Текст книги "Актерская курилка"

Автор книги: Борис Львович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

***

Однажды на гастролях, гуляя по улицам Саратова, артисты театра им. Пушкина завели извечный спор об оценке факта в Системе Станиславского. Артист Лева Любецкий сказал: «Вот смотрите, я вам сейчас покажу, что такое оценка!» Подошел к милиционеру и очень вежливо спросил: «Не подскажете ли, где у вас публичный дом?» На милицейском лице действительно отразились все возможные изгибы мышления, но вдруг оно прояснилось, и страж уверенно показал жезлом: «Вот!» Изумленные таким поворотом, артисты посмотрели по направлению палки и увидели большую вывеску: «Городская ПУБЛИЧНАЯ библиотека».

***

Нет в театре более важной фигуры, чем помощник режиссера. Вроде бы не видно его, но без хорошего помрежа ни репетиция не идет, ни спектакль! И чтоб выгородку поставили, и чтоб реквизит и костюмы на месте были, и актеры вовремя пришли, и тишина гробовая за кулисами… Все это – помреж! Однажды театр Армии приехал на гастроли в Ливан. Утром прилетели – а вечером уже играть! Режиссер Борис Морозов пытается что-то срепетировать, обстановка жутко нервная, а еще рядом с театром мэдзин с мечети поет в микрофон дневной намаз: «Алля! Бисмилля! Иль рахи-и-м!» И тут преданный морозовский помреж Валя пулей бросается на улицу и, топая ногами и потрясая кулачками, изо всех сил кричит туда, под шпиль мечети: «ПРЕ-КРАТИТЕ ОРАТЬ!ИДЕТ РЕ-ПЕ-ТИ-ЦИЯ!!! НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ ОРАТЬ!!!»

***

Однажды в театр Советской армии на спектакль «Смерть Иоанна Грозного» пришел Анастас Иваныч Микоян. Времена были уже хрущевские, поэтому вождь вполне демократично зашел за кулисы, жал актерам руки, благодарил, а потом, вытерев слезу с глаз, сказал: «Да, да, это все так и было!!»

***

Признанный король московских баечников Лев Дуров был приглашен на фильм про Хрущева «Серые волки» (причем, к его собственному удивлению, на роль Микояна). Один из эпизодов снимался в охотном хозяйстве, где с тридцатых годов охотились «отцы народа», и Дуров очень подружился со старым егерем, служившим еще Сталину. Оказывается, у каждого «отца» была своя любимая охота, и в хозяйстве в специальных загонах держали специальных зверей: лосей для одного, лис для другого… Убьют – и в баньку, пока добыча жарится… «Вот однажды, – рассказывает егерь, – позвонили нам от Хрущева: едет, мол, сам, а с ним Хоннекер. Мы прям ахнули: Хоннекер, известное дело, на зайцев охотник, а у нас за день до этого зайцы под забор загончика подрылись да и в лес ушли все! Хрущев приезжает, я ему: так, мол, и так. Он в крик. „Политику мне портить! Всех посажу-изничтожу!“ Я с перепугу и придумал. „Давайте, – говорю, – возьмем шкурку заячью, что на стенке с прошлого разу висит, зашьем в нее кота нашего Ваську, да на Хоннекера и выпустим! Он не заметит, пальнет, пойдет в баньку, а мы тем временем ему кролика рыночного зажарим!“ Никита вдруг засмеялся: „А, давай, – говорит, – точно не заметит, немчура!“ Вот стоит Хоннекер „на номере“, загонщики на него котяру нашего в заячьей шкуре выгоняют. Немец: „Ба-бах!“ – да и промахнулся. А „заяц“-то как заорет: „Мя-а-у-у!“ – и с этим диким криком – на дерево, одним махом аж до самой верхушки! Хоннекер ружье выронил, за сердце взялся, на землю сел, и тут прям на месте инфаркт у него сделался. Ну в „скорую“, конечное дело, да в Москву повезли. А Никита наш все же в баню пошел. Выходил распаренный разов пять, на верхушку дерева все глядел: сидит котяра или слез уже. „Во, – говорил, – все сидит! Вот наши зайцы какие!“ Уж действительно: три дня сидел, ничем ни согнать, ни выманить не могли!»

***

Байка времен ефремовского «Современника» – ее поведала мне актриса Алла Покровская. Олег Ефремов, преданный рыцарь Театра, просто заразил своих соратников любовью к Системе Станиславского. Любые посиделки неизменно сводились к разговорам об элементах Системы: о Внимании, Общении, Оценке факта… Однажды на гастролях в Румынии актеры собрались в гостинице – отметить окончание рабочего дня. Отметили, после чего Александр Калягин и Валентин Гафт затеяли спор о Системе, а Евгений Евстигнеев, «отметивший» покруче прочих, завалился на кровать и моментально захрапел. Он вообще споров об актерском мастерстве не уважал и теорией не интересовался, полагаясь больше на талант и интуицию.

Гафт же с Калягиным сцепились крепко и доспорились до того, что решили тут же в номере, на суд прочих товарищей по профессии, сыграть этюд на Оценку факта – кто лучше! Фабулу придумали такую: у общественного туалета человек ждет очереди по малой нужде. Туалет все занят и занят, в конце концов он не выдерживает, дергает дверь, она открывается, а там – повешенный! Не поленились – соорудили «повешенного» из подушки, прицепили его в стенной шкаф и принялись играть. Один сыграл неподдельный ужас и бросился с криком за помощью, другой, представив возможные неприятности, тихонько слинял, пока никто не увидел… Актеры-то блистательные, что Гафт, что Калягин – оба сыграли классно, «судьи» затруднились, и тогда кто-то предложил разбудить Евстигнеева – посмотреть, что он сделает! Долго расталкивали, объясняли наперебой, он отбрыкивался, пытался завалиться обратно, наконец, пробурчал: "Ладно!" – и пошел к шкафу. Уже через секунду все ржали, глядя, как Евстигнееву невтерпеж, как он приседает и припрыгивает, стискивая колени, как он сначала деликатно постукивает, потом барабанит в дверь… В конце концов, доведенный до полного отчаяния, он рвет на себя дверь "туалета", видит этого "повешенного", ни секунды не сомневаясь, хватает его, сдирает вместе с веревкой, выкидывает вон и, заскочив в туалет, с диким воплем счастья делает свое немудреное дело, даже не закрыв дверь!

Громовой хохот, крики "браво!" и единогласно присужденная победа были наградой гениальному Евстигнееву, который, раскланявшись с аудиторией, тут же рухнул досыпать.

***

Актеров Петра Щербакова и Бориса Щербакова часто спрашивали, не родственники ли они. Но всех переплюнул один мужик, спросивший на творческой встрече у Бори Щербакова: «Борис ВАСИЛЬИЧ, мы тут с ребятами заспорили… Правда, что ПЕТР Иваныч – ваш отец?»

***

У Театра Олега Табакова (который поклонники любовно называют «Табакеркой») – большая толпа. Сегодня – премьера! Огромная афиша у входа кричит: «РЕДЬЯРД КИПЛИНГ!!! „МАУГЛИ“!!!» Народ ломится, милиция из последних сил сдерживает. Молодые актеры протаскивают на спектакль замечательного драматурга Александра Володина, чья пьеса «Две стрелы» в это время находилась в работе театра. Милиционер – ни в какую: без билета не положено! «Да поймите, – убеждают ребята, – это наш автор! Мы его пьесу ставим!» «Другой разговор! – сурово сказал милиционер и взял под козырек. – Товарищ Киплинг, проходите!»

***

Актер Московского театра на Малой Бронной Гера Мартынюк, которого широкие массы трудящихся знают как мудрого детектива Пал Палыча Знаменского из незабвенного сериала «Следствие ведут знатоки», однажды гулял с товарищем по Вильнюсу и обратил внимание на огромный памятник Великому вождю, на постаменте которого было начертано латинскими буквами: «ЛЕНИНC». Как-то Геру задело: «Ну, я понимаю, такая транскрипция по-литовски, – недоумевал он, – но зачем? Написали бы по-русски – „ЛЕНИН“, пусть даже латинскими буквами!..» «Не огорчайся, – успокоил приятель, – они просто хотели сначала написать: „ЛИНИН С НАМИ!“ – но в последний момент раздумали…»

***

Когда режиссер приходит в театр на постановку, к нему приглядываются три-четыре дня, а потом закулисье выносит приговор. Причем, артисты еще недели две-три не подают вида: улыбаются, заглядывают в глаза… А вот отношение «обслуги» резко меняется: раз за кулисами прошел слух, что режиссер говно, то и стараться нечего выполнять указания! И вот уже он орет-надрывается: «Где костюмеры, черт вас побери, почему нет мантии!..» – и никто не бежит на помощь. Но если режиссер «прошел»…

Генриэтта Яновская ставила в Московском театре им. Моссовета пьесу И. Грековой "Вдовий пароход" Я помогал ей: делал песенный ряд спектакля. Во время репетиции Яновская завопила: "Боже мой, веревку мне принесите, я сейчас повешусь прямо тут, посреди сцены!.." Ну и так далее – обыкновенные режиссерские истерики. Прокричавшись, она собралась было продолжать репетицию дальше, но вдруг увидела рядом заведующую реквизиторским цехом. "Что вы здесь стоите? – спросила Яновская. "Ну как же, – переводя дух, ответила та, – вы же веревку кричали… Вот, я принесла!"

***

Одно время почему-то было запрещено использовать на сцене стартовые пистолеты, очень удобные для имитации стрельбы. Категорически предписывалось иметь на сцене макет оружия, а выстрелы подавать из-за кулис. И вот в одном из театров на краю каменоломни стоит связанный комсомолец, а фашист целится в него из пистолета. Помреж за кулисами замешкался – выстрела нет и нет. Фашист ждал-ждал и в недоумении почесал себе висок стволом пистолета. Как раз тут и грянула хлопушка помрежа. «Фашист», будучи артистом реалистической школы, рухнул замертво. Тогда «комсомолец», понимая, что ответственность за финал спектакля теперь ложится на него, кричит: «Живым не дамся!» – и бросается в штольню. Занавес.

***

В одном театре, где мне пришлось ставить спектакль, был рабочий сцены, которого увольняли за пьянство каждый месяц. Уволят, а через неделю обратно берут: работал он в этом театре лет двадцать, все спектакли знал и ставил декорации классно. Однажды весь театр отмечал премьеру, а ему все договорились не наливать ни под каким видом, ибо во хмелю был противен и приставуч. Он шлялся из цеха в цех, везде его гоняли, наконец, под сценой он увидел трех электриков, уже разливших «по стакану» и собиравшихся опрокинуть без всякой закуски. «Молодые, – подлизался алкаш, – налейте, не обижайте старика! Вы мне – полстакана, а я вам яблочко, а?» Налили ему. Выпили, занюхали рукавом. Молодые говорят: «Ну давай скорей свое яблочко!» Тогда этот хитрован раскинул руки и, заголосив: «Эх, яблочко!..», – пошел вприсядку.

***

Главный режиссер, мэтр, народный-перенародный, лауреат и профессор, в окружении стажеров и учеников ведет репетицию. Он настолько увлекся глядящей в рот аудиторией, что начал читать ей лекцию о Системе Станиславского, напрочь забыв о скучающем на сцене актере. Дойдя до темы «Пауза и внутренний монолог», вдруг вспомнил о нем: «Пожалуйста, Олег, вашу сцену – сначала. Но попрошу подробно по Системе: прежде – пауза, точный внутренний монолог, а уж когда подведете себя к тексту, только тогда – первая фраза…»

В зале – гробовая тишина. Артист сидит, как сидел, за столом, опустив голову на руки. Долгая пауза… Мэтр вполголоса: "Молодец, Олег… Вижу процесс… Блестяще! Посмотрите, друзья, вот настоящий внутренний монолог, вот она – Система! Великолепно, Олег… Вот сейчас… Все!!! Теперь – можно! Давай текст, умница моя!"

Стажеры затаили дыхание. Артист сидит, как сидел. Длиннющая пауза. Все ждут. Вдруг крик мэтра: "Оле-е-е-г!!"

В ответ раздается мощный храп Олега.

***

В ТЮЗе одного из больших российских городов шел спектакль о молодом Ленине. В финале первого акта молодая актриса выходила на авансцену и выкрикивала в зал: «Слава Богу, в России никогда – слышите, никогда не было рабства!» По щекам ее текли слезы, зал неизменно взрывался аплодисментами. После спектакля, снимая грим, она спросила у соседки по гримуборной: «Таньк, а че это я ерунду какую кричу: в России не было рабства? На самом деле было же!» Та, окончившая до театрального училища три курса исторического факультета, объяснила ей наставительно, что, да, Россия в своем развитии миновала период рабовладения.

"Ну да, говори мне, – махнула рукой первая. – А "Раб Петра Великого"?"

***

В киевском TЮЗe работала реквизиторша Этя Моисеевна, – пришла в театр смолоду, состарилась в нем и была ему безумно предана. Среди артистов слыла мудрой советчицей и славилась лапидарностью изречений. Вот некоторые Этины перлы.

"…Девочки, мужчина, как прымус: как его накачаешь – так он и горит!"

"Ой, какого он роста – как собака сидя!"

"Дура, что ты повела его в кино – там каждая лучше тебя! Ты поведи его в парк – там одни деревья!"

"Деточка моя, запомни: семейная жизнь, как резинка – чуть сильнее натяни, она тут же лопнет!"

"…Когда Абраша хочет выпить, я тут же покупаю чекушку – с товарищами он бы выпил литр!"

"Я лежала в больнице – Абраша пришел за месяц два раза. Я не в обиде, я понимаю: он мужчина – его раздражает односпальная кровать!"

***

В провинциальном театре ставили «Горе от ума». Долго репетировали, наконец – премьера! Народу битком, все городское руководство в зале, вся пресса. А надо сказать, что обычно театр посещался слабенько, и для привлечения зрителей дирекция повесила объявление, что перед началом спектакля и в антракте зрители могут сфотографироваться с любимыми артистами. Так вот, минут за пятнадцать до начала премьеры бежит к исполнителю роли Чацкого молодой актерик, стоящий в спектакле в толпе гостей в доме Фамусова, и просит: «Володь, будь другом, дай мне костюм Чацкого из второго акта – с мамой сфотографироваться!» Тот, весь в предпремьерном волнении, отмахнулся: мол, возьми.

Прозвенел третий звонок, начался спектакль, подошел момент выхода героя. Слуга произнес: "К вам Александр Андреич Чацкий!..", и тут мимо стоящего "на выходе" главного героя вихрем пронесся молодой в костюме из второго акта. Он, как положено, упал перед Софьей на колено, произнес: "Чуть свет – уж на ногах, и я у ваших ног!" Обалдевшая Софья ответила, и спектакль покатился дальше. За кулисами творилась дикая паника, прибежали главный режиссер и директор, убеждали Чацкого не поднимать скандала в присутствии всего города. Самозванец доиграл до антракта, худо ли, хорошо – об этом история умалчивает, и скрылся, как провалился куда. После антракта главный режиссер объяснил публике что-то невразумительное насчет болезни и замены, и все стало на свои места. Нарушитель спокойствия больше в театре не появился. Костюм из второго акта в театр принесла его мама, сообщившая, что роль Чацкого была голубой мечтой ее мальчика с самого детства, поэтому она нисколько его не осуждает. А мальчик теперь уехал работать в другой театр, в какой – она не скажет даже под пыткой…

***

Режиссер Костя Баранов рассказал мне историю, которая случилась в одном из российских академических театров, очень гордящихся своей традиционностью и приверженностью всему русскому. «Тридцать пять лет проработал, – жаловался Косте старый актер этого театра, – тридцать пять пар лаптей на сцене сносил, а фрака не нашивал!» Как-то главный режиссер этого театра, чтобы подчеркнуть серьезность и академичность своего предприятия, поставил в репертуар на 1 января, в 12 часов дня (!) трагедию «Царь Борис». Не сказочку какую, а именно эту махину! И вот в новогоднее утро – полный зал родителей с детьми. На сцене тоже полно народу: вся труппа, еле стоящая «с крутого бодуна» в тяжеленных кафтанах, на возвышении царь Борис, просит у бояр денег. Канонический текст такой: «…Я не отдам – дети мои отдадут, дети не отдадут – внуки отдадут!» Царь, еле ворочая языком, произносит: «Я не отдам – внуки отдадут, внуки не отдадут…» И замолкает, понимая, что брякнул что-то не то, и надо выкарабкиваться. После паузы кто-то из толпы внятно произносит: «Местком отдаст!» Под хохот зала и труппы царь Борис стаскивает с головы шапку Мономаха и со стоном: «Больше не могу!» – падает на руки бояр.

***

В уфимской драме идет спектакль «Ночная повесть»: группа подонков в лесном домике терроризирует хороших людей. В финале приходит помощь, но бандит по кличке Косой убивает юношу Марека. В этот день у актера, играющего Косого, случилась ужасная беда с желудком. Он терпел изо всех сил весь второй акт, но за минуту до финала не выдержал: вместо того, чтобы убить Марека, бросил нож и кинулся со сцены вон. Возникла огромная пауза: нож валяется на полу, все смотрят друг на друга… Вдруг актер Шкарупа, игравший роль «хорошего» Фотографа, решил «взять огонь на себя». Подхватив с полу нож, он решительно двинулся на Марека, но остановился, сообразив, что Фотограф не может убить его ни при каком раскладе. Еще несколько секунд повращав глазами, Шкарупа издаем дикий крик «А-а-а!» – и, широко размахнувшись, тыкает нож себе в сердце. Занавес.

***

История показывает, что интерес к театру в обществе развивается волнообразно. То народ валом валит, очереди за билетами и запись по ночам, а то вдруг месяцами никого. А жить-то надо каждый день, и театральное руководство пускалось, бывало, во все тяжкие, лишь бы заманить людей в театр. Директор одного городского театра в Грузии организовал в фойе хинкальную. Приходя в театр, зрители делали заказ, а уж потом, во время спектакля, хинкальщик в белом колпаке заходил в зал и, приглушив, конечно, голос, сообщал: «Щистой-сэдмой ряд – хынкали готов!»

***

Профессор экономики и социологии театра Геннадий Дадамян воспитал и выучил большинство директоров театров России. Один из них из далекого города позвонил учителю и очень попросил проследить за дочерью, поступающей в ГИТИС учиться на театроведа. Дадамян настроил комиссию на благожелательный лад, но девица оказалась – совсем никуда… Чтобы дать ей хоть какой-нибудь шанс, кто-то из комиссии задает ей самый простой вопрос: «Вы знаете, что К.С. Станиславский поставил во МХАТе пьесу A.M. Горького „На дне“? Ответьте: кто в этом спектакле играл роль Сатина?» У Дадамяна не выдержали нервы. Обойдя абитуриентку сзади и делая вид, что прикуривает, он пробормотал ей прямо в ухо: «Сам! Сам и играл!»

Лицо девицы осветила счастливая улыбка, и она радостно ответила: "Сам играл! Алексей Максимович Горький!!"

***

В ресторане Дома актера однажды заполночь возникла страшная драка: против десятка перебравших завсегдатаев стоял… один человек. Но человек этот был чемпион мира, великий боксер 60-х Валерий Попенченко. Посему нападавшие разлетались от него веером. И вдруг от дальнего столика поднялся артист Театра на Таганке Рамзес Джабраилов – худенький, маленький, совершенно беззащитный. Рамзес не собирался участвовать в драке: ему просто хотелось хоть как-нибудь прекратить эти крики, отравлявшие ему законные триста грамм после спектакля. Он с трудом поднял стоявшую в углу здоровенную напольную вазу и разбил ее о голову Попенченко. Тот рухнул, как подкошенный, и подоспевшая как раз милиция заботливо вынесла мастера с ристалища.

На следующий день в ресторане царила непривычно напряженная атмосфера: все ждали развязки. И действительно: около полуночи в зал вошел Попенченко с забинтованной головой. Огляделся, нашел, кого искал, и направился к дальнему столику. Рамзес встал ему навстречу во весь свой почти детский рост, уставился огромными, черными, печальными глазами в переносицу чемпиона и в полной тишине отчетливо произнес: "А в следующий раз… вообще убью на хер!"

Попенченко от неожиданности расхохотался, обнял Рамзика своими знаменитыми колотушками, плюхнулся на соседний стул… и дружил с ним до конца своей короткой жизни.

***

Вот вам типичная сценка из актерской курилки.

Один актер – другому о пришедшем в театр новом режиссере: "Старик, да какой он режиссер – полное говно!" Второй: "Тихо, он у тебя за спиной стоит!.." Первый, тут же и громко: "Старик, да я в самом высоком смысле этого слова!!"

***

Актерские дети, как и цирковые, есть особая часть детского населения. Болтаясь с рождения в театре, они насквозь пропитываются запахом кулис. Сын моих знакомых актеров пошел в первый класс. Первого сентября прозвенели звонки, дети разошлись по классам, только этот сидит в коридоре со своим портфельчиком. «Почему ты не идешь в класс, – спрашивает его завуч, – ты что, не слышал, что был второй звонок?» «Слышал, – сурово ответил ей театральный ребенок, – ну и что? Вот дадут третий, – тогда и пойду!»

***

Композитор театра им. Моссовета Александр Чевский взял с собой на гастроли в Киев пятилетнюю дочь Катю. Как-то, зная, что вечер свободен, Саша пригласил в номер актера Игоря Старыгина, и они хорошо «посидели»… А тут, откуда ни возьмись, концерт всплыл (а, может, и раньше был выписан, да забыли они). Короче, сидят все артисты в автобусе, а этих двоих нет как нет. Звонят в номер: «Где Старыгин, где Чевский?!» «Не кричите, пожалуйста, – сурово отвечает театральный ребенок Катя. – Они здесь, но подойти не могут! Дядя Игорь пьяный, а папа отдыхает…»

***

Актриса Московского ТЮЗа Татя Распутина рассказывала мне: «Я, знаешь, не из тех баб, у которых по сто пар всего по шкафам – собой заниматься некогда… Словом, с вчерашнего колготочки простирнешь да повесишь – утром схватила, натянула да в театр бегом! Вот я так однажды вскакиваю, смотрю на часы – кошмар, до репетиции десять минут! Кидаюсь в ванную, и что вижу: ни колготок, ни лифчика, ни рубашки на веревке нет! А вместо них записка – дочь любимая написала: „КТО РАНЬШЕ ПРОСЫПАЕТСЯ, ТОТ ЛУЧШЕ ОДЕВАЕТСЯ!“»

***

Известный московский эстрадный режиссер, артист и писатель Семен Каминский рассказал мне, что его младший сын, шестилетний Санька, однажды огорошил вопросом жену Семена Нину: «Мам, а кто такие пидарасы?» Мать, конечно, вздрогнула, но в соответствии с принципами «открытого» воспитания спокойно сказала, что правильно сказать следует: «педерасты» – это такие люди, которые живут половой жизнью, как мужчина с женщиной, но только… мужчина с мужчиной. «А как это они… делают?» – спросил дотошный Санек. Нина набралась мужества и произнесла: «Пипой в попу». Санек ничего больше спрашивать не стал и ушел к себе в комнату – спать. А через полчаса вдруг позвал: «Пап, иди сюда!» Семен вошел в спальню и увидел, что Санька лежит без трусиков. Взяв за кончик свою «пипу» и пытаясь дотянуть ее до дырочки заднего прохода, ребенок спросил: «Пап, а как же они достают-то?»

***

Гердт рассказывает, как он водил свою маленькую внучку в зоопарк. Показывал ей разных зверей, рассказывал о них, что знал… Но перед клеткой со львом внучка просто остолбенела, – такое он произвел на нее впечатление! Она стояла и смотрела на зверя, как завороженная, а счастливый дед разливался соловьем, сообщая девочке все сведения о львах, какие только помнил… А когда лев зевнул во всю огромную пасть, она взяла Гердта за руку и очень серьезно сказала: «Эсле (она так и сказала: „эсле“!) эсле он тебя съест, скажи мне прямо сейчас, на каком автобусе мне надо ехать домой!»

***

В юбилей Победы в одном детском саду решили устроить Урок Мужества. Комиссия РОНО пришла – все чин-чином. «Детки, – вопрошает воспитательница, – какой сегодня праздник?» «День Па-бе-е-ды!» – хором тянут в ответ детки. «А с кем воевали наши доблестные бойцы?» – «С немцами!» – «А кто был у немцев главный начальник?» Тут детки замялись, но несколько голосов все же протянули: «Гит-лер!» «А кто у нас был главный начальник?» И тут дети замолкли: эту фамилию они на своем веку не слыхали. «Ну, я вам помогу, – сказала воспитательница. – Его звали И-о-о-сиф…» И все детки, как один, хором закончили: "KOБЗОН!

***

Моя приятельница-режиссер в трудную минуту жизни взялась ставить представление памяти пионеров-героев. На сцене, как водится, большой хор и чтецы. Вот девочка с пафосом сообщает залу историю про пионерку Зину Портнову. Как она устроилась официанткой в немецкий ресторан, подсыпала в суп яду, и на следующий день по городу шла целая процессия фашистских гробов! Здесь девочка вдруг забывает слова и беспомощно смотрит в кулису на режиссера. Моя знакомая, сто раз проклиная день, когда связалась с пионерами, отчаянно машет хормейстеру: «Пойте!» Тот в свою очередь взмахивает руками, и хор звонко выкрикивает песню, стоявшую по сценарию следующей: «Навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался один!»

***

Есть среди моих приятелей одна занятная семья. Она актриса, он психиатр. Она – хохотушка, хулиганка, анекдотчица, он – абсолютный флегматик, толстые губы, толстые очки, самая бурная реакция на самый хороший анекдот: когда все уже отхохочут, пожевав минуту губами, уныло скажет: «Смешно…» Однажды жена с досады швырнула в него босоножкой: «Гад такой, ты хоть когда-нибудь в жизни смеялся, паразит?!» «Да, – неожиданно сказал психиатр, подняв очки к потолку, – однажды было. Ко мне привели девочку с ночным недержанием мочи. Смотрю на карточку: фамилия – Засыхина. Ну да, думаю, смешно. Дал рецепты, отправил. Входит следующая, толстая такая тетка. Те же жалобы: ночной энурез. Как фамилия, спрашиваю? Фамилия, говорит, Писман. Я так хохотал, что очки упали – и вдребезги! Она к главному побежала, премии меня лишили за неэтичное поведение…»

***

Эти два абсолютно разных человека прожили, между тем, вместе всю жизнь. Однажды их сын впервые явился домой пьяным. Было ему шестнадцать лет – возраст непримиримой войны с родителями за самостоятельность и гражданские права. Ребята постарше позвали его в ресторан, сердчишко екнуло, конечно, но сделал вид, что дело привычное, и пошел. Притащился домой заполночь, еле держится на ногах, понимает, что будет дикий скандал, поэтому всем лицом и телом изображает, что ему на мнение родителей плевать: взрослый, мол, что хочу, то и делаю… Входит в комнату. Мать сидит в кресле с книгой, отец работает за письменным столом. Мать только голову подняла, пригляделась и спокойно так констатировала: «Пил водку и портвейн!» Отец подошел, снял очки, понюхал сынов пиджак и добавил: «В „Центральном“!»

Пацан был насмерть поражен такой компетентностью родителей и зауважал их всей силой души! Много лет спустя родители признались ему, что тем вечером им позвонил приятель и между прочим сказал: "Да, сейчас в «Центральном» видел вашего Левку с друзьями: пьют водку и "Три семерки"".

***

Жена одного моего знакомого режиссера славилась своим наивом и непредсказуемостью реакции на события. Как-то они сидели вместе у телевизора. Шли «Семнадцать мгновений весны», та серия, где Штирлиц дает своему агенту пачку денег за стукачество, а потом убивает его. Вот Штирлиц стреляет агенту в живот, тот падает в болото и тонет, и тут Верочка поворачивает к мужу свои огромные круглые глаза и, всплеснув руками, спрашивает: «Как же?.. А ДЕНЬГИ?!»

***

Зиновию Гердту одна из его жен привезла из-за границы машину с правосторонним рулем. Это сейчас таких машин тьма-тьмущая, а тогда их по Москве ходили считанные единицы. И вот едут они с каких-то посиделок: Гердт слева, вполне веселый, а жена за рулем справа. Где-то «нарушили», подбегает гаишник, и Гердт, как любой автомобилист, начинает с ним собачиться: ничего, мол, не нарушали, правильно ехали… Конечно, гаишник моментально унюхал: "Что такое?! Пьяный за рулем?! Гердт ему тут же. «А где вы видите руль?» Тот заглядывает – руля нет. Глаза у гаишника, по словам Гердга, сделались безумные, и Гердт, великий мастер импровизации смешного, добивает его окончательно «Молодой человек, я всегда, когда выпью, руль передаю жене!»

***

Блистательная балерина, замечательная актриса и милейший человек Екатерина Максимова – очень маленького росточка. Однажды ночью неслась она по Москве на своей большой машине, вдруг на середину дороги выскочил гаишник, засвистел и замахал палкой! Катя остановилась. Милиционер подошел, заглянул, как-то хмыкнул и козырнул: «Проезжайте!» «А что я такого нарушила?» – поинтересовалась балерина. «Да… ничего, – смущенно сказал милиционер, – я смотрю, что такое: машина сама едет, а за рулем не сидит никто!»

***

Лев Дуров и Леонид Куравлев пришли проведать заболевшего Борю Беленького, «отца» московской театральной премии «Хрустальная Турандот». Выпили водки, и Дуров между прочих разговоров стал рассказывать, как он студентом замечательно «показывал» животных. «Ни в жисть не поверю, – подзуживает его Куравлев, – такой серьезный артист, худрук театра!..» Дуров тут же плюхнулся на ковер и стал показывать тигра. Катается, выгибается… В это время теща Беленького внесла очередную закусочку. Внесла и ушла молча. А уж после сказала Боре: «Не люблю я твоих… артистов этих! Нормальный человек напьется и лежит. А этот – с вы-ы-вер-том!!!»

***

Борис Беленький рассказал мне, как он и один из крупнейших (в прямом и в переносном смысле!) российских пианистов Николай Петров отсматривали премьеру в Ленкоме на предмет вручения очередной «Хрустальной Турандот». К широченной спине Петрова наклоняется женщина, сидящая сзади, и обрушивает на него целый водопад комплиментов: «Вы мой любимый пианист – единственный, уникальный…» и проч. – «У меня к вам огромная просьба!..» Польщенный Петров толкает Беленького в бок, а затем оборачивается к поклоннице: «Мадам, что я могу для вас сделать?» И «мадам» открывает ему сокровенное желание: «Николай Арнольдович, ради Бога, если можно, не садитесь, пожалуйста, впереди меня – я ничего не увижу!»

***

Как-то раз Малый театр посетил Иван Полозков, бывший недолгое время лидером Российских коммунистов. Шел спектакль по пьесе Алексея Толстого «Царь Федор Иоанович». После спектакля Первый секретарь РКП зашел за кулисы, сказал актерам прочувствованную речь. «Да, – восклицал он. – Толстой – это Толстой! Великий гений Земли Русской!» Потом затуманился и поделился с труппой: «Знаете, вот лично мне так стыдно, что мы до сих пор не удосужились решить проблемы Ясной Поляны!»

***

После путча 93-го года в Москве объявили чрезвычайное положение. Радиостанция «Эхо Москвы» беседует с одним из руководителей московской милиции. «Не кажется ли вам, – спрашивает его корреспондент, – что огульное выселение кавказцев есть нарушение прав человека?» Тяжело вздохнув, высокий чин ответил: «Я вам так скажу: я не антисемит, но большинство преступлений в Москве совершено лицами кавказской национальности!»

***

В стоматологическую поликлинику, где большинство московских актеров восстанавливали попорченную временем дикцию, позвонил человек. «Соедините меня с каким-нибудь хорошим протезистом», – потребовал он. «У нас все хорошие», – сурово ответила ему пожилая регистраторша. Звонивший подумал и изменил формулировку: «Ну… дайте мне какого-нибудь… нерусского…» «У нас все нерусские!» – отпарировала регистраторша. «А мне – самого нерусского!» – повысила голос трубка. "Сейчас, – сказала дама, нажала клавишу внутренней громкой связи и провозгласила: «ЦОЙ, ЭТО ВАС!»

***

Режиссеры Алов и Наумов снимали фильм, в котором была занята большая группа цыган. Один из постановщиков все время обращался к ним (видимо, ему казалось, так будет вежливее): «Товарищи цыгане, войдите в кадр!.. Товарищи цыгане, выйдите из кадра!.. Товарищи цыгане, все налево!.. Товарищи цыгане, все направо!..» В конце концов один из цыган спросил его: «Товарищ еврей, а перерыв на обед когда?»