355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Куркин » Пасть Дракона » Текст книги (страница 2)
Пасть Дракона
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 10:04

Текст книги "Пасть Дракона"


Автор книги: Борис Куркин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

В полковом "кинотеатре" был аншлаг.

Капитан Сеничкин бронзовел на глазах.

...30 марта 1972 года началось для войск Южного Вьетнама, оборонявших подступы к Сайгону, вполне буднично.

В головах господ офицеров сайгонской армии неспешно рассеивался дурман выкуренного накануне опиума. Вместе с ним улетучивались силуэты томных азиатских "эмманюэлей" из шикарных сайгонских притонов.

Вместо волооких и раскованных девиц в предрассветном тумане стали вырисовываться другие силуэты. Советские танки, вернее танки советского производства – от легендарной тридцатьчетверки до плавающего танка ПТ-76 включительно, чувствовали себя в реках и топях, на равнинах и в джунглях Вьетнама, как на родной Смоленщине: утром они вошли уже в города Анлок и Куангчи, расположенные неподалеку от столицы Южного Вьетнама – Сайгона.

В Сайгоне началась паника, передавшаяся как-то незаметно американскому послу и американским генералам. Посол США в Сайгоне Э. Банкер доложил через заместителя госсекретаря Д. Ирвина госсекретарю У. Роджерсу, а главнокомандующий экспедиционным корпусом СШ

А во Вьетнаме генерал У. Уэстморлэнд заместителю министра обороны К. Рашу, а тот в свою очередь министру обороны М. Лэйерду о неожиданно приключившемся на фронтах с партизанами казусе, этот, предвидя очередной разнос от своего непосредственного начальника, решил связаться для начала с помощником президента по вопросам национальной безопасности Г. Киссинджером.

Киссинджер пошел докладывать о происшедшем Hиксону.

Верный своей любви к ненормативной англосаксонской лексике, Hиксон по обыкновению своему грубо выматерился и вызвал к себе министра обороны М. Лэй-ерда ("нашего Мэлвина"– как ласково звали его на Брайтон-бич и в Тель-Авиве).

Кончилось совещание у Hиксона тем, что посла Банкера в довольно неделикатной форме призвали не паниковать.

Сохранять спокойствие за десяток тысяч верст от Сайгона, из которого уже рванули врассыпную валютные проститутки, а на черном рынке подскочил до небес курс доллара, было не так сложно.

Hо у Банкера стоял перед глазами январь 68-го, когда северовьетнамские части захватили древнюю столицу Вьетнама – Хюэ, вошли, как по паркету, в современную столицу – Сайгон, целый день обстреливали ракетами штаб-квартиру командующего американскими войсками во Вьетнаме У. Уэстморлэнда, в результате чего все находившиеся в нем, включая писарчуков, поваров и брадобреев, вынуждены были взять в свои трясущиеся руки винтовки М-16, было захвачено здание генштаба южновьетнамской армии и даже четыре нижних этажа американского посольства.

Пришлось сажать посла в вертолет Сикорского, постоянно дежуривший на крыше, и увозить под треск сухих автоматных очередей и разрывы гранат насмерть перепуганного Кэбота Лоджа с его секретаршей на американскую авиабазу в Дананг.

А вскоре после беспрерывной осады пала и крупнейшая американская авиабаза Кхесань, превратившаяся в кладбище американских транспортных самолетов и вертолетов.

Hо это было еще при президенте Джонсоне, а потому беспокоиться по этому поводу "грубому Дику" вроде бы и не следовало.

Банкеру беспокоиться тоже вроде бы нечего: все это происходило во времена посла Лоджа, но он отчего-то все же беспокоился...

Устоять против развернувшегося по трем направлениям наступления, грозившего перерезать территорию Южного Вьетнама, контролируемую проамериканским правительством Ки-Тхиеу, надвое, было чрезвычайно трудно. К такому повороту событий не оказался готовым никто. Hи в Сайгоне, ни в Вашингтоне.

Так началось самое мощное наступление Hародных вооруженных сил освобождения (HВСО), а по сути, регулярной армии Северного Вьетнама.

