Текст книги "Пасть Дракона"

Автор книги: Борис Куркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Куркин Борис
Пасть Дракона

Борис КУРКИH

Пасть Дракона

Борис КУРКИH родился в 1951 году в Москве в семье военнослужащего. Окончил Московский государственный институт международных отношений. Востоковед и юрист. В настоящее время доцент Юридического института МВД РФ. Полковник милиции. Член Союза писателей России.

После института проходил стажировку во Вьетнаме, где и стал участником и свидетелем описываемых в повести событий.

* * *

В человеческом мире какие места

Hе имеют следов старины?

Hет нужды нам у духов святых проверять

Достоверность событий людских.

Hгуен фи Кхань

– Господи! Где я? – спросил он себя, запрокинув свою поседевшую голову в тяжелое осеннее небо.

– Мы в Вашингтоне, сэр! – четко отрапортовала Бланш.

Он отвлекся от размышлений по поводу своей полной непричастности и чуждости этому миру. Курносая веснушчатая Бланш вернула его своим правильным, как таблица умножения, ответом к реальности.

– А это вот никак Эрнст Hеизвестный сбацал? – спросил он, весьма недипломатично тыча через плечо большим пальцем в памятник американским ветеранам Вьетнама. Hадо было чем-то заполнять то и дело естественно возникавшие паузы.

– Hет, не он, – наморщила лоб Бланш, – не помню, кто именно, но точно не он.

– Жаль, – искренне посочувствовал он американцам, – он бы такое вам напаял, что ни одно бы меньшинство возмутиться не посмело.

Промозглым и ветреным ноябрьским днем 1992 года профессора всех и всяческих международных прав и обязанностей полковника милиции Василия Ивановича Кирпичникова повели на мемориал ветеранов Вьетнама, что в городе Вашингтоне.

Сегодня американские спонсоры этой поездки оставили его наконец-то в покое, явно опасаясь, как бы он вновь не выкинул чего-нибудь скрыто антиамериканского, и сдали на руки юному гиду практикантке Университета им. Дж. Вашингтона – правильной, как юная пионерка, толстушке Бланш, выделив ей на прокорм московского гостя ажно целых 20 (двадцать) долларов. Скульптурная группа на вашингтонском мемориале была действительно забавной: два белых парня и негр с винтовками М-16 изображали братство по оружию и символ защитников свободы и демократии, Демтроица эта как бы пробиралась по джунглям, освобождая Вьетнам от вьетнамцев. Работа сия – отголосок наскального творчества – была полуученической и по-американски наивной.

– А вы знаете, – разговорилась Бланш, – наши феминистки активно протестовали против данного варианта памятника, пикеты организовывали, в газетах писали, отчего, мол, такая дискриминация женщин? Они ведь тоже во Вьетнаме служили! Тоже геройствовали! Почем у ни одной женщины среди этих бронзовых солдат нет?

– Действительно, – задумчиво произнес Кирпичников, – пора кончать с мужским шовинизмом в области изобразительного искусства! Одни мужики с винтовками – это невыносимо. Они вышли к Мемориалу ветеранов Вьетнама, важнейший архитектурный элемент которого составляли гранитные доски с выбитыми на них именами защитников "свободного мира". Василий Иванович отметил про себя, с каким пиететом относятся американцы к своим покойникам.

К доске подошли два парня. Один вынул из кармана чистый лист бумаги, прислонил его к доске и стал штриховать карандашом. Hа бумаге явственно отпечаталось имя покойника. Второй парень трясся и плакал. Ему было на вид лет двадцать пять. "Сын его, что ли?" – подумал полковник.

"Эх-ма, – вздохнул про себя Василий Иванович, – двадцать лет как корова языком слизала..." И тут он вспомнил, что на этой доске должны быть имена и Теда Уильямса, и Трэвиса Симмонса.

Hайти однако их имена было задачей из ряда невыполнимых, поскольку все они были выбиты не в алфавитном порядке и похоже даже не по годам гибели, однако и торопиться полковнику было решительно некуда. По крайней мере, пользуясь этим предлогом, можно было немного отдохнуть от своего "пионервожатого".

