355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Громов » Это моя земля. Дилогия (СИ) » Текст книги (страница 8)
Это моя земля. Дилогия (СИ)
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 01:43

Текст книги "Это моя земля. Дилогия (СИ)"


Автор книги: Борис Громов


   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Понял, – коротко кивает в ответ тот. – Диман, Артем, за мной!

И понеслось… «Четвертый этаж, внимание!..», «Шестой этаж, внимание!..» На седьмом приключился весьма забавный казус. Уже после того, как я погнал всех на выход, из одной из комнат донесся умоляющий девичий крик:

– Помогите!!! Я из ванной выйти не могу, там это!!!

Что именно «это» – вопрос излишний. Понятно, нужно спасать девчонку. Жестом показав Андреям, чтоб оставались на месте, снова подзываю к себе Сашку, который матереет прямо на глазах. Если уж учить – так учить. Вдвоем быстро находим нужную комнату, из которой уже слышны глухие удары и новые испуганные призывы о помощи.

– Так, Саня, я выламываю, ты успокаиваешь мертвеца.

– Понял.

Ну раз понял – погнали! Хорошо, что двери в общагах всегда были слабенькие – хлипенькая филенка на каркасе из бруса‑тридцатки. Тонкие, легкие, ломать – одно удовольствие. Опять же, были б они крепче – могли и не успеть. А так – один хороший пинок и дверное полотно, чуть не с мясом выдранное из косяка, с грохотом обрушивается внутрь небольшой прихожей, буквально сшибив с ног… упыриху? Мертвячку? Блин, а как, собственно, назвать зомби женского пола? Хотя какая разница! Главное, что эта тварь в ванную проломиться не успела, хотя, вижу, была уже близка к успеху. Сашка наступает на упавшую дверь, прижимая своим весом зашевелившийся под ней живой труп, бывший еще совсем недавно явно очень симпатичной девушкой, к полу и без колебаний стреляет той в висок. Я заглядываю в комнату. Стандартная двушка: две кровати, письменный стол, встроенный шкаф и никого больше, ни живых, ни мертвых. Ну и славно!

– Эй, русалка, можешь выбираться, все спокойно.

«Русалка» уговаривать себя не заставила, уже через секунду на совершенно обалдевшем от такого развития событий Сашке, оставшемся в коридорчике, уже висит, счастливо повизгивая, весьма даже приятственная особа. Причем особа с весьма эффектными формами и, мягко говоря, не обремененная одеждой. Нет, полотенце на ней изначально было, вот только от излишне резких движений слетело. И теперь замер мой сержант, словно библейский соляной столб, обвитый стройными ножками и влипший носом точно в красивый, номера этак третьего, бюст. Рожа у него при этом совершенно ошалевшая. Но недолго длилось счастье. Буквально через пару секунд барышня осознала, что, во‑первых, она слегка не одета (тональность визга меняется на смущенную), а во‑вторых, что буквально у нее под ногами лежит труп (смущенный писк переходит в полный ужаса вопль). Девица спрыгивает с Сашки и, едва не сшибив меня с ног, исчезает за распахнутой дверью стенного шкафа.

– Кхм, – прочищаю горло я, – девушка, вы пока одевайтесь, а мы вас в коридоре подождем.

Подталкивая перед собой до сих пор не отошедшего сержанта, выхожу из комнаты, накинув предварительно потерянное «русалкой» полотенце на лицо лежащего в коридоре трупа. Если две девушки живут в одной комнате – они почти наверняка подруги, иначе не уживутся. Вряд ли спасенной нами девчонке приятно будет видеть превратившееся в маску злобного демона лицо соседки, да еще после того, как ей часть головы пулей разнесло.

Кстати, нужно отдать девчушке должное. И истерик со слезами и воплями закатывать не стала, и оделась, и собралась она минут за пять. Могут ведь, когда очень прижмет!

– Не горюй, салага, – дружески пихаю я Сашку кулаком в плечо, когда он несчастным взглядом ни за что побитого щенка провожает туго обтянутую джинсами попу «русалки». – Даже если я прямо сейчас тебя отпущу, вы все равно ничего не успеете. Некогда.

