Текст книги "Ольга, королева русов. Вещий Олег"

Автор книги: Борис Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава десятая

1

– Рузы унесли тело Берсира, заперлись в посольских покоях и сказали, что не выйдут оттуда, пока не приедет сам Олег, – захлебываясь от страха, многословно докладывал Ольрих. – Берсир умер вчера от колик, долго кричал и мучился, но он ничего не успел ни съесть, ни выпить, он только сел к столу. Я сразу послал за Нежданой, а она уехала еще утром с дюжиной воинов…

– Куда? – резко перебил Хальвард.

– Говорят, навстречу Сигурду.

– Ставко, возьми моих людей и привези сюда Инегельду вместе с домоправительницей Нежданы.

Ставко молча вышел. Дело представлялось серьезным, складывалось скверно, и тут уж стало не до выяснений, почему боярин посылает его, воеводу Олега, а не кого-либо из челяди перепуганного до заикания Ольриха. Но ни быстро соображавший Ставко, ни окончательно утративший всякое соображение Ольрих не представляли и сотой доли тех последствий, какие могли вытечь из внезапной и явно насильственной гибели наследника конунга рузов. Это ясно было лишь одному Хальварду не только потому, что он в силу своего положения при Олеге знал о его планах и трудностях, но и потому, что именно он, грозный боярин Хальвард, держал в своих руках всю сеть тайной службы русов. К нему, а не к конунгу Олегу стекались донесения лазутчиков из всех сопредельных земель, он, а не Олег хранил в своей голове все нити этой сети и отлично представлял себе вероятность тех или иных действий, которые могли последовать за этим убийством. Дело было даже не в том, что кровно оскорбленные рузы могли войти в военный союз с вятичами, поставив под угрозу войска левой руки Олега. Страшно было другое: рузы могли предупредить Хазарский Каганат о силах, собранных под стягом конунга русов, и склонить их нанести удар еще на подступах к Киеву. Для рузов это была прекрасная возможность отплатить русам за гибель сына их конунга, для Хазарского Каганата – редкая удача не только подтвердить свое могущество, но и утвердить его во всех славянских землях. Для Олега – да и для всего народа русов! – это означало крушение всех надежд и мечтаний. Надо было что-то предпринимать, действовать, сбить рузов с толку, но Хальвард, зная причину, не представлял себе ни одного из следственных рядов, которые ее породили.

– Я – Хальвард, – сказал он, требовательно постучав в заложенную рузами дверь. – Ты знаешь меня, боярин Биркхард, я представляю здесь конунга Олега. У нас общее горе, Биркхард, но причины его мы не можем обсуждать через дверь.

Едва ли не впервые в жизни он говорил по наитию, не продумав заранее каждое слово, не расположив их так, как было удобно ему. И, вероятно, потому именно эти слова оказались искренними. Тоже впервые в жизни. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить боярина с окладистой славянской бородой.

– Наши слезы в общей чаше горя. – Хальвард прижал руку к сердцу и низко склонился перед Биркхардом, но теперь он уже точно знал, что и как будет говорить. – Свершившегося не воротишь, и нам с тобою, боярин, надо вместе искать руку, сразившую сына конунга. Клянусь памятью моего отца, что отдам убийцу тебе, кем бы он ни оказался.

Он вынул меч, сильным ударом вонзил в пол и положил руки на перекрестье рукояти, как клялись все древнегерманские племена.

– Я принимаю твою клятву, боярин Хальвард. – Биркхард поднял горькие, высушенные болью глаза. – И я запомнил в ней каждое слово. Каждое.

Хальвард молча обнял его. Это тоже было порывом, и старый боярин рузов принял эту вдруг прорвавшуюся искренность. Подавив вздох, покивал седой головой и молча пошел за Хальвардом.

– Будем говорить только о гибели Берсира, – сказал Хальвард, когда они уединились в укромных, хорошо охраняемых покоях. – Прости, не хочу причинять тебе боли, но ты должен ответить на мои вопросы. Эта колченогая утка Ольрих сказал мне, что Берсир – да примут боги душу его! – не успел ни пригубить кубка, ни чего бы то ни было проглотить на пиру.

– Ольрих сказал правду.

– Отсюда следует, что его отравили не в усадьбе конунга Олега, в которой распоряжается Ольрих, а где-то еще. Он отлучался до пира?

– Берсир ездил к Неждане. Но она куда-то уехала, как он мне сказал, мы ждали три часа и только потом пошли в трапезную. Все это время Берсир провел со мной, и я свидетельствую, что он не сделал ни одного глотка. Он очень ждал Неждану. Хочешь знать, почему он ее ждал?

– Потом, все потом, – отмахнулся Хальвард. – Я ищу нить. Давай рассуждать. Берсир мог выпить кубок у Нежданы?

– Нежданы не было дома. Об этом мне сказал сам Берсир. Но он не сказал, что пил там что-либо. Не сказал, Хальвард.

– Мы это скоро проверим: воевода Ставко привезет сюда домоправительницу. Скажи мне, боярин, из чьих рук может принять кубок сын конунга рузов?

– Только из рук самой Нежданы.

– Но ее не было.

– Так ему сказали. И так он сказал мне.

– Ты на что-то намекаешь, боярин?

– Я вынужден так думать. Берсир ничего не сказал о том, что пил и ел у Нежданы, но это – единственное место, где он мог пить или есть. Сын конунга не пьет из непочтенных рук, ты знаешь наши обычаи, Хальвард.

– Ни при каких обстоятельствах?

– Ни при каких. Чем меньше народ, тем тщательнее он исполняет обычаи предков.

– Значит, эта нить никуда не ведет?

– Никуда. По двум причинам. Первая: если Нежданы и вправду не было дома, то сын конунга рузов не принял бы кубка ни от кого. Вторая: Берсир не сказал мне, что пил или ел в доме Нежданы. Эта нить никуда не ведет, Хальвард.

– И все же…

Без стука распахнулась дверь, и в покои вошел Ставко. На сей раз его обычно улыбающееся лицо было суровым.

– Прошу простить, бояре. Инегельда исчезла, твои люди, Хальвард, ищут ее. Я привез домоправительницу Закиру и девушку-германку, которая, как мне кажется, что-то может поведать.

– Сначала домоправительницу!

– Эй! – крикнул Ставко страже, приоткрыв дверь. – Домоправительницу! Девчонку стеречь!

– Останься с нами, Ставко, – приказал Хальвард. – Воеводе конунга Олега надо знать все. Ты согласен, боярин Биркхард?

Биркхард важно кивнул. Ставко дождался Закиру, вошел вслед за нею и плотно прикрыл дверь. Домоправительница была скорее растеряна, чем испугана, но держалась со скромным достоинством. Отвесив поясной поклон, осталась у порога.

– Расскажи нам все, что делал Берсир в доме Нежданы.

– Высокий гость прибыл вчера перед обедом. Часа через два или три после отъезда моей госпожи. Она с дюжиной дружинников и…

– Мы хотим слышать только о Берсире! – резко перебил Хальвард.

– Я… я растерялась. Неждана ничего не говорила мне о том, что должен приехать высокий гость. Я проводила его в гостиную палату и тут увидела кубок моей госпожи, наполненный до краев. Я решила, что она наполнила его для высокого гостя, сказала ему об этом и попросила дозволения подать ему этот кубок. Как знак личного уважения моей госпожи. Он принял кубок, выпил его, сказал, что пир будет отложен до возвращения моей госпожи, и отъехал. Это все.

– Ты сама наполняла кубок?

– Нет, высокий боярин. Он был уже наполнен.

– Кто его приготовил и поставил в гостиной?

– Я думаю, что это сделала сама моя госпожа. Перед отъездом она вспомнила о высоком госте и наполнила свой кубок для него.

Биркхард впервые поднял голову и пристально посмотрел на Закиру.

– Желаешь о чем-нибудь спросить ее, боярин? – Хальвард успел поймать его тяжелый взгляд.

– Мне все ясно. – Боярин тяжело поднялся, тяжело пошел к дверям, но остановился. – Я помню твою клятву, Хальвард. Не позабудь о ней.

Он вышел, и наступило тягостное молчание, потому что такого жесткого лица у Хальварда никто еще не видел.

– О какой клятве он напомнил тебе, Хальвард? – тихо спросил Ставко.

– Что?… – Боярин отрешенно посмотрел на воеводу. – Убери эту женщину. Под стражу и крепкий замок. И приведи германку.

– Я ни в чем не виновата, высокий боярин, – растерянно начала Закира. – Что я сделала, что?…

– Ступай, – сказал Ставко.

Когда они вышли, Хальвард вдруг зло усмехнулся.

– Ты хочешь заполучить Неждану, Биркхард? – чуть слышно пробормотал он. – Но ты не знаешь и знать не можешь, что Закира – хазарянка. Я знаю. Знаю, Биркхард, знаю…

2

Не успел удалиться посерьезневший Ставко вместе с растерянной и испуганной Закирой, как раздались шаги и из соседней палаты, грузно ступая, вышел Биркхард. Опустился в кресло, огладил бороду, сказал:

– В ночь посольство выедет с телом Берсира в Рузу. Я останусь здесь и вернусь на родную землю только с убийцей сына нашего конунга. И тебе, Хальвард, придется исполнить нашу волю.

– Я дал тебе клятву, Биркхард, и ты принял ее. Послушаем вместе, что скажут служанка, поставившая кубок с ядом в большой гостиной палате, и другие свидетели.

Служанка оказалась молодой, смотрела на важных господ скорее с любопытством, чем со страхом, и Хальвард сразу понял, что она не ощущает за собою никакой вины. И что это не хитрость и не притворство, потому что девушка прекрасно понимала, что означает вызов простой челядинки под очи самого грозного из бояр русов.

– Рассказывай все, что знаешь о кубке в большой гостиной.

– Инегельда сказала мне, чтобы я наполнила кубок госпожи из чаши, которую она дала мне. Потом поставила бы этот кубок в большой гостиной палате и непременно напомнила бы госпоже, что она должна выпить этот кубок перед дорогой. Но госпожа очень торопилась, не прикоснулась к нему, и кубок остался на том месте, куда мне велено было его поставить.

Все это германская рабыня отбарабанила единым духом. И Хальвард, и Биркхард, и даже малоопытный Ставко поняли, что она не лжет. Так оно и было на самом деле, а отсюда следовало, что яд предназначался Неждане и что Берсир пал жертвой случая и суетливых хлопот Закиры, если…

Но что следовало за этим «если», знал только Хальвард. Он предугадывал и такое стечение обстоятельств, но умел из каждого случая извлекать все, что могло оказаться полезным для русов в целом и их конунга в частности. Такова была не только его работа – таково было его призвание. Он был постоянно заряжен на поиск крупиц золота в пустыне.

– Почему Инегельда сама не наполнила кубок?

– Она очень торопилась. Два дня назад они с Закирой купили добрый жемчуг у купца-корела на торговой пристани, и Инегельда сказала мне, что госпожа послала ее купить еще жемчуг, пока купец не ушел на своей лодье в Новгород.

– И, наказав тебе наполнить кубок, Инегельда сразу же ушла?

– Да, высокий господин.

Хальвард молча посмотрел на Ставко. Молодой воевода все понял, поднялся с кресла и поспешно вышел.

– После того как Инегельда велела тебе наполнить кубок, ты видела ее?

– Нет, высокий господин.

– Ни вчера, ни сегодня?

– Ни разу. Я сказала об этом Закире, но приехали дружинники во главе с этим красивым славянским витязем.

– У тебя остались вопросы, Биркхард?

В голосе Хальварда звучало неуместное сегодня торжество, однако он знал, как, когда и что говорить.

– Нет.

– Ты свободна, – промолвил Хальвард челядинке. – Скажи страже, что я отпустил тебя, и отправляйся в усадьбу. Прямо в усадьбу, и не вздумай куда-либо свернуть по дороге.

– Я там живу, – улыбнулась девушка, встав и низко поклонившись. – Зачем же мне куда-либо уходить от моей госпожи?

Она вышла. Бояре молча смотрели друг на друга.

– Она говорила правду, – произнес наконец Биркхард, вздохнув.

– Из чего следует, что кубок предназначался Неждане.

– Кажется, так и есть. Я не знаю, кто такая Инегельда и каково ее участие: она тоже могла передать чей-то приказ. Это твои заботы, Хальвард, но… – Боярин поднял палец. – Ты отдашь мне Закиру. Несчастного Берсира, что вполне вероятно, убила ее рука, а не ее желание. Значит, она – отравительница, а рука отравителя отсекается в день погребального костра. Через сорок дней после гибели голова отравителя будет отсечена от туловища на площади в Рузе. Сыновья конунгов не могут гибнуть неотомщенными, ты знаешь наши обычаи.

– Я отдам тебе Закиру, – сказал Хальвард. – Отдам и тем исполню свою клятву.

– Я увезу ее вместе с телом Берсира.

– Ты увезешь ее позже, подарив мне, скажем, три дня.

– Но почему? – нахмурился посол.

– Потому что Закира – хазарянка, и я должен проверить хазарскую нить. Для нашей общей пользы, Биркхард.

– Но ведь ядовитый настой готовила какая-то Инегельда? Это скорее германская нить, а не хазарская.

– Ты мудр, Биркхард. Но Закира – домоправительница Нежданы и в ее отсутствие – полная хозяйка дома. Я должен поймать Инегельду и выяснить, сама она готовила отраву или ей кто-то приказал это сделать. А потом отдам тебе Закиру. Хазарянку Закиру, Биркхард. Хазарянку.

3

Когда Ставко с двумя десятками дружинников примчался на торговую пристань, никакого судна с корелом-купцом там уже не было. Оно отчалило сутки назад, и никто толком не мог сказать, вверх оно ушло или вниз. Разделив отряд, Ставко, нахлестывая коня, помчался вверх, тогда как вторая десятка скакала вниз по течению, тщательно проверяя все затоны, заливы и протоки.

Тяжелый выдался день, донельзя перегруженный событиями, случайностями, загадками, исчезновениями. Слишком уж много причин создали его именно таким, каков он выпал, и Хальвард, выторговав у посла рузов три дня, не торопился. Каждая причина требовала отдельного изучения и своей собственной ясности, и только в сложении этих ясностей могли выявиться точки их пересечений, объясняющих совпадения. Он велел приглядывать за германкой-челядинкой, тщательно исполнил все предписанные обычаями законы прощания с погибшим сыном конунга рузов и только после этого начал прощупывать ту единственную нить, которую ощущал в руках. Тем более что посол Биркхард по обычаю одно поприще обязан был сопровождать тело Берсира и помешать ему не мог. И, отдав последний поклон погибшему, Хальвард прошел в подклеть, где проводились тайные допросы, и повелел привести Закиру.

Закира долго жила среди русов, знала их обычаи и понимала, что спасти ее уже никто не в силах. Рука, протянувшая яд, была для них столь же виновна, сколь виновен был и тот, кто этот яд изготовил. Единственное, на что она могла еще рассчитывать, была быстрая и по возможности безболезненная смерть. Она уже смирилась с собственной судьбой, внутренне надеясь угадать, что именно хочет от нее услышать грозный боярин, а угадав, все сделать для того, чтобы убили ее без пыток и мучительно медленной казни. И глядела сейчас на Хальварда с почти детской надеждой на чудо и собачьей готовностью исполнить, что прикажут.

– Расскажи об Инегельде. Все, без утайки. Даже маленькая ложь приведет тебя на свидание с палачом.

– Я знаю, высокий боярин… – Закира с трудом подавила вздох. – Мне неизвестно, кто привел ее в наш дом, но моя госпожа Неждана встретила Инегельду настороженно и велела мне приглядывать за нею. Я сказала девушкам, чтобы они побольше расспрашивали ее, пели и плясали вместе с нею. Я заметила, что Инегельда не знает хазарского языка, но хорошо пляшет по-нашему, и сказала об этом госпоже.

– Неждана не доверяла ей?

– Поначалу открыто не доверяла, высокий боярин, но потом…

– Что значит – потом? День, неделя, месяц?

– Скорее неделя, может быть, дней десять. С того часа, как застала Инегельду за разбором трав и кореньев. Госпоже очень понравилось, что Инегельда хорошо разбирается в них, она сама сказала мне об этом и разрешила Инегельде сделать грядку для знахарских трав в дальнем углу сада.

– В чем еще разбиралась Инегельда?

– В жемчугах, высокий боярин. И в янтаре, но это понятно, она ведь из земли пруссов. Хотя…

– Почему ты замолчала?

– Я стараюсь припомнить, когда германка-челядинка из земли пруссов высказала мне свои сомнения.

– Какие это были сомнения?

– Ей показалось, что Инегельда недостаточно хорошо знает те края, путается в названиях. Но об этом я своей госпоже доложить не успела.

– Что же помешало тебе доложить столь важные сведения?

– Госпожу неожиданно вызвали во дворец. Она вернулась оттуда очень взволнованной и сказала, что вот-вот должен прибыть Сигурд со своими людьми.

– Значит, это было накануне того дня, когда появился яд, а Неждана срочно уехала? Встречать Сигурда?

– Так она сказала мне. Но ускакала не одна.

– С дюжиной дружинников личной охраны. Кстати, Неждана сама отбирала эту дюжину?

– Сама, высокий боярин.

– По каким признакам? По мастерству, силе, по опыту?

– Нет. Она отобрала только славян.

– Почему? Я понимаю, она могла не сказать тебе причину, но, может быть, ты догадалась сама?

– Возможно, потому, что с нею был славянский парнишка.

– Какой славянский парнишка? Откуда он взялся?

– Он пришел сам, высокий боярин. В лаптях и мокрой от росы одежде. Мне показалось, что ночь он пролежал в траве, а на рассвете постучал в наш дом. Меня сразу разбудили, я спросила, что ему надо, а он потребовал срочного свидания с госпожой, велев передать ей, что он – от Тридцать шестого.

– От Тридцать шестого? – с откровенным изумлением переспросил Хальвард, и сердце Закиры забилось от предчувствия, что в руках у нее оказалась тайна, которую можно сменять на мечту погибнуть без мучений.

– Да, мой высокий боярин, – торопливо заговорила она, невольно перейдя от холодного государственного обращения к теплому гостевому, почти домашнему. – Одежда у него была домотканой, из грубого небеленого холста, а лапти совсем раскисли и развалились, видно, пришел издалека – за поясом был охотничий нож, но при мне он сказал, что отец учил его владеть мечом.

– Здесь что-то не вяжется, – нахмурился Хальвард. – Судя по одежде, это – смерд. Значит, сын смерда. И отец-смерд приучал его к мечу?… Знаешь, сколько стоит меч, женщина? Его не в состоянии купить и десяток смердов, работая всю жизнь. Либо ты припомнишь все, либо…

– Возьми с меня самую страшную клятву, – решительно перебила Закира. – Я знаю свою судьбу, но не знаю вида своей смерти. Если она будет быстра…

– Ты осмеливаешься ставить мне условия, раба?

– Я осмеливаюсь просить тебя о великой милости, высокий боярин. Если смерть моя будет быстрой, я припомню то, что угодно услышать послу рузов.

– Я подумаю, что ему угодно будет услышать, – холодно улыбнулся Хальвард. – Но сначала – о славянском парне и Неждане.

– После бани я дала ему одежду младшего дружинника. С Нежданой они говорили наедине, о чем, не знаю. По повелению госпожи я принесла Первуше…

– Как ты сказала?

– Он так назвал себя.

– Первуша. Старший сын… Продолжай. Что ты принесла этому Первуше?

– Меч. Он ладно опоясался: рукоять удобна для десницы.

– Старший сын Тридцать шестого, хорошо владеющего мечом… – задумчиво проговорил Хальвард, точно делая зарубку для памяти. – Дальше?

– Моя госпожа решила выехать немедленно. Они с Первушей пошли в дружину отбирать охрану, затем госпожа надела мужской наряд, опоясалась мечом и… Да, наказала мне никому не говорить, что едет встречать Сигурда. И сразу выехала.

– Если так, то завтра к полудню, в крайнем случае к вечеру, она должна вернуться, – негромко подытожил Хальвард. – До ее приезда я отдам тебя послу Биркхарду. Он отвезет тебя в Рузу.

– Великий боярин!..

– Не кричи, ты не доедешь до Рузы. – Хальвард помолчал, в упор глядя на смертельно испуганную женщину. – Если признаешься мне и Биркхарду, что Инегельда готовила питье по твоему приказу. По твоему личному приказу, женщина. Засни с этой мыслью, и пусть тебе приснится, что так оно и было на самом деле. Только таким образом ты избежишь мучительных пыток и еще более мучительной казни. Ведь ты боишься боли, хазарянка?

Закира судорожно закивала, не в силах выдавить из себя ни слова. Частые слезы, что катились по ее вдруг ввалившимся щекам, брызгали на расшитый мелким жемчугом нагрудник.

4

Хальвард долго не ложился. Ходил по собственным тесным покоям, неторопливо, стараясь придерживаться порядка, перекладывал известное неизвестным, думы – предположениями, вопросы – ответами. Он любил размышлять в личных покоях, где потолок был низок, пространство заужено, шаги просчитаны. Это позволяло ему не разбрасываться, не отвлекаться, не разглядывать что-то вне себя, а копошиться в том, что было внутри. Размышления были его любимым занятием, его усладой, почти чувственным наслаждением, и он ценил их превыше всех иных утех, навсегда отдав строжайший наказ страже беспокоить его только по личному требованию самого конунга. Впрочем, в ту ночь он изменил этому правилу, повелев немедленно провести к нему Ставко, когда бы он ни появился. Не только потому, что ждал вестей об Инегельде, но и по еще одной весьма важной причине.

Вопрос с Закирой он считал решенным. Он хорошо знал и понимал людей, повидав на своем веку не одну сотню тех, кого ожидала мучительная казнь, и был убежден, что хазарянка, как и все иные, исполнит все в надежде умереть без мучений. Он никогда не обещал свободы, в которую никогда бы и не поверил знающий обычаи приговоренный. Он обещал всего лишь отмену предсмертных мук за ложные показания, от которых приговоренный всегда мог успеть отказаться, если бы Хальвард не исполнил своего обещания. Это была сделка. Обычная сделка с определенными выгодами для обеих сторон. Только мертвый лжец делает свою ложь правдой: в это Хальвард верил без всяких оговорок. И платил последним: сначала – ложь, потом – смерть, чтобы никто и никогда не мог перепроверить сказанного. Для него вопрос заключался лишь в исполнении обещанного, и здесь без Ставко он обойтись не мог. Не столько из-за воинского мастерства молодого славянина, сколько из-за того, что круг посвященных должен был быть предельно узким.

Собственно, для Хальварда сейчас одно оставалось без ответа: кто такой Тридцать шестой и почему весть, принесенная его сыном, заставила Неждану, забыв о долге перед послами, бросить все и помчаться навстречу Сигурду, лично отобрав стражу только из славян? Случайная гибель Берсира была, конечно же, делом рук дочери Орогоста, метившей совсем в иную цель. Но и здесь существовала своя загадка: знал ли смоленский князь Воислав, чью именно дочь подсунули ему под видом дара конунгу Олегу? И как могла Альвена оставить Инегельду у Нежданы, а не, допустим, У Ольриха?…

Доложили о приезде Ставко.

– Дозволь снять кольчугу, боярин, – произнес воевода, едва переступив порог. – И вели подать добрый кусок мяса. Я долго не слезал с седла.

Пока хозяин отдавал распоряжения, Ставко снял оружие, стащил кольчугу и рухнул в кресло. Хальвард наполнил кубок, подал. Молодой воевода жадно выпил вино, отер еще вьющуюся, как у юноши, бородку, сказал:

– Я нашел лодью затопленной у противоположного берега. Днище порублено топорами.

– Они ушли в Заловацкие болота?

– Они ушли по этому берегу. Лодью мог отогнать и потопить один человек. Пока дружинники рыскают в поисках следов, я прискакал за подмогой.

Гридни принесли еду, накрыли стол. Поклонившись, тут же удалились, и Хальвард жестом пригласил Ставко.

– Ешь, воевода. Когда утолишь голод, обсудим дела.

Ставко яростно накинулся на дичину. Грыз ее крепкими зубами, ловко помогая себе ножом. Залпом опрокинув еще один кубок густого фряжского вина, откинулся в кресле. Улыбнулся смущенно:

– С утренней зорьки маковой росинки во рту не было. Послал гонца навстречу Урменю.

– Гонец знает о смерти Берсира?

– Зачем простому дружиннику знать наши заботы?

– Ты поступил мудро, Ставко. Ватажники Урменя знают лес лучше нас. – Хальвард сел напротив, понизил голос. – Я нашел того, кто приказал Инегельде приготовить яд для сына конунга рузов.

– Яд готовили для Нежданы.

– Ты хороший воин, Ставко, но пока еще плохой воевода. Думать надо о войне, а не о битве. Берсира не вернешь даже самой мучительной казнью Инегельды, но рузов нужно во что бы то ни стало вернуть к задаче, которую поставил им конунг Олег: прикрывать рати его левой руки. Значит, отравитель Берсира тоже должен быть слева, а не справа.

– Пощади, боярин, – взмолился Ставко. – Еще вчера я был дружинником личной стражи конунга, сегодня с утра – в седле и только что наелся досыта. Лучше скажи, что я должен делать.

– Понимать, – резко сказал Хальвард. – Ты не только умен, но и хитер, и хитришь даже наедине со мной. Кровная месть существует во всех племенах, так же как и кровная обида, а рузы особенно цепляются за родовые обычаи, потому что лишены возможности действовать с таким размахом, с каким действует наш конунг. Значит, нам с тобой, воевода, надо свести на нет все возникшие осложнения. Это ты понимаешь?

– Это – понимаю. Пойму и дальше, если ты, боярин, не будешь ходить вокруг да около.

– Чем меньше ты будешь знать, тем дольше проживешь, – неожиданно зло усмехнулся Хальвард. – Конунг в тебе души не чает, вот что значит одна стрела, выпущенная точно и вовремя. Кто такой Тридцать шестой?

– Тридцать шестой? – удивленно спросил Ставко. – Это с какого боку считать?

– Забудь, воевода. – Хальвард не сомневался в искренности молодого славянина. – Когда-то конунгу понадобилась твоя стрела, теперь о том же прошу я. Не для себя – ради великого общего дела.

– В кого же эта стрела должна быть направлена?

– В того, кто подал Берсиру кубок с ядом.

– Я не убиваю женщин, Хальвард.

– Это милость, а не убийство, клянусь памятью своего отца. В Рузе Закиру ждут пытки и мучительная, растянутая на сорок дней казнь. Я обещал ей легкую смерть, помоги мне исполнить мое слово.

Ставко хмуро молчал. Его втягивали в запутанные игры высших ветвей власти, где смерть кого бы то ни было считалась не смертью, а всего лишь очередным ходом.

– Об этом должны знать только мы двое. Тебе придется дать клятву, воевода.

«Он рассчитывает, что мне не уйти живым, – усмехнулся про себя Ставко. – Добро, боярин, уж тут-то я постараюсь…» И, встав, вынул меч и положил его перед собой, как клялись славяне.

– Я принимаю твою клятву, – торжественно сказал Хальвард. – Ты знаешь путь на Рузу?

– Однажды я сопровождал конунга в поездке.

– За бродом начинается земля рузов. Половодье было обильным, и страже, вероятно, придется спешиться, но женщина останется в седле. Лучшего места не найти, но умереть она должна на земле рузов.

– Когда они выедут? – спросил Ставко, подняв меч и сунув его в ножны.

– Больше чем на сутки мне не удастся их задержать. Обязательно возьми пару свежих коней из моей конюшни.

Ставко шагнул к столу, завернул в полотенце оставшееся мясо, переложив его лепешками. Хальвард молча наблюдал за ним.

– Хочешь выехать сейчас?

– Сейчас я хочу спать.

– Кони ждут тебя в моей конюшне. И… и стрела должна быть хазарской.

– Ты мог бы мне этого не говорить, боярин.

5

Утром Хальварду доложили, что коней никто не брал, но Ставко тем не менее исчез из города. Хальвард предполагал это, но сбывшееся предположение на сей раз его не обрадовало. Выскочка-славянин, вознесенный к вершинам власти случаем и непонятной для Хальварда благосклонностью конунга Олега, оказался куда прозорливее. Однако в том, что Ставко выполнит взятые на себя обязательства, боярин не сомневался: он положил меч к его ногам, а славяне никогда не нарушали подобных клятв, «Значит, следов мне не найти, и Ставко пошлет свою стрелу в каком-то ином месте, – подумал он. – Что ж, на сей раз он переиграл меня, однако последний ход останется за мной, любимчик Олега…»

Посол Биркхард, сопровождавший тело Берсира до земли рузов, вернулся на рассвете, и Хальвард рассчитывал, что он проспит до полудня. К этому сроку ему предстояло не просто подготовить Закиру, но и наполнить ее признания ответами на все вопросы, которые мог задать посол. Он продумал каждое слово, оставалось внушить их домоправительнице, уже подготовленной к легкой смерти на неизвестном рубеже, и он повелел подать завтрак в допросной.

Закиру привели, когда Хальвард с удовольствием закусывал. Отпустил стражу, поманил домоправительницу к накрытому столу. Она отрицательно помотала поникшей головой и, опираясь спиной о бревенчатую стену, медленно сползла на пол.

– Ты вспоминала всю ночь? – Он подождал ответа, но женщина молчала. – И что же ты вспомнила?

– Пощади меня, высокий боярин, – глухо простонала она. – Я еще не стара, я могу послужить тебе.

– Не торгуйся, – поморщился Хальвард. – Легкая смерть часто бывает дороже жизни. Так что же ты вспомнила?

Она молчала.

– Я спросил, женщина.

– Я велела Инегельде приготовить отраву.

– Для кого?

– Для… Для Берсира?

– Правильно, для Берсира. А кто тебе повелел отравить его? Запомни: хазарянин, с которым ты встретилась на лодье, когда вместе с Инегельдой выбирала для Нежданы жемчуг.

– Но зачем? Зачем ему смерть Берсира?

– Не ему; а Хазарскому Каганату. Берсир – смелый и сильный воин, его брат – слаб и беспомощен. Что пообещал тебе хазарянин?

– Золото?

– Золото, волю и возвращение в Хазарию. Согласись, это – добрая цена.

– А почему же я не убежала вместе с Инегельдой?

– Ты начинаешь думать, это хорошо. Ты не убежала вместе с Инегельдой потому, что у вас – разные дороги. Корел обещал Инегельде дикую черную смородину, хазарянин тебе – солнечную кисть винограда. Он намеревался зайти за тобою, но не зашел, и ты потеряла время. Когда ты условилась обо всем с Инегельдой?

– На лодье?

– Верно. Продумай все, чтобы рассказ был искренним. И не проси о пощаде, проси о милостивой казни.

– Ты клялся, высокий боярин!

– Я исполню свою клятву, если ты все расскажешь послу Биркхарду. Заставь его поверить, и ты не доедешь до Рузы. Твоя судьба в твоих руках, женщина.

Биркхард ни о чем не спросил Закиру, и это насторожило Хальварда: он предполагал дотошный допрос. Велев увести домоправительницу, долго молчал, ожидая вопросов. Особенно первого. Но вопросов не последовало, и разговор пришлось начинать ему.

– Я выполнил свою клятву, боярин.

– И далее без пыток, – усмехнулся Биркхард. – Ты – большой мастер допрашивать, но у наших палачей – свои достоинства.

– Допросы под пытками немногого стоят. – Хальварду не понравилось начало беседы. – Особенно когда дело касается женщин. Они начинают вопить при виде палача.

– И ты, без сомнения, выяснил, почему эта женщина вдруг решила отравить совершенно неизвестного ей человека?

– Неизвестного – ей. Но разве ваше посольство было тайным? О нем знала вся Старая Руса.

– И в том числе так вовремя появившиеся хазарские лазутчики.

– Лазутчик мог следовать за вами. И ждать удобного случая.

– Зачем? Зачем хазарам смерть Берсира?

– Настало время беречь своего конунга пуще глаза, – торжественно сказал Хальвард. – Ему наследует не отважный Берсир, а жалкий трясущийся отрок. Хазарский Каганат принудил платить дань даже непокорных вятичей, боярин.

– Но вы, конечно, поможете своим братьям-рузам, Хальвард?

– Мы всегда готовы оказать помощь нашим братьям.

– Не в этом ли заключается тайна гибели Берсира? – Посол встал. – Я выеду рано, чтобы встретить зарю в своих землях. Ты исполнил свою клятву, Хальвард, а мне остается надеяться, что с отравительницей ничего не случится по дороге и она предстанет пред палачом. Ты дашь мне двух женщин, чтобы они приглядывали за убийцей в пути. Они – все трое – должны быть в одинаковых одеждах.