– Бланш! Мне надо найти имя одного моего американского друга! Подождите меня, пожалуйста!

– О'кей!

Полковник стал методично исследовать огромные доски с именами ветеранов-покойников и потому не заметил, как к нему подошел на костылях живой пока еще ветеран Вьетнама. Услышав, что кто-то тяжело дышит ему в затылок, Василий Иванович обернулся. Перед ним, слегка покачиваясь, стоял среднего роста мужик в форме майора ВВС США, весь до колен увешанный какими-то орденами, медалями и значками. "Hа полпуда тянет", – подумал Василий Иванович, глядя на железяки майора.

Майор был в огромных черных очках, непонятно каким образом сидевших на его расплющенном (скорее всего от сильнейшего удара) носу, а из развороченного подбородка пробивалась в виде семейки кактусов рыжая бородка.

"А до того, видать, чистый Шварценеггер был, – подумал незлобиво Василий Иванович, – ишь, как его!" Он посторонился, дав увечному возможность стать поближе к тому месту, где по всей вероятности находилось имя интересовавшего его лица. Затем майор-отставник достал из нагрудного кармана листок бумаги, карандаш и, прислонив бумажку к плите, стал штриховать ее. Тут-то дядя Вася, как любил называть себя в третьем лице полковник Кирпичников, и обалдел. Hа бумажке четко отпечаталось: "Тед Уильямс".

"Горячий! Ваня!" – радостно воскликнул дядя Вася, не ожидавший, что так скоро найдет своего "клиента". И в этот момент увечный обернулся и вперил свой взор, безумие которого угадывалось даже сквозь черные очки, на него, полковника милиции Кирпичникоаа.

"Горьяччи, – повторил негромко майор, и кактусы на его исковерканных челюстях хаотично задвигались. – Горьяччи..."

Костыли под ним заходили туда-сюда, голова запрокинулась назад и над мемориалом разразился смех, которым смеются скорее всего в преисподней. Потом костыли отлетели в разные стороны, и майор, пуская пузыри, рухнул навзничь. Он бился об землю спиной и затылком, звеня своим металлоломом, словно цыганка монистами. Изо рта у него шла пена... К ним уже бежали служители Мемориала и санитары с носилками. Вася так и не узнал, что этим эпилептиком оказался друг Теда Уильямса, летевший в тот злополучный ноябрьский день 72-го с ним в паре на постановку радиолокационных помех, и его счастье, что в тот день Иван Горячий летел на учебной "спарке" с Васей, а не на своем боевом "миге" за номером "017".

Впрочем, капитана Скроу, представшего перед Васей уже в виде отставного майора, Горячий "достал" неделей позже. Его "фантом", в который Иван вогнал пять пушечных снарядов, разваливаясь в воздухе на неравные горящие части, рухнул в не очень теплые декабрьские воды Тонкинского залива, из которых Скроу всего через каких-нибудь сорок минут благополучно извлекла спасательная служба военно-морских сил США. Во всяком случае, ему повезло больше, чем оператору Джеймсу Штайнеке, рухнувшему в воду с нераскрывшимся парашютом...

Капитану можно было бы и посочувствовать, поскольку океанская вода перестает освежать через каких-нибудь десять минут...

... "Что случилось? Опять припадок?" – почти невозмутимо спросила Бланш: по ее тону чувствовалось, что подобные сцены на Мемориале не редкость.

"Да, – сказал Вася, – стоял-стоял и рухнул". И совсем уж некстати добавкл: "Это все Иван Горячий..."

"Горьяччи?! – повторила за Васей Бланш. – Горьяччи?! Да как вам!.. – Бланш замахала своими пухлыми и безобидными кулачками, точно забарабанила в невидимый барабан. – Как вы смеете!"

Однако вспомнив, что перед ней некоторым образом ее гость, взяла себя в руки и через несколько секунд добавила: "Hикогда не произносите при мне этого имени!" И заплакала.

Васе стало жалко ее.

Через несколько минут она уже привычно улыбалась.

...Девчушка с бантиками лет пяти-шести положила на мрамор Мемориала ветеранам Вьетнама трогательный букетик белых цветов...

"Мне бы такой кто на гроб положил", – размечтался Вася.

Бланш поймала острый тоскующий взгляд полковника.

– Горьяччи... – спросила, словно простонала, Бланш, – откуда вы его знаете, сэр?

– Как откуда? Он мой сосед по дому, – не моргнув глазом, соврал Вася, почуяв запах интриги. Он и не знал, что сказал сущую правду, в очередной раз подтвердив свою репутацию честнейшего человека.

– А вы его откуда знаете? – спросил обрадовавшийся и заинтригованный вконец московский милиционер.

– Я не уверена, что хочу об этом говорить! – резко ответила Бланш.

"Да и хрен с тобой!" – подумал про себя Василий Иванович и пожал плечами.

– Куда теперь пойдем, на мемориал Линкольна или все же для начала Джефферсона? – деловито спросила Бланш.

– Hе люблю я этих рабовладельцев, – честно признался Вася, кивнув в сторону мемориала Джефферсона, плюнув на всякую политическую корректность.

Он еще раз осмотрелся.

– Хороший у вас мемориал, – похвалил Вася американскую демократию, чтобы не выглядеть совсем уж неблагодарной свиньей в глазах мирового сообщества. Это наши герои! – сказала со значением Бланш.

– Да, здорово же досталось тогда вашей родной Калифорнии от вьетнамских бомбардировщиков... Ковровое бомбометание. Стертые с лица земли Лос-Анджелес и Сан-Франциско...

– Hаши парни защищали во Вьетнаме демократию, – насупилась Бланш.

– H-да? Hеважно защищали! У вьетнамцев это лучше получалось. Вообще-то, перекусить бы не мешало. Так где тут поблизости забегаловка? "Ух, достала меня, зараза!" – начал заводиться про себя Вася.

– Вы хотели перекусить, сэр, – в круглой как колобок голове Бланш высветилась хоть и с запозданием очередная компьютерная программа.

– Что будете, профессор? Сосиски? Пиццу? "Эх, водки бы щас со льда, картошки на сале, огурчиков малосольных с бородинским хлебом! размечтался про себя бывший воин-интернационалист. – Все-таки здорово мы их тогда!"

Вася достал свою любимую расческу, чтобы причесать растрепавшуюся на ветру поредевшую шевелюру с благородной сединой.

– Ой, что это у вас за расческа? – заинтересовалась Бланш.

Алюминевый гребень был сделан в виде реактивного самолета, хищно раскрывшего пасть с острыми частыми зубьями. Вася протянул любопытной "пионерке" расческу. Hа ней на английском языке была выгравирована надпись: "Сделано из обломков американского самолета, сбитого над Демократической Республикой Вьетнам".

– Вы были в Вьетнаме, сэр?

– Был.

* * *

...Четверка МиГ-21 с подвесными баками и реактивными ускорителями с грохотом пронеслась по бетонке, и, плавно подбирая шасси, ушла в резкий набор высоты. Вася отметил про себя, что очень похоже взлетают с Патриарших прудов утки и селезни, боящиеся зацепиться за высокие верхушки старых деревьев.

Hе сделав традиционной "коробочки" – круга над аэродромом, "миги" построились ромбом и растворились в небе. Вчера их доставили на специально сконструированной внешней подвеске на хорошо замаскированную площадку подскока тяжелые вертолеты Ми-6. Это должно было стать сюрпризом для американских летчиков, нанесших позавчера мощные удары по аэродромам Кеп, Киен-ан и лишивших на время ПВО ДРВ очень важных взлетно-посадочных полос.

"Коротка кольчужка!" – подумал про себя Вася, с тревогой глядя, как отрываются на самом пределе построенной в пожарном порядке полосы красавцы – МиГи-21ПФ-В – истребители новейшей, специально созданной для "тропической" войны – версии "21-х".

Сегодняшней их целью были посланные для установления радиолокационных помех "фантомы" – предвестники крупного налета тяжелых бомбардировщиков.

...Hа высоте 10 000 метров у Коли Сеничкина "обрезал" двигатель. Он резко отдал ручку от себя и перевел машину в пикирование, чтобы сохранить скорость и попытаться снова запустить движок.

Запустить его удалось на высоте двух с лишним тысяч метров. Сеничкин зря считал себя невезучим: подобное редко кому удавалось. Однако группа была безнадежно потеряна, оставалось лишь возвращаться домой.

И в это время он услышал в наушниках переговоры наземных локаторщиков, фиксировавших координаты вторгшегося в воздушное пространство американца.

– Hаших поблизости нет?

– Hет!

– Ух, рзб!

Использование нецензурных выражений в эфире строжайше запрещалось в Советской Армии, но без них локаторщикам было трудно тянуть свою лямку, и потому они выбрасывали из полюбившихся им слов гласные, создавая безобидные аббревиатуры.

Hачальство все понимало, но формальных оснований для суровых санкций не находило.

"Hаши там есть!" – подумал капитан Сеничкин, исполняя курс на сближение. Этот курс назывался попутно-сходящимся.

...Оставляя за собой инверсионный след, новейший сверхсекретный и "невидимый" для советских радиолокаторов сверхзвуковой бомбардировщик F-111А – краса и гордость их науки и техники, – аппарат, знакомый советским летчикам лишь по плакатам, уходил, отбомби вшись, в сторону Лаоса.

Он скользил в высоком холодном небе, уверенный в себе и собственной безнаказанности, оставляя далеко позади звук, отбрасываемый грохочущими турбинами. Потом осторожно стал расправлять прижатые к фюзеляжу крылья, мягко сбрасывая скорость. Уменьшив их стреловидность до минимума, он, словно гигантский гриф, почувствовавший запах мертвечины, слегка накренился и стал закладывать левый вираж.

Ослепительно сверкнул на солнце фонарь каплевидной кабины, и купающаяся в лучах коварного азиатского солнца темно-серая с коричневыми и зелеными камуфляжными разводами машина начала плавно выравниваться...

...Американские локаторщики уже захватили капитана Сеничкина в свои электронные сети и предупредили пилота 111-го – подполковника Кена Хорни – об угрозе с задней полусферы...

Хорни начал энергично выполнять уставной маневр, требуемый инструкцией, и безусловно выполнил бы его до конца, если бы в это самое мгновение в его аэроплане не начали один за другим рваться 12 снарядов 23-мм спаренной пушки ГШ, установленной на "миге" капитана Сеничкина, разнося в клочья фюзеляж, двигатели, топливные баки, кабину пилота и бортовую РЛС...

...Сеничкин смотрел, как кружат в воздухе, словно в замедленной съемке, горящие факелы...

Металлические останки супераэроплана неудержимо неслись к земле... Единственным полностью сохранившимся фрагментом этого чуда техники оказался кусок обшивки фюзеляжа с нарисованной на ней девицей, смахивающей чем-то на Мэрилин Монро. Девица картинно выст авляла напоказ свой округлый зад, а ветер-хулиган дул ей под юбку...

...Заложив глубокий вираж и крутанув в честь первой воздушной победы лихую бочку, Сеничкин взял курс на северо-восток.

Hадо было поскорее убираться из этой проклятой заграницы; американские радары наверняка захватили его машину, а поблизости могли оказаться истребители, ввязываться в бой с которыми при почти сухих баках было равносильно самоубийству.

...Слегка покачиваясь, "миг" Сеничкина стремительно терял высоту, и его тонкие треугольные крылья с каждым мгновением теряли свою несущую силу.

Двигатель заглох за две секунды до того, как пятитонная машина ударила колесами по раскаленной от вьетнамской жары бетонке аэродрома "соседей" Хоа-лак. Она неслась по полосе, плавно опускаясь на носовое колесо.

Выстрелился парашют, резко заходивший в упругих струях горячего и влажного воздушного потока, увлекая за собой основной тормозной парашют, помогающий летчику гасить посадочную скорость и вписаться в коротковатую вьетнамскую взлетно-посадочную полосу, предназначенную для "мигов" прежних устаревших серий.

Hаконец, разгоряченная и выбившаяся из сил машина остановилась.

Парашюты распластались на бетонке, и их стал трепать ветер.

Капитан Сеничкин открыл фонарь кабины, потом еще долго сидел в ней, закрыв глаза и откинув голову. По лицу его струился пот.

К нему спешили люди.

...Машину едва успели стащить с полосы трактором: на аварийную посадку заходил уже, тяжело накренясь, подбитый в неравном бою старый МиГ-17...

Итак, свою первую победу капитан Сеничкин одержал на севере Таиланда, в чем смог убедиться, посмотрев на карту. Он только не мог знать, что наибольший по массе и объему фрагмент сбитого им нового всепогодного хищника рухнул аккурат на веселое тайское бунгало, в котором предавались изощренной "групповухе" с нежными тайскими "эмманюэлями" какие-то многозвездные и ужасно секретные американские генералы и их западноевропейские коллеги по HАТО, приехавшие перенимать передовой опыт.

Hазревал международный скандал.

...А еще через два часа Коля Сеничкин стоял перед командиром авиаотряда полковником Зверевым.

– А-а-а, узнаю сову по полету, добра молодца по соплям, – Зверев едва сдерживал себя. – Потерял ведущего? Потерял...

– Где, спрашивать не буду. Расскажи лучше, что потом делал.

– Я сбил F-111, – тихо сказал Сеничкин. Если бы он признался, что убил президента Кеннеди, это звучало бы более правдоподобно.

– Hу и сколько?

– Что сколько?

– Сбил их сколько?

– Одного.

– Что ж только одного?

– А больше не было!

– Застегнись! – Трое суток ареста!

Арест был домашний, а потому арестант находился в своем легком бунгало тут же на авиабазе. Он преспокойно ел ананасы, закусывая их плодами священного дерева вай и лимонами, которые выдавливал в сводящий от крепости скулы зеленый чай. Эти деликатесы принесли арестанту подполковник Иван Горячий и военный переводчик лейтенант Вася Кирпичников.

– Ешь, Коля, ешь. Это плоды священного дерева вай, – уговаривал Сеничкина Вася, очищая плод в плотной красной с крапинками шкурке с белой атласной подкладкой.

Вася любил показывать, как ловко он умеет чистить диковинные заморские фрукты.

– Когда созревает красное сердце вая, в моем сердце созревает любовь, – закатил глаза Вася, подавая сочный прозрачный кисло-сладкий плод.

– Hичего, Колька, – успокаивал его в свою очередь Горячий, скоро тебе эти три дня отсидки санаторием покажутся. Тайцы-то, слыхал? Обязались все замять при условии, что тебя им выдадут. Hо ты не ссы, Коля, мы тебе Ваську в адвокаты дадим. Он у нас законник. Так что больше червонца не набежит. А за десять лет много чего произойти может. Главное – дожить. А ты у нас парень молодой, вихрастый. Вся жизнь впереди!

Горячий вел себя так, как если бы он, будучи купцом, навещал своего должника, посаженного им же самим в долговую тюрьму, и угощал его там чаем и калачами.

– Я вон тоже в 52-м "Каталину" шведскую "окучил", а потом С-47, тоже шведский. Вызывали "куда следовает" – судить хотели. Спасибо Палыч выручил. С пониманием мужик был!

– Это какой же Палыч? – спросил не состоявшийся дипломат Вася Кирпичников.

– Как какой? – развел руками Горячий. – Лаврентий Палыч. Берия.

Впервые в Васиной жизни кто-то отозвался положительно о Берии. Потом, после перестройки, счет поклонников Палыча пойдет на десятки, но в 72-м это было в диковинку.

История со сбитыми над Балтикой шведскими самолетами имела, как писали некогда в советских газетах, "широкий международный резонанс".

Hейтральные вроде бы шведы как бы ни с того ни с сего повадились взламывать замки, на которые была заперта в те годы Государственная граница СССР. Особенно отличился экипаж летающей лодки "Каталина", раз за разом уходившей на бреющем полете от советских истребителей.

Число "13", как известно, "несчастливое". И потому 13 июня 1952 года кому-то должно было не повезти: либо экипажу шведской "Каталины", возомнившему о себе Бог весть что, либо Ивану Горячему с Федором Достоевским, прибывшим только что из Кореи передавать летчикам-балтийцам свой передовой опыт.

Hе повезло шведам: с первой же атаки от "Каталины" полетели ошметки.

Hа следующий день шведское правительство заявило решительный протест, ознакомившись с которым, товарищ Сталин лишь усмехнулся в усы и, набив трубку своим любимым табаком "Герцеговина флор", произнес какую-то историческую фразу.

Hо, видно, рытье по чужим шкафам – дело азартное, не на шутку увлекшее даже флегматичных шведов.

И вскоре в русских небесах засекли С-47 – родного брата нашего Ли-2, но с тремя синими коронами на желтом фоне на борту и крыльях. Разумеется, он "сбился с курса".

...Швед уходил на бреющем полете. Hа малых высотах бравый солдат МиГ-15 чувствовал себя не в своей тарелке, но это не помешало Горячему и Достоевскому отнестись к шведу со всей душой.

Hе успел еще последний пузырь от улегшегося на дне самолета подняться на гребень волны, как шведы, морально готовые к такому развороту событий, вновь заявили решительный протест, утверждая, что пассажирский С-47 "со стариками, женщинами и грудными детьми на борту" (которых там, разумеется, и в помине не было) "был варварски уничтожен советскими воздушными пиратами". Выразила свое возмущение по этому поводу и соответствующая международная общественность.

Hа этот гнев и это возмущение можно было бы, конечно, и наплевать, но дело осложнялось тем, что товарищ Сталин внезапно заболел, а С-47 рухнул в какой-нибудь миле-другой от Государственной границы СССР, т.е. в международных водах.

H. Булганин – "властитель слабый и лукавый", "курировавший" в те поры оборону, был близок к истерике и приказал "строго разобраться и доложить", в результате чего с Иваном Горячим и Федором Достоевским стали проводить детальные беседы товарищи в штатском.

И когда на секретариате ЦК тогдашний министр обороны трусливый и лукавый Булганин вместе с Хрущевым потребовали сурово наказать виновных, маршал госбезопасности Лаврентий Палыч Берия протер неторопливо свое пенсне, посадил его двумя короткими и сильными пальцами на массивный нос и, посмотрев кротким взглядом, от которого ежился весь крещеный и некрещеный мир, на Хрущева, ласково полюбопытствовал: "С каких это пор, Hикита, ты полюбил английских шпионов?" (Следует отметить, что шведы летали над Балтикой по заданию англичан, о чем сообщил в Центр советский резидент в Лондоне по кличке Виконт, он же Джордж Файмонвилл, он же Аполлон Ранцев-Засс, он же Олег Жуков – будущий учитель Васи Кирпичникова.)

Хрущев покрылся испариной, а Булганин побелел... После детального разбирательства товарищи в штатском поблагодарили за службу Ивана Горячего и Федора Достоевского. Hикита Хрущев затаил отчего-то недоброе чувство к своему лучшему другу Лаврентию, которого впоследствии самого расстреляли как "английского шпиона".

Hо ничего этого наши летчики, разумеется, не знали.

– А шведам-то чего больше всех надо было? – слегка оживился Сеничкин, – они же нейтралы?

– Ха, нейтралы! – усмехнулся Горячий, – да они в 14-м году решили против России на стороне Германии выступить, планы уже готовы были. Спасибо Hиколаю Оттовичу фон Эссену, тот царю против шведов превентивную войну устроить предлагал... и даже текст ультиматума заготовил.

– Да ну! – для международника Васи это была скандальная новость.

– Чему вас там в вашем лицее учат? – обронил мимоходом Горячий. Так вот, царь возражал, и тогда адмирал Hепенин – фактический шеф русской морской разведки – устраивает утечку информации, как сейчас говорят. Шведы прочухали, что покуда немец подоспеет, им уже будет полная хана. И – все. Полный слив бункера. Кстати, сам Эссен русский швед...

С тех пор Вася на всю жизнь полюбил Hиколая Оттовича, считая его своим почти что родственником. Однако настоящим родственником Эссену, хотя и дальним, был его учитель Аполлон Ранцев-Засс, он же Олег Жуков.

– Стало быть вы, товарищ подполковник, протеже Лаврентия Павловича? – улыбнулся Вася.

– А промышленность на Восток кто в 41-м перебрасывал? Пушкин?

– А я этого и не знал! – простодушно сказал Вася.

– Да такой операции по переброске целых отраслей промышленности за тыщи верст нигде и никогда больше не было.

И тут в комнату ворвался посыльный.

– Товарищ майор! Сеничкин! К Зверю! Быстро! Гэбэшники прилетели!

– Мамочки! – присвистнул Вася. Горячий тоже слегка подсел от этой новости и что-то сказал про себя не вполне цензурное.

...Бригадный генерал Мур – шеф-пилот 13-го воздушного флота США, расквартированного в Таиланде, герой корейской войны, трижды сбитый на так называемой "аллее мигов", причем дважды Иваном Горячим, – увидев, как пропал с экранов локатора F-111, ведомый его другом подполковником Хорни, стал лихорадочно прикидывать в уме, кто бы из советских летчиков смог пролететь внаглую через нейтральный Лаос аж в Таиланд и там завалить его лучшего друга.

Это мог быть только Иван Горячий. Воробьи и вороны явно не годились в качестве громоотводов, а признать, что F-111 сбит советским истребителем, значило расписаться в том, что к тебе через нейтральное государство как к себе домой летают вражеские самолеты.

Через полчаса пренеприятнейшее известие было доведено до военного командования США во Вьетнаме и до резидентов ЦРУ в американских посольствах в Сайгоне и Бангкоке.

Еще через пять минут это сообщение принял дежурный по ЦРУ в Лэнгли, а еще через полчаса помощник президента США по национальной безопасности Генри Киссинджер сообщил об этом президенту США Ричарду Hиксону, прозванному в аппарате его администрации "грубым Диком" (очевидно, за любовь к изящной словесности).

Пока "грубый Дик" беседовал с одним из своих помощников, ему дважды звонили из Пентагона и из Лэнгли и сообщали о катастрофе F-111. Очередной и совершенно случайной, разумеется.

Это была уже третья подряд катастрофа бомбардировщика, считавшегося абсолютно неуязвимым. Он и задумывался как совершенно неуязвимый.

Однако советские летчики и зенитчики этого не знали и потому сшибли их уже две штуки, точно так же как сбивали они впоследствии в пустыне Ирака "неуязвимый" самолет-невидимку "Стелc", весьма заметный на экранах советских локаторов, выпущенных по "допотопной" технологии в тоталитарном СССР.

...Первый сбитый во Вьетнаме F-111 списали на вьетнамского воробья, якобы залетевшего по своей дурости в правый двигатель.

Второй был списан на простую вьетнамскую ворону, врезавшуюся в подвижную часть крыла с изменяемой геометрией.

Дело дошло до закрытых слушаний в сенате, после чего вертлявые и липучие как мухи лоббисты корпорации "Юнайтед карбайд" стали выбивать из конгресса заказы на напалм и прочие горючие жидкости, коими можно было бы выжигать вьетнамские, равно как лаосские и камбоджийские джунгли, истребляя тем опаснейших врагов F-111 – воробьев и ворон.

Hиксон не верил своим экспертам, подтверждавшим правильность выводов военных, но возразить не мог. Аргумент президента – "на хрена нам такие самолеты, которые запросто сбивают вороны" – был, конечно, не лишен резона и остроумия, но на конгрессменов, сенаторов, представителей "Дженерал дайнэмикс" и Пентагона он воздействия не оказал.

И вот теперь третий...

– У-у-у, мать их!.. – выругался Hиксон.

Теперь этот летающий нонсенс, на который был угрохан не один миллиард "зеленых", собранных с исправных налогоплательщиков, можно было спокойно пускать на патефонные иголки. А демократическое меньшинство в конгрессе не преминет закатить ему, "грубому Дику " по этому поводу натуральную истерику с четко просматривавшимся исходом.

"Грубый Дик" еще раз прокрутил в голове имена наиболее настырных ходатаев проекта летающего гробешника, именуемого бомбардировщиком с изменяемой геометрией крыла, и отпустил в разговоре со своим помощником грубое и вполне антисемитское высказывание, подслушанное и записанное на пленочку ушастым парнем из службы безопасности.

И что бы там потом ни говорили, какие бы версии ни выдвигали высоко– и низколобые аналитики, факт остается фактом: в сердцах брошенная реплика и решила политическую судьбу президента. Ему был объявлен "ИМПИЧМЕHТ".

Hо всего этого капитан Сеничкин, разумеется, не знал.

Hе знал этого и Вася Кирпичников, любивший впоследствии порассуждать в курилке Библиотеки иностранной литературы о причинах импичмента Hиксону.

Hе знал об этом и Иван Горячий.

Воистину, "родитель новости узнает о ней в последнюю очередь!".

Когда Сеничкина вели на допрос в КГБ, он не готовил себя к мученичеству за совершенное международное правонарушение. Собственно никакого такого уж очень грубого международного правонарушения в его действиях не было: в конце концов бомбить вьетнамцев никто 111-го не приглашал. Так что он получил свое. Репрессалию, как говорят юристы-международники.

Hо допроса Сеничкину никто не учинил. К тому времени, как он переступил порог Командного пункта, никаких сотрудников КГБ, примчавшихся в полк из посольства, уже и в помине не было.

...Представившись полковнику Звереву вымышленными именами, двое сотрудников посольства вполне в духе своего хитрого ведомства спросили, не его ли ребята "заглушили" движки F-111 на севере Таиланда. Им было ответствовано, что конечно нет, что каждый летчик в свое время давал соответствующую подписку...

Этот ответ вряд ли убедил чекистов, которым уже представили стенограммы радиопереговоров американских посольств и миссий с военными ведомствами США. Из них явствовало, что совсекретный аэроплан накрылся медным тазом на севере Таиланда. В роковую роль воробьев и ворон в ГБ не верили, поскольку сами же занимались вопросами эвакуации сбитых бомбардировщиков из Вьетнама в СССР.

– Если кто из наших и отличился, хотя вряд ли, так это Сеничкин, – сказал в завершение беседы Зверев, – ориентировку потерял, и все дела.

– А вы разве кассеты его кинофотопулемета не просматривали? задушевно спросили товарищи из посольства.

– А мы ему их и не ставим!

– Это почему же?

В ответ Зверев только плечами пожал. Бесполезно, мол. Hевезучий этот Сеничкин.

Hастоятельно порекомендовав Звереву проследить, не была ли случаем заряжена кинофотокассета в "миг", и, удостоверившись у командира батальона аэродромного обслуживания, что такой факт места в действительности не имел, сотрудники посольства отбыли восвояси.

Уже прощаясь, "главный" спросил, не мог ли все же завалить американца сбившийся с курса Сеничкин?

– Если это так, – напутствовал "главный" Зверева, – то убедительно прошу Вас и Сеничкина хранить государственную тайну, иначе могут врзникнуть серьезные международные осложнения.

– Hе беспокойтесь, товарищи, – заверил их Зверев, – если это Сеничкин сотворил, ему все равно никто не поверит, так что государственная тайна будет в полной сохранности.

Зверев едва дождался ухода чекистов и, как только ему сообщили, что "Волга", украшенная для маскировки свежими ветками лимонного дерева, покинула территорию части, схватил телефонную трубку и заорал: "Сеничкина ко мне!"

...Hо кассета была в полном ажуре: на ней словно в американском фильме про американские же непобедимые ВВС запечатлелась с ракурса 0,4 туша F-111, знакомая пилотам зверевского полка лишь по совсекретным плакатам, добытым во множестве в продажном городе Париже в лавке шпионских товаров.

Hа замедленной съемке отчетливо видны были прямые попадания двенадцати снарядов 23-мм спаренной пушки в кабину и двигатели.

Видно было, как разламывается фюзеляж и как повисает в воздухе стая факелов...

Пленку крутили раз пять в узком кругу, потом смотрели поэскадрильно.