И в этот момент «русалка», полуобернувшись, пристально смотрит на Сашку. Ой‑ё! Все, пропал пацан. От таких взглядов даже самое гранитное сердце потечет, будто эскимо на летнем солнышке. М‑да… Вот интересное дело! Попавшая в серьезную переделку женщина – всегда зрелище, достойное жалости, вроде тех же подчиненных Филипочкина на Житной. Но стоит только замаячить на горизонте какому‑нибудь крепкому духом и телом спасителю‑избавителю… Блин, в них словно какая‑то генетическая программа включается. Что‑то вроде: «Рядом с потенциальным альфа‑самцом нужно выглядеть максимально привлекательно». Нет, оно понятно, что я слегка все утрирую, но ведь как ни крути. Те же барышни на Житной… Только что сидели, почти как в той песенке: «Вся в соплях и губной помаде», а стоило моим орлам объявиться – сразу прихорашиваться начали. Случайно, что ли? Да ни в жизнь не поверю. А теперь еще и эта… Похоже, свезло сержанту. Вот только в чувство его привести нужно срочно, он мне боеспособный нужен.

– Эй, Алехандро! – стучу я кулаком по металлической макушке его шлема. – Проснись и пой, блин! Согласен, взгляд многообещающий, вот только тебе до всего, что он обещает, еще дожить нужно. И если ты прямо сейчас не начнешь снова думать головой, а не головкой, то тебя первый же зомби слопает за милую душу. Соберись!

– Угу, – только и смог выдавить он из себя, тряся головой, словно отгоняя какое‑то навязчивое видение.

– Вот тебе и «угу», – подпускаю шпильку я, – давай, очухивайся. Ты мне боеспособный и злой нужен. Нам еще полтора корпуса чистить, а день – не резиновый. В темноте, даже при здешней планировке, с мертвяками воевать – себе дороже выйдет.

Тут я душой не кривлю, даже при свете дня относительно легко управиться получается только с самыми тупыми, «деревянными» зомби, которых я про себя уже начал звать «манекенами». А вот с шустрыми «отожранцами»… Как гласит древняя народная мудрость: «Не хотел бы я с ним один на один встретиться в темном переулке… Да, и в светлом, пожалуй, тоже». Беда в том, что первых становится все меньше, а вторых – все больше. Даже по этой общаге можно судить. В коридорах на одного чистенького – два, а то и три явно плотно перекусивших зомби. Мало того, у одного упокоенного Мельниковым упыря не только клыки отросли, но и ногти уж больно похожими на собачьи когти стали. И форма черепа меняться начала. Нет, я вполне допускаю, что он и при жизни был не красавец, но не до такой же степени. Чисто внешне – даже не неандерталец; те, если реконструкциям верить, на наших, современных, спившихся бомжей‑алкоголиков похожи были, – скорее питекантроп какой‑то. Лоб низкий, назад скошенный, глазки под массивными надбровными дугами маленькие, зато челюсти – «мое почтение». И зубищи, чуть ли не как у акулы – в три ряда. Ну насчет трех рядов я приврал, конечно, но там и одного за глаза хватает. Одна радость – планировка на нас играет, в узком коридоре пространства для маневра совсем мало, и никакая скорость упырей не спасает.

Пытался сообщить о своих наблюдениях на тему скоростной эволюции мертвецов Гаркуше, когда с группой выводимых с десятого этажа студентов вниз спустился, да только все без толку. «Абонент – не абонент». И по рации на оговоренный позывной не отзывается. Ладно, наверное, занят полковник, потом расскажу.

На двенадцатом – сразу два происшествия, но на этот раз совершенно не смешные. Вышедший из комнаты паренек узнал в одной из упокоенных в коридоре зомби свою невесту. Как я из сбивчивых объяснений его соседа по комнате понял, через месяц пожениться должны были, уже заявление в ЗАГС подали. Когда все началось, хотели в одной комнате забаррикадироваться, но не успели. В коридоре уже парочка мертвецов ошивалась. Решили, что будут ждать помощи каждый в своей комнате. Пацан вот дождался, а девушке его не свезло…

