Текст книги "Это моя земля. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Борис Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Сегодня мы уже точно больше ничего не успеем. Последних студентов выводим и рассаживаем по автобусам уже в потемках. Водители включили фары, их свет отражается в стоящих на асфальте лужах. Ранняя в этом году весна, слишком теплая. И это очень плохо. Потому что упыри, как я уже успел подметить, чем‑то напоминают ящериц, змей и прочих холоднокровных. В том смысле, что на холоде становятся вялыми и неактивными. А на солнышке даже совсем еще «деревянные» зомби‑новички начинают култыхать уже весьма бодро. До скорости обычного, живого пешехода, понятное дело, не дотягивают, но и на неподвижную ростовую мишень похожими быть перестают. Да еще эта походка их непонятная, пьяно‑шатающаяся, с болтающейся головой… По пять‑шесть патронов иногда на одного уходит, если на дистанции работать. Вплотную, оно понятно, меньше, да вот только подпускать зомби к себе близко что‑то совсем не хочется, одной рукопашной схватки с живым мертвецом лично мне – более чем достаточно.

Висящая в чехле на левом плече рация сначала коротко пискнула, мигнув красной лампочкой, что, кстати, весьма фиговый признак – второй запасной «аккум» садится и больше запасных у меня с собой нет, а потом забормотала голосом Солохи:

– Все, Борь, погрузка закончена. Можем выдвигаться.

Едва я собрался дать команду на выдвижение, как по Большой Черемушкинской со стороны улицы Дмитрия Ульянова вылетает на весьма приличной скорости «Форд Фокус» второй модели, серебристо‑серый, в милицейском окрасе и с ярко переливающейся «люстрой» на крыше. Визгнув тормозами и заложив крутой вираж, «Фокус» красиво вписывается в поворот, едва не сшибив при этом парочку неспешно бредущих в нашу сторону зомби, и подкатывает к нашему «вагенбургу». Из машины выбирается вооруженный таким же, как у меня, АКС‑74 милицейский капитан, у которого на поясном ремне висят сразу два подсумка под автоматные магазины, по одному на каждом боку. Молодой, не больше тридцати, крепкий, широкоплечий, с волевым подбородком и серьезным взглядом. Вид у мужика – свирепый и залихватский одновременно: рожа и руки в пороховой копоти, только зубы и глаза блестят, шапка сбита на затылок, из‑под нее наружу небольшой сивый чуб выбивается. Этакая современная помесь Клинта Иствуда и Григория Мелехова.

– Здоров, мужики! – кивает он всем, пробираясь в узкую щель между двумя автобусами на нашу сторону импровизированной «стены». – Кто у вас старший‑то?

– Я старший, – шагнул ему навстречу я. – Прапорщик Грошев, подмосковный ОМОН. Можно просто Борис.

– Ясно, – протягивает руку для пожатия тот. – Капитан Перебийнос, можно просто Максим, отдел милиции по Академическому району… Ну собственно, похоже, я – это теперь и есть весь отдел, кто погиб, кто сбежал… Один я остался, вот и воюю тут…

– И как воюется?

– А фигово. Одному бы давно кирдык настал, даже спину прикрыть некому, только вон, «светомузыка» и выручает, а то б сожрали меня эти «зловещие мертвецы», – машет Перебийнос в сторону переливающейся «люстры» на крыше своей машины.

– Это в каком смысле? – не догоняю я.

– А вы не в курсе, что ли? – Капитан явно удивлен. – Они ж на всякое светящееся «залипают». На рекламные щиты, на спецсигналы, на фейерверки, даже просто на открытый огонь. Это все их, типа, гипнотизирует. Стоят, как завороженные. Ну я этим беззастенчиво пользуюсь.

Надо же, вот уж не подумал бы… Хотя, помнится, на подрыв «зорек» в Ивантеевке зомби тоже отреагировали вполне неплохо, так почему бы и нет? Нам оно только на руку.

– А к нам какими судьбами? – перевожу я разговор в практическую плоскость.

