Текст книги "Гемфри Деви"

Автор книги: Борис Могилевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Пневматический институт

Однажды, благодаря стараниям Джильберта, Деви был приглашен в лабораторию медеплавильной компании «Гейль Коппер Хауз». С волнением осматривал он хорошо оборудованную лабораторию. До сих пор он видел лабораторные аппараты только на рисунках книг. «Буйный восторг, который проявил Деви при виде химических аппаратов, до тех пор известных ему лишь по гравюрам, невозможно описать. Особенно привлек его внимание воздушный насос. Он играл с клапанами и трубками с непосредственностью ребенка, занятого осмотром новой и любимой игрушки». Прошел порыв восторга, и Гемфри пришлось невольно сравнить богатство этой лаборатории со свалкой разного мусора своей «кухни».

Минуло четыре месяца после начала занятий по химии. Гемфри Деви создает новую гипотезу о природе тепла и света. Через Джильберта эта гипотеза была сообщена доктору медицины Томасу Беддо из Бристоля. Одно время Беддо читал химию в Оксфордском университете. Перевод на английский язык «Химических записок» Шиля, работы по химической библиографии создали ему имя. Геологический мир считал Беддо ярым и непримиримым плутонистом [3]3
  Приверженцы геологической гипотезы, выдвигавшей вулканизм – силу подземного огня – главнейшим фактором в процессе образования земной коры.


[Закрыть].

Лучшую характеристику Беддо дает сам Гемфри Деви:

«Беддо был скупой на жесты и сухой человек, но его лицо было очень приятным. Он был холоден при разговоре и, повидимому, был весьма занят своими собственными взглядами и теориями. Ничто не может быть большим контрастом к его несомненному равнодушию в споре, чем его дикое и деятельное воображение, которое было таким же поэтичным, как и у Дарвина. На своем смертном ложе он написал мне очень трогательное письмо, сожалея о своих научных ошибках (аберрации)».

Ознакомившись с работой Деви, доктор Беддо стал сразу его горячо поддерживать.

В середине XVIII века английский ученый Блек открывает ряд газов, отличных от воздуха. Это событие производит ошеломляющее впечатление. Научный мир, в том числе и медики, заинтересовались удивительными свойствами кислорода. Доктор Томас Беддо увлекается перспективой широкого изучения влияния газов на человеческий организм. Быть может, некоторые из них обладают чудесными, неизвестными никому целебными свойствами? Ответ может дать только исследование. Беддо загорается желанием организовать специальный Пневматический институт. В числе других людей, поддерживающих идею Беддо, были также Уатты. Джемса Уатта и его сына Грегори, помимо чисто научного интереса к программе этого своеобразного учреждения, заинтересовала возможность лечения туберкулеза при помощи газов – из года в год здоровье Грегори Уатта ухудшалось.

Беддо мечтал о новых сильнодействующих лекарствах, которые должны быть найдены среди газов. В поисках лица, которое смогло бы возглавить лабораторию, доктор Беддо. по совету Джильберта, остановил свой выбор на Деви. Это произошло, как и все у доктора Беддо, неожиданно. Вместо того, чтобы поручить эту должность известному химику, он решает выдвинуть кандидатуру автора оригинальных исследований о тепле и свете. Само собой разумеется, что мистер Джильберт и Грегори Уатт отнеслись к выбору Беддо положительно. Шел уже четвертый год «ученичества» Гемфри у Борлаза, и большая часть «плана занятий» была выполнена. Гемфри Деви получил приличную подготовку к самостоятельным научным работам.

В письме, датированном 4 июля 1798 года, доктор Беддо пишет мистеру Джильберту: «Я рад, что мистер Деви произвел на Вас такое же впечатление, как и на меня. Я давно уже хотел написать Вам о нем, потому что думаю, что смогу открыть для него наиболее плодоносное поле для исследований, чем кто бы то ни был. Не самая ли это прямая дорога к успеху? Даже если он и не добьется благоприятных результатов, он сможет проявить свои способности к исследованиям и стать известным общественному мнению скорее, чем всяким другим путем. Он должен быть приглашен, но наши фонды не могут обеспечить такое жалование, при котором человек может отложить все в сторону! Он должен посвятить все свое время в течение двух или трех лет исследованиям. Я хотел, чтобы вы поговорили с ним об этом. Я сожалею об этом, но в настоящее время не могу назначить определенную годичную сумму, а также не могу быть уверенным в том, что все жертвователи согласятся с моими планами. Я написал уже главным из них и не буду терять время, чтобы известить всех».

Две недели спустя доктор Беддо снова возвращается к этой же теме и в письме к Джильберту пишет: «Я получил письмо от мистера Деви. С тех пор, как я получил Ваше письмо, он не один раз упоминал о подобающем содержании как о предварительном условии для занятия места возглавляющего Пневматический институт. Я боюсь, что наши фонды не позволят назначить значительное содержание; тем не менее он должен быть приглашен. Я не могу понять, что он подразумевает под словом «подобающее», но, может быть, все трудности исчезнут после переговоров; по крайней мере, я думаю, что Ваши переговоры с мистером Деви будут лучшим способом для устранения трудностей, чем наша переписка. Мне кажется, что это назначение будет не чем иным, как частью медицинского образования м-ра Деви, и сбережет ему немало средств. Оно может также послужить основой для его репутации, и, конечно, с моей стороны будет сделано все, чтобы создать ему доверие, которое он может заслужить. Он вовсе не обязан открывать целительные свойства газов для той или иной болезни; он может заслужить аплодисменты ясными доказательствами даже отрицательных результатов. Во время моих поездок по стране я собрал множество важных и любопытных фактов у разных практиков. Это родило идею собирания и публикации подобных фактов, которые наша часть страны будет время от времени предлагать. Если бы имелась возможность производить химические эксперименты, касающиеся органической природы, я бы их тоже помещал. Если мистеру Деви нравится такой путь опубликования его работ, я с удовольствием помещу их на первых страницах первого тома, но я не хочу, чтобы он «жертвовал» для этого независимостью суждений или наклонностей».

Благодаря мистеру Джильберту переговоры закончились удачно. Миссис Деви согласилась с желаниями сына, а мистер Борлаз уничтожил договор с учеником. На обороте контракта Борлаз написал, что он освобождает Гемфри от «всяких обязательств, несмотря на его отличное поведение», и добавил: «Я не хочу мешать стремлениям многообещающего юноши, которые могут принести ему славу и счастье». Только одному из близких друзей Деви не понравился этот план – старому «благодетелю» мистеру Джону Тонкину, мечтавшему сделать Деви врачом родного Пензанса. Он был настолько раздражен, что даже изменил свое завещание, и наследником своего дома назначил не Деви, как раньше, а другое лицо.

В жизни Гемфри Деви наступает перелом. Двадцатилетнему юноше предложено заняться систематической научной работой. Ему положительно везет. Сразу три видных человека Англии заинтересовались его судьбой. Грегори Уатт, Девис Джильберт и Томас Беддо с этих пор приняли близкое участие в жизни Гемфри. Конечно, и Гемфри за последние четыре года учения у Борлаза неизмеримо вырос; ординарный повеса превратился в хорошо развитого и неплохо подготовленного кандидата к научной деятельности. Быстро усвоив небольшой фактический и теоретический объем современной ему химии, он принялся за экспериментальную проверку фактов, почерпнутых из книг. Проделав в своей «лаборатории» серию опытов, Деви сразу стал на голову выше многих молодых людей своего времени, получивших систематическое университетское образование.

Поглощенный научными занятиями, Деви не забывает рыбную ловлю и охоту. Он становится отличным стрелком. Последние годы Гемфри в Пензансе были счастливым временем его жизни. В общении с признанными авторитетами Англии он осознал силу своего интеллекта. Он полон желания подниматься все выше по лестнице наук. Заманчивые горизонты раскрывались перед ним. В одной из личных записных книжек Деви, относящихся К тому времени, мы находим следующие, ярко характеризующие его слова: «Я не могу сослаться для своей характеристики ни на богатство, ни на власть, ни на знатное происхождение, и тем не менее я верю, что буду не менее полезен человечеству и моим друзьям, чем те, кто родился со всеми этими преимуществами». И дальше: «Постепенно я начинаю осознавать свои силы, сравнивая их с силами других. Однако энтузиазм, который создал мою независимость, не пропал. Я уже больше не беспокоился о том, что думают обо мне другие, и не гонялся за славой. Порожденное только одним чувством – любовью к правде – желание видеть вещи в их истинном свете затмило все другие помыслы… Этот характер я думал совершенствовать, отбрасывая от себя всякое проявление лжи и лицемерия». В той же книжке Гемфри оставил последнюю запись: «Теперь я проделал все опыты, которые можно сделать здесь: я их сумею быстро собрать и систематизировать, но это лучше сделать в Клифтоне, чем в Пензансе».

Нельзя отказать в некоторой доле предвидения и мистеру Беддо, который не без оснований подчеркнул, что Пневматический институт должен стать для Деви местом, где он закончит свое образование. Великодушный Беддо заранее указывал, что полный крах его, Беддо, научных идей, полученный в результате экспериментов, будет также принят как успех Деви, Последнее замечание Беддо оказалось, как увидим дальше, пророческим. Пневматический институт был как будто создан специально для Деви, для его совершенствования, ибо это была наибольшая польза, какую человечество получило от этого института.

Деви собирался в дорогу, он готовился впервые в своей жизни оставить родной Пензанс. Орленок расправлял крылья и собирался в свой первый полет. 2 октября 1789 года двадцатилетний Деви направился в Бристоль. Закончился первый период его жизни. Ничто не смогло задержать роста этой яркой индивидуальности. Все благоприятствовало развитию его ума. Даже многие годы, проведенные в школе Гаритона, сослужили свою положительную службу. На это обстоятельство неоднократно указывал и сам Деви: благодетельное безделье возбудило живую любовь к природе. То, чего не смог дать Гемфри мистер Гаритон, дал ему прекрасный Корнуэльс. Гемфри с детства полюбил и научился читать великие страницы естественной истории в ее непосредственности. На всю жизнь он вынес правило наблюдать, наблюдать и еще раз наблюдать за явлениями природы. Из наблюдений рождались идеи, теории и другого пути у открывателя элементов не было и быть не могло.

В описываемую нами эпоху Бристоль уступил пальму первенства другим портам Западной Англии. Главным местом снаряжения заатлантических экспедиций стал Ливерпуль. Но было время, когда Бристоль, город в устье реки Эвон, превышал по численности население Лондона. Бристолю принадлежит честь посылки первой экспедиции в Америку. Себастьян Габотто вышел в 1497 году из Бристоля и на четырнадцать месяцев раньше Христофора Колумба достиг берегов Нового Света. Упадок Бристоля, как, впрочем, и многих других городов Англии, был вызван сохранившимися от средневековья привилегиями городских цехов. Горожане имели «свободные права», и все, кто вновь селился в Бристоле, ограничивались и стеснялись тысячами способов до такой степени, что вынуждены пыли искать счастья в других местах. Город же от этих порядков только терял и уступал первенство тем городам, где пережитки феодализма ломались быстрее.

^{Опыты с «веселящим газом» в Лондонском Королевском институте. Со старинной карикатуры}

^{Дистиляционная камера XVI века. Со старинной голландской гравюры}

Беддо жил в Бристоле. Клифтон, где находился Пневматический институт, был в то время небольшим пригородом, куда бристольские купцы уезжали отдыхать от трудов праведных. Крутой холм возвышается над зажатым в ущелье Эвоном. Где-то внизу катит в океан свои воды река, а наверху, на утесе, стоит Клифтон. Старинные постройки, утесы, река и леса привлекали сюда художников и поэтов. Последнее обстоятельство сыграло свою роль в популяризации Пневматического института и его молодого руководителя.

…Письмо к матери. Оно может послужить неплохой характеристикой чувств и переживаний юноши, впервые вступающего в мир. И кому, как не матери, написать о первых успехах и впечатлениях.

«Октябрь 11, 1798,

Клифтон.

Дорогая мать!

У меня есть немного свободного времени, и я посвящу его письму к Вам, Я расскажу Вам про новые и замечательные события, случившиеся со мной со времени моего отъезда. Я надеюсь, что Вы получили мое последнее, поспешно написанное письмо, в котором я уведомил Вас о моем благополучном приезде и об оказанном мне хорошем приеме.

Теперь я должен дать Вам более подробный отчет о Клифтоне и моих новых друзьях – мистере и миссис Беддо и об их семье. Клифтон расположен на холме, с которого открывается прекрасный вид на Бристоль и его окрестности; в то же время он достаточно удален от шума и грязи большого города. Здесь в одном месте собраны: дома, скалы, леса, город и деревья, внизу протекает воспетый поэтами прекрасный Эвон. Трудно найти более красивое место; оно по красоте своей почти равно Пензансу и заливу Горной бухты. Наш дом большой и красивый, мои комнаты велики и удобны и, что лучше всего, у меня прекрасная лаборатория.

Доктор Беддо, говоря откровенно, один из самых странных людей, которых я когда-либо видел. Очень толстый и маленький, он отнюдь не обладает изящными манерами и внешне ничем не напоминает жреца науки. Он очень молчалив и вообще плохой собеседник. Ко мне он, однако, относится очень хорошо, он очень высоко ценит мои открытия и согласен во всем с моей теорией, чего я, сказать по правде, не ожидал. Мне передана вся работа по Пневматическому институту. Беддо послал редактору «Monthly Magasine» письмо, в котором отзывается обо мне в самых лестных выражениях.

Миссис Беддо – прямая противоположность доктору; остроумная и веселая, она очень привлекательна. С высокой культурностью и добрым сердцем она соединяет большую простоту. Мы уже очень подружились. Она показала мне прекрасные окрестности Клифтона, так как доктор слишком занят для прогулок. Я посетил мистера Хэр, одного из крупнейших вкладчиков Пневматического института, и он принял меня очень любезно. Недели через две поеду в Бирмингем повидать мистера Уатта и Кейра, но до тех пор я Вам еще напишу. Мы собираемся начать печататься у Коттля в Бристоле, и все мое время будет отдано подготовке к печати. Аудитория для чтения лекций еще закрыта, но если мне удастся найти в Бристоле большую комнату и подписчиков, то, по желанию доктора Беддо, я прочту там цикл лекций по химии.

Мое путешествие было очень приятно, ибо всю дорогу я ехал со своими знакомыми. В Эксетер [4]4
  Эксетер – главный город графства Девоншир. Имеет много памятников английской старины. В начале XVIII века Эксетер был главным центром выделки английских шерстяных материй.


[Закрыть]я прибыл во время празднования победы Нельсона [5]5
  Нельсон, Горацио (1758–1805) – английский адмирал. Погиб, уничтожив франко-испанский флот в сражении при Трафальгаре.


[Закрыть]. Город был великолепно иллюминован, и жители веселились. Меня познакомили с несколькими жителями этого города… Наутро после праздника я объехал прекрасные окрестности города, мне очень понравившиеся. Вам будет приятно знать, что все мои надежды исполнились и что мое положение таково, каким я его желал. Это, впрочем, не мешает мне вспоминать Пензанс и моих друзей и желать встречи с ними. Нужно много времени, чтобы привыкнуть к новым местам и новым знакомым.

Ваш любящий сын Гемфри Деви».

* * *

Чем сильнее росла промышленность, тем больше повышалась смертность от целого ряда недугов. Среди других грозных заболеваний первое место занимал туберкулез. Институт в Клифтоне должен был изучить применение газов в медицине, в надежде открыть в них могущественные целебные свойства. Надеялись, что будет найден способ борьбы с неизлечимыми болезнями. Члены института, либерально настроенные люди науки, мечтали, что им удастся отвоевать у смерти десятки тысяч жизней. Другие же джентльмены, владельцы фабрик и заводов, готовили верных кандидатов на гибель. Наивные люди хотели научной спекуляцией достичь того, чего невозможно достигнуть одними медицинскими средствами. При Пневматическом институте был госпиталь, лаборатория и театр для чтения лекций. Это учреждение представляло большие удобства для научной работы, заранее обреченной на неуспех.

Между тем вышел в свет первый том «Дополнений К физическим и медицинским познаниям, собранным на западе Англии Томасом Беддо». На первом месте были напечатаны «Заметки о природе тепла и света», автором которых являлся Гемфри Деви. Деви опубликовал свои основные взгляды на сущность света и тепла. Девять десятых этой работы, написанной в результате четырех месяцев занятий химией, были полны остроумных, но неверных умозаключений. Но одна десятая часть «Заметок» была вполне достойна своего автора, Было доказано, что тепло не есть вид материи. Прошло немного времени, и Деви осудил свою первую работу, назвав ее «детским лепетом». Нужно было наблюдать его явное неудовольствие, когда кто-либо напоминал об этом первом труде. В таком критическом отношении к себе сказался весь Деви. С тех пор он всегда относился подозрительно ко всем теориям, не подтвержденным большим практическим материалом. Не этим ли объясняется недооценка им атомной гипотезы Дальтона? [6]6
  Дальтон, Джон (1766–1844) – известный английский физик и химик.


[Закрыть]Хотя сам Гемфри Деви быстро разочаровался в своих «Заметках», все же они получили в ученом мире большой резонанс. Некоторые удивлялись смелым утверждениям неизвестного юноши, другие горячо поддерживали новые мысли, третьи просто отмечали факт появления на научном небосклоне Англии новой звезды и не последней величины. Знаменитый Пристлей писал, что идеи, высказанные Деви, несмотря на их новизну и оригинальность, заслуживают большого внимания. Таков был отзыв крупнейшего авторитета.

Во время пребывания Деви в Клифтоне к нему приехал учиться сын Пристлея. Деви учил молодого Пристлея химии, а Пристлей учил Деви лучше разбираться в происходящих вокруг политических событиях. Каждый из них был вполне компетентен в своей области.

Вечерами в доме мистера Беддо собирался цвет интеллигенции Бристоля. Общение с этой средой оказало колоссальное влияние на Деви. Жена Беддо постаралась обтесать угловатого Гемфри.

Гемфри посетил Бирмингам, где радостно встретился с Уаттами. Грегори Уатт с восторгом принял своего молодого друга. Сын квартирохозяйки в Пензансе за короткое время стал известен как профессиональный ученый, руководитель научно-исследовательского института в Бристоле. Друзья вместе радовались происшедшей метаморфозе.

«Веселящий газ»

Еще в Пензансе Гемфри заинтересовала закись азота, но, не имея в своем распоряжении достаточного количества газа, он вынужден был опыты прекратить. В хорошо оборудованной лаборатории Пневматического института ему удалось получить закись азота в большом количестве. В апреле 1799 года Деви вдыхал закись азота, желая доказать пригодность его для дыхания. Так было введено в практику Института неписаное правило – Гемфри испытывал на себе действие всех исследуемых газов! После ряда не совсем удачных попыток Деви удалось в присутствии доктора Беддо некоторое время дышать этим газом. Удивительное открытие тщательно анализировалось. Гемфри систематически вдыхал газ по нескольку раз в неделю и следил за его влиянием на свое здоровье. С исключительной смелостью, не боясь возможных роковых последствий, он вдыхал все большие и большие дозы газа. Однажды во время эксперимента Гемфри потерял сознание. Незнакомые картины и образы проплывали перед ним. Это было состояние восторженного вдохновения. «Мои эмоции, – пишет он, – были возвышены энтузиазмом, в течение одной минуты я прогуливался по комнате совершенно безразличный ко всему, что мне говорили. Придя в себя, я почувствовал желание поскорее поведать всем мое открытие, сделанное во время опыта. Я сделал усилие, чтобы собрать мысли, но они были слабы и неточны…» Увлекающийся доктор Беддо решил, что закись азота есть средство для излечения паралитиков, в этом же ему удалось убедить и своего друга Деви.

У Гемфри прорезывался зуб мудрости. Деви заметил, что боль исчезала, когда он оставался под влиянием газа. Так впервые было открыто анэстезирующее свойство закиси азота.

Эксперименты Деви получили большой отголосок во всем мире. Вдыхая закись азота, человек становился веселым, он много смеялся, находился в радостном возбуждении до тех пор, пока продолжалось действие замечательного газа. О «веселящем газе» – он получил это общеизвестное название – заговорили все. Сначала его значение было сильно преувеличено, В Клифтон началось настоящее паломничество. Популярность Гемфри быстро разрасталась – все хотели испытать на себе действие удивительного газа, могущего разнообразить монотонность жизни. Не только в Англии, но и на континенте стало известно имя молодого химика, нашедшего «жизненный элексир». Сам Деви не придавал большого научного значения этим первым шагам своей деятельности. Все же он отдавал себе полный отчет в своеобразной роли открытия. Он понимал, что произведенный во всем мире «бум» сыграет свою роль и виновник торжества будет поднят на щит.

Стояли чудесные дни ранней осени. Иногда ветер приносил в комнату золотые листья. Чистый морской воздух насыщался ароматом листвы и цветов. Гемфри стоял у широко раскрытого окна. Лучи солнца освещали его каштановые волосы, загоревшее лицо и серые выразительные глаза. Он только-что закончил свою работу в лаборатории и, не зная, что предпринять, в нерешительности стоял у окна. Еле уловимое движение глазных мышц, складка на лбу выдавали его настроение. Деви стала надоедать шумиха с «веселящим газом». Ежедневные сеансы для высокопоставленных господ начали выбивать его из круга научной деятельности. Молодые дамы и девушки были слишком навязчивы. Действие «веселящего газа» и присутствие молодого ученого располагало пациенток к различным проявлениям своих чувств. Но женщина, которая действительно волновала его, была недоступна. Она сочетала в себе очарование, изящество и красоту. Красота физическая в ней прекрасно гармонировала с красотой ее ума и души… Но она была женой Беддо! Надо кончать с «веселящим газом» – на очереди стоят другие, еще не разрешенные явления. Пауза нерешительности закончилась. Деви быстро прошел к письменному столу. Осталось дописать несколько строк: «Так как закись азота убивает боль, то она может быть с успехом использована при хирургических операциях с небольшим пролитием крови».

«Веселящий газ» еще долгое время привлекал к себе внимание широкой публики. Его популярность можно было в некоторой степени сравнить с употреблением наркотиков, но вред, приносимый человечеству наркотиками, неизмеримо больше вреда, приносимого закисью азота. Только через сорок четыре года американский дантист Гораций Уэлз продемонстрировал свойства закиси азота при удалении зубов. «Веселящий газ» применялся в хирургии недолго. Общий наркоз при помощи более надежных, но и опасных хлороформа и эфира вытеснил это первое анэстезирующее вещество. Сейчас этот газ снова возвращается в медицинскую практику для обезболивания родов.

Гемфри продолжал эксперименты на самом себе; он решил испытать действие водорода. Вдыхание этого газа в первый момент не произвело заметного эффекта, но через полминуты Деви стало трудно дышать. Доктор Беддо дал распоряжение прекратить доступ газа, но Деви условным знаком потребовал продолжения опыта. Действие газа усиливалось. Щеки Деви стали пурпурными, пульс стал слабеть. Еще немного, и опыт мог бы закончиться катастрофой. Беддо оборвал опыт сам. Вдыхание азота, смешанного с небольшим количеством углекислоты, вызвало примерно те же симпотомы.

Испытывался светильный газ (метан), заведомо ядовитое вещество. Первые глотки метана сделали пульс почти неощутимым, мускулы казались парализованными. Второе вдыхание лишило Деви способности ощущать внешний мир. Третья порция газа привела его в бессознательное состояние, рука не смогла подняться, чтобы прекратить доступ газа. Жизнь или смерть – дело решали здесь доли секунды. Ассистенту посчастливилось во-время прекратить опыт. Гемфри постепенно приходил в себя и, как будто выйдя из задумчивости, прошептал ослабевшим голосом:

– Я не думаю умирать!

Особым здоровьем Гемфри Деви никогда не отличался. Надо полагать, что эти опыты также в немалой степени разрушали его организм.

В 1800 году Деви наряду с изучением газов определил также состав азотной кислоты, окиси азота, перекиси азота и аммиака. Иначе говоря, Деви изучил важнейшие соединения азота с кислородом и водородом. Программа работ Деви в Пневматическом институте была много шире, чем одно изучение газов. Еще весной 1799 года в плане очередных работ по химии он наметил: разложить соляную кислоту, борную и плавиковые кислоты и т. д.

В ноябре 1800 года Гемфри написал очередное письмо своей матери в Пензанс:

«Дорогая мать!

Если бы я мог подумать, что шестинедельное мое молчание принесет Вам хотя бы малейшее огорчение, Я бы давно уже написал. Я слитом увлекался своей любимой работой – экспериментированием и, кроме этого, должен был развлекать двух друзей, посетивших институт. Один из них – наш бывший жилец Грегори Уатт, который Вам кланяется, о другом я Вам уже говорил. Его имя Томсон, и бог дал ему душу, поднимающую его над обычной сутолокой этого мира.

Благодарю за Ваши подарки, я все их получил, и они мне пригодились. Много раз, когда я ужинал прекрасными маринованными сардинками, я вспоминал про тихие вечера в маленькой гостиной, где, сидя против Вас за столом, мы разговаривали о неизвестном будущем. Как мало я тогда предугадывал мое нынешнее положение и взаимоотношения с миром. Тогда я не думал, что покину родимые места на такой долгий срок, что буду испытывать столь бурное желание опять их посетить. Я с радостью встречу приближение времени, когда смогу снова увидеть свой родной дом и отплатить благодарностью Вам, моим теткам и доктору Тонкину, Мой следующий визит не будет таким коротким, как предыдущий. Я прогощу у Вас два или три месяца. Вы сдали в наем половину своего дома. Осталась ли у Вас спальня и маленькая комната для лаборатории? Все развивается прекрасно. Мое здоровье чудесно. Я очень хочу услышать о Вас. Вы можете писать о сотнях интересующих меня вещей, а не только о себе. Поклонитесь от меня всем моим друзьям, в особенности доктору Тонкину, моим теткам и дядям. Прощайте, дорогая мать.

Ваш любящий сын Гемфри Деви».

Подкупающая искренность, любовь к своей семье и родине, забота о матери – черты Гемфри Деви-человека.

Десять месяцев Деви собирал материалы для своей книги «Закись азота». Книга была написана в три месяца и содержала более 80 тысяч слов.

Гемфри, как всегда, много гулял по холмам Клифтона. Он вдыхал «веселящий газ» и писал стихи. Гемфри надеялся, что газ усилит его вдохновение.

В научном мире надвигались большие события. Они пришли в Англию с берегов Средиземного моря. Мир стал свидетелем гениальных работ Гальвани и Вольта. Новая могучая сила входила в науку. Начало XIX века прошло под знаком рождения энергии электричества.

* * *

На южном склоне Альп, в красивой долине Длинного озера, тихо дремлет городок Комо. Горы покрыты садами, оливковыми и каштановыми лесами.

Миниатюрный Комо существует много веков. Во времена римского могущества его называли Комум, через город проходил путь в варварские страны Средней Европы. Здесь в 1745 году родился Алессандро Вольта, сын почтенного горожанина. Когда Вольта минуло восемнадцать лег, он увлекся опытами по электричеству. К этому времени была изобретена «электрическая машина». Стеклянный диск, вращаясь, терся о кожаные подушки, а возникавшие при этом электрические заряды отводились по металлическим проволокам. Герой Америки Франклин произвел удивительные опыты. Он удачно накинул узду на молнию. По намоченному дождем шнурку молния от воздушного змея устремилась в лейденскую банку. Покоритель молний указал на сходство между атмосферным электричеством и электрическим зарядом от электрической машины. Новое замечательное открытие привлекло к себе внимание высокого, стройного юноши – Вольта стал изучать электрические чудеса. В ту эпоху опыты с электричеством не имели научной основы, это был период собирания фактов. Работы Вольта приобрели мировую известность. Старинный университет города Павия заслуженно гордился своим профессором – Вольта с честью поддерживал доброе имя древнего учебного учреждения Европы.

В другом итальянском городе – Болонье праздновали 700-летие университета. Ученые всех стран Европы приехали на торжества в честь знаменитого университета – самого старинного в Европе. Университет этот имел свои славные традиции. Ряд столетий он управлялся исключительно студентами. Совет студентов выбирал профессуру, вел административные дела и руководил всей университетской жизнью. Почти с самого основания университета (1088 год) женщины имели право быть его студентами и профессорами. Это единичное исключение на фоне средневекового мракобесия вызывало у передовых людей того времени особые симпатии к Болонскому университету. В числе юбиляров был также профессор анатомии и физиологии медицинского факультета Гальвани.

Однажды Луиджи Гальвани готовился к очередной лекции по анатомии на тему «Сокращение мышечных волокон». Пока Гальвани и его ассистент препарировали лягушку, которую полагалось демонстрировать во время лекции, студенты развлекались. Высокий рыжий детина, взобравшись на стул, дирижировал импровизированным хором. Он дискантом выводил дикие рулады. Содержание песни было несложно. Папа римский отпускал грехи провинившемуся студенту, вина которого заключалась в краже яиц с фермы доброго католика; студент же, ссылаясь на бедственное положение землячества, оправдывался тем, что трудился для общего блага. Роль папы играл рыжий дирижер, роль студента – вся шумная компания.

В анатомическом театре на столе лежала препарированная лягушка. На том же столе стояла электрическая машина. Подготовка к лекции закончилась, и Гальвани бегло просматривал конспект; ассистент почтительно ожидал приказа о начале лекции. В ожидании распоряжений он вертел ручку стеклянного диска электрической машины, искра нормально пробегала между полюсами машины. Он попробовал металлическим ножом расправить лягушечьи ножки. Когда нож коснулся мускула одной из них, ножка неожиданно сжалась, и ассистенту даже показалось, что она подпрыгнула как живая. От неожиданности он немного растерялся, потом, смеясь, повторил опыт. Ножка опять сократилась. Это заметил и профессор. Но нужно было начинать лекцию…

В тот день Гальвани был в ударе и с большим воодушевлением доказывал притихшим студентам о наличии в живом существе особой жизненной и божественной силы, которая отличает весь животный мир от мертвой природы. Студенты, да, пожалуй, и сам профессор, точного представлении об этой «жизненной силе» не имели, – она относилась скорее к области фантастики, чем к научным истинам.