Вы видели когда‑нибудь рыдающего взахлеб крепкого двадцатилетнего парня? Нет? Ваше счастье. Поверьте – тяжелое зрелище. Отправил я его вниз, дав по рации Угрюмцеву команду приглядеть на всякий случай и на базу информацию передать, пусть и они смотрят в оба. Еще не хватало, чтоб руки на себя наложил. Нам вот только суицидов сейчас не хватает для полного счастья. Особенно с учетом окружающих реалий. В смысле, где гарантия, что свежеудавившийся самоубийца тоже не встанет? Вот ведь «приятный» сюрприз всем будет – зомби где‑нибудь в укромном закутке или в туалете…

В соседнем крыле – и того хуже. Девчонка, лет двадцать от силы, сидит на аккуратно заправленной кровати в своей комнате и рыдает в три ручья. На кисти правой руки – свежий, сильно кровоточащий даже сквозь плотную повязку укус. Господи, ну кто велел этой дуре вылезать из комнаты в коридор еще до окончания зачистки? Сама же сквозь рыдания говорит, что мы еще на десятом этаже в тот момент были… Какого ж… рожна ее наружу из комнаты понесло? А главное, что мне теперь с этим делать?! Что с ней теперь будет – понимает прекрасно. В комнате – компьютер, интернет еще работает, полтора суток только и делала, что новости смотрела. Мля! На кой черт тебе вообще было стараться и дверь назад захлопывать?! Да лучше б тебя съели! Стоп, ты чего несешь, Грошев? Она ведь человек… Угу, человек. И теперь тебе, товарищ прапорщик, придется какое‑то решение по этому человеку принимать. Брать с собой – однозначно нельзя. Осталось девушке совсем немного, это по всему видно: кожа уже неестественно бледная, да и цвета нездорового, с сероватым оттенком. Лицо в мелких бисеринках пота, скулы заострились, вокруг глаз – темные круги. Фигово выглядит, да и чувствует себя не лучше. Что же делать?

Вызываю по станции Бурова, а когда тот входит, указываю ему глазами на девушку.

– Андрюх, вам в этом корпусе всего четыре этажа осталось. Сверху валить перестали уже, видать, почти пусто там в коридорах. Думаю, без меня управитесь. Так что ты за старшего. А я тут посижу.

Андрей мужик догадливый, лишних объяснений ему не требуется. Только головой мотнул понимающе и вышел, а я на стул рядом с компьютером присел. Девушка судорожно всхлипывает, размазывая слезы по миловидному личику.

– Вас как зовут?

– Борис.

– А меня Лена.

Молча киваю. Стандартные фразы о приятности только что состоявшегося знакомства тут неуместны.

– Борис, скажите, а у вас выпить нет? А то страшно мне очень.

Да чего ты оправдываешься, девочка? Страшно? Блин, да на твоем месте многие крепкие мужики от ужаса вопили бы и волосы на себе рвали. Чего греха таить, как я себя в такой ситуации повел бы – не знаю. Нет, рыдать точно не стал бы, но в остальном… Насколько тебе сейчас страшно, я себе даже представлять не хочу.

Вытягиваю из «мародерки»[51] обычную солдатскую фляжку в выгоревшем брезентовом чехле. Откручиваю крышку и наливаю в стоящую рядом с компьютером кружку грамм сто пятьдесят. Ага, у меня всегда с собой на боевых фляжка с водкой. Мой личный НЗ. И не нужно мне тут про пьяных вояк из ОМОНа… Как только медицина найдет хоть какое‑нибудь противошоковое лучше сорокаградусного изобретения господина Менделеева, я свою фляжку в тот же момент выброшу. Вот только нету пока средства лучше водки. Да и та далеко не всегда помогает. Взять хотя бы наш случай.

Лена махнула содержимое кружки лихо, залпом, лишь под конец закашлялась, зажмурилась, но водку удержала в себе. Судорожно выдохнув, она отодвинула занавеску и, взяв с узкого подоконника пачку «Вога», вытряхнула из нее единственную тонкую сигарету.

– Злая ирония, – голос у девушки стал совсем слабым, а дикция – неразборчивой. – Сигарета, последняя во всех смыслах…

Она чиркнула дешевой пластиковой зажигалкой, пару раз глубоко затянулась и пристально взглянула мне в глаза.

