день «отменить», зарплату, пенсию «задержать» на месяц, другой, третий или выдать бумажками какого-нибудь «государственного займа». Картошка, капуста да свекла, коли есть они, с голода не дадут помереть.
Недаром, когда соседка наша баба Поля выживала из ума, она летней порой, из последних стариковских сил, день напролет крутила и крутила колесо тяжелого колодезного насоса. Не слушала ни родных, ни соседей и твердила свое: «Все посохнет… Зима придет, чем будем жить. Ребятишки с голода попухнут… Помрут ребятишки…»
Да и только ли она. Другой сосед – Кузьмич – в картофельной борозде не раз падал, теряя сознание. Приходил в себя, отдыхивался и снова – за лопату. Нужды уже не было, но оставалась привычка. Покойная тетушка моя, после инсульта, твердила и твердила: «Хочу работать… Чего вы лопату хороните? Я работать хочу».
Привычка? А может быть, это просто жизнь с землей породненная.
Нынче времена иные. Перед гостями хвалятся убранством дома, мебелью, паркетом ли, кафелем. Вспоминаю, что в старые годы по теплому времени гости нашего дома прямиком от калитки сразу шли в огород со словами: «Как у вас там?..» Начинался долгий обход и осмотр грядок и лунок, в свою пору – зелени, цвета, плодов. Разговоры о рассаде, поливе: какой водой да когда… Да чем удобрить, да как рыхлить… Разговоры долгие и душевные словно о живом, родном. Да оно и есть – живое, родное: дышит, растет, все понимает.
– Эти помидоры поздно посеяла, прямиком в землю и сказала им: «Хотите – растите, а не хотите – господь с вами… У меня рук не хватает». Пошли… Да такие славные…
Гости бывают нечасто: по выходным да в праздники. По будням всякий день навещают соседи. Тетка Паня идет через огородную калитку, издали шумит:
– Ваша капуста – на завид: сытенькая, пузатенькая! А моя – дзыбастая, наперегон с подсолнухом. Глядеть, гребостно. А ведь я ей угождала: навозом, золой, куриным пометом! И какого ей черта надо? Подергать, выкинуть курям и спокойночко спать!
Но не подергает, не выкинет, а будет с нею кохаться. И дело уже не в нужде и бедности. Пришли времена иные. По осени можно было купить капусту, помидоры и прочее за копейки. Но держались за свое: из года в год по-прежнему копали, сажали да сеяли, поливали – труд нелегкий, особенно при нашей жаре. Старели, теряя былые силы. «С каждым годом вроде все больше и больше земли становится», – раздумчиво сообщал сосед мой Кузьмич.
Слов нет, усадьба, сад, огород – труд немалый и тяжкий. Десять соток да пятнадцать соток… Лопата, мотыга, грабли, колодец, ведро и руки. Дважды ли, трижды за день надо колодец выбрать. По весне да молодому лету комарье да мошка поедом едят. Спасались дымарями-«курушками», лицо прикрывали сетками, смоченными в керосине. Терпи, казак…
Но еще помнится… И это ведь было! Теплый апрельский ли, майский день, солнечный, ясный. Пахучая земля, терпкий весенний ветер. Голосистые скворцы заливаются на жердочках возле скворешен. И в нашем дворе, и в соседских. Щебечут ласточки, лепят гнезда в коровнике да под застрехами дома. Гомонят воробьи. Вольная воля после долгой зимы. И огородная работа вовсе не в тяжесть, а в охотку. Копаешь, гребешь, убираешь, потом оглядишься, порадуешься: аккуратные грядки да борозды, приствольные круги, лунки. Это – лишь начало, еще много пустой земли, но успеем. Устаешь с непривычки, но все равно хорошо. В желтом вечернем свете дня уходящего взрыхленная, забороненная земля словно бы дышит легко и терпко. Что ни говори, а весна – пора золотая. Потом придет молодое зеленое лето. Тоже – радость. Первые огурцы, розовые вишни, золотистые абрикосы – «сколько много всего!..»
Все это было. Но поросло не только быльем, но травой – в колено. Другие времена, другие люди. Мои молодые хозяева хоть и с ворчаньем, но кое-что сажают, растят: «Сколько много всего!» Но большую часть усадьбы я выкашиваю.
На соседних подворьях – нашего хуже. Там – квартиранты живут или новые люди, но прок один.
Все долгое лето ходил по затравевшему огороду молодой переселенец Саша из Самарканда, чесал в затылке и вслух размышлял:
– Бомжей нанять за пол-литру, они вскопают, посадят, вот и будет на зиму картошка. А может, бычка купить? Пусть пасется, а потом зарежем, будет мясо…
У других соседей – тоже молодых и бедствующих – переселенцев играет по весне кровь. Они копают свой огородишко, даже нанимали махонькую «тарахтелку», которая землю пашет. Что-то сажают. Но быстро остывают. Огород зарастает травой. По осени жалуются: «Земля плохая». Рядом у них – советчик, Иван Александрович, старый хуторянин, у него огород – картинка. Поначалу он подсказывал да советовал: «Тах-то вот надо… И тах-то вот…» Но потом все понял и лишь горестно вздыхал, глядя, как у молодых соседей посаженное сохнет, кукожится и полоняет огород пустая трава; он вздыхал да у меня порой спрашивал: «Это чего ж такое? Молодые, здоровые… и бабка у них еще не старая. Пять лбов… И только музыка да телевизор». «Значит, не припёрло», – отвечаю я. – «Да как же не приперло? Жалятся: жить не на что». – «Нет, значит не припёрло», – стою на своем, потому что помню прежнюю жизнь, свои годы детские, молодые. А еще недавнее, огда жили в соседстве, так же квартируя, русские беженцы из Чечни. Нынешние, из Средней Азии, приезжают, на старом месте что-то продав, даже порою мебель оттуда привозят в контейнерах. Русские из Чечни бежали голяком, все оставив, лишь себя да детей спасая. Такие вот бедолаги у тетки Фроси, в малой кухонке поселились через забор от меня. Муж, жена и две дочери: школьница и студентка. Обезножевшая тетка Фрося отдала квартирантам свой уже запущенный огород: целых восемнадцать соток заросшей бурьяном земли. И они не стонали, не жаловались, но с ранней весны вгрызлись в эту землю. Работали вечерами, по ночам да в редкие выходные, потому что глава семьи, бывший инженер, по двенадцать часов на стройке ишачил, в тридцати километрах от поселка, хозяйка – медсестра, старалась в больнице побольше «смен» набрать. Но всё успевали, и в первое же лето соседский огород ожил, поднялся, словно вскипел и запенился радугой цвета, плодов. Водопад алых и желтых помидоров, на шпалерах, в человеческий рост, россыпи сизых баклажанов, багровых перцев, лук, чеснок, плетучая фасоль, кабачки, головастая капуста и, конечно, картошка – рябило в глазах от плодов и цвета. Вот там было и впрямь: «Сколько много всего!» Потом они переехали, сумели устроить свое жилье и житье. Пришли люди новые, молодые, не квартиранты, а уже – хозяева. И снова – «земля плохая». Крапива да чистотел – почти в рост. Слышу, как на робкие укоры жены отвечает ее крепкотелый и рослый супруг: «Я – не лошадь!» Он ведь и вправду не лошадь, и порой, оглядывая просторный пустой огород, вслух размышляет: «Бомжей бы каких-нибудь нанять за пол-литру. Пусть копаются». – «Или бычка завести», – подсказываю я. Молодой сосед соглашается: «Правильно. Привязать, пусть жрет. А потом зарежем».
Еще одни новые молодые соседи наполняют водой огромный бак для воды и, вернувшись домой после работы, сидят в нем, прохлаждаясь, с бутылками пива.
И ведь все они – народ не больно богатый. А переселенцы из Средней Азии – те и вовсе: оформляют наше гражданство, ищут работу, которой в поселке не враз и сыщешь. На копейки живут. Но вот «земля плохая». И не только у них. Мои молодые хозяева порой такую же песню поют: «Земля плохая». А я им под нос сую старую фотографию, где они – еще малыми ребятишками помогают мне картошку копать: ядреную, в кулак.
Никого я особо не корю: другие времена пришли, стало легче жить. Можно, вернувшись с работы, на крылечке сидеть, включив громкую музыку, не боясь, что придется зимою от голода пухнуть. Это – хорошо. Наверное, только у нас, людей старых, с долгой, порою горькой, памятью, осталась в душе благодарность к той земле, которая не дала умереть. В далекой казахской пустыне или здесь, возле старого дома, из которого нынче пришлось мне уйти к другому подворью. Пришли туда осенью. Усадьба тоже большая. Но травы, бурьяну всякого – в пояс. Молодые мои помощники тут же сообразили: «Надо бомжей найти, заплатить, и они все повыдирают». Я посмеялся, свое предложил: «Может, бычка купим?» Меня со вздохом, но поняли. Помаленьку траву убрали и даже успели посадить смородину, яблоньку, тюльпаны.
Теперь ждем весны. Маленький Митя порой говорит: «Будет лето, тепло. Будет огоёд. Там будут огуйцы, помидои, мойковка, свекла, – он все помнит, перечисляет старательно. – Бакляжаны, люк, кабачки, укёп, яблоки, смоёдина, вишенка, сливы, гюши… – его заносит все выше в сладких грезах, он поет и поет. – Абикосы, пейсики, омашки, бахотки… Сколько много всего!» – заключает он радостно.
Соглашаюсь с ним. Старый – что малый. Тем более что речь о нашем огороде: пядь земли, но родной, под высоким просторным небом.