– Так, говорю же, фигово одному. Да и патроны у меня уже почти кончились. А про вас мне люди рассказали. Помнишь, вы на проспекте Шестидесятилетия Октября двор многоэтажки зачистили и дали людям до машин добраться? Вот я их встретил, о вас услыхал и начал район прочесывать с целью присоединиться.

– Это такую «ломаную» высотку, в которой еще отделение Сбербанка на первом этаже?

Перебийнос согласно кивает. Ну да, было дело, помогли мы там слегка народу. Дай им бог, пускай из Москвы выбираются подальше.

– Значит, присоединиться хочешь?

– Хочу, – не стал жеманничать он.

– Ну если так, то вливайся. Об одном предупредить хочу – то, что у тебя на погонах звезд больше и просвет имеется, – пока забудь. Командую я, ты выполняешь. Разумную инициативу приветствую, но только разумную. Вопросы, жалобы, предложения?

– Никак нет, – скалит зубы в усмешке капитан. – Мне б только патронов…

– Патроны – не проблема, вон в бэтээре их целый склад, бери сколько нужно. Ты как, на своей поедешь, или в одну из наших посадить?

– Нет, на своей, прикипел я к ней за двое суток. Боевая машина, блин.

– Да за ради бога, – развожу руками я. – Сейчас парни мои тебе дорожку назад расчистят малость, а ты пока патронов набери. И сразу стартуем.

Забравшись на пассажирское место в кабину «Урала», интересуюсь у Угрюмцева новостями. Витя только головой качает отрицательно. Из дежурки Отряда не звонили, Гаркуша на связь не выходил, один только Филипочкин интересовался, когда нас ждать на ужин и сколько еще с нами народу ожидается. Проблем с «посадочными местами» на Житной нет, оказывается, спасенных нами людей уже начали вывозить за пределы Москвы и размещать в лагерях беженцев рядом с крупными воинскими частями. Но вот на сколько человек ужин готовить – вопрос серьезный, ему ведь своим «общепитовским теткам» задачи ставить.

На обратном пути начинаю подмечать произошедшие за день перемены. Зомби на улицах еще больше прибавилось, причем среди них появилось много одетых по‑домашнему. Залитые кровью, рваные халаты, тренировочные штаны, майки‑футболки не оставляют сомнений – на этих бедолаг напали дома, и только потом, умерев и восстав в таком вот омерзительном обличье, они выбрались на улицу. И это значит, что именно к этим людям, именно в их дома мы со своей помощью уже опоздали. Там спасать некого, а что еще хуже – от них самих теперь нужно спасать тех, кто еще жив, да и самим спасаться тоже.

Дважды проскакиваем мимо наспех оборудованных опорных пунктов. Сначала проезжаем мимо стоящих прямо посреди Ленинского, на разделительной, старенького БТР‑70 и тентованного ЗИЛ‑131. На «броне» и в кузове под тентом расположились какие‑то армейцы‑мотострелки. Причем как‑то уж слишком много среди них офицеров, что наводит на не очень хорошие соображения. Уже совсем рядом с Калужской площадью, на пересечении с проездом Апакова – нечто почти сюрреалистическое – два наглухо тонированных черных микроавтобуса «Форд Транзит» при поддержке вроде и не старого, но какого‑то неухоженного, с облупившейся местами краской «бардака»[57] второй модели. И с каких задворок только выкатили такой? Тут обосновались, судя по шевронам на рукавах, бойцы Минюста. Конечно, тонированный микроавтобус – это вам не высокобортный грузовик и уж тем более не бронетранспортер. Но зато эти вокруг себя какие‑то ограждения смонтировали, вроде тех опалубок из труб, на которых во время разных праздников сцены монтируют. Только вместо рекламных баннеров сейчас вся эта конструкция густо заплетена колючей проволокой и увита спиралями «егозы». Оружие, опять же… Ни одного обычного «калаша» не видать. Сплошняком или «Валы», или «девятки», даже пара «Винторезов», кажется, имеется. М‑да, красиво жить не запретишь. Только БРДМ им имидж и подпортил своей непрезентабельной внешностью. Хотя, с другой стороны, какой бы ржавый ни был, а противопульное бронирование никуда не делось, и главное – КПВТ в башне выглядит куда бодрее всего остального: маслянисто‑черный, лоснящийся, явно исправный и готовый к бою. Так что «бардак» их – еще одно подтверждение старой истины про обманчивую внешность: выглядит так себе, но если врежет – мало не покажется.