– Боря, это будет больно?

Умная девочка, она уже поняла, зачем я остался в ее комнате. Поняла и, похоже, приняла и теперь, явно из последних сил пытаясь изобразить невозмутимость, выясняет «техническую сторону вопроса». У меня перехватило горло. Выдавливать из себя слова – все равно, что собственные кишки на кулак наматывать. Но молчать нельзя, эта девочка своим мужеством заслужила правду.

– Не знаю. Но думаю – нет. Просто как будто уснешь.

Она задумчиво кивает в ответ.

– Проснуться мне не дай, хорошо? Не хочу быть такой. – Лена махнула рукой в сторону коридора. – И дверь потом закрой, пожалуйста. Ключ возле компа, вон, на желтеньком брелочке. Не хочу, чтоб они меня жрали. Понимаю – глупость. Мне ведь уже все равно будет. Но, не хочу. Сделаешь?

– Сделаю.

Еще несколько минут мы просто молча сидим. Лене становится все хуже. Она уже не сидит, а лежит на своей кровати, не открывая глаз, и тяжело дышит. Потом вдруг словно всхлипывает и, вытянувшись в струнку, замирает. Застывшее, бледное, словно гипсовая маска, лицо становится каким‑то уж совсем по‑детски беззащитным. Подхватив с компьютерного столика косметичку, подхожу к кровати. Сначала проверяю пульс на шее, потом подношу к губам зеркальце. Все…

Теперь мне пора выполнять данное обещание. Я не позволю этой девочке превратиться в кровожадное чудовище, пусть смерть подарит ей покой. Слегка поворачиваю ее голову влево и приставляю ствол пистолета к виску. Я не хочу уродовать ее лицо выстрелом в лоб. А на виске останется только маленькая рана и пороховой ожог. Подушку потом выкину. Со стороны, от двери, будет похоже, что она просто прилегла поспать. Знаю, чушь, ведь смотреть на нее будет некому. Но это неважно, я делаю это не для зрителей, а для нее. И для себя. Щелкает вставший на боевой взвод курок. Прости, девочка, прости, что мы не успели…

Внизу – бедлам. Автобусы забиты под завязку, словно в утренний час пик из спальных районов в сторону ближайшей станции метро. Но по‑другому – никак. На то, чтобы вывезти всех обитателей общежития за один раз, у нас не хватает транспорта, а чтоб сделать это в несколько заходов и с относительным комфортом для перевозимых – времени. Уже то, что мы всех живых из шестнадцатиэтажного корпуса в наши автобусы утрамбовали – невероятное везение. Теперь колонна в сопровождении бронетранспортера и пяти «таманцев» пойдет на Житную, откуда вернется как можно быстрее и с пополненным запасом патронов. А мы пока тут посидим, в зачищенном корпусе. Не стоит набитое столь притягательной для зомби человечиной здание без присмотра оставлять. А то еще набегут туда за время нашего отсутствия – намучаемся с ними потом. Уж лучше их на подступах отстреливать.

Когда я подошел к «броне», дать Сашке пару советов на дорожку, из кабины «Урала» выглядывает Угрюмцев.

– Борис, из Отряда звонили, просили тебя перезвонить, как только освободишься.

Все верно, мобильный я перед началом зачистки выключил, а то есть у них замечательная особенность – начать звонить в самый неподходящий момент. Набираю номер дежурной части. Отвечает мне бессменный Дядя Саня, который, как мне кажется, так же как и мы, не спит вот уже почти двое суток.

– Борис, ты?

– Я, Дядь Сань. Что случилось?

– Приказом командира Отряда вводим план «Крепость» по варианту «Война». У тебя в списке на эвакуацию ничего не изменилось?

Вот оно как. Что ж, все верно, происходящее вокруг по степени угрозы жизни сотрудников и членов их семей вполне можно приравнять к полномасштабным боевым действиям. А в этом случае, при объявлении плана «Крепость» Отряд не просто подтягивает на базу весь личный состав, занимает круговую оборону, вскрывает все НЗ оружия и боеприпасов и берет под охрану заранее определенные объекты из числа особо важных. Помимо всего прочего, выделяется техника и люди на организацию эвакуационной команды, которая выезжает по адресам из заранее составленных списков и вывозит на базу Отряда семьи сотрудников. Бойцу всегда легче выполнять даже самые опасные задачи, когда он уверен, что его родные находятся в безопасном месте и под надежной охраной. В моем случае это родители. Нет, ну а кого мне спасать? Бывшую жену с ее новым мужем? Ага, щаз, шнурочки только проглажу!

– Нет, Дядь Сань, все по‑прежнему. Отец с мамой в Осинниках, адрес старый. А до сестры я уже сам дозвонился, она с мужем своим ходом в Пересвет выдвигаются. Слушай, а молодцы наши, вовремя сориентировались. У меня вон Солоха места себе не находит, «отец‑героин», блин. Да и остальные дергаются, переживают. А тут такая радостная новость.

– Угу, – буркает дежурный, – радостная. Вот только насчет «вовремя» – это ты ошибаешься.

Нехорошее ощущение того, что случилось что‑то непоправимое, кольнуло, словно тонкая игла, прямо в сердце.

– Что случилось?

– Рыбалкин…

«Беда одна не приходит». В мозгу словно пластинку заело. Всеми силами стараюсь отвлечься, даже самого себя ради этого кашеваром назначил: сходил в магазинчик, набрал там разных консервов и теперь грею их для парней на найденной там же, в крохотной подсобке, электрической плитке, которую вынес на пост охраны в холле перед лифтами. Не помогает. Больше всего хочется достать из «мародерки» фляжку… А потом вернуться назад, в магазинчик, выудить из припрятанного продавщицей под прилавком и найденного мною ящика бутылку… А то и две. И нажраться, словно дикая свинья, в слюни. Но нельзя. Я командир и вокруг меня – мои подчиненные. Они все видят, все понимают, делают выводы. Можно подумать, для одного меня последние двое суток стали серьезным испытанием на прочность. Угу, как же. Да парни, уж давайте смотреть правде в глаза, на одних морально‑волевых держатся. Ну и еще друг перед дружкой не хотят слабину показывать. А стоит мне подать пример – все, посыплются. «Каков поп – таков приход», верно в народе когда‑то подметили. И хороший командир в бою только тогда может что‑то от своих людей требовать, когда в любой момент готов подать команду: «Делай, как я!» Не уверен, что сам сдюжишь – не требуй от подчиненных. Нет, оно понятно, что генералы впереди пехотных цепей в атаку теперь не ходят. Да и раньше, как мне кажется, не ходили, чего б там легенды про великих полководцев прошлого ни рассказывали. Плох тот генерал, что сам лезет делать работу сержанта. Так я вовсе не о полководцах толкую, а про взводных да ротных. Так что пьяный загул откладывается до более спокойных времен. Сейчас более важных дел хватает. Но пластинка в голове продолжает крутиться: «Беда одна не приходит»…

Прав был Дядя Саня. С опозданием чухнулись наши отцы‑командиры. Раньше надо было «Крепость» вводить. А заплатили за это опоздание мой друг и сослуживец Лешка Рыбалкин и вся его семья. Жизнями своими заплатили.

Подробностей дежурный не знает. Если вкратце – Лешке позвонила жена, тот схватил в охапку автомат, подтянул с собой двух своих подчиненных из ИТО[52] и, никому ничего не объясняя, прыгнул в УАЗ и умчался под громкий разъяренный мат командира Отряда полковника Львова, которому подобное самоуправство, понятное дело, не понравилось. А через полчаса перезвонил один из уехавших с Лехой саперов. В квартире Рыбалкина живых к их приезду уже не было. Были два зомби, в которых превратились его жена и тесть. Похоже, тестя сильно покусали на улице, хотя у нас в Посаде, судя по словам Дяди Сани, еще вполне спокойно, с творящимся в столице не сравнить. Зомби уже появились, но мало, и с ними вполне эффективно справляется ополовиненный переброской подкрепления в Москву батальон ППС. Уж не знаю, где и при каких обстоятельствах Лехин тесть умудрился на живого мертвеца нарваться, но отбился и, вырвавшись, решил спрятаться в квартире дочери. Лешкина Татьяна звонила ему, когда ее превратившийся в упыря отец пытался выломать дверь в детскую… У Лешки с Таней было две дочки. Близняшки, которым едва‑едва исполнилось два года… Дальше, думаю, объяснять ничего уже не нужно, кроме того, что новомодная, красивая и легкая пластиковая дверь долго не продержалась. Рыбалкин выгнал парней из квартиры на лестницу и все сделал сам. А потом достал из кобуры ПМ и застрелился.

Дядя Саня говорит, что когда Батя узнал о случившемся, на замов своих он орал так, что не только бойцы в кубриках, но и «рули» в автопарке слышали. И к тому моменту, как в гараж примчался взмыленный и бледный зампотыл, майор Чебоксаров с приказом срочно формировать эвакогруппу, БТР, автобус и три «Урала» уже стояли «под парами», заправленные под завязку. А со стороны казармы к технике изо всех ног неслась экипированная по полной боевой и вооруженная до зубов «трехминутка»[53]. Вот только другу моему и семье его вся эта суета уже глубоко по барабану. Господи, ну почему у нас всю жизнь вот так? Почему нужный и правильный приказ никогда нельзя отдать вовремя? Почему всегда нужно ждать, пока жареный петух в задницу клюнет?

На раскаленном диске плитки зашипел выкипающий из банки с тушенкой жир. Вот, блин, уворонил‑таки! Задумался.

– Соберись, командир, – негромко говорит мне на ухо присевший рядом Солоха.

Он уже в курсе, тоже в дежурку звонил, про своих узнавал.

– Слышишь меня, Боря? – Андрей для верности потряс меня за плечо, словно пытаясь убедиться в том, что я в сознании. – Ты людям нужен. И нам, и тем более мальчишкам этим. Народ вот уже вторые сутки не спит и не ест толком. Молчат только потому, что ты вперед прешь, будто танк. Вот мы за тобой и идем, в кильватере. Если ты скиснешь – и у остальных руки опустятся. А нам еще шестнадцать этажей чистить. Кураж потеряем – хана нам, задавят. А уж если, не дай бог, потери будут – вообще пиши пропало. Понимаешь?

Я отрешенно киваю в ответ.

– А раз понимаешь, – шипит, словно рассерженный кот, наш обычно доброжелательный хохол, – тогда соберись, твою мать! Нет у нас времени сопли распускать. Ты, блин, боевой прапор или гимназистка забеременевшая? Сидит он, понимаешь, в тоске. А кому легко? Радуйся, что семья жива. Я вон как узнал, что моих вывезли уже – прямо камень с души свалился… Так, короче, если сам не очухаешься, я тебя, мля, сейчас за угол отведу и сопатку тебе расшибу нафиг! Ты нам веселый и злой нужен.

М‑да, я таким Андрея, по‑моему, за все время совместной службы не видел ни разу. И ведь по глазам вижу, понадобится – он же мне на самом деле морду набьет, лишь бы я из ступора вышел.

Резкая отповедь со стороны добродушного обычно Солохи подействовала отрезвляюще. Будто ведро холодной воды за шиворот или пара хороших оплеух. С силой провожу ладонями по лицу, растирая и массируя щеки и нос. Все, и правда, хватит сопли жевать. О мертвых плакать будем потом, если сами к тому времени еще живы будем. А пока нужно уцелеть самим и вытаскивать тех, кого еще можно спасти. Как минимум – тех студентов, что сейчас сидят по своим комнатам в первом корпусе и нас ждут.

Раздаю парням вскрытые банки разогретых консервов.

– Давайте, мужики, порубаем чем бог послал, пока не началось… А начнется уже скоро, как только «тамань» наша с автобусами вернется.

Предложение возражений не встретило. Уже через минуту все дружно жевали, подцепляя куски мяса из банок клинками ножей или даже нормальными вилками. Но это в основном ветераны, те, кто помудрее и позапасливее.

Минут через двадцать – двадцать пять вдали послышалось завывание моторов, а еще через пять кавалькада из автобусов, сопровождаемых бронетранспортером, вынырнула из‑за забора детского сада, расположенного чуть правее по улице, и снова начала выстраивать «вагенбург» вокруг входа. Но на этот раз в первый корпус общаги. Мехвод «восьмидесятки», похоже, решил немного пофорсить, и бронетранспортер, словно кабан сквозь заросли камыша, проносится через толпу зомби, неспешно бредущих к общежитию из дворов стареньких окрестных пятиэтажек. Молодца! Нет, спорить не буду, смотрится со стороны впечатляюще. Вот только кто теперь всю эту налипшую на колеса и набившуюся везде, где только можно, рваную требуху счищать будет? И кровь смывать? Сопливый механ об этом даже еще не задумался, а вот я уже решение принял – он сам и будет. Совсем зверовать, конечно, не буду, кое‑какой инвентарь выдам, чтоб не голыми руками… Ведерко, там, например, противогаз… И перчатки резиновые, самые толстые. Две пары. Пусть знает на будущее, как дисциплину хулиганить!

– Все, шабаш завтраку на траве, – командую я своим. – Давайте через зимний сад, и первая группа сразу лестницу наверх берет, а остальные – со мной. Лифты заблокируем и первый этаж посмотрим. Он и тут нежилой, но мало ли.

Подхватываю с пола шлем и нахлобучиваю его на голову. Бр‑р‑р! Пока по этажам бегал – вспотел, а теперь шлем изнутри мокрый и холодный. Надо что‑то с этим делать. На шапочку ЗШ одевается плохо. Раньше проще было: маску раскатал – и все в ажуре. Потом работать в масках ОМОНу приказом запретили, за исключением операций на Северном Кавказе. Такое ощущение, что кроме Чечни нигде и никто наши лица запомнить не хочет… Хотя сейчас‑то наши «физии» точно никому не уперлись – и других проблем полно.

А что касается удобства ношения шлема, так тут теперь каждый выходит из положения по‑своему. Вон у нас во взводе один ухарь есть, Миша, он сейчас с Тисовым на Триумфалке геройствует, так он еще перед прошлой командировкой купил себе в каком‑то коммерческом Военторге черную косынку‑бандану, и счастлив, как слон. Очень, говорит, удобно и практично. И пот впитывает, ничего за шиворот не стекает и по лбу не скатывается, и гигиеничнее, опять же. Надо бы, что ли, и самому озаботиться. Ту же армейскую медицинскую косынку пополам сложить да на голову намотать. Ничуть не хуже той же самой банданы получится. Опять же, цвет к уставному ближе. Хаки, он хаки и есть, не то, что черный – то ли пират, то ли вообще башибузук какой‑то…

Сразу приступить к зачистке все равно не удалось. Выбравшиеся из кунга «Урала» таманцы, оказывается, привезли не только боеприпасы. Для начала они неслабо так прибарахлились сами: на всех – наколенники‑налокотники, точно такие же, как и у нас. Вот только «щитки» у них, как говорится, «муха не сношалась». Вместо древних «стальных шлемов образца одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года» – противоударные пластиковые «Джеты», тоже новенькие, полированные – бриться, в них глядючись, можно. У четверых на автоматах вижу даже наши, российского производства коллиматорные прицелы «Кобра». Ну тут понятно, у кого крепления под них на ствольной коробке были, те и поставили.

Сержант Саша, оставив подчиненных кого патроны разгружать, кого подбредающих мертвецов отстреливать, летит вприпрыжку ко мне, одной рукой аккуратно придерживая висящий поперек груди стволом вниз автомат, а другой сжимая горловину еще одного гениального изобретения русского военного гения – вещмешка‑сидора.

– Командир, мы тут и на вашу долю захватили! – сияя, словно новенький медяк, он протягивает мне сидор. – На троих, тех у кого «приливы»[54] есть – прицелов взяли, и на всех – «лазерники». Нам водила ваш сказал, что у «Зенитов»[55] ваших в креплении специальный разъем под ЛЦУ есть, вот мы и подсуетились…

– Молодца, Сашка, объявляю вам всем один «зашибись» и рукопожатие перед строем, – шутливо вскидываю два пальца к правой брови, изображая что‑то вроде воинского приветствия.

Удивительно, как много может случиться всего за семь часов! Еще сегодня утром я был для этих мальчишек всего‑навсего посторонним хмурым дядькой в понтовой «снаряге», которого вообще непонятно, с какого перепугу поставил над ними старшим другой, почти такой же совсем посторонний дядька, разве что более хмурый, званием повыше и экипированный еще круче. Помню я его неуставное и малость пренебрежительное «старшой»… Зато теперь парня, да и не только его одного, будто подменили: слушаются беспрекословно, приказы исполняют моментально, да вот и прямо сейчас, доклад делает, а сам аж в струнку вытянулся, причем явно не потому, что по уставу положено, а исключительно чтоб уважение показать. Ну значит, смог я себя правильно поставить и определенный авторитет в их глазах заработать. Теперь главное – не уронить.

– Ладно, товарищ сержант, принимай пока командование на себя и держи периметр, а мы сейчас стволы свои дооборудуем. – Приняв у Сашки вещмешок, я словно изображая вертолет, несколько раз энергично кручу кистью руки над головой. Команда «Общий сбор». Смененные таманцами, омоновцы собираются вокруг меня и, разобрав привезенные «ништяки», начинают крепить их на автоматы.

– Эх, – вздыхает Буров, щелкая креплением «Кобры». – А пристрелять‑то времени нет совсем…

– В процессе пристреляешь, – фыркаю я. – Тут до противника дистанция – доплюнуть можно при желании, не то, что по красной точке, по световому пятну фонарика целиться будешь – и то не промажешь. Есть вопрос поважнее. Пацанва наша вообще коллиматорами пользоваться умеет?

Мужики мои озадаченно переглядываются. Ну да, им и в голову не приходило, что кто‑то может не уметь таких, с их точки зрения, элементарных вещей. Профессиональная деформация личности, блин. Раз я умею, значит, и все умеют…

Оказалось – ни фига наша доблестная «тамань» не умеет. Прицелы с рэд‑дотами[56] они видали только в кино. А понять по американскому кинематографу принцип применения сложно. Там порой и сами актеры, крутых рэйнджеров играющие, их не знают и не понимают, так чего ж от зрителя требовать. Пару минут в беглом темпе объясняю им основы. Заставляю несколько раз приложиться к автомату. Угу, мозгами‑то вроде поняли, но рефлексам новым взяться пока неоткуда, а старые прут из всех щелей – у всех одна и та же беда: стоит прикладу вжаться в плечо, левый глаз сам тут же прищуривается… Ладно, пооботрутся, привыкнут, как положено, обоими глазами целиться. А пока мы прикроем, если потребуется.

Зачистка первого по нумерации и второго по очередности корпуса общежития проходит, с одной стороны, спокойнее, а с другой – несколько медленнее, чем предыдущего. Что не удивительно. Попробуйте с наше по лестницам побегать, сами поймете. На второй этаж поднимись и спустись, потом на третий, на четвертый, на десятый… И так вверх‑вниз шестнадцать раз. У любого спортсмена ножки подкашиваться начали бы, так спортсмены при этом автоматов с двойным БК к ним не носят. В остальном – все по уже накатанной колее: пальба, звон гильз под ногами, пороховая вонь и клубы дыма в узких коридорах, прущие на выстрелы живые мертвецы, жуткие бельма их наполненных нечеловеческой злобой и голодом глаз… На пятом этаже мы чуть не встряли – проглядели дверь на пожарную лестницу, которая по зимнему времени должна была быть закрытой, как и прочие такие же, а оказалась просто притворенной. И через нее прямо нам в тыл вырулили с пожарного балкона аж целых три явно кем‑то совсем недавно перекусивших покойничка. А мы как раз в этот момент уже начали молодежь из комнат выводить. В первую секунду я думал – все, амба, бойня будет. Но ситуацию спас Гумаров. Он вообще стрелок хороший, а тут так просто самого себя превзошел, потратив на это дохлое трио ровно три патрона своей «девятки». Словом, отбились. Хотя, конечно, косяк упорот серьезный: его еще можно было бы спустить нашим срочникам, но вот для нас такое – непростительно. С другой стороны – вижу, люди устали. Только в этой домине уже двадцать один этаж зачищен, а сколько их сегодня уже было, этих домов и дворов? И сколько их еще будет завтра?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю