Текст книги "Королева Кристина"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Глава пятая
СВЕЖИЕ ВЕТРЫ В СТОКГОЛЬМЕ

Все добродетели в глуши лесов живут, но редко им сродни роскошная порфира.

П. Ронсар

По выражению П. Энглунда, королева Кристина жила в мире, в котором женщина считалась человеком второго и гражданином третьего сорта. Если с античных времён аристотелевский миф о неполноценности женщины поддерживали философы, то в Средневековье его подхватили медики. Несовершенная анатомия женщины, утверждали они, не даёт оснований признавать её равноправной с мужчиной. Женщина слаба, подвержена влиянию, а потому нуждается в руководстве и контроле, и лучше её держать дома. Появление одинокой женщины на улицах города считалось неприличным. Её всегда должны были сопровождать слуги, компаньонки или члены семьи мужского пола. Королеву Кристину сначала не хотели пускать в риксдаг, а когда, наконец, согласились с её присутствием на его сессиях, всю её женскую свиту держали в соседних апартаментах.

На практике, однако, женщины играли достаточно весомую роль и в семье, и в обществе, в том числе и в Швеции. Во-первых, значительная часть производства осуществлялась женщинами – к примеру, на мануфактурах, связанных с изготовлением текстильных изделий, а также парусов, канатов, зеркал и даже на работах с металлом[38]38
  В Париже все фонтаны ремонтировались слесарями, во главе которых стояла женщина. Венецию от пожаров спасали трубочисты-женщины.


[Закрыть]. Во-вторых, вдовы после смерти мужей, как правило, брали в свои руки бразды правления и дома, и на производстве. Потери среди шведских мужчин в первой половине XVII века были значительными, поэтому вместо них за дело брались предприимчивые и отнюдь не робкие женщины. Таковые находились во всех социальных слоях населения[39]39
  Одной из таких женщин была, в частности, Мария София Делагарди, толстая, как бочка, молодая бесцветная девица, лихо заправлявшая рудником, а заодно и бумажной, рукавичной и пороховой фабриками.


[Закрыть].

Однако заниматься политикой и наукой считалось исключительной прерогативой сильного пола. Женщину готовили к браку, она должна была стать хорошей домохозяйкой и добродетельной матроной. Читать-писать? В самых скромных размерах, да и то им рекомендовалось чтение сугубо религиозной литературы.

Но время шло, менялись условия жизни, менялись и поведение женщин, и взгляды на их роль в обществе. В XVII столетии в Европе – в первую очередь во Франции – стали появляться грамотные, а потом образованные и высокообразованные женщины. Их было мало, они ещё не делали погоды, но они уже были. Они не удовлетворялись отведённой им ролью в обществе и видели своё предназначение в служении культуре в целом и в частности поэзии, театру, музыке, живописи, танцам, пению и…науке. У них развивалось тщеславие, не уступавшее мужскому, и оказалось, что оно во многих случаях было не лишено оснований. Табу на занятие политикой легко преодолевалось… через постель. Во Франции появились фаворитки, фактически управлявшие государством. Политика становилась их страстью, увлечением, хобби. «Ни одна порядочная женщина не станет спать со своим мужем, а кокотка – со своим любовником, если она днём не поговорит с ним о государственных делах! Они хотят всё видеть, всё знать и – что хуже всего – всё делать и всё приводить в порядок», – жаловался кардинал Мазарини, вероятно позабыв, что сам «пролез» на самый верх политического Олимпа Франции благодаря «тесной дружбе» с вдовой Людовика XIII королевой Анной Австрийской.

Женщин-вольнодумок критиковали и преследовали, им запрещали и грозили, их высмеивали и проклинали с амвонов, но всё было напрасно – запретный плод оказывался ещё более притягательным и вкусным. Женщины вырывались из средневековых пут и тянулись к свободе и образованию. В Европе повеяло свежим ветром вольнодумия, охватившим все слои общества. Людям надоело жить в косности и суеверии, церковные догмы подвергались сомнению, заколебалась вера в Бога.

Эпигонство, шарлатанство и цинизм всегда шли рука об руку с модой, прогрессом и моралью. Свобода и вольномыслие несли с собой непослушание, безбожие, распутство и падение нравов. После каждой эпохи лицемерия следует эпоха разнузданности, распутства и падения нравов. Не миновала чаша сия и пуританскую Швецию.

Таким образом, не было ничего странного в том, что психика вступившей на престол молодой королевы Кристины оказалась раздвоенной. Королева должна соответствовать надеждам, возложенным на неё. В мужском мире она обязана отказаться от своего «я», вести себя по-мужски и во всём подражать мужчинам. До вступления на престол она была в этом мужском мире как бы в гостях и наблюдала за всем со стороны. Став совершеннолетней, она из статиста превратилась в ведущего актёра и была вынуждена следовать существующим правилам игры.

Шведский королевский двор при королеве Кристине был совсем не похож на то, чем являлся прежде[40]40
  Придворная жизнь шведских монархов проходила в тихой, чинной и скромной обстановке. Например, Густав II Адольф жестоко экономил на содержании своего двора, при нём существовал запрет на выделку из салаки филе, потому что предлагалось поедать её целиком, вместе с костями. Король обедал в столовой, опутанной вековыми слоями паутины, на цинковой посуде, взятой в долг. Жёны королей часто сами следили за ведением своего хозяйства и лично выдавали слугам нитки на починку и штопку их одежды.


[Закрыть]. Щедрость королевы стала её принципом – именно таким качеством должны были обладать, по её мнению, все мудрые и великие правители. Внешние атрибуты власти имели для неё если не решающее, то очень большое значение, поэтому она никогда не жалела денег на то, чтобы показать или подчеркнуть своё высокое королевское положение. Молодые придворные и фавориты Кристины более легко воспринимали новые нравы и веяния как в политике и экономике, так и в повседневной жизни, и фактически олицетворяли собой оппозицию оксеншерновской геронтократии. Высокий статус Швеции также обязывал теперь и дворян, и королеву вести богатую и роскошную жизнь.

Магнус Г. Делагарди был одним из таких «новых» людей Швеции. Клаэс Окессон Тотт, прямой потомок короля Эрика XIV, сын одного из лучших генералов Густава II Адольфа, дуэлянт, игрок и настоящий французский кавалер, был другим представителем «золотой» молодёжи в близком окружении Кристины. В октябре 1652 года этот 22-летний повеса вернулся из Парижа и сразу заслужил славу самого задиристого и ловкого дуэлянта. Уже через два месяца Кристине пришлось разбирать дуэль между «парижанином» и членом Государственного совета Густавом Лейонхувудом.

Роскошная жизнь стала модной у шведских дворян после Тридцатилетней войны. Во время германских походов они увидели, как живут немцы, и по возвращении домой стали вводить такие же обстановку и обычаи у себя[41]41
  На посла Франции в Стокгольме Пьера Шану это произвело большое впечатление. «Хотя Швеция и бедная страна, – докладывал он в Версаль, – наклонности к роскошной жизни здесь на фоне доходов страны намного сильнее, нежели в любом другом месте».


[Закрыть].

Среди «новых» людей были настоящие таланты. Много упрёков получила королева за то, что «пригрела» при дворе бродягу и приговорённого к пожизненному заключению Ларса Вивалиуса, но никто, кроме М. Г. Делагарди и Кристины, не увидел в нём гениального шведского поэта. Королева не только распознала талант, но и сохранила поэту жизнь, освободила его из тюрьмы, назначила на должность аудитора придворного полка и подарила ему имение.

А между тем военно-монархическое шведское государство было в культурном отношении очень и очень отсталым – французы и итальянцы считали шведов «полуварварами». Необразованность была всеобщей: высшие чиновники и генералы, за малым исключением, не могли ни писать, ни читать. С необразованностью могла сравниться лишь всеобщая бедность: крестьянские депутаты риксдага ходили в лохмотьях. Даже в городе в «благородных» семействах домашние животные жили вместе с людьми, по крышам лачуг (дома были покрыты дёрном) ходили козы и овцы. В стране процветало беспробудное пьянство.

Свою разрушительную и антикультурную роль здесь сыграла Реформация, сопровождавшаяся варварским истреблением всякой науки, кроме схоластической. Высшее образование находилось в самом зачатке. Отсталость Швеции от Европы XVII века проявлялась во всём: в экономике, политике, философии, в естественных науках, литературе (её практически не было), музыке и театре[42]42
  Невежество шведов того периода общеизвестно. Когда известный поэт Георг Шернъельм показал одному служителю церкви блоху под микроскопом, тот был шокирован и так испуган, что донёс на него вышестоящим властям. Поэта обвинили в атеизме и колдовстве, ему грозила смертная казнь, и он был бы казнён, если бы его не спасла Кристина.


[Закрыть].

История не зафиксировала момента или периода времени, когда у молодой принцессы проснулся живой и неподдельный интерес к наукам и искусству, но мы знаем, что королева Кристина считала своим долгом и призванием оживить культурную жизнь страны и приобщить её к последним европейским достижениям в этой области. Возможно, толчок к такому развитию дали богатые коллекции драгоценностей, скульптур, картин и книг, награбленные шведами во время Тридцатилетней войны и свезённые в королевский дворец и храмы Швеции. Уже при первом знакомстве с ними она могла убедиться, что в Швеции не нашлось ни одного человека, который мог бы привести все эти культурные ценности в порядок, составить каталоги и организовать условия их хранения. Нужно было позвать иностранцев, и они откликнулись, причём самые избранные.

Скоро в Стокгольме задули ветры из Парижа, которые принесли с собой так называемых либертинцев[43]43
  Считается, что либертинцы появились во Франции под влиянием профессора-провансальца Пьера Гассенди, работавшего там в 1640—1650-е годы, преподававшего риторику и прекрасно знавшего историю, философию, физику и математику. Гассенди досконально изучил и возненавидел учение Аристотеля и с жаром отдался идеям Николая Коперника, Джордано Бруно и Галилео Галилея. Профессор был новатором по природе, обожал ясность и простоту мышления, безгранично верил в опыт и уважал эксперимент. «Подо всем этим находилась гранитная подкладка собственного философского учения», – пишет М. А. Булгаков.
  В основе учения лежали идеи философа Эпикура, согласно которому человек, как всякое существо, должен стремиться к удовольствию как высшему благу на Земле. «Единственно, что врождено людям, – говорил Гассенди своим ученикам, – это любовь к самому себе. И цель жизни каждого человека есть счастье!» Счастье, по мнению Гассенди, слагалось из спокойной души и здорового тела. О теле должны заботиться врачи, а вот о том, как сохранить спокойствие души, знал он, Гассенди. Философ рекомендовал не совершать поступков, из-за которых приходилось бы потом испытывать чувство раскаяния или сожаления.
  Вокруг нового Эпикура группировались и многочисленные ученики, и просто образованные люди. С Гассенди был знаком молодой Мольер, который сразу стал его горячим поклонником и воплощал его идеи в своих пьесах. Скоро учение Гассенди стало модным и захватило широкие слои дворянства и учёного мира Франции, а оттуда его идеи перекинулись в соседние страны. Его адептов позже стали называть либертинцами. Среди либертинцев, то есть вольнодумцев и эпикурейцев гассендиевского толка, естественно, было много людей случайных, поверхностных или просто авантюристов, проходимцев и вообще людей нечистоплотных. Век либертинцев пришёлся в основном на XVIII столетие, и под этим названием они прошлись по Европе как лишённые всякой морали циники и распутники. В XVII же веке либертинцы не обязательно были аморальными людьми и, даже наоборот, считались людьми порядочными и честными. Их отличали вольнодумие и критическое отношение к религиозным догмам.


[Закрыть]. Либертинцы приезжали в Швецию по приглашению Кристины. И при её дворе, и в Упсальском университете собрались лучшие представители европейского гуманизма и знатоки Античности, в первую очередь голландцы, немцы и французы: филологи Исаак Воссиус (знаток греческого языка), Фрейнсхемиус и латинист Николас Хейнсиус, ориенталисты Бошарт и Равиус, латинист Клод де Сомез (Сальмазий), музыкальный историк Мейбом, химик Шеффер, медик де Ритц и многие другие. В Стокгольм приехало много французских учёных и деятелей искусства, и среди них учёный с мировым именем – философ Рене Декарт. А молодой Блез Паскаль прислал королеве счётно-арифметическую машину.

Можно без преувеличения утверждать, что Швеция в 1650-е годы превратилась в своеобразный центр скандинавского гуманизма. Шведское дворянство и клир недовольно ворчали на то, что иноземцы были щедро и, может быть, даже слишком щедро вознаграждены королевой. Однако непреложным остаётся факт, что некоторые из иностранцев, наоборот, жаловались на неблагодарность шведской королевы, не платившей им никакого жалованья. Во всяком случае, оснований для обвинений Кристины в напрасной трате денег не было, ибо вклад приглашённых европейцев в культуру страны являлся бесценным.

Огромные деньги королева тратила на приобретение в Европе книг. Они были особой её страстью. Кристина заставляла своих людей, в частности Николаса Хейнсиуса, ездить по европейским городам и буквально охотиться за всем ценным, интересным и познавательным. Таковой для королевы была классическая литература. Денег королева не жалела, хотя их не всегда хватало, и в некоторых случаях она оставалась у продавца в долгу. Н. Хейнсиус некоторые партии книг, закупленные в Италии, оплачивал из своего кармана и никогда не упоминал о компенсации[44]44
  Шведский историк X. Висельгрен утверждает, что Хейнсиус, поняв, что денег ему с королевы никогда не получить, впал в «меланхолию» и запил. Требовать долги с королей считалось тогда дурным тоном, кредиторы молча переживали, подсчитывая свои убытки, надеясь, что когда-нибудь монарх всё-таки вспомнит о них и вознаградит другими способами, например подарками, недвижимостью или льготами на торговлю.


[Закрыть].

Воссиус закупил для Кристины во Франции почти всю библиотеку кардинала Мазарини, бежавшего из страны и оказавшегося в весьма стеснённых обстоятельствах, при этом королевский книголюб не позабыл часть книг поставить на собственные книжные полки. Но это были мелочи. «Вы знаете, в какой степени меня раздражает то, что я трачу свою жизнь не на учёбу, – писала королева Воссиусу. – Я глубоко несчастна, что тысячи других дел отвлекают меня от наиприятнейших удовольствий. Несмотря на это, я урываю несколько часов на то, чтобы провести их в моём кабинете и побеседовать с мёртвыми, возвращающими меня к жизни, вместо того чтобы общаться с живыми, беспрестанно омертвляющими меня».

О размерах собранных Кристиной книжных богатств говорит хотя бы то, что в её библиотеке только теологических сочинений насчитывалось 5276 томов.

Когда книжный зуд королевы утих, библиотечный зал освободили для придворных дам, а книги снесли в какую-то неприспособленную комнату и оставили лежать на полу. У Кристины появились другие увлечения. Бедный француз-библиотекарь Бошарт жаловался: «Искать теперь нужную книгу – это то же самое, что в поисках пуговки рыться в куче овса». И это после того, как он целых «два месяца с раннего утра до позднего вечера разбирал книжные завалы и приводил библиотеку в порядок». Несомненно, он был прав, но в конечном счёте книжные богатства всё равно достались шведам. Редкие издания пополнили университетские библиотеки и сослужили добрую службу и современникам Кристины, и их потомкам.

Шведский историк С. Класон с возмущением писал о придворной жизни при королеве Кристине, где всё время «прыгали, скакали и устраивали балет» и сорили деньгами на развлечения направо и налево. Несомненно, расходы на содержание двора при Кристине заметно увеличились, но королева была далека от того, чтобы, по выражению Класона, «предпочитать удовольствие долгу, а собственные вкусы – интересам страны». Она не забывала о государственных нуждах и никогда не была помешана только на удовольствиях. В некотором отношении её можно было даже считать аскетичной: она не интересовалась комфортом и роскошью, не обращала внимания на одежду, украшения, драгоценности и мало заботилась о том, как выглядели её придворные.

Но правда состояла и в том, что королеву Кристину мало интересовали экономические или финансовые вопросы. «Нерасположение Кристины к вопросам экономики… стало обстоятельством, серьёзно отягчившим положение, – пишет С. И. Улофссон. – Если в 1644 году на содержание двора было выделено 167 тысяч талеров серебром, то есть 3,1 процента бюджета, то в 1653 году её личные расходы и расходы на содержание двора составили 520 тысяч талеров, то есть 12,3 процента бюджета страны. Вместе с расходами на содержание королевского дома, включая Марию Элеонору и Карла Густава, – до 20 процентов, что для страны и налогоплательщиков было явно неразумным».

Если деньги кончались, она давала указание достать ещё. Ей нравилось делать подарки и проявлять щедрость, потому что щедрость считалась добродетелью. Её занимали более серьёзные вещи – наука, книги, искусство, знания, и в первую очередь она хотела создать то, чего до сих пор не было в Швеции – культурную жизнь. Разумеется, для пуританского наблюдателя театральные постановки, балеты и маскарады в чистом виде казались развлечениями.

До Кристины театра в Швеции не было – ведь нельзя же было назвать театром редкие любительские представления студентов и учеников, поставленные ворчливыми магистрами по убогим ходульным сценариям, написанным школьным ректором на какую-нибудь античную тему. При королеве Кристине появился голландский, немецкий и итальянский театр, причём все три труппы в Швеции не гастролировали, а были зачислены в штат королевского двора. Центральное место занимал, конечно, итальянский театр, а вернее – его оперная труппа с великолепным репертуаром, декорациями и режиссурой Винченцо Альбричи. Труппа выступала не только при дворе, но и устраивала представления в домах шведских вельмож, например во дворце Я. Делагарди в Якобсдале. Ещё в 1647 году Кристина пригласила из Италии знаменитого техника сцены Антонио Брунати, построившего во дворце оперную сцену с «огромной машиной», приводящей в движение декорации и кулисы. Королева иногда сама выступала на сцене, как это, к примеру, было в 1652 году в Упсале, где она играла роль служанки, а профессор Улаус Рюдбек музицировал на свирели.

На улицах Стокгольма стали устраиваться всякого рода представления и увеселения. Их участники переодевались в костюмы античных героев и, сопровождаемые музыкантами и шутами, шествовали пешком, в каретах или верхом на конях от дворца до Сенной площади. Там на сооружённых помостах их уже ждали зрители. Артисты представляли какую-нибудь небольшую аллегорическую пьесу или балет, за которыми следовали скачки по кругу или карусель. Верховые дворяне в костюмах рыцарей скакали по кругу и своими копьями на полном ходу старались поддеть развешанные кольца.

Праздники начинались в полдень и заканчивались с наступлением темноты. Участники представления возвращались во дворец, где обильно угощались и танцевали до утра. Центр города и мосты освещались лампами, факелами и фейерверками, на площадях зажигались костры. Привезённого в 1648 году из Праги льва часто на потеху публике выпускали в манеж вместе с быком, коровой, медведем или лошадью. Шведам это нравилось.

Во дворце устраивали костюмированные балы и маскарады. Очень часто они проходили в импровизированной таверне или корчме, а гости переодевались в простых крестьян, горожан или путешественников. На одном таком маскараде в декабре 1650 года Кристина выступила в костюме голландской служанки, Карл Густав изображал испанца, его брат герцог Адольф – голландского крестьянина, а заезжего английского графа заставили играть шута. В другой раз, в 1653 году, королева появилась в костюме пастушки, который почему-то был украшен многочисленными драгоценными камнями. Устав от своей роли, Кристина стала срывать с костюма камни и разбрасывать их среди гостей. Было ужасно весело.

Популярным при дворе стал и балет, в котором наиболее сложные партии танцевали артисты, а менее сложные могли исполняться придворными королевы. Тут своё мастерство демонстрировали в основном французы под руководством балетмейстера Антуана де Больё. Естественно, при театре существовал оркестр, в котором играли первоклассные музыканты.

Не следует забывать, что королеве Кристине принадлежит также честь учреждения в Швеции первых академий: публичной академии, учреждённой Декартом (1650); академии, которую учредил медик Бурдело[45]45
  Он родился в 1610 году в семье цирюльника в Сансе (Sens) и по рождению носил имя Пьер Мишон Боннэ. Только после получения наследства от дяди Жана Бурдело, находившегося на службе у королевы Марии Медичи, сын цирюльника обрёл дворянское достоинство и фамилию Бурдело.


[Закрыть]; академии по культивированию шведского языка (1652). На заседаниях академий обсуждались определённые вопросы, на них приглашались и учёные, и студенты, и все желающие чиновники и вельможи. Конечно, с отъездом Кристины из страны культурная жизнь снова заглохнет, её преемников Карла X, Карла XI и Карла XII культура интересовать не будет, но ростки её сохранятся до следующего столетия, и королю Густаву III Адольфу, уже на новом культурном витке, будет намного легче стимулировать её дальнейшее развитие.

Жизнь двора королевы Кристины продолжала бурлить и наполняться событиями. Возможно, самым интересным французом при дворе был лекарь Пьер Бурдело. Не имея никакого медицинского образования, простой аптекарь-самоучка, но не лишённый здравого смысла, пытливого ума и «широких» взглядов на жизнь, он собственными усилиями и оригинальными методами лечения добился всеобщего признания.

По нему явно «плакало» перо Бомарше, потому что весь его характер, все его наклонности и образ жизни мало чем отличались от жизни и карьеры знаменитого севильского цирюльника. С 1638 года он лечил принца Конде и его сына герцога Энгиенского, а ещё раньше сопровождал французского посла в Риме де Ноая, где и надел сутану и длинный колпак, для того чтобы лучше «приспособиться к атмосфере страны пребывания». Он так хорошо «приспособился» в Ватикане, что стал лечить самого папу Урбана VIII и некоторых его кардиналов, а потом принял самое деятельное участие в организации побега утописта Кампанеллы из Италии во Францию. Последней его пациенткой в Париже была герцогиня де Лонгвиль, которая, прослышав о болезни шведской королевы, отрекомендовала ей своего лекаря. Восстание Фронды не позволяло ему больше оставаться во Франции, так что приглашение в Швецию пришлось как нельзя кстати. Наряду с тем, что Бурдело считался одним из лучших врачей Европы, он к тому же прослыл достаточно культурным и образованным человеком. Он являлся поклонником Галилея, обладал богатой библиотекой, поддерживал связи с выдающимися людьми своего времени.

«Санский цирюльник» появился в Стокгольме в феврале 1652 года, когда Кристина уже изверилась во всех докторах и лекарях и возлагала теперь единственные надежды на знаменитого француза. Он привёз с собой аптекаря Кларета Пуассоне, молодого и симпатичного француза, который будет служить Кристине до конца её дней. Бурдело оправдал надежды королевы: он прожил в Швеции полтора года и вылечил её. Вероятно, он был одним из первых медиков, которые пытались нащупать связь психики человека с его физикой. По складу ума Бурдело был типичным вольнодумцем и авантюристом, всеми способами пытавшимся «продать» себя как можно дороже и завоевать своё место под солнцем, что, в общем-то, ему неплохо удавалось.

Ещё до прибытия в Стокгольм Бурдело, ознакомившись с симптомами болезни Кристины, заочно поставил ей однозначный диагноз: переутомление ума и несоблюдение диеты. Эти простые слова лекарь, естественно, облёк в замысловатые латинские и греческие термины того времени – иначе кто бы ему поверил? Д. Мэссон утверждает, что с точки зрения современной медицины Кристине было противопоказано рождение детей, на что указывали испытываемые ею боли в левой подрёберной части живота, общее недомогание, сильные головные боли, обмороки и конвульсии. Все эти симптомы повторялись ежемесячно. Кроме того, у неё, по всей видимости, был спастический колит.

По прибытии лекаря на место диагноз подтвердился. Бурдело сразу увидел, что состояние здоровья королевы Кристины было критическим. Определив её темперамент как «горячая и сухая женщина», он немедленно приступил к лечению, применяя так называемый метод «охлаждения»: изменил меню королевы, состоявшее из грубых пересоленных и переперчённых блюд шведской мясной кухни, назначил ей диету и рекомендовал регулярный отдых, лёгкие развлечения и рассеянный образ жизни. Если его предшественник пичкал королеву острыми блюдами и заставлял её выпивать ежедневно полстакана водки с перцем, то француз прописал ей куриные бульоны и бульоны на телятине, фруктовые соки, минеральную воду и заставил ежедневно принимать горячие ванны – общие и для ног. Естественно, в курс лечения входили традиционное кровопускание и неизменные клистиры.

Что касается развлечений, то Бурдело и здесь был мастером на все руки. Он играл на гитаре и пел, писал сценарии и стихи, считал себя специалистом в парфюмерии и, что особенно поразило воображение Кристины и других шведов, показал себя блестящим знатоком французской кухни. Кроме того, он был большим мастером всяких шуток и розыгрышей, иногда довольно плоских и грубых, но которые нравились королеве. Через месяц Кристина почувствовала себя совершенно другим человеком, она полностью выздоровела, температура спала и больше не поднималась. Она прониклась доверием к своему врачу и испытывала к нему чувство безграничной благодарности.

Мимо внимания «психоаналитика» Бурдело не прошёл и роман королевы со своей фрейлиной. Он сразу понял, что Эбба Спарре давно устала от этого романа и была вполне счастлива в браке, в то время как Кристина продолжала страстно любить её и страдать. Бурдело посоветовал королеве попытаться легче смотреть на трудности, «смеяться над жизнью» и получать от неё наслаждения. Для стоика Кристины это была почётная и нетрудная задача, и она стала усердно «работать над собой». Результаты не заставили себя долго ждать: при содействии Бурдело Кристина вошла в тот самый мир, который ей слегка приоткрыли супруги Брежи, и скоро её двор по праву стал считаться самым весёлым в Европе.

Именно в этот период жизнь при дворе и вообще в столице превратилась в сплошной праздник. В городе открылись французский ресторан «Лотарингский крест» и итальянская остерия. С точки зрения чопорных и аскетичных шведов, все эти празднества, новшества и представления смахивали на вакханалии безбожников, а Стокгольмский дворец стал прибежищем еретиков и «папистов». В дипломатических кругах возникли представления о Стокгольме как о самой дорогой столице, поэтому позволить себе занять должность посла в Швеции могли далеко не все иностранцы, а только самые зажиточные. Время увлечения наукой и продолжительных бесед с учёными для Кристины закончилось. Бурдело был явно настроен изгнать из королевского дворца скучных библиотекарей, лингвистов и философов и использовал для этого все свои способности.

Шведские и иностранные доктора, говоря о Бурдело, на первых порах снисходительно улыбались, но когда королева почувствовала себя намного лучше, воспылали к французу-самоучке лютой ненавистью. Разумеется, шведы сгорали от зависти, что какой-то французик пользуется благосклонностью Кристины и получает большое жалованье, в то время как их отодвинули на задний план. Бурдело полностью завладел досугом шведской королевы и, естественно, стал злейшим врагом всех приближённых ко двору шведов и иностранцев. Его обвиняли в том, что он практически взял в свои руки всю внешнюю политику Швеции. По мнению С. Стольпе и С. И. Улофссона, эти обвинения являлись чистой выдумкой.

Больнее всех привилегированное положение француза при дворе задело фаворита графа Магнуса Делагарди, который и стал главной пружиной заговора против врача. В заговоре активную роль играл французский резидент в Стокгольме Пике, который опасался, что сторонник Конде отрицательно повлияет на состояние франко-шведских отношений, и регулярно бомбардировал Версаль призывами убрать опасного француза из окружения Кристины. Утративший монополию на исключительное внимание монаршей особы, Делагарди мобилизовал против Бурдело, говоря современным языком, и шведскую общественность, в первую очередь власти и церковников. Ниже мы увидим, чем закончился заговор фаворита против главного лекаря королевы.

Галльская дерзость не была чужда характеру медика, и он, не раздумывая, принял брошенный ему шведским «истеблишментом» и Пике вызов. Сначала он разозлил королевского ориенталиста Бошара. Тот приготовился читать королеве отрывок из своего произведения, а Бурдело незадолго до того поставил ей клистир, и презентация сорвалась. Потом «нехороший» Бурдело поссорился со знатоком античной музыки Мейбомом. Самовлюблённый Мейбом сам петь не умел, и Бурдело вызвался спеть несколько его мелодий и от имени королевы попросил библиотекаря Ноде под это пение исполнить греческие и римские танцы. Библиотекарь отказать королеве не мог и согласился потанцевать. Пение в исполнении лекаря и танцы неуклюжего библиотекаря вызвали гомерический хохот Кристины и гостей. Мейбом обиделся на профанацию его сочинения и дал Бурдело пощёчину, а Ноде разбил ему до крови нос, за что был немедленно отлучён от двора. Естественно, оба учёных затаили на Бурдело страшную обиду.

Церковники, со своей стороны, тоже досаждали Кристине своими замечаниями и требованиями удалить француза от двора. М. Делагарди уговорил Марию Элеонору поговорить с дочерью, наставить её на путь истинный и заставить отказаться от ненавистного соперника, но беседа матери с дочерью закончилась ссорой и слезами с обеих сторон. Кристина всё равно продолжала общаться со своим лейб-лекарем и отвергала все обрушившиеся на него обвинения.

Как-то француз в слишком дерзком и непочтительном тоне поговорил с графом Магнусом Делагарди о своём жалованье, и фаворит не замедлил донести об этом королеве. Кристина, как всегда, приняла сторону лекаря, и графу пришлось пойти на попятную и заключить с ним мир, но своих попыток досаждать лекарю во всём и везде он не прекратил.

В конце концов, Бурдело надоест Швеция, и он сочтёт за лучшее вернуться во Францию, но к тому времени он уже выполнит свою миссию и перестанет быть для Кристины необходимым[46]46
  Перед отъездом Кристина посвятила Бурдело в свои секретнейшие планы сменить религию и отблагодарила его за оказанные услуги тем, что с помощью П. Шану добилась от Парижа передачи в его управление аббатства Массай в Берри с годовой рентой в кругленькую сумму пять тысяч ливров. Никогда и ни во что не веривший, Бурдело скоро испортил отношения с монахами аббатства и вступил с ними в длительную судебную тяжбу. Монахи обвиняли его в денежных махинациях, в натравливании их друг на друга и в том, что он «осчастливил» монашку своим наследником. Ну чем не комедия в стиле Бомарше?


[Закрыть].

Рядом с Кристиной в это время был и уже упомянутый нами балетмейстер Антуан де Больё, как все французы, отличавшийся задорным нравом и бывший под стать Бурдело. Библиотекарь Габриэль Ноде, появившийся при дворе в 1652 году с лёгкой руки Бурдело, был выпускником университета в Падуе (Италия) и вполне оправдывал славу этого учебного заведения: он был заядлым либертинцем и прилежным «охотником за юбками». Он служил библиотекарем у кардинала Мазарини, писал памфлеты, в которых разоблачал суеверия и предлагал не верить ни в какие чудеса, в том числе пророчествам Парацельса, Нострадамуса и прочих предсказателей. С первых дней придворной службы Ноде стал пламенным и искренним поклонником таланта королевы. Излишне говорить о том, что он способствовал развитию у Кристины скептического взгляда на религию и на жизнь в целом.

При дворе королевы обитал также поэт Сен-Аман, которому ничего не стоило опошлить и облить грязью самое святое дело, и список подобных ему французов при дворе можно было бы продолжить. Кристине нравились их эпатажные выходки, выпады против Церкви, их пустая, но такая смелая болтовня на серьёзные темы и даже их «забавные» амурные или финансовые приключения. Об этом свидетельствуют хотя бы её легкомысленные попытки подарить известной своими амурными похождениями герцогине де Брежи целую шведскую провинцию или закупить эротическую или, попросту говоря, порнографическую литературу. Чтение такой литературы она не прекратила до самого момента обращения в католическую веру. Известно, к примеру, что как только в 1652 году скончался её неофициальный наставник Сальвиус, она немедленно послала в его дом курьера за книгой, в которой не только Моисей и Мухаммед, но даже Иисус Христос объявлялись мошенниками. Курьер вернулся с пустыми руками, поскольку Сальвиус перед смертью благоразумно распорядился сжечь книгу. После этого королева продолжила охотиться за ней по всей Европе. Так что обвинения Кристины в увлечении «запретными плодами» имеют под собой вполне веские основания.

Общение королевы Кристины с либертинцами привело к достаточно резким изменениям в её взглядах и поведении. Французский дворянин Филипп Бурдон де ла Саль, служивший при дворе Кристины в 1653 году, отмечал отсутствие у неё религиозного чувства, употребление фривольных выражений и наличие циничных оценок в отношении представителей Церкви. Другой современник королевы, кальвинист Сен-Морис, пишет, что Кристина во время проповедей вела себя неподобающим образом: стучала по скамейке веером и играла с собачками. Она полюбила картинки с изображениями обнажённых людей, выражала сомнение в Воплощении Сына Божия, никогда не упоминала Иисуса Христа по имени, а говорила только о Боге. «Эта сказка про Христа очень полезна для римской церкви» – тоже её фраза; она же утверждала, что не боится Бога, что религия – это иллюзия, что Моисей – обманщик и т. п.

Но лучше всех описал Кристину французский посол Пьер Шану. Он опровергает бытующее в некоторых сочинениях мнение, что к моменту перехода в католическую веру Кристина пережила глубокий духовный кризис и вступила на новую стезю очищенной и убеждённой верующей. Католицизм ей нравился только потому, что он допускал с её стороны некоторый интеллектуальный скепсис, который строго осуждался лютеранской церковью. Ей была нужна индульгенция на вольномыслие, и она надеялась получить её в новой вере. Она отказывалась поступиться своими гуманистическими убеждениями и во многом полагалась на собственный разум, который позволял ей на свой лад толковать религиозные догмы.