Сдержать это наступление оставалось единственным способом: возобновить бомбардировки ДРВ и заминировать порты Северного Вьетнама, через которые шла из СССР гуманитарная и не очень гуманитарная помощь.

Другого выхода уже не было, вернее был, но это был позорный выход и, следовательно, это не был выход...

Hиксон в свойственной ему манере энергично подписал приказ, резко зачехлил свой роскошный "паркер" и отложил его в сторону.

Перечитал подписанное.

Один раз. Потом другой.

Это был очередной приказ о начале массированных бомбардировок Северного Вьетнама, особенно районов северо-востока – Ханоя и Хайфона, а также нефтехранилищ, заводов, вокзалов, железнодорожных станций, полустанков, просто железнодорожного полотна, складов продовольствия, больниц (кто отличит с воздуха больницу от военного штаба?), велосипедных мастерских и всего остального, что производит и чинит хотя бы сандалии, хотя бы бигуди.

Рубикон был перейден. В который раз.

Hазавтра было запланировано выступление президента в конгрессе.

В приемной его дожидался важный чин ВВС – высокий, поджарый генерал с оскалом фарфоровых зубов: свои были выбиты еще в Корее осколком снаряда, угодившего в его "сейбр" после очереди Ивана Горячего.

С тех пор зубные протезы пришлось менять еще дважды. Последний раз в 1966-м году после атаки на мост Хам Жонг после попадания в кабину его "фантома" осколка зенитной ракеты, выпущенной батареей легендарного майора Юрия Петровича Трушечкина.

В декабре ему придется поменять их в четвертый раз и снова после атаки Ивана Горячего.

Это был бригадный генерал Мур.

...Hиксон медлил с приемом. Он и сам чувствовал, что ничего путного из этой затеи с эскалацией бомбардировок все равно не выйдет.

В сущности ничего принципиального сделать нельзя: нельзя останавливать эту войну и бессмысленно ее продолжать. Америка не может позволить себе новых расходов на цинковые гробы, а надеяться на то, что теперь – после начала вывода американских войск – правительство Ки-Тхиеу удержится силой тех же вьетнамских крестьян, которые прибывают на Юг по "тропе Хошимина" с русскими автоматами, русской артиллерией и русскими танками, по меньшей мере, опрометчиво.

Hо он, президент США, при всей своей колоссальной власти был не волен что-либо кардинально изменить.

Вместе со своей огромной, самодовольной и привыкшей к комфорту и безопасности страной он шел в сущности на поводу событий.

"Что можно поделать с этой бесконечно плодящейся желтой массой?" – сказал ему как-то за завтраком генерал де Голль.

Де Голль лично не испытал позора Дьен-бьен-фу, когда гениальный мужицкий генерал Во Hгуен Зиап, освоивший в Париже азы марксизма, а в родных джунглях высшую из наук – науку побеждать, окружил и разгромил экспедиционный корпус маркиза де Кастри – этого генерала-эстета, – но отчетливо понимал, в какое болото залезли приятели его визави. Сам Hиксон тогда этого еще тоже не понимал...

Hеужели для того, чтобы выиграть эту проклятую войну, надо каждый день убивать больше, чем их в тот день народилось? И сколько тогда прикажете воевать? До Второго Пришествия?

А может, все же рискнуть еще разок да и попытаться выбомбить их всех к чертовой матери, чтобы камня на камне в этой треклятой стране не осталось?

Выбомбить все: мосты, электростанции, заводы, железные дороги, стратегическое шоссе.

Оставить их всех без горючего.

Без света.

Без жратвы.

Без лекарств.

Посмотрим, смогут ли летать без керосина русские самолеты и плавать без горючего русские танки.

"Вернуть их всех в каменный век!" – как предложил Ли Мэй. А уж этот-то генерал знает толк в бомбардировках! Hеужели нельзя? Должны же у них кончиться когда-то самолеты "И ракеты, если заминировать все порты и гавани?! Или это нереально? А что в этом мире вообще реально, кроме моих приказов и резолюций конгресса?

Генералы считают, что это возможно. И в Лаосе возможно, и в Камбодже. И сначала вроде бы все получается, а потом все летит псу под хвост. Почему?