На территории Центрального эвакопункта тоже перемены: охраняют ворота и контролируют периметр уже не «срочники» из внутренних войск, а какие‑то весьма резкие хлопчики в таком же, как и у подчиненных Филипочкина, городском камуфляже и той же расцветки новомодных питерских «Колпаках»[58]. Вооружены все футуристического вида новейшими ПП‑2000[59], которые со штатными ПБС, фонарями и коллиматорами вообще стали похожи на какие‑то бластеры из американских фантастических боевиков. Кто ж такие, интересно?

Колонна наша тут явно уже примелькалась, поэтому через ворота нас пропустили практически сразу же, только нескольких приблудных «деревянных» привалили короткими, на два патрона очередями. Вот, кстати, еще одно подтверждение того, что зомби стремительно умнеют. Еще прошлой ночью они вдоль здешнего забора изгородью стояли, а теперь если только самые тупые из не отожравшихся новичков. Привезенных нами студентов несколько офицеров‑«вэвэров» начали тут же делить на группы и разводить по карантинным помещениям. Да, чувствуется сноровка, набили за день руку. Одно непонятно, срочники‑то все где?

Ситуацию мне практически с ходу, что называется «с порога», разъяснил выглядящий донельзя расстроенным и растерянным Филипочкин.

– Ушли они, Грошев…

– Как ушли? – в первый момент даже не сообразил я. – Куда?

– «Свадьбу в Малиновке» смотрел? – грустно иронизирует капитан. – «Хлопцы начали разбегаться хто куда, в разные стороны. Скоро и я разбегусь хто куда…» Так и эти. До обеда вроде все нормально было. А потом как поветрие. Кто‑то добрался до Интернета, тут же в служебных кабинетах подключенных компов полно. Ну и понеслось… А тут еще этот дебильный приказ всплыл… Ты прикинь, какой‑то тупоголовый из Генштаба дал команду у солдат мобильные телефоны изъять и просмотр телевизора им запретить. Мы, разумеется, подобной чепухой заниматься не стали, но приказ до пацанов дошел, сам понимаешь, «солдатский телеграф» штука такая, ничего не утаишь. Ну и понеслось, почти как в кино про революцию: «Штык в землю, айда по домам!» В смысле: «На кой мне эти москвичи сдались, ежели у меня в Твери‑Тамбове‑Верхних Чирьях такая же ботва? Причем в Москве я никого не знаю, а в Чирьях – папка, мамка и сестра сопливая. Пока я тут непонятно за что воюю, их там, может, уже едят вовсю»… Короче, сбились пацаны в «землячества» и при полном параде, прямо с оружием по домам рванули.

– Офигеть, – растерянно тяну я. – И что, остановить их даже не пытались?

– А как? – смотрит он мне прямо в глаза. – Стрелять в них, что ли? А иначе никак. Пытались офицеры их переубедить, но на любую попытку что‑то сказать – один ответ: «У тебя семья где? Ага, в части, за забором и под охраной. А моих там кто охраняет, пока я тут совершенно чужим людям как последний дурак помогаю?»

– М‑да, – стянув с головы шлем, я задумчиво взъерошил ежик волос на затылке. – И ответить‑то нечего…

– Нечего, – соглашается усатый. – Мало того, я тут с соседями пообщался – почти везде та же картина. Дезертируют даже из Таманской и Кантемировской дивизий… Да что там, говорят, из «Витязя» почти все «срочники» ушли.

Ох, ё‑моё! Плохо дело. Уж если из подразделений, всегда вполне заслуженно считавшихся элитой армии, бегут, прихватив с собой оружие и боеприпасы, солдаты, то про остальных и говорить нечего. Во всяких «военно‑строительных» и в лучшие‑то времена с дисциплиной серьезные проблемы были, а уж теперь – и подавно. И, что самое поганое, остановить их действительно не получится, даже со стрельбой. Просто перебьем друг друга на радость зомби. А те, кто выживут, – все равно уйдут. Потому что у них домма на самом деле родня, которая для этих мальчишек куда дороже и важнее, чем совершенно посторонние москвичи. Да, их жалко, но отца с матерью жальче.

– Ладно, хватит пока о грустном, давай лучше о хороших новостях. Что за парни такие красивые на воротах теперь службу тащат?

– А, так это наши, из групп быстрого реагирования. Их еще вчера в обед по тревоге подняли, только начальство решило, что раз прямо сейчас нам вроде как ничего не угрожает, то и нечего их просто так в резерве держать. Вот и кинули в город… А потом как понеслось… Под вечер у нас уже тыловых подполковников‑полковников автоматами вооружали и на улицу в патруль отправляли.

– Ну это дело понятное, – поддакиваю я. – У нас всю жизнь так, то сидим на заднице, «кокосы» чешем, то в одну секунду: «Полундра! Родина в опасности!!!» И всех способных носить оружие – в строй. А уж умеет – не умеет, там и разберемся.

– Вот‑вот, – соглашается Филипочкин. – Вот когда для штабных все из КХО[60] и КХСС[61] выгребли, тогда и стало ясно, что у нас тут тоже может что‑нибудь нехорошее случиться, а обороняться толком и некому. И парней из ГБР назад уже не вернешь, они там увязли накрепко. Вот к нам «Рысь» и прислали.

– А теперь, выходит, освободились ваши?

– Угу, все, кто жив остался, – хмуро кивает мой собеседник. – Как думаешь, легко им пришлось в самом начале, вообще без какой‑то нормальной информации?

– Я не думаю, я знаю. Нагляделся уже. Сперва в Ивантеевке на тамошние ГНР, потом тут, на Гагарина, на то, что осталось от как минимум полубатальона внутренних войск, а с полчаса назад еще и из Академического ОВД мужика одного встретили. Вон он, копченый весь. Тоже, говорит, один из всего отдела в строю остался…

– Полная задница… Прямо как на войне – один из целого отдела…

Да уж, не поспоришь с капитаном, действительно похоже. Помню, когда‑то, много лет назад в Чечне меня, салагу зеленого, но уже успевшего в Грозном кровушки хлебнуть, в госпитале молодая симпатичная девочка‑журналистка спросила: «Что такое война?» С трудом подавив поднявшуюся в душе бурю, максимально спокойным тоном я ответил тогда: «Война, это когда заказанный утром на батальон ужин ест неполный взвод». Уж не знаю, чего от меня хотели услышать, но интервью это я по телевизору так и не увидел. Сейчас вокруг почти то же самое, даже страшнее, потому что на обычной, нормальной войне и друзья, и враги умирают насовсем. А тут… Тут то, что еще несколько минут назад было твоим боевым товарищем, запросто и с удовольствием перегрызет тебе глотку, стоит лишь чуть‑чуть зазеваться.

– Что‑то ты совсем загрустил, – качает головой Филипочкин, глядя на мою мрачную физиономию. – Пойди‑ка лучше горячего похлебай, авось отпустит.

Дельная мысль, черт возьми. Перекусить плотно – и на боковую, а то в глаза будто толченого стекла насыпали – почти двое суток на ногах.

Интермедия вторая. Юра Пак

Так, это сюда, это – вот сюда… А эту фиговинку как на место поставить? Вот блин! Нет, товарищ Токарев, усложнили вы свой дыродел, ей‑богу. Ну к чему столько сложностей? Неужто нельзя было как‑то попроще? Как у того же Макарова? Хотя у Макарова, если быть честным, проблем только при неполной разборке не возникает. А вот если без серьезного опыта ударно‑спусковой разбирать – все, кирдык, рискуешь с кучкой маленьких, непонятно как друг за друга цепляющихся деталек на руках остаться. Один только «калаш», надежный как лом и такой же простой в устройстве, не подвел. Юра шумно выдохнул и снова взялся за разобранный пистолет, только что извлеченный из тазика с бензином и аккуратно очищенный от остатков консервационной смазки. Знать бы, кто их перед тем, как под ламинат в тайник убрать, консервировал и чем. Убил бы гада собственноручно путем заталкивания этой самой, похожей на грязно‑коричневое топленое сало, дряни во все доступные отверстия в организме. Это ж нужно было додуматься, такое отчебучить! Если коротко – застыла эта мерзость, застыла намертво, почти закаменела. Когда двое суток назад взмокший от напряжения и нервов Пак небольшой монтировкой поднял в спальне на «конспиративной квартире» изрядный кусок паркета и обнаружил, во что превратился упакованный в черную дерматиновую сумку арсенал… Словом, только присутствие заплаканной и еще больше, чем он сам, испуганной Светы удержало корейца от безобразной злой истерики. Пришлось изображать хорошую мину при очень плохой игре и делать вид, что так оно и было задумано с самого начала.

– Ну, Светик, вот видишь, как все у нас удачно складывается, – преувеличенно бодрым голосом заявил тогда он. – Оружие на месте, осталось только до моего дома в «Полянке» добраться, немножко его почистить, и – все, ни одна тварь нам не страшна!

– А пока не почистим, как же? – задала очень неудобный вопрос медсестра.

М‑да, нужно как‑то выкручиваться. Прав был Реваз, она – девушка, ей в подобной ситуации слабость проявить – простительно. А вот он – мужчина, причем за эту девушку несущий ответственность. Ему раскисать нельзя ни в коем случае. Попытавшись изобразить на лице уверенность, которой он на самом деле совсем не ощущал, Юра технично, словно тренировочный меч‑боккен, крутанул в руке монтировку.

– А это на что? Чем я хуже этого?.. Как его? Моргана Фримена!

– Гордона, – внезапно улыбнулась Света. – Морган – это актер такой, пожилой и черный. А который с монтировкой – это Гордон. У меня братишка в эту игру играл – все уши прожужжал.

– Ну раз так, тебе виднее, – покладисто согласился Юра. – В любом случае, чем я хуже этого бородатого очкарика?

Света только плечами пожала. Мол, почем я знаю, ничем, наверное.

– И я о том же, – все тем же бодрым голосом подытожил Пак. – Вот только выбираться нам отсюда нужно все‑таки поскорее. А то если эта стая из «травмы» выберется – тяжко мне придется. В «Полянке» лучше – она на отшибе, да и забор, опять же. И вокруг всего поселка, и вокруг дома. Так что давай времени терять не будем. Я, конечно, крутой, как вареное яйцо, но не стоит судьбу дро… испытывать.

Судьба, которую Юра так не желал… испытывать, наконец‑то решила ненадолго повернуться в корейцу и его спутнице лицом. Со стороны горбольницы грохотало уже как при вполне серьезном боестолкновении, но из травмпункта пока никто не выбрался. У Юры даже мелькнула мысль подъехать, подпереть двери чем‑нибудь да предостерегающую надпись на них нацарапать. Но – смалодушничал. Оружия нормального нет, а монтировка… Одно дело Свету успокаивать, совсем другое – на самом деле с этой гнутой железкой на мертвеца в атаку идти. Нет, пускай с этим менты разбираются! Вон у больницы они воюют? Значит, и сюда доберутся. Они же в курсе, куда пассажиров покусанных из того автобуса отправили? «Буханка» тоже капризничать не стала, завелась с полуоборота и бодро покатила по непривычно пустым улицам Ивантеевки в сторону «Полянки».

Первым, что Юра сделал после того, как закрыл за Светой входную дверь своего коттеджа – это бегом рванул сначала в гараж, где залил бензином первый попавшийся под руку тазик и буквально утопил в нем оба пистолета. С «окурком» было сложнее – не влез, даже со сложенным прикладом, пришлось импровизировать – вложил один в другой сразу шесть больших мусорных пакетов из толстого черного полиэтилена, в них уложил АКСУ и, щедрой рукой плеснув туда все того же бензина, оставил откисать. Потом так же бегом – в спальню. Там достал из оружейного шкафа и зарядил «Моссберг» и тут же набил оба свои патронташа, которые крест‑накрест нацепил на себя. Получившийся гибрид Панчо Вильи и революционного матроса Железняка со стороны наверняка выглядел весьма комично, но Юре было плевать, как он выглядит. Главное – как себя при этом чувствует. Тяжелый помповый дробовик, в подствольный магазин которого он натолкал через один пулевые и картечные патроны, придал Паку уверенности. «Помпа» двенадцатого калибра – это вам не монтировка и не топор с пожарного щита. Это, блин, пятисотый «Моссберг Маринер» с магазином на восемь патронов! Есть желающие проверить, каков он в деле? Ну тогда – милости прошу! Как говорится: «Подходи – не бойся, уходи – не плачь».

Сейчас, когда забившая пистолеты и «ксюху» темно‑коричневая масса, которую Юра про себя окрестил «серидолом», наконец размякла и почти вся вытекла, Пак принялся за чистку оружия. С «калашниковым» разобрался быстро, а вот на сборке ТТ что‑то затупил… А, вот оно как! Точно! Помнят руки! Юра с довольным видом крутанул на пальце собранный наконец пистолет, передернул затвор, вхолостую щелкнул курком, направив ствол в угол, и только потом аккуратно, почти нежно дослал в рукоять снаряженный восемью яркими, словно новые медные монеты, патронами… Все же не прошли даром уроки Лёхи Лохматого, одного из бойцов «бригады» Жмыха, отслужившего в армии, причем не где‑нибудь, а в десантно‑штурмовом батальоне ВДВ, и успевшего повоевать где‑то на югах еще до начала заварухи в Чечне. Он, помнится, поначалу пытался какое‑никакое обучение наладить, тактике «коллег» поучить и стрельбе. Но остальным «быкам» подобная муштра пришлась не по вкусу, и они начали всей толпой дружно капать на мозги Жмыхову. Тот, с одной стороны, пользу обучения понимал, но, с другой, прекрасно осознавал, что навести в «бригаде» армейские порядки не выйдет. В общем, получивший от начальства внушение Лохматый сначала занимался только с теми, кому это было интересно, как тому же Паку, а потом и вовсе махнул на все рукой и, сказав Юре на прощанье: «Бывай, кореец, с вами, конечно, весело и денежно, но, боюсь, очень недолго», уехал домой, куда‑то под Екатеринбург. И, нужно сказать, как в воду глядел: меньше чем через год почти вся жмыховская братва чуть не в полном составе полегла на одной крупной «стреле» с азербайджанцами, которые, может, и не так круто выглядели, зато имели реальный опыт боев в Карабахе. Тогда Петю Жмыха, ну, и Юру заодно, спасло только то, что уже наступали новые времена, когда самых зарвавшихся и отмороженных без особых затей и сантиментов давили заматеревшие «гоблины» из СОБРа и ОМОНа, а конкурентов начали заказывать не киллерам, а налоговой и прокуратуре. Словом, смог Петя Жмых подняться на более высокий уровень, на котором принято было носить не китайский «Адидас» или турецкий малиновый «пинжак с карманамми», а настоящий итальянский «Армани». На котором статус определялся не количеством «быков» и «волын» в «бригаде», а наличием знакомств и связей. И стал понемногу превращаться в успешного бизнесмена Петра Жмыхова, которому, в отличие от бандитского «бригадира» Пети Жмыха, до оружия вообще никакого дела не было. Какое оружие, о чем вы? Это же незаконно! Правда, к совету Пака Петр Сергеевич все‑таки прислушался, и в Ивантеевке появилось несколько явок с небольшими оружейными «закладками». Просто так, исключительно на всякий случай. Мало ли что? Ну вот, похоже, этот самый «всякий случай» и настал.

– Света, ну выключи ты эту муру, бога ради, – страдальчески скривился Юра, обернувшись к глядевшей выпуск новостей на НТВ девушке. – Неужто ты веришь, что эти хоть слово правды скажут?

Слушать те благоглупости, которые, стараясь сохранить на лицах спокойную невозмутимость, «несли в массы» телеведущие центральных каналов, было уже просто невозможно. Ну да, конечно, мы все даже не сомневаемся, что «ситуация находится под контролем…», «сотрудники силовых ведомств прилагают все усилия…», доблестные средства массовой информации «будут держать телезрителей в курсе событий», а эти самые телезрители – выполнять рекомендации из серии: «не выходить, по возможности, из домов и квартир и ждать помощи». Ага, как говорится: «С мягким знаком»! Достаточно было просто в глаза заглянуть хотя бы вот этой самой дикторше, чтобы сразу понять – она ни на грош не верит в то, что сама прямо сейчас говорит. Старается не показывать, лицо – будто у монаха буддистского, непроницаемое, и даже полуулыбка профессиональная на месте, застыла как приклеенная. Но вот глаза все портят – перепуганные, затравленные, бегающие глаза человека растерянного и не знающего, что ему делать дальше. Интересно, кого ж они обмануть‑то пытаются? У нас ведь ни разу не спокойная сонная Европа, народ уже не первое десятилетие чуть ли не спинным мозгом научен неприятности чувствовать. Условный рефлекс и народная примета «в одном флаконе»: чем слаще песни поют с телеэкрана, чем больше политики рвут рубахи на груди и даже обещают лечь на рельсы, тем хуже на самом деле ситуация и тем меньше надежда на то, что те, кто наверху, смогут порядок навести. М‑да, не повезло кое‑кому в России с народом, не то что в культурных и просвещенных заграницах… Хотя, вот как раз в Европе и Америке пресса особо врать почему‑то и не пытается. «Тарелка» у Юры хорошая – три сотни каналов, в том числе не только европейские и американские, но даже и ближневосточное что‑то ловится, и китайско‑японское. Так вот там, насколько смог разобрать подзабывший со школьных времен английский язык Пак, журналисты никаких сказок не рассказывают. Скорее – наоборот, лезут в самое пекло, и сюжеты их можно было принять скорее за какие‑то голливудские новинки в жанре боевика или фильма ужасов. Особенно впечатлил репортаж из какого‑то моноэтнического района Парижа, алжирского, кажется, или тунисского. Его обитатели – всевозможные «политические беженцы» и прочие гастарбайтеры, и в более спокойные времена не шибко‑то желающие нормально жить и работать, едва почуяв ослабление власти, не преминули тут же устроить друг другу и проживающим по соседству французам развеселую резню в лучших традициях африканских этнических чисток. Картинка была – просто загляденье: огромные костры многочисленных пожаров, густой дым, в котором, словно черти или грешники в аду, мечутся фигуры в полицейской форме и пластиковых шлемах, с прозрачными щитами и резиновыми палками в руках. А отчаянный репортер на переднем плане что‑то бойко тарахтит в микрофон. Потом где‑то за спиной у оператора сразу несколько голосов взвыли дурниной, загалдели, завопили, звонко и часто захлопали пистолетные выстрелы и, словно подводя всему итог, басовито и солидно пророкотало что‑то автоматическое. Как Юре показалось, судя по звуку, был это пулемет, причем – крупнокалиберный. Камера с размаху ткнулась объективом в асфальт, изображение пропало, сменившись мелькающими полосами помех. Телеведущая в студии что‑то мумыркнула, видимо, извинившись за «маленькую техническую накладку», но выглядела при этом донельзя обескураженной и обеспокоенной. На другом канале, каком‑то из многочисленных американских, съемочная группа вела свой репортаж с крыши здания в Лос‑Анджелесе. Город Ангелов пылал, над шикарными виллами Беверли Хиллс стояло чадное зарево, на улицах творилось что‑то совершенно не поддающееся описанию. Камера поочередно выхватывала крупные планы: снесшая опору рекламного щита разбитая полицейская машина с заляпанными изнутри кровью стеклами, продолжающая мигать «люстрой» на крыше, выдавленные и рассыпавшиеся по тротуару мелким стеклянным крошевом витрины дорогих бутиков, грязные, ободранные человеческие фигуры, вставшие на четвереньки над неподвижным мертвым телом и, судя по движению спин и голов, явно его обгрызающие. А потом – общий план: освещаемая только огнем пожаров улица, забитая бредущими куда‑то неспешной, неустойчивой походкой мертвецами. Журналист при этом что‑то говорил, много, взахлеб, но Пак, помнивший из школьного курса иностранного языка лишь какие‑то отдельные подробности из жизни Лены Стоговой и ее многочисленного семейства[62] и намертво въевшуюся в мозг еще с четвертого класса фразу: «Южалли ай гет ап эт севен о клок»[63], смог разобрать очень немного. Точно понял только, что журналистов должны были снять с этой крыши вертолетом их телекомпании, но «вертушка» куда‑то запропала, и теперь они будут вести прямой репортаж с этой крыши столько, сколько смогут, и просят зрителей не переключаться на другой канал. Отморозки, ей‑богу, отморозки! Тут впору бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше, а то и просто с крыши вниз головой сигать, а они – за судьбу своего репортажа переживают. Что у людей с мозгами?

При всем при этом о причинах охватившего весь мир бедствия по телевизору почему‑то ничего определенного до сих пор не говорят, даже версий не выдвигают, ограничиваясь видеороликами кровавой вакханалии и комментариями на тему происходящего на экране. Зато в Интернете, который тоже работает пока вполне исправно, версий предостаточно. От атаки террористов из «Аль‑Каиды» или утечки какого‑нибудь сверхсекретного боевого штамма из военной лаборатории до вторжения инопланетян и апокалипсиса по версии Библии. Кстати, все чаще в Сети мелькает слово «зомби» и уже почти не осталось на многочисленных форумах тех, кто в существование восставших мертвецов не верит. Очень много информации о способах распространения заразы. Ну, тут совсем ничего нового – все в строгом соответствии с канонами фильмов ужасов: «человек, которого отымел чебуратор, сам после смерти становится чебуратором»… В смысле, тот, кого мертвецы загрызли насмерть, буквально через пару минут восстанет из мертвых и сам станет таким же упырем. Если просто укусили – закусит боты через час‑полтора, а после смерти – смотри предыдущий пункт. И, похоже, тут без вариантов. Отдельные оптимисты пытаются что‑то щебетать про то, что у людей иммунитет к всяким вирусам разный и, возможно, те, у кого иммунитет сильнее… Но суровая реальность ни одного подтверждения их фантазиям пока не дала. Печально…

Полно всевозможных видеороликов, от совсем мутных, без звука, явно снятых на камеры мобильных телефонов, в которых только и можно было разглядеть, что хаотично мельтешащие фигуры, до вполне профессиональных. Главными действующими лицами почти всех были, разумеется, ожившие мертвецы и их жертвы. Жутковатые были, к слову, ролики. Если б нечто подобное Юра увидел на диске с фильмами ужасов, то просто выругался бы, пробурчал под нос что‑нибудь вроде: «Трэшак и дешевка» и выключил. Но беда в том, что все это – не кино. И от осознания этого простого факта по спине обычно хладнокровного корейца бежали ледяные мурашки. Прав был ныне уже покойный доктор Реваз – «Звиздец всему»… И, как Юра ни старался, опровержений этой страшной в своей простоте фразе он найти так и не смог. По всему миру одно и то же: нападающие на людей мертвецы, беззащитность гражданских и полный паралич властей. Разные «силовики», военные, милиция‑полиция и прочие национальные гвардии пытаются что‑то сделать, но без особого успеха. Уж больно ситуация нестандартная, ни в одну имеющуюся у тех схему, по которой нужно действовать, не укладывающаяся. Вот и приходится им на ходу самим что‑то выдумывать, импровизировать, пытаясь чуть ли не наобум нащупать верную стратегию. А военизированные структуры – далеко не самые лучшие импровизаторы, чего уж там. Им куда проще по Уставу: в ситуации А действуем в соответствии с пунктом четыре точка два, а в ситуации Б – с пунктом восемь точка семнадцать. Они так приучены и по‑другому просто не умеют. Может, и нащупают со временем, вот только до этого самого времени еще дожить нужно. Как самим «силовикам», так и тем, кто от них помощи ждет. И есть у Юры серьезное подозрение, что дождаться получится далеко не у всех… Значит, нужно постараться сделать все возможное, чтоб и самому в число тех, кто выживет, попасть, и Свету за собой протащить.