Текст книги "Ольга, королева русов"

Автор книги: Борис Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА 5

1

Великий князь Игорь вдруг оставил Свенельда в покое. Новый фаворит, сверкающий бронзовой, намазанной переваренным деревянным маслом атлетической фигурой, занимал теперь все его время и все его мысли. Игорь переживал нечто мучительно восторженное, сравнимое только с медовым свадебным месяцем, и все прочие дела сами собой начали решаться на задворках его личного дворца, в который, как шепотом передавали, никогда не ступала нога женщины.

Это было время Кисана. Он не отдавал повелений, он давал советы думцам, боярам, воеводам. Тихим голосом, не глядя в глаза, и все тотчас же принимали эти советы как повеления самого князя.

Исключением был Свенельд. Кисан никогда не рисковал давать ему советы. Даже не глядя в глаза.

Нечто подобное с великим князем порою случалось, и Свенельд прекрасно понимал, что вскоре, насытившись, Игорь вернется к древлянским делам. Не столько, впрочем, древлянским, сколько к Гремячему броду, куда и пошлет соперничающую с его дружиной дружину воеводы, заранее предупредив сильных, дружных и своенравных лесных славян. И тогда не миновать ему и его воинам ни неожиданных ударов в спину, ни засад, ни внезапных ночных нападений. Свенельд был весьма опытным полководцем, помнил последний разговор с великим князем слово в слово и сейчас решал, как проще всего следует выходить из создавшегося, очень опасного положения.

Роту молчания Игорь с него не взял, а если бы даже и взял, Свенельд все равно нашел бы способ, как посоветоваться с осторожным, неторопливым и преданным лично ему боярином Берсенем. Не просто родственником, но и побратимом, что было куда важнее любого родства.

Трудность заключалась в том, что князь Игорь еще в прошлом году забрал Берсеня в Киев, под свою руку. Назначил его думцем, пожаловал ему боярство, всячески его привечал, и Свенельд давно раскусил этот дальновидный княжеский ход. Забирая Берсеня под свою руку, Игорь существенно ослаблял позиции своего первого воеводы.

Были три друга детства, связанных общей, вполне детской, но и по-детски вполне искренней клятвой. Одного из них – самого прозорливого и самого осторожного – князь Игорь взял к себе. Второй – предан до смертного часа, исполнит любую просьбу, не говоря уже о повелении, отважен, дерзок, опытен, но – не советчик. Не советчик Ярыш – исполнитель. Безусловно, в напряженной и бесконечной борьбе на верхах без верного исполнителя не обойдешься. Но прежде чем что-то исполнять, надо решить, что именно надлежит исполнить, когда, как, где и чьими руками. А для этого нужен советник, умеющий взвешивать конский волос сомнения на весах размышлений.

Конечно, есть еще Горазд. Умен, опытен, способен давать хорошо продуманные советы. Но еще его отец Стемид перед смертью просил их прикрывать свою дружбу и свою конечную задачу обычным дружинным приятельством. Так они и поступали до сей поры, стараясь встречаться не часто, чтобы подозрительный Рюрикович, у которого – Свенельд в этом был уверен – имелось достаточно своих глаз и ушей в его воеводской дружине, не насторожился, не стал проверять да перепроверять, когда и что именно Свенельд и Горазд говорили друг другу И поэтому Горазда лучше в древлянские дела не замешивать. Горазд нужен для иной, последней, куда более опасной, клятвенно подтвержденной цели. Последней задачи, решить которую они обязаны, даже если ради этого решения кому-то из них придется расстаться с жизнью или свободой.

И еще есть Мстиша Пока не посвященный в тайны и клятвы старшего поколения И Мстишу, и Горазда ради той, главной задачи следует оставить в стороне от решения древлянского вопроса, к которому рано или поздно вернется великий князь. Значит, остается одно– немедленно скакать в Киев для тайной встречи с Берсенем. Но без личного разрешения князя Игоря Свенельд не имеет права оставить дружину даже на считанные дни. Значит, надо испросить это разрешение, сославшись, скажем, на тоску по жене и детям.

Свенельд всегда добросовестно продумывал свои решения, а решив, как именно следует поступать, никогда не откладывал действий. И уже на следующее утро поспешил в загородную усадьбу Игоря, куда князь перебрался, получив столь щедрый подарок от Византии.

– Ну, что там еще? – с неудовольствием спросил он, как только воевода вошел в его покои.

– До меня дошел слух, великий князь, что моя жена скрывает от меня свою болезнь. Разреши проведать ее, я давно не был дома, и это меня беспокоит

– Я повелел тебе готовить обе дружины к походу против древлян, воевода.

Игорь велел Свенельду готовить только собственную дружину. О дружине княжеской ничего сказано не было Но Свенельд лишь молча поклонился Кажется, великому князю понравилась покорность обычно довольно строптивого воеводы.

– Три дня Через три дня ты явишься ко мне, и мы окончательно решим о твоем походе к этому… Да, Гремячему броду.

– Будет, как ты повелел, Свенельд еще раз поклонился, прижав правую руку к сердцу

– Ступай

Через час воевода выехал в Киев Следовало, конечно, ехать вместе с верным Ярышем, но Ярыш должен был пока наблюдать, что творится в усадьбе Ольги Кроме того, мельком сверкнул какой-то особенный взгляд князя, поймав который, Свенельд сразу понял, что имя Ярыша – не для вечно недоверчивых ушей Игоря. Тогда промолчал, а утром, подумав, взял с собою Мстишу, что уж никак не могло обеспокоить князя Игоря. Отец с сыном ехали проведать захворавшую мать по его же разрешению, что выглядело вполне естественным делом.

О том, что он берет Мстишу с собой, воевода сказал, когда седлали коней Сын очень обрадовался, кинулся собираться, но повидать матушку ему было не суждено Едва отьехав от Игорева стана, Свенельд придержал коня.

– О чем скажу – тебе молчать Прямо отсюда, коня не жалея, поскачешь к древлянскому князю Малу. Передашь ему мой низкий поклон и – только ему! – сообщишь, что великий князь затевает поход. А меня с дружиной посылает в обход через Гремячий брод Я тот брод переходить не буду, но Мал пусть соберет против Игоря все силы Думаю, что Игорь в бой вступать не станет, потому что не в этом его цель Его цель руками славян уничтожить мою дружину. Запомнил?

– Запомнил, отец

– Слово в слово передай Малу. Постарайся стать его любимцем. Живи в Искоростени, пока я не разрешу вернуться в Киев. Ты все понял, Мстиша?

– Я все понял, отец.

– Скачи. И поспешай.

Воевода подождал, пока Мстислав не исчез в лесу, и медленно тронул коня. До Киева оставалось совсем немного, и он думал, где и, главное, как ему лучше всего встретиться с Берсенем. Об этой встрече непременно доложат великому князю, начнутся вопросы и уточнения, и… И уже въезжая в Киев, воевода сообразил вдруг, что мудрствует он понапрасну: Бер-сень был родным братом Всеславы, жены Свенельда, а потому его появление в усадьбе воеводы было вполне естественным даже для неестественно подозрительного князя Игоря.

Всеслава несказанно обрадовалась прибытию самых дорогих и любимых, но, увы, нечастых гостей. Тотчас же послала челядь накрывать стол в трапезной, сияла улыбкой на заметно пополневшем лице и все время махала руками. Она всегда была искренна и безгрешна в выражении собственных чувств, гости отлично знали об этой ее слабости, но сегодня Свенельда она почему-то раздражала.

– Ой, любезные мои! Ой, дорогие вы мои!

– Нам с Берсенем надо поговорить, – сухо заметил воевода.

– Потрапезуем, и поговорите. И ты с дороги, мой Свенди, да и брата вижу редко.

– Служба, сестра, – улыбнулся Берсень.

2

Трапеза была обильной, но мужчины знали, ради чего они встретились, и поэтому пили фряжское вино, сказав Всеславе, чтобы убрала подальше хмельные медовые перевары. Разговор шел о детях, семьях, здоровье. Оба избегали говорить об ином не только потому, что Всеславе нравилась сложившаяся беседа, но главным образом потому, что свои мысли оба предпочитали высказывать наедине. И как только приличие позволило поблагодарить хозяйку, тут же удалились в личные покои Свенельда.

– Как твой глаз? – спросил Свенельд, размышляя, как удобнее начать разговор.

– Которого нет? – усмехнулся Берсень.

Два года назад он выезжал с дружиной великого князя навстречу новой кочевой орде, прорвавшейся сквозь заслоны хазар в Дикую Степь. Кочевники называли себя печенегами. Игорь по совету Берсеня решил начать с переговоров, прежде чем хвататься за мечи. Печенеги от встречи не отказались, и великий князь выслал на переговоры Берсеня. Однако какой-то шальной степняк, то ли не разобравшись, то ли из несогласия, встретил посла стрелой на подъезде. Стрела угодила Берсеню в глаз, но переговоры все же состоялись, и Игорю удалось спровадить кочевников к Дунаю, чтобы вдосталь погарцевали перед болгарской и византийской пограничными заставами.

Свенельд коротко поведал побратиму свои опасения.

– То, что ты послал к древлянам Мстишу неплохо, – задумчиво сказал Берсень, внимательно выслушав воеводу. – Но одного этого может и не хватить. Великий князь в их глазах куда больше важит, чем мой племяш. Теперь и славяне взвешивать умеют, научили вы, русы, их взвешивать.

– Какой я рус, – усмехнулся Свенельд. – Мать – славянка, отца не помню.

– Для славян ты – всегда рус, – вздохнул Берсень. – Как любой начальник из Киева.

– Советуй. За тем и приехал.

– Мстиша – это неплохо, очень неплохо, – вслух рассуждал великокняжеский думец. – Только…

Надо искать прямой ход к князю Малу, Свенди. Мал умен, расчетлив, хитер, но ради пользы племени своего древлянского всегда готов шагнуть навстречу. У тебя есть такая «польза», которая может соблазнить князя Мала?

– Надо подумать.

– Вот и думай. И пусть эта дума станет главной для тебя. А то и впрямь угодишь на Гремячий брод меж двух сторон.

– Я собираю полюдье на древлянах, – задумчиво сказал воевода. – Его пожаловал мне Игорь. Правда, мне сначала пришлось разгромить древлян.

– Разгромы забываются, Свенди, – усмехнулся Берсень. – А полюдье не забывается никогда, потому что твоя дружина каждую осень напоминает им об этом.

– Но я не могу отказаться от полюдья, жалованного мне великим князем.

– Но ты можешь уменьшить его, воевода. При-мучь еще кого-ни6удь из славян. Кажется, уличи до сих пор все еще балуют по своей воле. Думай, Свенди, думай. И болыг всего думай о том, как упреждать каждый Игорг шаг. Ведь за ним – должок твоему роду внук Труьора Белоголового.

– И сын Сигурда, ослепшего в порубе, – тихо добавил Свенельд и вздохнул. – Дума твоя хороша, шурин мой дорогой, только как же я мимо Игоревых соглядатаев к древлянскому князю попаду?

– Отправить Игоря на войну, – подумав, сказал Берсень. – Небольшую, легкую. Такую, чтобы ему помощь твоей дружины не понадобилась и чтобы слава одному великому князю досталась. Значит, придется примучитъ кого-либо из славян. Они сейчас ослаблены, с любым племенем одна княжеская дружина справится. Кроме, пожалуй, яростных вятичей.

– Славяне безропотно платят дань и отдают полюдье. Игорь доволен славянской тишиной, Берсень. И воевать не пойдет, не за чтб ему их примучивать.

– А вот это, Свенди, уже моя забота. Ты не успеешь покончить с уличами, как Игорю придется собираться в поход на радимичей. И он повернется к тебе спиной, за которой ты и встретишься с древлянским князем.

– Уличи – это неплохо, совсем неплохо, – задумчиво проговорил Свенельд. – Только если я пойду на них, то подставлю спину тем самым печенегам, которых ты уговорил идти к Дунаю ценою собственного глаза.

– У меня был хороший толмач, родом из торков. Обычаи у них схожие, и он дал мне дельный совет.

– Что же за совет?

– Сказать их хану, что я изломал стрелу, когда вынимал ее из глазницы. А я ее сохранил, и ты ее передашь хану вместе с поклоном от меня. И если я правильно понял своего толмача, тебе не придется более опасаться за свою спину.

– Почему?

– На ней – три зеленые полосы, метка младшего из ханских сыновей. Возвращение ее означает не столько отказ от кровной мести, сколько передачу права этой мести в руки самого хана. А это важно, потому что хан стареет и,.что естественно, старается держать в своих руках все стрелы своих же родичей. Непременно навести его, Свенди. Раньше, чем пересечешь границу земли уличей. И подари хану меч.

– Меч?

– Если в ответ он одарит тебя своей саблей, можешь считать, что спина твоя надежно прикрыта.

3

Игорь выехал на войну с радимичами раньше, чем Свенельд успел поднять свою дружину в стремя, получив несколько сварливое и явно неохотное согласие Великого князя Киевского на второй поход против уличей. Дружина стояла в трех местах, ее требовалось не просто собрать, а и проверить, но помощников под рукой не оказалось. Горазд уехал с князем примучивать радимичей, а Ярыша Свенельд не хотел увозить далеко от княгини Ольги И внезапная свобода действий поставила его в положение затруднительное.

Дело в том, что, получив возможность воспользоваться иноходкой в любое время, он вдруг понял, что давно утратил юношеский пыл. Что не стремится к женщине тотчас же, во что бы то ни стало, а борется с самим собой, решая, спешить ему на тайное свидание или не тревожить Ольгу понапрасну. Боевая жизнь научила его разумному риску, но жизнь придворная приправила эту науку постоянным чувством настороженности. Не ради собственного благополучия – ради благополучия семьи. Тем более что княгиня не подавала никаких знаков, сигналов и даже намеков, а Свенельд был хорошим семьянином. Но… Но все же поехал без всякого намека на приглашение к тайному свиданию.

Он ехал в Вышгород один: внешние враги были далеко, а от своих он всегда мог отбиться. Неторопливо рысил, сдерживая коня, и удивлялся, почему он его сдерживает. Конечно, с годами уходит юная прыть, а с ответственностью появляется привычка к оглядке перед любым шагом. Все так, все – так, и все же…

Он любил Ольгу? Да. Да – без всяких размышлений. Но любил детской незабываемой любовью, памятью о счастливых днях, а не бешено колотящимся сердцем. Он по-прежнему, ни на миг не задумываясь, готов был пожертвовать жизнью ради нее, как когда-то там, в краю белых кувшинок. Там и тогда… Но готов ли он сейчас пожертвовать жизнью жены и сыновей? Они-то в чем повинны?

В супружеской обиде княгини Ольги?… А вед– карающий и беспощадный меч Игоря ударит в первую голову по семье, а не по нему. Игорь безмерно, сладострастно жесток, он знает слабое место каждого своего воеводы. А семья – самое слабое звено кольчуги Свенельда.

А тут еще – этот Кисан…

И все же он едет на тайное свидание с детской любовью своей. Неторопливо рысит, хотя на свидание с детством тоже можно опоздать. Свенельд усмехнулся– как раз большинство-то и опаздывают А потом тяжко ворочаются на смертном одре, мучительно страдая из-за этого невозвратного опоздания.

Дальше было почти так, как и при прежних с вида-ниях. Свенельд миновал плотину, шагом провел коня к тайной калитке в частоколе, спешился, шепнул коню «Жди!», отпустил его и…

– Свенельд, – очень тихо, но вполне отчетливо шепнули за спиной.

Воевода мгновенно развернулся, бросив руку к мечу.

– Не спеши, побратим, – из кустов бесшумно появился Ярыш. – Сердце чуяло, что ты сегодня прискачешь.

– Вещун твое сердце, – проворчал воевода. – А если кто из челяди увидит?

– Мне княгиня повелела здесь тебя ждать

– Ольга? – оторопело переспросил Свенельд.

– Одна у нас княгиня, воевода, – улыбнулся Ярыш. – И она повелела мне охранять каждый твой шаг. А шаги твои начинаются отсюда, вот потому я тут тебя жду.

– Что велено передать?

– Князь Игорь повелел княгине взять нового человека в советники. Он – ромей, зовут – Асмус.

– Не знаю такого.

– Зато я знаю. Я дважды видел его в свите Кисана. Это – его соглядатай.

– Он сейчас в усадьбе?

– Сейчас в усадьбе тишина. Княгиня разослала всех, кого могла. А Асмуса отправила с каким-то поручением в княжеский дворец. Однако он может вернуться неожиданно.

– Мне побеседовать с княгиней надо, – сказал Свенельд почему-то хмуро и – нахмурился, потому что хмуро сказал.

– Беседуй, – усмехнулся Ярыш. – Для того в кустах и сижу.

– Вот пока и посиди, – буркнул воевода.

И сразу же прошел в незапертую калитку. Привычно и не таясь – если бы кто заметил и донес Игорю, можно было бы отговориться, что пришел доложить об отъезде, – прошел в покои. И здесь остановился, потому что было утро и он не знал, где искать княгиню.

И сразу же в полумраке сеней возникла рыхлая женская фигура. Торопливо зашептала:

– Ждет тебя княгинюшка наша, воевода. Который уж день ждет…

Проводила до личных покоев, низко поклонилась и исчезла. Как растаяла. Свенельд открыл дверь.

– Ты почуял? Почуял?…

– Что? – Воевода шагнул к утонувшей в кресле Ольге, протянул руки. – Что, княгиня моя?

– Понесла я, – жарко шепнула Ольга, прижавшись к нему. – От тебя понесла. Твое дитя во мне, Свенди.

Великая гордость, ликование и страх одновременно звучали в ее голосе. И это были женское ликование, женская гордость и женский страх. А Свенельд ощутил страх иной. Мужской страх – не за себя, а за всех разом. За детей, за жену и за нее, княгиню Ольгу, которую неминуемо обнаженной распнут на телеге и провезут по всем улицам Киева под свистящими бичами.

– Ты молчишь? Почему, почему ты молчишь?

В приступе отчаяния она затрясла его, обеими руками крепко схватив за плечи.

– Я подумал о тебе. Когда Игорь узнает о твоем счастье, королева русов…

– Я – женщина, Свенди. Я – настоящая женщина! – В шепоте Ольги отчетливо был слышен ликующий крик. – Это он – не мужчина. Он!… Я поступила низко, но я еще раз проверила его. Прости меня, мой Свенди. Но князю Игорю будет куда страшнее, чем мне на телеге позора. Куда страшнее, потому что весь Киев и вся земля Киевская узнают о его немощи. Жалкой мужской немощи великого князя Руси, единственного сына Рюрика!…

– Вот это ты ему и скажешь, – торопливо перебил Свенельд. – Он сто раз подумает, прежде чем отдать тебя на правеж.

– А если родится мальчик, Свенди? Ведь может же родиться мальчик, наследник Великокняжеского Киевского Стола? Единственный наследник!

– И не внук Рюрика. – Воевода улыбнулся, и улыбка его была злой, холодной и – торжествующей.

Ольга помолчала. Сказала неожиданно:

– Вина.

Свенельд покорно поднялся с колен, достал из поставца черную и тяжелую византийскую бутылку, два кубка. Налил себе полный, а Ольге плеснул на донышко.

– С тебя хватит. Ты носишь мое дитя. Ольга тепло улыбнулась ему, подняла кубок.

– За кровную месть, Свенди. – Пригубила, в сумраке опочивальни блеснули ее глаза. – Теперь ты доверишь своему сыну тайну наших родов. Змееныша ожидает либо великий мужской позор, либо конец всего их проклятого рода!…

4

Свенельд неторопливо и неуклонно двигался на юг. Дружина шла по обоим берегам, а сам воевода сплавлялся по течению в большой насаде. За ним следовал целый караван судов с продовольствием и тяжелым вооружением для дружинников. Перегруженные суда шли днем и ночью, не приближаясь к берегам, и рабы изнемогали от усталости, хотя чаще им приходилось лишь подправлять насады по течению.

Днепр в подпорожье был извилист. Течение часто наносило песчаные мели, громоздкие, перегруженные суда зарывались носом, и тогда рабы – все, кроме оставленных при веслах гребцов, – спускались в воду, раскачивая и подталкивая насады, волоча их на глубину ременными упряжками с криками и стоном. И само-то понятие «надсадный крик» родилось здесь от великой натуги безымянных невольников.

Кочевников не было видно ни на одном из берегов. Тем не менее воевода загодя выслал впереди войск конные дозоры со строгим наказом не вступать ни в какие схватки. Свенельд не хотел ссоры с печенегами, а потому ждал от своих дозоров лишь донесений, помня о стреле с зелеными полосами, которую заботливо хранил в ларце под хитроумным запором. Ему нужен был мир в своем тылу, и он очень рассчитывал на точное исполнение совета Берсеня.

Дозор появился на левом берегу в полдень, когда насада самого воеводы с ходу врезалась в мель. Ее уже начали стаскивать с невидимой под водою песчаной косы, когда с берега дружно закричали конники. К ним на челне переправился Ярыш, которого Свенельд взял с собою после счастливого признания княгини. Переговорил, быстро вернулся к воеводе.

– Встретили печенегов, Свенди. Сам пойдешь на переговоры или мне повелишь?

Свенельд с печенегами уже встречался как по поручению князя Игоря, так и по собственной воле, и всегда встречи эти были для него напряженными. Не потому, что лица их казались ему непривычными. – лица его не отвлекали, в них была какая-то схожесть с теми, кого он уже знал, и больше всего – с хазарами. Удлиненные, бородатые, с чуть более узкими, чем у русов и славян, но ничего не выражающими глазами. Нет, не внешний облик настораживал его, а облик внутренний. Облик души, который скрывали глаза. При клятве они не вонзали в землю меч, как то делали русы, не клали его перед собою, как славяне, а лишь одновременно двумя руками гладили свои бороды, и слово считалось данным. Но он не верил такому слову. Что-то заставляло его не верить, и в собственном чувстве он не сомневался.

Те печенеги, которые могли ударить ему в спину во время похода, кочевали на правобережье, Свенельд именно с ними искал союза, но первыми встретились печенеги левобережные, и он этим пренебречь не мог.

Только стрелу, за которую собственным глазом заплатил Берсень, брать с собою не следовало. Брать следовало подарки, чтобы получить беспрепятственный доступ к Днепровским порогам и дороге на закат, в кочевья правобережных печенегов и селения уличей

О подарках он распорядился тут же, повелев ничего не жалеть. И это помогло: у печенегов глаза разбежались при виде дорогих мехов и бочонков выдержанного меда.

– Я пришел с открытыми ладонями, – Свенельд говорил через толмача, обдумывая каждое слово. – Моя цель – непокорные славянские племена, нарушившие свою клятву. Передайте подарки своему хану, пожмем друг другу руки, и я сразу же отправлюсь вниз по течению. Отправлюсь без опаски, веря вашему слову.

Он надеялся быстро миновать эту орду, но пришлось задержаться. Правда, ненадолго: уже на следующий день прибыл личный представитель хана, поблагодарил за щедрый дар, обещал беспрепятственный проход и даже дружбу, но Свенельд не сомневался, что гонец этого представителя уже мчится к правобережным печенегам, нахлестывая коня.

– Наш народ пасет свои табуны, а русы ищут счастья в море. – Печенежский вельможа говорил быстро, не забывая сопровождать улыбкой каждое сказанное слово. – Нам нечего делить, великий воевода, твой путь свободен.

Строго говоря, времени потеряно не было. Пока Свенельд добивался согласия на проход к порогам, рабы стащили с мелей неуклюжие насады и залатали пробоины. И караван, а вместе с ним и дружины (по левобережью войско сопровождали теперь проводники хана) с утренней зарею двинулись далее на юг.

Воевода хорошо знал эти пороги. У первого из них с грозным, предупреждающим именем «Не спи!» следовало оставить тяжелые насады и крупные лодки, перенести по суше поклажу и перевести рабов, сковав их цепями. За третьим порогом их должны были ожидать легкие однодеревки, на которых только и можно было добраться до спокойного устья Днепра. Это требовало не одного дня трудов, почему Свенельд с таким напряжением и ожидал встречи с печенежской правобережной ордой еще до приближения к стремнинам.

Однако у первого порога никаких представителей правобережной орды он не обнаружил. Это несколько насторожило его, но не более. Вполне вероятно, что встреча должна была произойти ниже, где все преимущества окажутся на стороне печенегов, если они вздумают напасть на его дружину. Тогда придется отбиваться и перетаскивать грузы одновременно или – в лучшем случае – вступить в переговоры, выторговывая условия беспрепятственного обхода порогов.

Все происходило бы именно так, если бы у него не было стрелы с тремя зелеными полосами. Све-нельд очень на нее рассчитывал.

Только через сутки, пройдя еще один, «Островной», порог, у третьего, самого опасного, который поэтому и назывался «Ненасыть», воевода вздохнул с облегчением. К берегу скакал нарядный всадник в сопровождении десятка вооруженных печенегов.

– Великий хан ждет тебя, воевода! – на ломаном славянском прокричал десятник, даже не спрыгнув с седла. – Следуй за нами с личной стражей!

Свенельд несколько подивился не столько дерзости, сколько юности десятника, но куда больше – обрадовался. Тревожащая его неопределенность прояснилась, правобережный хан не только был уведомлен о подходе славянского войска, но и сам выразил готовность принять воеводу. А потому, приказав Яры-шу не позабыть о подарках и следовать за ним с почетной стражей, вскочил на коня и направился к гарцующим всадникам.

Приблизившись, Свенельд поздоровался по всем степным правилам, однако разнаряженный предводитель на приветствие не ответил. Это удивило воеводу, привыкшего к демонстративной вежливости кочевников, и он настороженно оглянулся.

Позади печенежского десятка спокойно следовали отобранные Ярышем стражники и три лошади с богатыми подарками для хана. Свой личный дар воевода вез на собственной груди под щедро расшитым полукафтаньем.

После получасовой скачки в низине открылось становище. Множество войлочных кошей создавали ощущение случайности и запутанности, но юноша-десятник хорошо знал, куда он скачет. И скакал напрямую, не обращая внимания на людей, которые порою чудом выскальзывали из-под копыт его коня.

Скачка закончилась подле большого шатра, у входа в который недвижимо стояли два рослых печенега, скрестив руки на груди. Десятник спрыгнул с седла и, не заботясь о коне, прошел в шатер. Печенеги спешились, один из них подобрал брошенные десятником поводья. Никто не торопился придержать коня воеводы, и Свенельд, немного подождав, легко спрыгнул с седла и подал знак своей охране:

– Готовьте подарки. Внесете сразу за мной. Войлочные занавеси распахнулись, появившийся меж ними десятник махнул Свенельду, и воевода тут же проследовал внутрь стоявшей в шатре просторной юрты, войлочные стены которой были покрыты богатыми византийскими паволоками.

Внутри юрта выглядела куда скромнее, нежели снаружи. В центре ее горел костер, подле которого сидел мощного вида пожилой печенег в странной рогатой шапке из грубого сукна. Свенельд понял, что перед ним – хан правобережной орды и низко поклонился. Хан молча указал ему место перед собою, и воевода тотчас же сел на покрытый войлоком пол, скрестив ноги.

– Ты – вождь русов?

Хан первым задал вопрос, как и полагалось хозяину степей. Переводил все тот же очень молодой десятник, стоявший за его спиной.

– Я – киевлянин, – дипломатично ответил Свенельд. – Воевода Великого Киевского князя Игоря. Мое имя – Свенельд.

Десятник еще переводил, когда стражники под наблюдением Ярыша начали вносить подарки. Ярыш тут же распечатывал тюки, с поклонами поднося каждый хану. Хан не обращал на них ровно никакого внимания, как и полагалось воину, но десятник был еще настолько юн, что не смог удержаться от радостного возгласа, сразу же бросившись вытаскивать дорогие меха, драгоценные кубки, связки соленой рыбы и бочонки с осетровой икрой.

«Сын, – подумал Свенельд. – Никакой приближенный не может позволить себе такой дерзости…»

И сказал:

– Мы пришли с открытыми ладонями, великий хан. Прими наши скромные дары.

Но юноша продолжал что-то взволнованно выкрикивать, и перевода хан так и не дождался. Это еще более укрепило Свенельда в догадке, что десятник – из ханской семьи. Кроме того, он догадался, что хан не особенно нуждается в переводе, хотя по какой-то причине не торопится начинать беседу.

Наконец хан что-то сказал, так ни разу и не глянув на подарки. Юноша хлопнул в ладоши, тотчас же раздвинулся войлок задней стены, и оттуда вышли четверо слуг, более похожих на воинов. Подчиняясь повелительному жесту десятника, они взяли дары и удалились.

– Хан благодарит тебя, воевода, – сказал юноша, хотя хан по-прежнему молчал.

И неожиданно совсем уж по-детски добавил:

– Я очень люблю рыбьи яйца.

Свенельд с трудом сдержал улыбку. И сразу подумал, что стрелу следует показать хану наедине. В отсутствие наивного любимца.

Прерванный подарками разговор возобновился, когда все удалились, кроме юноши и двух стражников у выхода, застывших, как изваяния. Хан подробно расспрашивал о цели военного похода, его сроках и путях выхода дружины Свенельда из степи. Воевода отвечал кратко и по возможности точно, поскольку был заинтересован в ханском расположении к нему лично. Даже договорившись о беспрепятственном проходе к границам уличей, он все равно оставлял легких на подъем печенегов за своей, ничем не прикрытой спиной.

– Я заключил с уличами не только мир, – сказал хан. – В договоре, скрепленном моей клятвой, оговорена военная помощь в случае их просьбы.

О подобном договоре догадывался Берсень. Именно поэтому он и предложил Свенельду вернуть хану стрелу, лишившую глаза самого Берсеня. И воевода понял, что необходимо сделать первый ход.

– Подарки, которые ты благосклонно принял, великий хан, были от всей дружины. Позволь же мне, воеводе, поднести тебе свой подарок.

Он отстегнул застежки ножен и с поклоном двумя руками протянул хану свой меч.

– Этим мечом я покорил уличей и заставил их платить дань Великому Киевскому князю. Они перестали платить эту дань без всяких объяснений. Разве это справедливо, великий хан? Разве побежденный вправе нарушать свое слово?

Хан молчал и не протянул руки, чтобы принять меч. Свенельд подождал, а потом бережно положил меч на войлок возле правой ханской руки.

– Дар твой щедр, киевский воевода, но я не могу принять его, – вымолвил хан наконец. – Ты – воин, и я – воин. А воины не берут назад своих слов.

– У меня есть для тебя еще один подарок, который ты примешь, – сказал воевода. – Но он настолько бесценен, что я могу передать его тебе только тогда, когда мы останемся вдвоем в юрте, великий хан. Ты – воин, и я – воин.

Юноша горячо заспорил с ханом. Свенельд понял, о чем: юноша пугал хана, что русский воевода может внезапно напасть на него. И поэтому жестко добавил:

– Я – отец, и ты – отец.

Хан повелительно указал десятнику на дверь. Тот молча поклонился и вышел, уведя с собою двух молчаливых охранников. Он был крайне недоволен, и Свенельд подумал, не наживает ли он себе нового врага.

– Когда ты пришел на левый берег, хан, мой князь Игорь условился с тобою о выгодных переговорах. Ты дал согласие, и на переговоры выехал мой побратим боярин Берсень. Однако на подъезде к твоему кошу его встретили стрелой.

– Его ранили этой стрелой, – неожиданно поправил хан по-славянски.

– Да, у него хватило сил довести эти переговоры до конца, но рана оказалась весьма тяжелой, и моему побратиму пришлось расстаться с глазом. – Свенельд достал из-за пазухи шкатулку, открыл ее и протянул хану. – Вот стрела, которой его встретили после твоего поручительства После твоего слова воина, великий хан. Она твоя, клянусь в молчании своем.