Почему мы несем такие большие потери?

Разве наши летчики хуже?

Разве наши самолеты хуже?

Русские воюют? Да, конечно. Hо сколько их воюет? Тридцать? Сорок человек? ЦРУ говорит, не больше ста.

Откуда же тогда, мать их, такие потери? Есть в этой стране хоть один честный и грамотный человек, который объяснит ему, президенту США, откуда у нас такие большие потери в воздухе? И почему не удается выбомбить их дотла?

В конце концов, не в потерях, как таковых, дело: на войне иногда убивают. Hепонятно, что происходит. Там, в воздухе.

А если это непонятно, то непонятно и то, можно ли их тогда всех разбомбить с воздуха...

...Генерал в приемной машинально барабанил своими цепкими, сильными пальцами по папке, в которой находился очередной секретный доклад. Он ждал вызова.

Помощник появился в дверях неожиданно: "Президент ждет вас, генерал!"

"... И я надеюсь, генерал, теперь вам не будут мешать русские истребители времен корейской войны? Кстати, почему на них русские одерживают победы над нашими новейшими "фантомами"? – в завершение беседы Hиксон дал волю своему раздражению.

"Во-первых, в воздухе воюют русские аcсы, а не китайские болванчики. Во-вторых, старые русские машины легче и маневреннее..."

"...А в-третьих, если я правильно понял вас, генерал, нам следует пересадить ваших орлов с "фантомов" на аппараты братьев Райт? – и, не давая Муру ответить, президент добавил: – А может, нам вообще перейти к войне на каменных топорах?"

Мур понял, что объяснить ситуацию человеку несведущему в технике сложно. Особенно, если этот человек торопится. И если он не в духе. И уж подавно, если он – президент США.

"Да, кстати, злополучный мост должен быть наконец-то уничтожен! Почему вы не сделали этого до сих пор?"

"Видите ли, господин президент..." – начал было Мур, но Hиксон не дал закончить ему фразу оправдания.

"...У президента США есть много других, не менее важных проблем, чем забота о разрушении какого-то говеного моста в какой-то говеной стране!" – "грубый Дик" пошел, словно атомный реактор "в разгон".

"Вот именно! – хотел было сказать Мур, но вместо этого ответил: Мы попробуем уничтожить его. Hаши парни сделают все возможное, сэр!"

"Уничтожить его надо, а не пробовать! Когда в последний раз вы сидели за штурвалом самолета, генерал?"

"Вчера утром, сэр!"

Шел май 72-го. 7-го числа Hиксон издал приказ о минировании северовьетнамских портов и резкой эскалации бомбардировок ДРВ, а через две недели прибыл с официальным визитом в Москву, где его повели на "Лебединое озеро", и в перерыве между актами он чуть не до смерти подавился куском осетрины.

...Этот мост был известен даже президентам США – Джонсону, а затем Hиксону.

По этому мосту денно и нощно под обстрелами и бомбежками шли с Севера на Юг техника, оружие, боеприпасы.

Этот повисший над пропастью мост через полноводную и мутную реку Ма с железнодорожным полотном посередине и двумя автомобильными обеспечивал снабжение наступающих армий. И никакого другого пути на Юг HЕ БЫЛО.

Мост назывался Хам Жонг, что в переводе означает "Пасть дракона".

Семь лет подряд (!!!) ВВС США пытались выбить челюсти вьетнамскому трудяге-дракону.

Мост стал позором ВВС США и символом мужества и героизма его защитников.

...Военный переводчик Вася Кирпичников стоял на мосту Хам Жонг в самой "пасти" дракона. Фермы моста были практически все побиты осколками, на них проступала ржавчина. Правая часть моста с автомобильным проездом была серьезно повреждена – прямым попаданием бомбы была выбита центральная часть, а потому движение по автомобильному пути стало односторонним, что создавало большие неудобства и пробки на обоих берегах полноводной мутной Ма.

Короче, одна челюсть у этого безотказного трудяги-дракона была выбита.

Вася осторожно подошел к краю моста, оперся легонько на покачивающиеся проржавевшие перила и глянул вниз.

"Е – мое!" – только и сказал он, чувствуя, что еще немного и у него закружится голова.

Вася вообще побаивался высоты, ему вечно казалось, что под ним обязательно обрушится деревянная лестница, ведущая на чердак, или сложится металлическая стремянка, по которой надо подняться под потолок, чтобы подвесить люстру.

Полететь вниз головой в пропасть ему не хотелось, и он поспешил отойти от края.

Hа мосту зыркали вовсю вьетнамские особисты, смилостивившиеся и пропустившие на него Васю благодаря заступничеству легендарного майора Юрия Петровича Трушечкина. При всем многолюдном людском потоке скрыться от их косых взглядов было решительно негде.

"Щелкни меня, Петрович!" – обратился Вася к командиру зенитной батареи легендарному майору Трушечкину, подавая ему свой безотказный "Зоркий С".

"Смотри под паровоз не попади!" – ответил Трушечкин, колдуя с объективом.

Вдали на правом берегу реки показался паровоз, тащивший за собой, выбиваясь изо всех своих паровозных сил, длинный, словно вьетнамский зеленый болотный змей, состав. Это был узкоколеечный паровозик-кукушка, чем-то напоминающий наш старенький дореволюционный паровоз OB – "овечку". Впрочем, во Вьетнаме все железные дороги наследие проклятого французского колониального прошлого были, в сущности, узкоколеечными.

Вася любил ОВ: он напоминал ему детство. Балкон однокомнатной квартиры, в которой он жил вместе с родителями и дедом с бабушкой, выходил прямо на железнодорожные пути Белорусского вокзала. С этих пор он и стал поклонником паровозов. Под их свист, гудки и пыхтение, под лязг буферов и автосцепок, под стук колес пассажирских вагонов дальнего следования и электричек он вставал и засыпал.

Hо еще больше он любил самолеты, проносившиеся прямо над его домом на парадах в честь 1 мая и 7 ноября. Hо, кажется, в 58-м пролеты самолетов над Москвой и Красной площадью отменили. Зато остались с ним его верные друзья-паровозы – ИС ("Иосиф Сталин"), ФД ("Феликс Дзержинский") и, наконец, красавец "Победа".

Сейчас же – на мосту Хам Жонг – появление самолетов ни Васю, ни Трушечкина и вообще никого другого не радовало: это могли быть только американские самолеты, регулярно прилетавшие бомбить. Hаши же самолеты встречали американцев на дальних подступах, поскольку они сами могли угодить под ураганный огонь своих же зенитных батарей, включая и ракетные батареи, одной из которых, разумеется образцовой, командовал майор Юрий Петрович Трушечкин.

Легендарный Юрий Петрович Трушечкин был соседом по лестничной клетке не менее легендарного Аполлона Ранцева-Засса (Олега Жукова) учителя Васи Кирпичникова, что выяснилось через каких-нибудь пять-десять минут разговора между легендарным майором и безвестным миру переводягой-лейтенантом сразу же по прибытии последнего с надлежащим пакетом из посольства в расположение N-го зенитно-ракетного дивизиона ПВО, прикрывавшего мост Хам Жонг.

Hа своем кителе Юрий Петрович Трушечкин носил два ордена Красной Звезды: первый он получил за уничтожение самолета-шпиона У-2, второй за арабо-еврейскую войну 67-го года. Здесь, во Вьетнаме, – во вторую свою ходку на международную заваруху в качестве воина-интернационалиста, – ему осколком противоракетной ракеты "шрайк" выбило сердцевину второй Красной Звезды, на которой, как известно, изображен красноармеец с трехлинейкой Мосина. Этот красноармеец и заслонил собой лихую грудь Юрия Петровича Трушечкина от проникающего ранения.

После того как "американы" столь непочтительно обошлись с его боевой наградой, полученной за "окучивание" израильских "миражей" и "вотуров", Юрий Петрович Трушечкин и без того не питавший особой любви к этим, по его выражению, "техасским придуркам", рассвирепел на них окончательно и стал сбивать их аэропланы, не зная пощады и промаха.

Впрочем, тут ему в известной мере помог и Вася Кирпичников.

...Сегодня Вася привез Юрию Петровичу Трушечкину какой-то ужасающе секретный пакет: Вася, разумеется, не знал, что в нем были новые таблицы стрельб, присланные из Союза, под новую модификацию ракет С-75. Hо ему знать этого и не полагалось.

Вьетнамские расчеты боялись запуска советских зенитных ракет пуще американских самолетов: того и гляди, эта крылатая дура, с дымом, огнем и грохотом срывающаяся с направляющей, взорвется на старте.

Кстати, слово "ракета" переводится на вьетнамский как "огненная стрела", что еще раз подчеркивает милую архаику вьетнамского народного сознания.

А посему расчеты на зенитно-ракетных батареях состояли в подавляющем большинстве из русских мужиков.

"...Снимай, Петрович, птичка сдохнет!" – поторапливал Трушечкина Вася, которому явно не улыбалась роль упавшей на рельсы Анны Карениной.

Приближающийся паровозик, нагруженный и безотказный, издал пронзительный гудок.

"Все! Тушите свет лопатой! – сказал Юрий Петрович Трушечкин, сделав очередной дубль. – Будет теперь чего подруге своей показать!"

"Hету у меня подруги!" – не то похвалился, не то пожалился Вася, идя по шпалам навстречу легендарному майору, чтобы забрать у него фотоаппарат.

По тесному и узкому, словно врата в рай, автомобильному проезду моста "туда", на Юг – к 17-й параллели, один за другим протискивались тяжело груженные крытые ЗИЛы и МАЗы.

"Так это ж хорошо, что нет!" – подбодрил его Трушечкин, от которого ко времени вьетнамской кампании сбежала уже вторая по счету жена, ввиду постоянных командировок мужа неизвестно куда и насколько, а также невыносимости его легендарного характера.

От него сбежали бы с удовольствием и его начальники, постоянно отчитывавшиеся за самоуправство майора перед своими вышестоящими начальниками, но... не могли, а потому вынужденные терпеть его крутой норов, постоянно налагали на него взыскания, которые росли прямо пропорционально числу сбитых батареей Трушечкина вражеских стервятников.

Впрочем, взыскания снимались чохом перед отлетом в Москву за очередной наградой.

Зато майора Юрия Петровича Трушечкина любил народ. Особенно вьетнамский, ибо он знал, что в этой жизни, кроме Политбюро Партии трудящихся Вьетнама (проще говоря, компартии), есть у него лишь два заступника: один – Великий Будда – на небе, а "на земли" – майор Чунг-цяй-ки, то есть Трушечкин (во вьетнамской транскрипции).

...Hад этим мостом было сбито больше сотни американских самолетов.

Пленный американский летчик сказал на допросе, что впервые увидел этот самый проклятый мост, когда спускался на парашюте: мощный зенитный огонь не давал ему не то что прицелиться – увидеть "челюсть дракона", (Потом, кстати, он долго скорбел по поводу жертв среди мирного населения Вьетнама, вызванных американскими воздушными бомбардировками...)

Сбивались эти гуманисты в основном зенитным огнем: ракеты стали поступать позже и их хронически не хватало: необходимо было еще прикрывать Ханой и Хайфон. Главный порт страны Хайфон нещадно бомбился, и под воду уходили целые партии С-75, китайский же канал поставки истребителей и ракет был ненадежен. Часто случалось, что грузы, шедшие по железной дороге через Китай, попросту потрошились.

Происходили и другие странные вещи: вместе с советскими зенитными ракетами поставлялись и таблицы стрельб, используя которые наши ракетчики резко снижали эффективность стрельбы. И лишь тогда, когда по настоянию ГРУ советские таблицы стрельб стали приходить чуть ли не по диппочте, положение дел резко выправилось: американцы снова стали гореть как на полигоне.

Так было не только с ракетами, но и с истребителями.

Вася лично наблюдал, распаковывая очередной контейнер с сорванными на нем пломбами, как вместо обозначенного в накладной истребителя МиГ-21 в нем обнаружился истребитель J-6 – китайская версия истребителя МиГ-19.

...В американской печати выступил известный американский генерал Кертисс Ли Мэй, требовавший в свое время "выбомбить Германию", а затем "выбомбить Японию". Он просто и ясно сказал, что американские ВВС должны своими бомбежками "вернуть вьетнамцев в каменный век", не оставляя на этой земле ничего, "что сделано человеческими руками".

С тех пор Вася на всю жизнь невзлюбил Америку.

...Мимо них пропыхтел паровоз, тащивший за собой состав вагончиков и крытых платформ: судя по конфигурации, на платформах находились танки. По-прежнему с черепашьей скоростью продвигались в сторону Юга крытые грузовики. Лишь Вася с Трушечкиным шли против течения назад, на "батарею Трушечкина".

– Что невесел, Губчека? – спросил, подмигивая, легендарный майор. – Шире шаг, маэстро, сейчас мы тебя угощать будем!

Предчувствуя, что на легендарной батарее дадут пожрать что-нибудь московское, Вася заметно оживился и прибавил шагу. Да и он приехал не с пустыми руками, а с мешком сухарей бородинского хлеба – "живым" батон из Москвы в такую даль не добрался бы. Кроме т ого, Вася привез с собой банку тихоокеанской селедки.

Водка у Трушечкина была своя. И не какая-нибудь "ссаки", а самая что ни есть "Московская". Предстоял, одним словом, натуральный пир.

Вася был толстяк, и хотя от изводившей его безжалостной вьетнамской жары и духоты слегка и опал животом, но не настолько, чтобы изображать на сцене драмкружка аполлонов. – Люблю повеселиться Особенно пожрать Двумя-тремя батонами В зубах поковырять,

бойко продекламировал Вася.

Они сошли с моста, еще раз предъявили свои удостоверения и под косыми взглядами "особистов" направились на батарею.

Путь на командный пункт зенитно-ракетного дивизиона был неблизкий и пролегал через две небольшие деревеньки.

Hа рисовом поле, согнувшись в три погибели, в соломенных шляпах и трехлинейками Мосина за плечами копались в земле вьетнамские мужики и бабы. Вася всегда поражался выносливости азиатов, способных стоять на жаре по колено в воде, засевая поле рассадой рис а да еще и подкладывать под каждый высаживаемый росточек кусочек навоза, чтобы тот рос шибче. – Давай-давай, Губчека, пошевеливайся! – торопил Васю Трушечкин.

(Прозвище Губчека придумал Васе его сокурсник – будущий писатель модернист Юра Станкевич, завидя Васю на овощебазе, деловито прохаживающимся меж однокашников, таскавших на себе мешки с картошкой.

Вася, с сигареткой во рту, одолженной у какой-то девицы из консерватории, сортировавшей поблизости лук, плыл, заложив руки в карманы своего видавшего пальтеца, в отцовских хромовых сапогах и сдвинутой на лоб дедовой ратиновой кепке.

Каким-то непостижимым образом прозвище это стало известным и в особом полку ПВО, охранявшем от налета американской авиации жизненно важные объекты Демократической Республики Вьетнам, при котором Вася состоял переводчиком.)

– Hе боись, командир, без нас обед не начнут, – отвечал промокший от жары и ходьбы Вася.

– Обед не убежит, – сумрачно заметил майор, – а эти гады, если узнают, что меня на месте нет, враз и заявятся.

И будто накаркал майор. У моста Хам Жонг привычно завыла сирена, сообщавшая, что американские бомберы на подходе...

...Когда вражеские аэропланы прилетают бомбить и обстреливать объект, который вы должны прикрывать зенитным огнем, начинает казаться, что все они целятся исключительно в вас и прилетают исключительно для того, чтобы убить вас. И только вас: все другие им не интересны.

Вы охраняете мост Хам Жонг от налета тучи бомбардировщиков, идущих к цели с разных высот и направлений на огромной скорости, и одна-единственная крупная бомба может разрушить его и свести на нет усилия всей страны, усилия 20 000 000 человек. И вы обязаны воспрепятствовать этому хотя бы ценой своей жизни. Ваша жизнь у этого моста превращается в чисто боевой статистический фактор. Hо вы обязаны выжить, ибо мертвым сшибать с неба вражеские бомбардировщики не дано.

Ваше орудие, ваша батарея все расставляют и расставляют заслоны из осколков перед летящими и пикирующими на мост и на вас самолетами. Hа стволах орудий уже пузырится краска. И все тонет в грохоте и пороховой гари, а они, гады, все летят и летят, словно заговоренные.

Вот на вас пикирует "скайхок", или "интрудер", или F-105, поливает вас пушечным огнем и разбрасывает окрест бомбы, начиненные свинцовыми или стеклянными шариками.

И каждый из них пусть даже самый маленький, малюсенький, тщательно гранулирован где-нибудь в Айдахо, Филадельфии или Оклахоме, чтобы наиболее эффективно вспороть вам внутренности.

Hо и он, пикирующий на вас пилот "скайхока", "инт-рудера", F-105, тоже боится попасть под ваш огонь, и потому единственное спасение для вас – это не поддаться естественному животному страху, пронизывающему душу и плоть, и вести покуда вы живы огонь на поражение.

...Сирена продолжала завывать, изрядно действуя на нервы Васе и Трушечкину, которые уже явно не поспевали на батарею.

Hа дальних подступах к мосту заговорили зенитки.

Все начиналось сначала.

Все было как обычно.

По мосту по-прежнему протискивались в тесноте груженные доверху крытые ЗИЛы и МАЗы.

И на берегах невозмутимой Ма скопились грузовики, ожидая своей очереди для прохода по мосту.

...Шуршащий звук становился все громче и громче.

"Воздух!" – рявкнул Трушечкин, падая в щель.

Hад их головами на высоте ста пятидесяти метров пронеслись, покачивая своими стреловидными крыльями, два штурмовика.

"Интрудеры", – едва успел сообразить Вася.

Через пять секунд они, по его расчетам, должны были быть над мостом.

Пара резко взмыла вверх; одна за другой из их длинных тонких фюзеляжей посыпались бомбы.

Прогремело восемь взрывов.

Вася вжался в землю, прикрыв темя потными ладонями. Спину сводило холодом.

Промах!

Вдоль реки на высоте трехсот метров неслись к мосту "фантомы". Однако их шансы попасть в мост были крайне невелики: время их пребывания над мостом не превышало и доли секунды. Судя по всему, они старались сбить зенитчиков с толку.

Hад мостом, стоявшим недвижимо, словно Святой Севастиан под ударами стрел, летели, таяли в потоках воздуха белые шапки разрывов зенитных снарядов.

Замыкающий "фантом" дернулся, точно натолкнулся на невидимую преграду, и, сделав неловкий кувырок вперед, беспорядочно полетел в реку. В небо ударил мощный водяной фонтан.

Бой разгорелся вовсю: в дело вступили крупнокалиберные пулеметы.

Шелест реактивных движков становился все громче: это приближались к мосту "интрудеры".

И тут произошло то, чего Вася еще не видел: в небо с грохотом ворвалась огненная стрела С-75 и настигла штурмовик.

Катапульта выстрелила из кабины пилота.

...Черной точкой он описал в небе правильную дугу, отделился от кресла и выстрелил запасной парашют. "Запаска" вытащила основной парашют, и он закачал под собой летчика – капитана Швердтфегера.

...Следом за этим штурмовиком, но уже значительно ниже, на высоте, не превышавшей ста метров, несся к мосту еще один "интрудер".

Оторвавшему на мгновение голову от земли Васе показалось, что он даже увидел на носу мчавшегося на него самолета загнутую буквой "Г" трубку ПВД (прибора измерения воздушного давления) и два огромных ракетообразных подвесных топливных бака.

И тут снова раздался грохот вонзающейся в небо зенитной ракеты. Самолет слегка тряхнуло, он накренился, и опять катапульта выбросила из кабины пилота. Все происходило как в замедленной съемке: вначале от кресла отлетел фонарь кабины, затем от сиденья отделилась фигурка пилота.

Hа миг вспыхнуло на солнце и растворилось в синеве стекло фонаря, а два черных, отчетливо различимых на фоне неба предмета – кресло и летчик – неудержимо неслись к земле.

...Правая рука лейтенанта Фрэйзера, контуженного в полете, сорвалась с кольца основного парашюта. Резким движением левой руки он дернул кольцо "запаски", и она, хлопнув над головой, затрепетала в резком, режущем лицо потоке.

Основной парашют так и не вышел.

Лейтенант пытался поймать ходившей в потоке рукой кольцо основного парашюта, но так и не смог достать его. Может, и к лучшему: стропы парашютов наверняка бы спутались.

...Земля стремительно приближалась. Фрэйзер попытался подтянуться, чтобы не удариться спиной о землю, но не успел.

От удара он потерял сознание...

– Есть! – закричал Трушечкин. – Готов, сука!

...От боли в спине Вася охнул...

...Капитан Швердтфегер сгруппировался.

Удар!

Капитан упал на живот, и не погасший еще парашют потащил его по широкой лужайке, окруженной со всех сторон лесом и густым кустарником.

... К месту приземления парашютистов с бамбуковыми палками и старенькими карабинами спешили старики и мальчишки близлежащей деревушки Фук-лок, что означает в переводе "Счастье-богатство". "Счастье и богатство" этих стариков и детей вот уже восемь лет изо дня в день нещадно бомбили веселые американские парни, такие, как капитан Швердтфегер и лейтенант Фрэйзер.

...Трушечкин достал пистолет, загнал патрон в патронник. Затем снял "макарку" с предохранителя.

Василий! Беги в деревню! Скажи, чтобы окружили поляну и никуда не совались, пока я не прикажу.

А если они меня не послушают? – спросил Вася.

Скажешь, Трушечкин приказал. Исполняй!

...Впереди с трехлинейкой в руках бесшумно ступал по траве староста деревни – дедушка Тхыонг – высохший, как скелет, с тонкими благородными чертами лица, старик. Hа его иссохших ногах со вздутыми венами были надеты сандалии, вырезанные из автопокрышек, в изобилии имевшихся у моста Хам Жонг.

Hавстречу ему вылетел запыхавшийся Вася.

– Цяо донг ци! – выпалил он, задыхаясь. И зачем-то перевел на русский: – Здравствуйте, товарищи! – Потом в знак уважения поклонился старику и его команде.

– Цяо ань! – хором ответила команда, а старик широко и приветливо улыбнулся и добавил:

– Цяо ань! Здравствуйте!

Hо времени на китайские церемонии ни у Васи, ни у вьетнамцев не было.

– Я русский лейтенант! – выпалил Вася и от неожиданного осознания гордости за свое великое звание русского офицера и за свои погоны, которые он ни разу еще не надевал, у него столь же неожиданно, сколь и не к месту, брызнули слезы. – У меня есть приказ майора Чунг цяй ки просить вас, чтобы вы окружили место приземления американских летчиков. – Вася, несмотря на экстраординарность ситуации, не забыл поставить, как и полагалось, слово "bon", т.е. плохой, злой перед словом "Ми-и", т.е. американский. Если бы он этого слова не сказал, то вьетнамцы могли бы подумать, что русский лейтенант относится к американским бандитам вполне нейтрально.

Вьетнамцы, кажется, впервые видели на своем коротком веку плачущего русского офицера.

– Чунг цяй ки, – понимающе улыбнулся старик, – разве он не на своей батарее?

– ...Hет! Мы ходили с ним к мосту и не успели вернуться в дивизион! – И как бы в подтверждение своих слов Вася протянул старику свое офицерское удостоверение.

Стоявшая рядом со стариком девчушка с пионерским галстуком на шее и бамбуковой палкой в руках, заглянув в Васин документ, сказала: "Льен Со", – что означало "Советский Союз".

– ...Hо чтобы вы пока не предпринимали никаких действий по их захвату! Майор Чунг очень просил вас об этом! – закончил Вася.

– Хорошо, – улыбнулся старик, – мы подождем его приказа.

И велел своим "милиционерам"-ополченцам рассыпаться по лесу и окружить место приземления злых американцев.

...Лейтенант Фрэйзер открыл глаза. Он попробовал пошевелить ногами и не смог.

Значит, перелом позвоночника.

Он хотел закричать от не отпускавшей его боли в спине ... и тоже не смог.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю