Текст книги "У нас на дворе (рассказы)"
Автор книги: Борис Раевский
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– А это опасно? – спрашивает она. – Нужна операция?
Михаил Николаевич улыбается.
– Все мы, медработники, одинаковы! Другого лечить – тут мы боги! А как сами заболеем – сразу теряемся. Пупочная грыжа – что ж тут страшного? А операция… Можно сейчас, а можно – и через годик.
Таисия Никифоровна долго молчит, губы ее строго поджаты.
– Нет уж, – говорит она. – Коли нужно резать – значит, режьте. Сразу. У меня нрав такой. Иначе буду не жить, а только свою грыжу обдумывать.
Михаил Николаевич краснеет. Есть у него это дурацкое свойство: краснеть в самые неподходящие моменты.
"Меня? Меня просит? После двух смертей?"
– Торопиться некуда, – чуть оправившись, говорит он. – Положим вас в район. Там пусть главный посмотрит, ну и прооперирует.
– Нет уж! – твердо рубит Таисия Никифоровна. – Ни в какую другую больницу… Назначайте на операцию – и все тут.
Вскоре она уходит. И уже не слышит, как в кабинете главврача раздаются резкие прерывистые звонки: на проводе Ленинград.
– Да, да! – кричит Михаил Николаевич. – Папа? Это ты, папа?!
Слышимость плохая, какой-то непрерывный треск в трубке. Михаилу Николаевичу, как всем, ведущим междугородные переговоры, кажется: если громче кричать, далекому собеседнику будет слышнее.
– Да, да! – кричит он. – Все в порядке! Я говорю – в порядке! А вы как? Ну и прекрасно! Нет, в ближайшее время не приеду! Работы – по горло. Вот еще рентгеновский аппарат вырвал. Стану заодно и рентгенологом. Что-что? Я же сказал – работаем! Не зря хлеб жуем!
И голос у него сильный, уверенный…
БАЛЛАДА О СОЛДАТСКОМ ДОЛГЕ
Это было в сорок втором.
В забитый сверх всякой меры армейский госпиталь доставили еще одного раненого. Его внесли на носилках и сгрузили прямо в коридоре.
Раненый был весь обмотан бинтами. И плечи, и руки, и шея, и голова. Не разобрать было даже, молод или уже вдосталь потоптал землю, чернявый или блондин.
В многослойных заскорузлых – в гное и сукровице – бинтах был словно прорублен треугольник. И в глубине, на самом дне этого треугольника, метались воспаленные измученные глаза. И чуть дергались черные губы.
Он был, видимо, в беспамятстве.
– Мается братишка, – вздохнул сосед слева, пожилой сапер. – Беспокоится…
И впрямь, казалось, раненый изо всех сил пытается что-то сказать…
Врач прочитал его историю болезни и нахмурился:
"Как же он еще жив?! Чудо…"
Прошло, наверно, побольше часа. Раненый затих. И только негромкое, хриплое клокотанье в груди показывало – жив. Но вдруг он, вероятно, очнулся. Беспокойно зашевелился. И правая рука его, вся обмотанная бинтами, толстая, как полено, потянулась к тумбочке.
"Та-та-та… та-та… та… та-та-та-та…"
Четкий, хоть и негромкий, стук рассек тишину.
Соседи не поняли – контуженный? Потом увидели: в руке у новичка зажата пуговица. Большая черная пуговица. Ею он и стучит по тумбочке.
Раненые раздражительны. Сапер – его ноги, прошитые автоматной очередью, садняще ныли, и вдобавок донимала бессонница, – сапер позвал сестру.
Она подошла к новичку, переложила его беспокойную руку с тумбочки на постель.
Прошло с четверть часа. И вдруг в тишине опять, словно дятел:
"Та-та-та… та-та… та… та-та-та-та…"
В течение нескончаемо долгой, разорванной на клочки хрипом, стонами и проклятьями госпитальной ночи сестра несколько раз водворяла эту мятущуюся руку на койку.
Но рука – упрямо, фанатично – делала свое.
"Та-та-та… та-та… та…"
Казалось, в этом израненном, обескровленном теле уже вовсе нет сил. Человек не принимал пищи, не говорил. И только рука… Она как бы жила самостоятельно…
Утром в коридор заглянул "ходячий" сержант. Присел возле койки сапера.
"Та-та-та… та-та… та…"
Стук был совсем слабый. Ночью сестра вынула пуговицу из рук раненого, и он стучал теперь просто костяшками пальцев.
– Вот так, – с досадой повернулся сапер к сержанту. – Вот так и долбит. Всю ночь…
Сержант прислушался.
"Та-та-та… та-та…"
И вдруг сержант насторожился. Да, конечно!.. Это же…
– Рация! – шепнул он.
И медленно, по слогам, стал вслух читать:
– Тре-тий!.. Тре-тий!.. Я – седь-мой… Бо-е-за-пас на ис-хо-де. Не-мед-лен-но шли-те сна-ря-ды. Не-мед-лен-но шли-те сна-ря-ды. Я – седь-мой. При-ем… При-ем…
В коридоре стало тихо.
Так вот что терзало новичка!.. Снаряды! Его товарищам не хватало снарядов…
Раненые переглянулись. Сапер угрюмо выдохнул: "Э-эх!" – и отвернулся к стене.
Старушка нянечка перекрестилась.
И вдруг сержант вскочил. Бросился к подоконнику.
Схватил с него зажигалку – самодельную зажигалку из гильзы – и застучал по столу:
"Та-та… та-та-та…"
– Седьмой!.. Седьмой!.. – в такт морзянке шептал он. – Вас понял… Вас понял… Высылаю снаряды. Сейчас же высылаю снаряды… – И совсем не по-уставному добавил: – Полный порядок, дорогой…
Замотанный бинтами новичок вдруг рванулся.
Сестра бросилась к нему. Уложила. Глаза у бойца теперь были спокойные. И черные губы не дергались. И весь он как бы враз обмяк.
Все… Да, все… Он выполнил свое… Честно. До конца.
Через два часа он умер.
