Текст книги "Цвет сакуры красный (СИ)"

Автор книги: Борис Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

[6]Рижский (Крестовский) рынок – рынок в Москве, расположен на проспекте Мира, рядом со станцией метро «Рижская» и напротив Рижского вокзала. Получил известность в конце 80-х годов XX века как центр зарождающегося кооперативного движения.

[7] Центральный Рабочий кооператив – многолавочный кооператив, имеющий целью обслуживать потребительские нужды рабочего населения данной местности.

[8] И. Ильф, Е. Петров «Золотой теленок»

Глава 4

История была пришпорена, история понеслась вскачь,

звеня золотыми подковами по черепам дураков.

А.Н. Толстой «Гиперболоид инженера Гарина»

Пароход «Свердлов» густо дымил и весело шлепал плицами гребных колес по глади Онежского озера. На палубе было людно: многие пассажиры купили билеты без места, так что теперь они сидели или лежали где придется. Некоторые, развязав узелки с немудрящими харчами, с аппетитом закусывали, а кое-где исподтишка уже плескали в жестяные кружки первачок…

Отдельно от этой толпы, на самом носу парохода стояли двое: крепкий мужчина средних лет во френче, с непокрытой бритой наголо головой, и высокий парень в гимнастерке и японской командирской каскетке. Старший стоял неподвижно и молча смотрел на бегущую вдоль бортов воду, а младший все переминался с ноги на ногу, и то склонялся вперед, то наоборот откидывался назад, стараясь заглянуть в лицо своего спутника.

Разумеется, это были Волковы. Всеволод-старший сперва сидел в каюте, недвижимый и безучастный ко всему, словно Будда, а когда Всеволод-младший попытался его расшевелить, вышел на палубу. Сын всерьез опасался за душевное здоровье отца: в таком состоянии он видел его только один раз, на следующий день после похорон матери. Тогда старший Волков вот так же долго сидел в кресле, уставившись в одну точку, практически не реагируя ни на какие внешние раздражители…

– Папань, ну ты что? Кончай уже, – не выдержал наконец Всеволод-младший. – Очнись, давай! Чего уж так убиваться?

Старший Волков посмотрел на него задумчиво, слегка качнул головой, а потом вдруг неожиданно ответил:

– Прав ты, Севка. Хорош мне тут из себя Иова на гноище строить… – Он вытащил из кармана пачку папирос, закурил, – Давай-ка думать, сын: что дальше делать будем? А то из моих идей, типа прорваться к Сталину в ЦК на прием, ничего не выходит. Пшик один…

Он замолчал и некоторое время сосредоточенно курил. Младший Волков тоже молчал, понимая, что ему-то уж точно предлагать нечего. Два курса химико-технологического института, да два года в армии и звание сержанта – вот и все, что у него за душой имеется. И не с таким багажом лезть «поперед батьки в пекло»…

– Значит так, – произнес Всеволод-старший, вышвырнув окурок за борт. – Предлагаю следующее. Первое: мы с тобой катимся в Ярославль. Не в Москву, а именно в Ярославль, потому как там есть нефтеперерабатывающий завод. И наверняка там нужны инженеры. Ну, или, хотя бы, мастера. Второе: ты устраиваешься на завод вместе со мной. Напрягай свою бестолковку, вспоминай, все что освоил за два курса – авось кем повыше, чем разнорабочим-подсобником возьмут… – Он чуть расправил плечи, и снова стал таким, каким сын привык его видеть: сильным, умным, уверенным в себе, – Дальше: я прорываюсь в партию, ты – в комсомол. Без этого нам хреново будет, точно знаю. Жилье на первое время снимать будем, потом попробуем квартиру выбить. И будем активно пробивать наши технические знания. Правда, – плечи снова поникли, – не так уж у нас их и много…

– Чего это – немного? – вскинулся, было, сын, но тут же понял. Мало знать, что есть компьютер или реактивный самолет, надо еще уметь их сделать, а вот этого-то они и не умели…

Отец проследил за сменой выражений на лице сына и кивнул: понял. А затем, чуть приобняв младшего Волкова за плечи, проговорил негромко:

– Еще бы понять, чего это у них тут произошло? Нет, читал я, что коммунистическая партия в Японии была ого-го! И с полицией дрались, и чуть не тысячами их клали, и даже целый принц у них в партии состоял, но вроде бы все это позже было. Позже…

Небольшое отступление

Экскурс в прошлое

В 1911 году, в год Металлической Свиньи – 48-й год по китайскому шестидесятилетнему циклу, началось восстание солдат в китайском городе Учан. Четыре тысячи солдат из сапёрного батальона, двух пехотных полков и артиллерийского дивизиона захватили Учан, а потом и всю провинцию Хубэй. Во главе восставших встал генерал Ли Юаньхун.

Восстание стремительно расширялось. От императорского Пекина, который надоел всем китайцам хуже горькой редьки, отпадали одна провинция за другой. Попытка императорского правительства подавить восстание силой не привела ни к чему хорошему: назначенный командующим правительственными войсками генерал Юань Шикай был и сам не прочь примерить на себя если не императорскую корону, то уж как минимум президентские регалии, и вместо борьбы с бунтовщиками начал яростную торговлю с ними за преференции при возможном республиканском строе.

Поскольку торг с Юань Шикаем затягивался, делегаты решили надавить на генерала и выдвинуть в качестве противовеса ему политическую фигуру крайне левого толка, а именно Сунь Ятсена, как раз вернувшегося в Китай из-за границы. В декабре 1911 года республиканская конференция в Нанкине абсолютным большинством голосов избрала его временным президентом. Но в тот момент, когда новый президент вышел на улицу, дабы поприветствовать народ и принять поздравления, произошло невероятное…

Будущее. Далекое или не очень…

Два человека стояли возле огромного трехмерного экрана и не отрываясь следили за разворачивающимся там действом. На экране шли похороны. Причем в далекой древности…

– Обратите внимание, коллега, на головные уборы воинов. Вот совершенно точное доказательство вашей гипотезы, что шапки подобного типа, скифы использовали лишь в ритуальных целях.

– Да-да, друг мой. Это замечательно, что вам удалось получить такой прекрасный материал. То-то наши оппоненты теперь взовьются. Однако было бы просто великолепно, если бы нам еще удалось взять и материальные доказательства нашей с вами правоты…

– Ну, давайте попробуем…

Один из стоявших склонился над пультом. Его пальцы быстро и ловко, точно у пианиста-виртуоза побежали по клавишам. На экране возникли цветные полупрозрачные струи, явно невидимые тем, кто продолжал печальный обряд. Струи сплетались, переплетались, охватывали предметы, которые скифы опускали в могильник, и в верхнем углу экрана появлялись одна за другой строчки параметров той или иной вещи и ее порядковый номер.

Так прошло несколько часов, в течение которых ученые из будущего неотрывно следили за происходившим в далеком прошлом. Но вот, наконец, был принесен в жертву последний конь, последний раб, последний бык. Под грохот барабанов погребальную камеру закрыли подготовленными бревнами, и началась отсыпка кургана…

– Итак, друг мой, что же мы с вами возьмем?

– Я предлагаю номера 2, 6, 7, 9, 13, 14, 17,18, 21, 23, 24, 33 и 35.

– Ну-у, этого маловато. Предлагаю дополнить список номерами 5, 8, 11, 19, 27, 28, 34 и 39.

– Но энергия… Послушайте, коллега, ведь в таком случае появляется вероятность потери при переносе. Энергия на пределе, вы же видите!

– А давайте все же рискнем! Как говорили в прошлом: «Риск – благородное дело!»

– Я все же предлагаю проверить расчетом, – и один из ученых снова склонился над пультом…

– И что же у вас получилось? Э-э, батенька, да вероятность потери не превышает и одного килограмма. Итак?

– Ну, что с вами поделаешь, коллега? Ладно, давайте. В случае чего отвечать будем вместе, – и ловкая рука бестрепетно набрала на пульте короткую команду.

Помещение заполнил низкий вой. Постепенно тембр звука начал повышаться, вой становился нестерпимым. Оба надели защитные наушники. Ярко-зеленая вспышка, еще одна, еще… Внезапно полыхнуло красным, но только раз, и вспышки снова стали зелеными…

Яркие сполохи прекратились, вой начал стихать, оба сняли наушники и кинулись к экрану…

– И что же мы потеряли, коллега?

– М-да, одна потеря, но очень обидная. Золотая фигурка кабана. Сто шестьдесят три грамма…

– Странно, неужели столь малую массу и не вытянуло?

– Увы! Слишком высокая плотность…

Вздох исполненный благородной грусти:

– Да, жаль… Взгляните, где мы ее потеряли?

– Самый конец одиннадцатого года двадцатого века…

Еще один вздох, а потом неожиданно – светлая, веселая улыбка:

– Что ж, кого-то мы с вами облагодетельствовали. Представляете восторг аборигена двадцатого века, нашедшего свалившуюся неизвестно откуда древнюю золотою статуэтку?

– Да, это здорово! – Смешок, – Что ж, незнакомый наш пращур: поздравляем тебя с большой удачей!..

Экскурс в пошлое

Перед резиденцией наместников, которую ушлые газетчики уже назвали «Нанкинским президентским дворцом», ревела и волновалась толпа. Вот распахнулись резные парадные двери, приветственный рев достиг апогея, и во главе участников демократической конференции вышел первый в истории Китая президент – среднего роста человек, в наглухо застегнутом френче со стоячим воротником на запонках и лакированных китайских туфлях. Доктор Сунь Ятсен. Он приветственно поднял руку, толпа взвыла и тут же замолчала. Колыхнулись, поднимаясь, знамена и транспаранты, и тут…

Раздался резкий звук, похожий на удар доской по бревну, и что-то блестящее мелькнуло в воздухе. Сунь Ятсен покачнулся, голову его вдруг залила кровь, и он рухнул лицом вниз на ступени дворца. Мгновение все было тихо, а потом тишину прорезали дикие вопли, и человеческое море рванулась к нему. Соратники мгновенно окружили тело Сунь Ятсена и утащили внутрь здания, но многие из толпы рассказывали, что успели разглядеть рядом с разбитой головой первого президента маленького золотого кабана с длинным рылом и загнутыми клыками. Вскоре по всему Китаю поползли слухи, будто бы боги покарали Сунь Ятсена, обрушив ему на голову металлическую свинью в год Металлической Свиньи…

Юань Шикай пришел к власти, но некому было создать Гоминьдан. Гражданская война в Китайской республике началась значительно позже и носила характер бандитских разборок за передел собственности и зон влияния. Так что когда в Советской России произошла Великая Октябрьская Социалистическая революция, ни у кого и в мыслях не было помогать китайцам.

А тем временем, в Японии поднимали голову коммунисты. Причем настолько активно, что в двадцать третьем году в Коммунистическую партию Японии вступил принц Императорского дома Нобухито[1]…

На причале в Рыбинске Волковы кинулись, было, покупать газеты. Но многого почерпнуть из них не удалось: чтобы разобраться в описываемой журналистами ситуации, нужно было знать то, что произошло раньше. А вот именно об этом, гости из будущего не имели ни малейшего представления…

Рыбинский порт оказался больше и куда оживленнее Петрозаводского. Отец и сын быстро разобрались, что добираться до Ярославля тоже выгоднее водой, а потому быстро приобрели билеты на рейс Рыбинск-Тутаев-Ярославль. Правда, тут же выяснился серьезный прокол в знаниях старшего Волкова: нефтеперерабатывающий завод располагался отнюдь не в Ярославле, а в поселке Константиновский, расположенном значительно ближе к Тутаеву. Сын удивленно посмотрел на отца, но тот лишь пожал плечами:

– Я туда через Ярославль ездил. Там расстояние от вокзала – меньше тридцати кэмэ…

Всеволод-младший кивнул головой. Разумеется, в конце ХХ – начале ХХI века, тридцать километров – это меньше получаса на машине. Раз – и там. Так что нет ничего удивительного, что отец считал этот завод Ярославским. Вот только здесь… Здесь и сейчас это – увы! – совсем другое дело. Тридцать километров – никак не меньше трех часов на извозчике. А то – и все четыре…

До отправления парохода оставалось больше пяти часов, поэтому Волковы решили спокойно пообедать, а заодно и еще раз уточнить порядок своих действий. Неподалеку сыскалась забегаловка, не слишком-то презентабельного вида, но запахи от нее шли просто умопомрачительные.

Они заказали по тарелке рыбацкой ухи, по куску жареной печенки с солеными огурцами и, подумав, добавили к заказу запотевший графинчик. Обслужили их чуть ли не мгновенно. Попробовав ароматную уху, в которой встретились даже куски здоровенные стерляди, Всеволоды поняли, что не ошиблись с выбором…

– Вот что, – тихо произнес отец, проглотив очередную ложку ухи. – Надо нам с тобой, мелкий, избавляться от всех наших… – Он замялся подбирая слово, но наконец нашел, – От «иновременных артефактов». Я их собирался предъявлять в качестве доказательств нашего прибытия из будущего, да какие уж теперь доказательства… – и махнул рукой.

– Выбросим? – понимающе кивнул сын. И, как выяснилось, угодил пальцем в небо…

– Чего это «выбросим»? Не-е-ет, «мой мальчик, мы во весь опор будем сидеть здесь»[2]. То есть мы их продадим.

– Как так? – поразился младший Волков. – Засветимся же!..

– Ну и засветимся, и что? – Старший Волков усмехнулся с чувством превосходства, – Думаешь, кто-то из покупателей запомнит нас так, что сможет потом подробно описать? Ага, щаз! Они ж тут в Рыбинске все как на подбор – портретисты знаменитые! – он тихо засмеялся, и сын хихикнул вместе с ним. – Но, а даже и запомнит кто-то глазастый и памятливый, так что с того? Откуда он узнает, куда мы делись? Тут, Севка, интернета нет и связь между городами – хреновая. А с деревнями да поселками ее и вовсе нет! Так что, – отец снова взялся за ложку, – доедаем и – на базар!..

[1] Принц Нобухито из линии Такамацу (1905–1987) – японский принц, младший брат императора Сёва (Хирохито). В реальной истории в 1924 г. присоединился к нелегальному марксистскому кружку, действовавшему в Императорской Военно-Морской Академии, а затем вступил в Коммунистическую партию Японии. После 1935 года отошел от коммунистической деятельности и партийной жизни, хотя формально не вышел из рядов компартии до самой смерти.

[2] Цитата из романа Р.Л. Стивенсона «Черная стрела»

Глава 5

– Не ходи на тот конец,

Не водись с ворами,

Рыжих не воруй коней —

Скуют кандалами.

Старинная воровская песня

Базар отыскался совсем рядом с портом. И там отец и сын почти мгновенно продали свои охотничьи костюмы. Мужичок, прибравший оба камуфляжа в свой мешок, дружелюбно хлопнул младшего Всеволода по плечу:

– Ежели еще чего у себя на фабрике напортачите – привози. Возьмем! Прямо к нам в деревню вези – может, там, не за деньги, а для своих ребят чего возьмешь? Ну, сальца там, с пудик-другой, или картохи вам куль отсыпем, – после чего потребовал, чтобы парень записал название деревни, и не отходил, пока не убедился, что все прописано верно.

Волковы только посмеивались: цифровой камуфляж был определен покупателями, как брак при покраске, так что оба костюма ушли всего-то за семь рублей. Но когда они уже покинули торговую площадь, направляясь в центр города, старший Всеволод вдруг приостановился и с досадой хлопнул себя по ляжке:

– Вот, черт! Опять мы с тобой прокололись, Севка! Надо ж было липучки спороть.

– Да, ладно, бать, – махнул рукой сын. – Если ты их патентовать надумал, то на моих берцах еще есть. И на рюкзаке. А если думаешь, что прокололись – фигня! Можно подумать, что этой пейзанин знает о патентах и ведет учет всех последних изобретений.

Отец только головой покачал: видно, эти слова не слишком его успокоили. Но вскоре он отбросил все посторонние мысли: они шли продавать свои наручные часы. Не наследство покойного шпиона, что сейчас тикали на руке младшего Всеволода, а те, что попали с ними вместе из будущего. Так что теперь Волковы шагали по проспекту Ленина и внимательно приглядывались: нет ли где ювелирного магазина или мастерской?

Искать пришлось долго. Хорошо, что хоть разобранные ружья они еще за обедом исхитрились упаковать в заплечные мешки, а то попробуй объяснись с рабоче-крестьянской милицией: чего это пара каких-то непонятных людей с оружием (пусть и в чехлах) по улицам туда-сюда шастает?

Младший Волков порывался расспросить прохожих, но отец остановил его, объяснив, что ювелирные магазины, да и ювелирные изделия вообще, здесь и сейчас – признак нэпманов. И на последних они в одежде стиля «милитари» совсем непохожи. А это, в свою очередь, вызовет вполне закономерные подозрения и совершенно ненужные расспросы. Пришлось продолжить поиски самостоятельно.

Проспект прошли из конца в конец, снова повернули назад и лишь тогда Волков-старший указал сыну на неприметную вывеску «Скупка».

Вход в пресловутую «Скупку оказался еще и со двора, и пришельцам из будущего пришлось основательно попотеть, чтобы отыскать проход туда, за красивые фасады центральной улицы.

Тяжелая дверь, натужно скрипнув, пропустила Волковых внутрь. В помещении никого не было, лишь в глубине, за невысокой, деревянной стойкой сидел маленький лысый человечек неопределенного возраста. Он поднял голову, чуть прищурился и спросил неожиданно сильным и звучным голосом:

– Что вам угодно, граждане?

– Наручные часы, – небрежно бросил старший Всеволод, выходя вперед.

Казалось, приемщик остался совершенно равнодушен к такому вопросу, но Волков-отец заметил, острый, брошенный исподлобья взгляд, которым лысый человечек быстро оглядел обоих, мгновенно заметив и вовсе недешевую одежду, и уверенную манеру держаться, и независимый тон, которым задан вопрос. Чуть помедлив, он спросил:

– Сдать интересуетесь, или же наоборот, приобрести?

– Приобрести, – кивнул головой Волков-старший. – Что можете предложить, уважаемый?

Приемщик еще раз окинул обоих быстрым взглядом, потом нырнул куда-то под стойку, чем-то там пошуршал, что-то подвигал, и выложил большие круглые часы на широком ремешке:

– Лонжин. Тридцать пять червонцев, – сообщил он, глядя куда-то в сторону. – Отличный ход. Берите, граждане, не пожалеете.

Услышав такую цену младший Всеволод чуть не ахнул. Триста пятьдесят рублей! Это же… Это же… Отец говорил, что у многих тут зарплата – сорок-пятьдесят рублей. В месяц! А тут – часы! И добро бы еще – золотые, а так ведь видно, что простая сталь. Вон внизу чуть-чуть ржавчина…

Отец тем временем взял часы в руки и принялся их придирчиво рассматривать. Попросил приемщика отодвинуть штору, чтобы света было побольше, спросил на сколько хватит завода…

– Сбавить бы, – произнес он наконец. – Урежьте осетра, уважаемый.

Лысый человечек вздохнул, собрался, видимо, что-то сказать, но потом раздумал и отрицательно качнул головой:

– Никак нельзя. Цена последняя.

– Ну, нельзя, так нельзя, – неожиданно легко согласился старший Всеволод. – Вот только, уважаемый, если этот монстр тянет на триста пятьдесят рублей, то вот этим, – он положил на стойку свои тонкие кварцевые часы в керамическом корпусе, на вороненом браслете, – этим вот цена ну никак не может быть меньше семидесяти червонцев. Что скажете, уважаемый?

Приемщик молчал, завороженно глядя на часы. Внезапно он резко схватил их и метнулся к окну. На глазу у него оказался неизвестно откуда взявшийся монокуляр часовщика, и он принялся вертеть и разглядывать часы, подставляя их к свету то одним, то другим боком.

– Шестьсот, – проскрипел он севшим голосом.

– Шестьсот девяносто, – спокойно сообщил отец.

Торг быстро дошел до шестисот пятидесяти рублей и тут Волков-старший усмехнулся:

– Ладно, любезный, так уж и быть. Шестьсот пятьдесят. Сделаем вам скидку, с учетом оптовой покупки… Мелкий, давай.

И младший Волков положил на стойку японский водонепроницаемый хронометр – отцовский подарок «на дембель».

Лицо приемщика пошло пятнами. Он снова долго рассматривал часы, завороженно следя за бегом секундной стрелки, потом издал какой-то горловой звук и принялся выкладывать на стойку деньги. Десять бумажек по десять червонцев и столько же – по три червонца. Волков-старший аккуратно пересчитал деньги, разделил их поровну между собой и сыном, после чего невольные путешественники в прошлое откланялись.

– Классно ты его развел, папань, – заметил сын, когда они отошли от скупки. – Как последнего лоха.

– Почему «развел»? – удивился старший Всеволод. – С чего такой поклеп, товарищ сержант?

– Н-но… Ты ж его на деньги так лихо поднял… И… – Тут младший Всеволод окончательно смешался под ироничным взглядом отца и совершенно нелогично закончил – Вот!

Старший несколько секунд подождал продолжения, а потом усмехнулся:

– Удивительно богатая, изобилующая метафорами и красивыми сравнениями речь. Смотрю, ты у нас – оратор… – Он снова усмехнулся, – Сын, ты еще не понял, что наручные часы здесь – вещь статусная. Очень и очень. А потому и стоят они, ну если не как чугунный мост, то весьма близко. Учти: в Советской России часы еще даже и не производят. А когда начнут производить, то сперва – карманные. И в продажу они не попадут: их будут распределять среди железнодорожников и командиров Красной Армии. – Старший Всеволод почесал нос, – Возможно, здесь, за счет Японии, ситуация с часами чуть лучше, но ненамного. Так что цену мы за наши часы взяли вполне честную, и гаврик этот на нас еще и наварится… – Тут он вдруг рассмеялся, – Интересно, что скажут часовщики, когда года через два-три к ним наши часы принесут в починку?

Младший Всеволод только тут сообразил, что именно произойдет через два-три года. Батарейка кончится. И когда часовщик откроет часы, чтобы посмотреть в чем дело…

– Глаза будут, как три рубля, – расхохотался он. – Они ж клиентам скажут, что эти часы не могут ходить. В принципе! Механизма-то нет!

– Механизм есть, – засмеялся вместе с ним отец. – А вот пружину – пружину они будут долго искать!

Волков-младший словно наяву увидел часовщика, почему-то похожего на киношного Остапа Бендера, который строго вопрошает: «Грустно, девицы. Шутки шутить надо мной задумали? Ты куда пружину дел, лишенец?!», и засмеялся еще громче.

Так беседуя они свернули в проулок – сократить путь к пристани. Здесь было тихо и безлюдно. И тут вдруг младший Всеволод почувствовал легкий толчок в спину. Что-то это ему напоминает? Позвольте, да ведь точно также его пытались обокрасть в метро, рядом с институтом! Резко бросив руку вниз, он перехватил чужую кисть…

Чиж, несмотря на свой совсем еще невеликий возраст – всего-то пятнадцатилетие на Троицу справил! – шигач вполне опытный, «тонкая проволока», почти аристократ. Вот уже третий год, как он удачно подписался под втыковую масть – шайку, работающую на волжских пароходах.

Сам Чиж, подкладчик Грех, мурка Любка и симпатичная вихря Настасья, которая была еще и знатной волынщицей обычно изображали из себя семейство среднего достатка, а еще трое вихеров – Шпыня, Вол и Гнат, что пасли поляну и били понты – фраеров лопоухих, из каких-нибудь мелких совслужащих.

На пароходах работать хорошо. Разомлевшие от скуки да от буфетной водки штымпы сами лопатники да сумки раскидывали. А уж в толпе у трапа по прибытию на пристань – рай! Чистый рай! Но и на берегу работается неплохо. Вон, взять хотя бы эту парочку. У молодого видно: карман деньги оттопыривают, даром, что шкары на нем – галифе. Ишь, фраер ушастый: папашу слушает – рот только не разинул! Ну так и сейчас…

Рука привычно скользнула в чужой карман, но тут…

…Всеволод-младший сильно прижал чужую ладонь к своему бедру и резко повернулся. Раздался негромкий хруст, и только потом – дикий крик.

На земле сидел парнишка лет пятнадцати, держась за сломанную кисть. И тут же словно из-под земли вынырнули двое. Крепкие такие мужички, смотрят нехорошо…

– Это что ж тут делается? – спросил один из подошедших. – Дите покалечил?

– Этому дитю в тюрьме давно прогулы ставят, – напрягся парень. – Лучше милиционера позовите: карманника поймал.

– Прямо так и поймал? – осклабился второй подошедший. И тут же ударил Всеволода в лицо. Вернее, попытался ударить…

Младший Волков легко качнулся в сторону, крутнулся на пятке и ударил каблуком пролетавшего мимо нападавшего в крестец. Тот нелепо взмахнул руками, словно пытался удержаться за воздух, и налетел на услужливо подставленный Волковым-старшим кулак. Глухо булькнул и растаявшим пломбиром оплыл наземь.

Второй сообщник махнул рукой, и в ней коротко блеснуло узкое лезвие. А сзади раздался топот: к ним бежал еще какой-то мужик с широким злым лицом.

– Сын, твой – тот, – ткнул рукой отец. И уже обладателю ножа, – Брось железо, козел. Руки вырву.

Тот, щеря плохие зубы, попытался покрутить нож в руке. В этот же самый момент Всеволод-младший прыжком сократил дистанцию с третьим противником и нанес прямой удар в печень, одновременно уходя влево.

Оппонент оказался крепким: удар не сбил его с атаки, и он попытался достать парня настоящим боксерским хуком. «Во как! – поразился младший Волков. – Это ж надо: на доисторического боксера нарвался!»

Уголовник со стажем по кличке Шпыня действительно был знаком с боксом и даже как-то выступал, а потому слыл крутым бойцом. Вполне заслужено… для двадцать девятого года. Вот только сержант Волков полгода тому назад взял первенство части по рукопашному бою. Совсем в другом времени, с совсем другими требованиями. И Шпыня на свою беду об этом не догадывался…

Удар ребром стопы выбил Шпыне колено, и тут же жесткая ладонь сломала кадык. Всеволод-младший поспешил повернуться: вдруг помощь нужна? «Все-таки бате уже за сорок, – промелькнуло у него. – А ну, как…» Но, никакого «ну, как» не произошло: Младший Волков только и успел заметить выпавший из вывернутой руки нож, а противник отца, уже дергался и хрипел в неразрывном захвате. Волков-старший чуть напряг руку и у бандита глаза на лоб полезли…

– И что это было? – спросил старший Всеволод так спокойно, словно сидел за столом в кабинете. – Чего за гнилой наезд? Ну?

– Папань, он же говорить не может. Ты ж его сейчас задушишь…

– М-да? – приподнял бровь старший Волков. – Ну, значит судьба у него такая…

– Бать, отпусти ты этого урлоида…

Теперь Волков-младший волновался уже совсем по другой причине. Обычно тихий и спокойный отец не зря числился в нескольких странах военным преступником, и к врагам, особенно – к таким вот шакалам, относился безо всякого почтения. Неизвестно даже, считал ли он их вообще за людей, или числил в разряде мелких вредителей, наравне с клопами и тараканами?..

– Ладно, урочье племя, – Всеволод-старший разжал руки и одновременно наладил свою жертву здоровенным пинком в «задний фасад». – Те, кто меня слышит – запомните, и передайте остальным: если я ваши бакланьи хари хоть раз до отъезда увижу – окалечу! Вопросы, пожелания есть? Если есть, заткнули их себе в хайло и дернули отсюда мелкой рысью! Пошли, сын…

Билеты у Волковых были на пароход «Яхонт», шедший вниз по Волге. Увидев это странное заднеколесное суденышко, отец и сын остановились, с минуту разглядывали несуразное плавсредство, а потом, переглянувшись, пропели дуэтом:

Америка России подарила пароход.

