Текст книги "Операция «Ольга»"

Автор книги: Борис Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

9. Интернет – кафе на бульваре Сен-Жермен

Вечером того дня, когда необычное транспортное средство с капитаном Фроловым и академиком Ганюшкиным на жёстких сиденьях, недовольно фыркая, скрипя рессорами и тяжело переваливаясь сбоку на бок отошло от пристани, в интернет-кафе на бульваре Сен-Жермен в Париже вошёл коренастый, похожий на жука человек в сером плаще и клетчатой шляпе. Быстро окинув зал и убедившись, что он пуст, вошедший защёлкнул за собой замок изнутри.

– Зачем вы это делаете?! – испуганно закричала тёмнокожая кассирша.

Человек сощурился и приложил палец к губам.

– Стихни, и не дёргайся! – перед глазами кассирши возникло удостоверение сотрудника частного сыскного агентства «Нарцисс». – Я парень серьёзный. Вспомни-ка лучше одного клиента, красотка!

Вошедший говорил на французском с сильным американским акцентом. Он назвал дату и время, когда полковник Бризар, прикинувшись парижским бездомным, направлял из кафе послание в адрес Ани Ламберт.

– Я не могу, отвечать на ваши вопросы, не поставив в известность шефа, – кассирша потянулась за телефонной трубкой, но железная рука ухватила её за волосы, в горло упёрлось острие ножа.

– Делай, что тебе говорят, сука! – В стальных глазах ночного посетителя вспыхнул злой огонек.

«Этот ни перед чем не остановится!» – поняла женщина.

Клиент, из-за которого сотрудник частного агентства угрожал ножом, остался в памяти кассирши, удивив тем, что, расплатившись мелочью, не взял сдачу.

Женщина рассказала всё, что запомнила, но ночной посетитель остался недоволен.

– И это всё?!

– Да, месье… он был-то всего минут десять-пятнадцать… я смотрела телевизор…

Сыщик перебил её.

– Говоришь, хромает на правую ногу?!

– Да, месье, кажется, на правую.

– Кажется или точно?!

– Да, да, точно на правую.

– Цвет волос?!

– Я не знаю, ей богу, не знаю, – залепетала кассирша. – Он не снимал шляпу.

– Номер машины?!

– Он пришёл пешком… я говорю правду… ей богу, правду… я не знаю, – острие ножа больно впилось в кожу, из глаз женщины брызнули слёзы и покатились по щекам. – Пощадите… у меня четверо детей!

– Ничего не знаешь, дура! – Мужчина дёрнул кассиршу за волосы так, будто хотел вырвать клок вместе с корнями. – Смотри, сука, – лезвие ножа блеснуло перед носом кассирши, – если скажешь кому-нибудь, о чем я тебя спрашивал, всех твоих выродков утоплю, как котят!

– Нет… нет… я никому не скажу… ей богу… клянусь! – женщина заплакала.

10. Семён Семёныч

Механический крокодил, преодолев с надрывным воем очередной подъём, яростно затрясся и, плюнув напоследок облаком чёрного дыма, затих на вершине холма у большого строения на деревянных столбах с островерхой крышей из пальмовых листьев. Наверх вела приставная бамбуковая лестница, пространство под ней была закрыто тростниковой ширмой.

Агубар, знаками показав выходить из машины, тут же заставил чужеземцев поднять руки и ощупал карманы. У капитана он вежливо изъял пакет с бутылкой водки, банкой селёдки и судовым вымпелом, а также висевшую на плече сумку с биноклем. Жестами потребовал снять с пояса рацию, но капитан, яростно замотал головой и сделал шаг по направлению к машине, давая понять, что средство связи он не отдаст ни за что. Туземный генерал настаивать не стал.

За тростниковой перегородкой послышались возня и недовольное ворчание. Гости переглянулись. Капитан недоуменно пожал плечами. Агубар отодвинул ширму: в ржавой железной клетке металась обезьяна необычной серебристой масти. На шее у неё болталось ожерелье из ракушек.

Увидев гостей, пленница выхватила откуда-то пудреницу, помаду и, поглядывая в круглое зеркальце, стала красить пухлые губы, затем припудрила мордашку, и, закончив макияж, забросила пудреницу в угол, а тюбиком помады стала показывать на капитанскую фуражку. Просительно повизгивая, она хлопала себя ладошкой по макушке и протягивала лапу сквозь решётку.

Капитан недовольно крякнул, поправил форменный головной убор и отрицательно покачал головой.

– Зарипа, – представил попрошайку Агубар.

Услышав знакомый ей хриплый голос, обезьяна обернулась и с размаху запустила в генерала тюбиком губной помады. Помада задела решётку и, изменив направление, упала в густую траву. Совершив акт неуважения к высокому генеральскому званию, кокетка утратила интерес к капитанской фуражке, схватилась за щёку, словно у неё болел зуб, и опять, причитая и жалуясь, стала метаться по клетке.

На земле валялся велосипед без седла, со спущенными шинами и изогнутым «в восьмёрку» передним колесом. Агубар кивнул на изуродованное транспортное средство, сделал жест руками, будто отжимал мокрую тряпку, и, осуждающе скривив рот, показал пальцем на Зарипу.

Оставив резиновые тапочки на джутовом коврике у лестницы, генерал полез наверх. Иван Васильевич и Назар Ефимович также по его примеру разулись и по отполированным босыми ногами лестничным перекладинам последовали за затянутым в белые шорты крепким генеральским задом. Пройдя через просторную террасу, они вошли в полутемное помещение, в центре которого на небольшом возвышении сидел, скрестив под собой ноги, маленький, плотный человек в заломленной на правый бок золотой короне. Перед ним в квадратном, заполненном песком углублении горел костёр.

– Это, видимо, вождь, собственной персоной, – шепнул Ганюшкин капитану.

Агубар, выхватив из ножен саблю, показал гостям стать на колени, поклонился человеку в короне, развернул клинок вертикально перед собой, распрямил плечи и что-то хрипло проорал. Затем, повинуясь знаку повелителя, поднялся на возвышение и с саблей наизготовку стал позади него.

– Интересно, сколько времени он нас продержит в таком положении, – тихо сказал капитан Фролов, – у меня уже ноги затекли.

Хозяин дважды ударил в ладоши. Из-за бамбуковой ширмы выскочила обнаженная по пояс маленькая стройная девушка с ожерельем из крупного белого жемчуга на смуглой шее и, не обращая, казалось, внимания на иностранцев, поклонилась ему.

– Найя! – представил её повелитель.

Это была, как позже выяснилось, родная сестра правителя острова и, соответственно, принцесса. Найя скрылась за ширмой, через секунду вернулась с двумя низкими табуретками и, поклонившись, поставила их перед гостями.

– На каком же языке с ним разговаривать? – спросил Ганюшкин.

На это Иван Васильевич только пожал плечами. Ответ на вопрос поступил от самого правителя острова. Показав пальцем на капитана, он спросил:

– Ты по-русски говорить?

У Фролова от неожиданности зачесалось в носу и он вместо ответа громко чихнул.

– Будь здолов, – отозвался сюзерен, нисколько не обидевшись.

– Он говорит, говорит, – радостно закивал Ганюшкин, похлопывая Фролова по погону, – я тоже. Мы, мы оба на русском говорим. Я ещё на английском, французском и испанском. Иван Васильевич, – академик кивнул в сторону капитана, – знает английский. А Вы, простите, – обратился Назар Ефимович к вождю – где русский учили?

– Я Москва учился, – признался правитель острова и неожиданно обиделся на Ганюшкина, когда тот предположил, что туземец окончил университет Патриса Лумумбы.

– Э, почему Лумумба? Все говорят Лумумба, Лулумба. Да я твой Лулумба мама в белой тапке видел! Россия много другой училищ есть. Я цирковой учился, на клоун.

Оказалось, что вождя зовут Семе Кударат Шестой. После окончания первого курса циркового училища он три месяца стажировался в городе Сосногорске, однако, в связи с болезнью отца Семе Кударата Пятого, был вынужден оставить учёбу и срочно возвратиться на Таби-Таби. Сломанный велосипед, который гости видели у входа, подарил ему цирковой медведь Михаил Иванович Берлогин.

Эта история вызвала у капитана подозрение, что «с крышей» у властителя острова не всё в порядке. Иван Васильевич бросил косой взгляд на Назара Ефимовича, но того, казалось, нисколько не удивил рассказ правителя, как будто академик давно знал, что у российских медведей и в правду есть традиция дарить кому ни попадя всё, что подвернётся под лапу.

Ганюшкин успокаивающе похлопал капитана по руке и сказал хозяину, что, направляясь в гости, они также приготовили подарки, но их изъяли при входе. Нахмурив брови, Семе Кударат посмотрел на Агубара и показал пальцем в сторону лестницы. Военный молнией метнулся к выходу, и через несколько мгновений бинокль уже лежал у ног капитана, а Семе Кударат вертел в руках вымпел с изображением парусника.

Оставив на циновке буханку чёрного хлеба, бутылку водки «Морской волк» и баночку селёдки, Агубар, пятясь и почтительно кланяясь, удалился. Вождь снял корону, которую тут же подхватила, вынырнувшая из-за перегородки Найя. Затем принцесса принесла три стеклянных стакана, расписанных мелкими красными цветочками, и пристроила на огонь закопченный чайник.

Перед гостями выросло плетёное блюдо с плодами манго и бананами. В тоненьких руках Найи появился тяжёлый нож, двумя короткими ударами принцесса разделила буханку на три части, а затем разрубила каждую ещё на четыре куска.

Отложив вымпел в сторону, и, поворачивая бутылку, то одной, то другой стороной, вождь долго рассматривал коренастого моряка на этикетке. Особенно его поразили длинные седые волосы морского волка и густая борода, лопатой падающая на тельняшку.

– На мой папа похож, – неожиданно заключил правитель, заботливо поглаживая бутылку. – Мой папа тоже был такой борода и полосатый рубаха – тельняха звать. Я этот тельняха ему в Москва купил. Папа очень любил. Надел и не снял, пока умер. Я его так в тельняха и похоронил.

Затем твёрдой рукой Семе свернул «Морскому волку» алюминиевую бескозырку, разлил водку по стаканам, поднял свой, и добавил. – Давай махнём за мой папа, чтобы ему царство на небе!

Потом «махали» за хозяина, за процветание острова Таби-Таби и, конечно, за дружбу. В каких только условиях нашим людям не приходится пить?! Такая уж слава прокатилась по миру, что у русских водка – первое дело. Их, мол, мёдом не корми, бананом не заманивай, а выпей с ними водки, без которой они жить не могут и которая у них всегда с собой есть. Кстати, тёплый «Морской волк», если закусывать чёрным хлебом с селёдкой, бананом и запивать горьким чаем, идет неплохо.

На поясе у капитана загудела рация. Семе насторожился.

– Это мне с корабля сообщают – успокоил его Иван Васильевич.

В наушнике радостно захрюкало. Фролов внимательно выслушал и поблагодарил звонившего.

– Боцман докладывает, – сказал он, выключив рацию и пристраивая ее обратно на поясной ремень. – Неисправность устранена. Осталось собрать двигатель. «Исток» сможет выйти в океан часов через десять-двенадцать.

– Отлично, – прокомментировал новость Ганюшкин. – Значит задержка у нас по минимуму.

После того, как махнули по пятой, хозяин предложил, именовать его Сёмой. Гости, однако, не согласились опускаться до такой фамильярности, и, учитывая, по выражению Ганюшкина, «высокое социальное положение вождя и исключительно почётное место, занимаемое им в местном социуме», попросили разрешения называть его «Семёном Семёновичем», против чего Семе Кударат Шестой возражать не стал, но захотел перейти на «ты».

Собеседники расслабились. Разговор пошёл живее и откровеннее. Оказалось, что в Сосногорске Семе полюбил девушку, на которой хотел жениться.

– Хороший девушка. Волосы белый. Кожа тоже белый-белый… Ольга… хороший девушка… только на Таби-Таби ехать не хотел.

Назар Ефимович спросил про обезьяну в клетке. Выяснилось, что Зарипа – любимая жена царя местных обезьян Дрилона. Когда обезьяний царь узнал о велосипеде, привезённом из России, он попросил правителя острова позволить Зарипе покататься.

Семе загорелся идеей научить обезьяну исполнять на велосипеде разные трюки и воспитать из неё звезду цирка. Однако эта великолепная идея разбилась о беспросветную лень любимой жены Дрилона. Научившись в первый же день с горем пополам удерживать равновесие, Зарипа тут же выступила на портовой площади перед жителями острова и своими соплеменниками. Успех превзошёл все ожидания. Виляя рулем и рискуя упасть в любой момент, обезьяна смогла объехать площадь, чем заслужила бешеные аплодисменты собравшихся людей и безграничный восторг у обезьян, гроздьями обвешавших ближайшие деревья.

Завершив круг, Зарипа небрежно бросила уникальный цирковой снаряд в пыль, стала прыгать, кривляться и посылать публике воздушные поцелуи. Люди начали скандировать: «За-ри-па! За-ри-па!». Новоиспечённая звезда, которой неожиданная слава вскружила глупую голову, окончательно распоясалась, запрыгнула на трибуну почётных гостей, сорвала с правителя острова золотую корону и напялила на себя. Эта бестактная выходка вызвала у хвостатых безумный восторг, а Дрилон, сидевший в кресле рядом с Семе, прослезился и полез к вождю с поцелуями.

Обезьяны же, попрыгав с деревьев, повели себя на манер футбольных фанатов и вдребезги разнесли прилавки на площади. Чтобы утихомирить разбушевавшуюся дикую братию воинам пришлось пустить в ход ракетницы. Украденную корону Семе Кударату вернули лишь на следующий день. Она была исцарапана, слегка погнута и без четырёх бриллиантов.

После своего триумфа Зарипа заболела «звездной» болезнью и напрочь отказалась учиться чему-либо ещё. Не помогли ни специально заготовленные для неё самые сладкие бананы, ни пудреница с зеркальцем. Более того, обезьяна до смерти возненавидела велосипед и стала обращаться с ним по-варварски.

– Эта, подлый тварь, Зарипа, сволощь оказался. Зеркало смотрел, банан ел, а работать нэт. Велосипед наломал совсем. Михалываныч Берлохин едет на один такой велосипед, другой давал мне, а третий такой на свете больше нэт. Я Зарипа с работы виигнал, клетка посадил, чтобы она думать лучше. Дрилон просить, плакать, но Семе ему Зарипа не дать. Пусть сидит, сука косолылая.

Послышалось движение на лестнице. В проеме входа появился Агубар. Он поклонился вождю, что-то тихо доложил и, получив распоряжение, тут же скрылся.

– Мой министр войны говорит, – перевел Семе капитану Фролову, – Дух моря дал подарок. Подарок брал царь обезьян Дрилон. Он хочет дать мне подарок и взять обратно Зарипа. Это будет представление… цирк-шапито… Давай, вы тоже посмотреть.

– Конечно, это же любопытно. Как, Назар Ефимович, поглядим на церемонию? – обратился Фролов к Ганюшкину.

– А почему бы и нет, раз Семён Семёнович приглашает.

11. Байков читает Брегеля

Увидев входящего в библиотеку небритого смуглого парня в тёмных очках с заклеенной пластырем бровью, Евгения Федоровна подняла очки на лоб, уж очень необычным показался ей вид нового читателя.

– Что Вы хотите? – спросила библиотекарь, привставая со стула.

Кроме неё и этого странного типа в помещении, уставленном книжными стеллажами, не было никого.

– Хотелось бы почитать что-нибудь про мух.

За двадцать три года работы в библиотеке у Евгении Фёдоровны ещё никто не спрашивал книг о мухах, если не считать молодых родителей, которых интересовало только одно произведение – «Муха-Цокотуха» Корнея Чуковского.

– Каких мух?! – встревоженно спросила она, разглядев выступающий из-под очков темный кровоподтек под глазом посетителя.

– Ну, обыкновенных, с крылышками, которые летают, – Константин взмахнул руками, имитируя полёт мухи, и прожужжал, изображая полный предсмертной тоски звук, издаваемый несчастным насекомым, попавшим в клейкие паучьи сети. Библиотекарша побледнела. Она сама показалась себе мухой, попавшей в западню, из которой нет выхода: слабая женщина в безлюдном зале один на один с маньяком. Дрогнувшей рукой Евгения Фёдоровна показала в дальний угол.

– Про мух поищите там.

Странный читатель, не медля, направился к последней полке, где стояли книги о флоре и фауне, и стал внимательно рассматривать корешки. Не отводя глаз от широкой спины боксера, Евгения Федоровна набрала телефонный номер расположенного через улицу обувного магазина и попросила Карен Арутюнову «срочно зайти по важному делу», та примчалась через две минуты. Подруги, бросая косые взгляды на небритого посетителя, стали шептаться, но Константин их не замечал.

Наконец, Байков нашёл то, что искал: на сером корешке отсвечивала золотом надпись «Мухи». Открыв первую страницу, Костя, не отрывая глаз от текста, медленно, словно в гипнотическом сне, присел за ближайший столик.

«Муха – членистоногое, открыточелюстное, крылатое насекомое» – прошептал Константин и, обхватив голову руками, погрузился в текст.

Оказалось, что муха, прежде чем стать собственно мухой, проходит три стадии развития: яйцо, личинка и куколка. Сложные фасеточные глаза взрослого насекомого, расположенные по бокам головы, дают чёткую картину близких предметов и позволяют различать силуэты отдалённых.

Слова, складывающиеся в точные научные фразы, звучали в голове как симфония, заглушая тот неприятный зуд в затылочной части, который, хотя и уменьшился под воздействием гипноза доктора Кисиди, всё-таки продолжал досаждать боксеру.

Авторучка и блокнот для записей Константину не требовались: изголодавшийся по знаниям мозг впечатывал информацию в извилины. Оказалось, что муха не может ни кусать, ни жевать. То, что люди называют мушиным укусом, на самом деле всего лишь укол в кожу острого мушиного хоботка. На земле выявлено три тысячи разновидностей мух, включая цеце, наводящую ужас на Африку.

Особенно поразил боксёра тот факт, что в доисторические времена мухи по размерам и размаху крыльев превосходили современных ворон. Байков представил тучу таких мух, налетевших на стадо хищных динозавров. Грозные горы мощных мускулов и острых, не знающих жалости зубов, рыча и размахивая хвостами, трусливо бежали.

«Побежишь, тут, – подумал Костя. – Муха, такого размера сделает дырку в шкуре, из которой кровь будет бить, как из крана».

«Кто же это написал?!» – заинтересовался Константин. На обложке, выше названия, было выдавлено золотыми буквами поменьше: «У. Брегель». На титульной странице помещалась фотография автора. Внешность величайшего в мире знатока мух разочаровала Костю. В ней не было ничего выдающегося: длинный птичий, нос, тонкая шея, жидкие, гладко зачёсанные назад волосы. На следующем развороте курсивом было набрано: «Любимой жене Дэзи, в благодарность за долготерпение».

Подивившись странному посвящению, Константин постарался представить себе эту долготерпеливую Дэзи. В голове Байкова сама собой нарисовалась небольшая комнатка, со стенами, увешанными рисунками мух. Посередине кресло, в котором женщина в кружевном чепце и в красном шёлковом пиджаке вяжет носок. Спицы так и мелькают, работа явно спорится, но вид у вязальщицы глубоко несчастный. Она укоризненно смотрит на мужчину с птичьим носом, который, уткнувшись в микроскоп, ёрзает на стуле в предвкушения нового открытия.

– Дорогой, – страдающим голосом говорит женщина, – ты всё со своими противными мухами… я не могу так больше жить.

– Любимая, ненаглядная Дэзи! – отзывается мужчина, не отрываясь от окуляра. Ты так долго терпела, ну, потерпи ещё чуть-чуть. Тут такой экземпляр… Свяжи ещё носочек.

– Я уже связала тридцать три штуки! – женщина вскакивает с кресла. Лицо её пылает от возмущения. Спицы и недовязанный наполовину носок летят в сторону, за ними, подпрыгивая, скачет клубочек шерсти. Из-под кровати выскакивает рыжий котёнок, захватывает двумя лапами клубок и начинает выделывать с ним кульбиты.

– Я не для того выходила замуж, чтобы вязать носки! – женщина топает ногой так, что котёнок теряет игрушку, издаёт испуганный вопль и забивается под кровать.

– Ну, дорогая, потерпи ещё совсем немного, – жалобно просит мужчина, не оставляя, тем не менее, своего занятия.

На глазах жены появляются слёзы. Она плачет, вытирая платочком покрасневшие веки. Расстроенное лицо Дэзи, пиджак и джинсы кажутся Константину очень знакомыми. Где он её видел? Ну как же! Это та самая, которая была у Кисиди! Эх, ма, куда её занесло! Да ещё этот чепец…

– Молодой человек, – неожиданно ворвался в мысли боксера строгий женский голос. Костя встряхнул головой. Видение исчезло. Вместо блондинки в красном перед ним стояла библиотекарша и рядом с ней черноволосая женщина. – Молодой человек, – повторила Евгения Федоровна. – Библиотека закрывается. Поставьте книгу на место и освободите помещение.

– А на дом взять можно? – спросил Байков, бережно закрывая толстый труд.

– Литература из читального зала на руки не выдаётся. Приходите завтра.

12. Пирамиды Жоры Лабазова

Не было бы никакого «Мухановского катаклизма», если бы Георгий Лабазов – хозяин, птицефабрики «Фламинго», разместившейся на полпути между Мухановкой и райцентром Лаптево, выполнил обещание, данное главе районной администрации за три недели до того, как армада мух обрушилась на забытое богом и властями село.

В тот день районный руководитель Василий Петрович Захарин проезжал мимо заросшего бурьяном и молодым березняком поля, на котором когда-то племенной совхоз «Мухановский», возглавляемый прославленным директором Кузьминым, сеял овёс, клевер или кукурузу. Именитый совхоз развалился, не выдержав пролетевших над страной шквалистых ветров перемен, ушёл в мир иной легендарный директор, а предприниматель Лабазов, более известный в округе, как Жора Окорочок, превратил заброшенное поле в свалку для мусора.

Василий Петрович не был брезгливым человеком, но и он поморщился, когда непередаваемый аромат птичьего помета, разложившихся куриных потрохов и тухлых яиц наполнил кабину.

– Юра, прибавь! – скомандовал глава администрации водителю.

– Да как же я прибавлю, Василий Петрович, – взмолился шофер, – дорога-то какая?! Её ещё покойный Кузьмин ремонтировал! У машины колеса отвалятся, и почки вам отобью вдобавок.

Вездеход, оставляя за собой тучи пыли, выползал из одной глубокой колдобины, чтобы погрузиться в следующую. Шоссе, соединяющее районный центр Лаптево с Мухановкой, четверть века не видело дорожных бригад и приобрело за это время вид прифронтовой дороги, по которой одновременно работала штурмовая авиация нескольких воюющих сторон.

«Надо бы привести дорогу в порядок, – подумал глава района, закрывая платком нос от жуткого запаха. – Да где денег взять?! А еще этот Жорка! – разозлился Захарин на хозяина фермы «Фламинго». – Загадил участок и не чешется!»

Когда, наконец, машина преодолела не самый приятный отрезок пути, и запах стал слабеть, чиновник достал из нагрудного кармана мобильник, нашёл телефон Лабазова и надавил кнопку.

– Жора, слушай, ты знаешь, что применение химического оружия карается международными законами?

– Слышал, что-то… Ты к чему, Василь Петрович? – опасливо спросил Окорочок, догадываясь, что глава администрации неспроста задал ему этот вопрос.

– А вот к чему. Вы, господин Лабазов, со своими курами у меня в районе химическую войну устроили. Еду сейчас мимо поля, что от тебя в сторону Мухановки, запах такой, хоть коровам противогазы выписывай. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да, конечно, Василь Петрович, я давно хотел запахать, да руки не дошли.

– А у меня руки дойдут. Нашлю на тебя областную санитарную инспекцию. Мало не покажется.

– Василь Петрович, наведу порядок, не волнуйся.

– В ближайшие дни, понял?!

– Завтра, Петрович, же вызову трактор и сделаю. Не надо инспекцию!

– Завтра, так завтра.

Захарин раздражённо сунул аппарат обратно в карман.

* * *

Главе администрации лучше под горячую руку не попадаться. Не откладывая дело в долгий ящик, Лабазов позвонил в село Будалово бывшему совхозному трактористу Димке Сумину, владевшему единственным оставшемся на всю округу «железным конём», и сказал:

– Завтра с утра разровняй и вспаши участок, на который я навоз вывозил.

– Сколько? – отозвался Сумин.

– Три.

– Не пойдёт. Мне на твоём поле двое суток возни. Одной солярки только на пять тысяч нажгу. За десятку сделаю.

Сторговались на семи.

Однако ночью резко похолодало. С запада наползли тяжёлые тучи и обрушились сильнейшим снегопадом. Ранний снег лёг на поля, повис на не успевшей опасть листве. Сырой туман окутал окрестности. Промозглая, слякотная погода простояла дня три. Снег таял и опять выпадал, превратив окрестности в непроходимые для техники болота.

«Ну, теперь уж до весны, – решил Лабазов – Мало ли чего Захарину захотелось?! Стихия есть стихия. Я, конечно, обещал, но возникли обстоятельства непреодолимой силы. Большой снег уже на носу. Дело такое, что стерпит. А Димка перебьётся, ишь, монополию развёл со своим трактором, шиш ему с маслом, а не семь тысяч!»

Неожиданно последовавшая за осенней слякотью сумасшедшая жара, опрокинула логику прижимистого предпринимателя, а обильно политые дождями и прогретые горячим солнцем навозные пирамиды, превратились для мух в идеальные питомники.