С носу пар. Колеса сзади.

И ужасно, и ужасно,

И ужасно тихий ход!

Но оказалось, что никакая Америка никакой России «Яхонт» не дарила, а построили его на заводе Крюкова в Молитовке в далеком одиннадцатом году. Эту информацию довел до них добродушный пожилой рыжий и веснушчатый мужик в тельняшке, стоявший у трапа. Уже в каюте сын поинтересовался:

– Папань, Молитовка – это где?

Отец, завалившийся было на койку, ответил, что Молитовка – деревня рядом с Нижним Новгородом. Но недолго ей осталось: в середине тридцатых она войдет в состав Ленинского района города Горький. А знает он это потому, что когда-то там жила родня его матери – бабушки младшего Всеволода.

– А вот что там за завод был – понятия не имею, – добавил он. Встал и потянулся, – Пойдем-ка лучше на палубе посидим, воздухом подышим, на пейзажи полюбуемся. Да и покурить бы, а то в нашей каюте… – и вместо окончания фразы Волков-старший просто обвел рукой крохотное помещение.

На палубе опять было людно. Отец и сын расположились на длинной дощатой скамейке. Волков-старший достал серебряный портсигар с тремя богатырями на крышке, подаренный ему еще его дедом. Портсигар был старинным… ну, то есть по меркам их времени, так как сделали его еще в середине двадцатого века. Но и здесь он смотрелся вполне достойно.

Они закурили, бездумно разглядывая проплывающие берега, как вдруг старший Всеволод насторожился. Младший поискал взглядом источник отцовского беспокойства и вскоре нашел. Плотный человек в полотняном костюме, энергично рубя воздух рукой, обращался к своему седому и длинноусому соседу:

– И если мы поднимем температуру, то производительность куба вырастет, по нашим расчетам, на целых двенадцать процентов!

Длинноусый пожевал губами:

– На двенадцать, это вы, батенька, уж чересчур. Даже если на семь поднимите – превосходно. Но встает единственный вопрос: как вы собираетесь оправдать требование на увеличенный расход нефтяного топлива? Ведь оправдывать-то надо будет не мне, а наркомату…

– Почему же не оправдаем?! – горячился плотный. – Если три стопудовика начнут давать по сто двенадцать пудов – разве это не оправдывает увеличение расхода пара?

Седоусый задумчиво покачал головой. Видно было, что он ищет достойный ответ, но тот как-то все не находится…

– Дополнительный котел ставить будете? – спокойно поинтересовался Волков-старший. – Если нет, то ждите одного из двух: или трубки порвет, или развальцует и из решетки вырвет.

– Что?! – хором переспросили плотный и седоусый.

Всеволод-старший принялся объяснять скучным тоном университетского профессора. Оба незнакомца слушали его, потом седоусый запротестовал, вытащил из кармана записную книжку и принялся что-то там черкать и высчитывать. Всеволод-младший сидел, и слушал, как отец, заглянув в расчеты, усмехнулся и предложил считать по-другому. Потом заговорили все трое разом, и эта словесная перепалка очень скоро стала напоминать ему дагестанский мат. Только тот был понятен хотя бы интуитивно, а здесь даже два курса института не могли помочь разобраться в нагромождении «паропроизводительностей», «дефлегматизаций паров», «парциальных давлений», «температур разложения» и тому подобного. После пошло что-то уж и вовсе невообразимое. Старший Всеволод встал, прошелся перед оппонентами и поинтересовался:

– Передовой метод инженера Шухова по расчету теоретических тарелок вам, надо полагать, неизвестен? Ах, известен? Ну, так возьмите номограмму и просто посмотрите. И производительность у вас поднимется, хорошо, если на пару десятых процента. Если бы вы перерабатывали три миллиона тонн нефти в год, то и это была бы цифра, а так… Стоит ли рисковать оборудованием? Тем более, что есть более простой способ…

И дальше опять покатилась высокопробная производственная заумь. Младший Всеволод было заскучал, но минут через двадцать плотный вдруг подскочил, точно его укололи шилом, схватил отца за плечи и буквально заорал: