Текст книги "Отдать швартовы !"

Автор книги: Борис Багрянцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Происшествие с Огурцом совсем выбило его из колеи. "Он только связь запорол, – думал он. – А я же могу весь корабль погубить".

Ночью ему приснился страшный сон. Он стоит у штурвала, ведет судно и вдруг видит, что оно прямехонько идет на опору моста. А к мосту как раз приближается железнодорожный состав. Витька пытается выправить курс, отвернуть, но корабль как на рожон прет себе на опору и не слушается руля. Раздается страшный удар. Все вещи срываются со своих мест. Люди валятся с ног, врезаются в переборки. Как спичка, ломается гребной вал. Мост вместе с составом рушится в воду. Минута – и только гибкая антенна тральщика торчит из воды. А наверху сидит он, Витька Веснушкин, раскачивается из стороны в сторону и смотрит на дело своих рук.

Нет, чем видеть такие сны, лучше совсем не спать. Витька выскользнул из-под одеяла и вышел на палубу. Никого. Шипит за бортом вода. Но во тьме заметны только разноцветные огни. Вся Волга убрана ими, как новогодняя елка.

Навстречу шло какое-то судно. С одного бока горел зеленый огонь, с другого – красный, на мачте – желтый. Не сбавляя хода, корабли спокойно разошлись.

Из ходовой рубки струился слабый свет. Пользуясь тем, что на палубе никого нет, Витька бесшумно вскарабкался по одному трапу, потом по другому и заглянул внутрь. К своему удивлению, никакого штурвала он не обнаружил. Из невысокой тумбы торчала короткая ручка. За нее держался рулевой. Вот и все. О штурвале одно Витька знал твердо, наверняка – его можно крутить. А что нужно делать с этой штукой, он не мог даже предположить.

В кубрике тускло светила ночная лампочка. Ребята (Юрка и Огурец исключения не составляли) дрыхли без задних ног. В отчаянии от своей беспомощности Витька тронул за плечо Мишку Пигарева. Мишка два года учился в клубе на судоводителя, был на хорошем счету и в скором будущем собирался поступать в мореходку.

– Вить, ты чего? – Пигарев открыл глаза и сонно уставился на него.

– Научи меня кораблем управлять. А то я совсем не знаю, что к чему, – понижая голос, чтобы ненароком не услышали друзья, сознался Веснушкин. – Ни бум-бум! Я ведь никакой не юнмор, а так... Научишь, Миш?

Витька понимал, что ставит экспедицию кладоискателей на грань разоблачения, но иначе поступить не мог.

– Научу, научу... Делов-то! – Мишка сладко зевнул. – Спи. Не сейчас же тебя учить!

– Сейчас! – отчаянно прошептал Веснушкин-Судаков и с надеждой схватил Мишку за руку, словно боялся, что тот убежит. Мишка вырвал руку, посмотрел на Веснушкина укоризненно и вздохнул. Потом повернулся к стене и через минуту уже смотрел очередной сон.

В иллюминаторах стало светать. И тут не смыкавший глаз Витька вспомнил про тетрадь. Два года на занятиях по судовождению Пигарев записывал в нее все, что касалось искусства водить корабли. "Завтра я должен обязательно заглянуть в эту тетрадь", – сказал себе Витька. Немного успокоившись, он задремал.

– Юрчик, ты должен мне помочь, – оттащив предводителя в укромный уголок, сразу после побудки шепнул ему Веснушкин-Судаков.

– Всегда пожалуйста. А чего нужно делать?

– Понимаешь, мне до зарезу нужно заглянуть в тетрадь Мишки Пигарева. Она у него спрятана в мешке. Без этой тетради всем нам будет крышка. Амба в общем.

– Врешь! – удивился Юрка.

– Попадемся все как один. Это я тебе говорю, – не вдаваясь в подробности, авторитетно подтвердил Веснушкин-Судаков.

– Не верю.

– Честно говорю!

– Ну и чего ты хочешь?

– Я затею в кубрике мойку полов, специально налью побольше воды, а сам буду читать. Ты же стой у входа и никого не пускай.

– А если кто-нибудь придет?

– Гони. Скажи: человек старается, гигиену соблюдает, а вы только грязь таскаете. Вспомни, как тебя твоя мать гоняет. Так и ты их гони. Договорились?

– Будь спокоен. Сделаю.

После завтрака состоялась беседа "О морских традициях и обычаях". Все свободные от вахты юнморы собрались у кормового орудия, и Владимир Иванович начал свою речь. Он говорил о том, что экипаж корабля – это единая семья. Все за одного – один за всех. Моряка можно убить, но победить нельзя. Если моряку уж совсем становится невмоготу, он поднимает сигнал – "Погибаю, но не сдаюсь". Пусть рушится небо и кипит вода, ничего больше враг от него не добьется. В общем моряки всегда дерутся здорово, и в этом смысле вряд ли кто сравниться с ними сможет.

У моряков свои законы чести, и им должен подчиняться каждый, кто ступает на корабль. Ну а если в дружную семью моряков попадает чужой, они нюни не распускают, с кляузами к начальству не ходят, а сами так воспитывают виновного, что эту науку он запоминает на всю жизнь.

Рассказывая, Владимир Иванович стал вспоминать всякие случаи из жизни. Тема заинтересовала проходившего мимо Терентия Ивановича. Он кое-что добавил.

Потом подошел капитан и тоже рассказал весьма поучительную историю. За ним вступил в разговор механик. За ним корабельный художник. За ним радист. Потом кок. Все наперебой рассуждали о том, какие бывают моряки. Что лучше прожить год на корабле, чем десять на земле. И вообще, кто в море не бывал, тот счастья не видал. Без воды счастья нет. Если что толковое и можно увидеть, то только в иллюминатор.

В этом месте командиры распустили ребят, а сами пошли в каюту к Терентию Ивановичу.

– Юрчик, ты не забыл, о чем я тебя просил?

– Можешь на меня положиться, – ответил Юрка.

Оглянувшись по сторонам, Витька нырнул в кубрик. Разлив по полу воду, он для маскировки вымыл несколько половиц и прислушался. Все было спокойно.

Витька торопливо вытащил из-под койки вещевой мешок Пигарева и полез внутрь. Чего там только не было! Тельняшка, фотоаппарат, кеды, плавки, спущенный волейбольный мяч, джинсы, крем от загара, очки от солнца, рассказы Конан-Дойла, пустая фляжка и целая куча других нужных вещей.

– Куда тебя несет? – остановил Юрка какого-то парня, сунувшегося было в дверь. – Труд уборщика надо уважать. Воспитывают вас, воспитывают – и все как от стенки горох. Никакого соображения.

Внезапно Юрка увидел на горизонте Владимира Ивановича. У Шаткова была одна характерная черта – он не любил видеть кого-нибудь без дела. Вот и сейчас, увидев Юрку, прислонившегося к стене, он подозвал его к себе.

– Чем стенку подпирать, поди-ка почисти рынду!

Шатков по-приятельски взял Юрку под руку и повел показать, где взять тряпку и кирпич.

– Можно я потом? – взмолился Юрка.

– Потом, потом... – недовольно поморщился Шатков. – Команда дана выполняй!

Сам он встал рядом и принялся помогать советами.

Тем временем Витька, ничего не подозревая, читал пигаревскую тетрадь. В ней было заключено столько ценных сведений, что он совсем перестал замечать что-нибудь вокруг. Сидя на табуретке перед постелью (на ней, словно на витрине, было аккуратно разложено Мишкино имущество), кладоискатель мысленно репетировал роль рулевого.

Залезать в чужой мешок, конечно, нехорошо. Веснушкин-Судаков это отлично понимал. Но что стоят приличия и правила хорошего тона, когда нужно спасать людей и корабль?

Юнмор, случайно заглянувший в кубрик, очень удивился, увидев Веснушкина-Судакова, по-хозяйски сидящего перед раскуроченным Мишкиным мешком. Узнав об этом, Мишка Пигарев бросил чистить картошку и вместе с несколькими ребятами пошел в кубрик. Сидя к ним спиной, Веснушкин-Судаков (мешок лежал на полу у его ног) преспокойно складывал туда вещи. В руке он как раз держал Мишкин кошелек. Внезапно Витька почувствовал на своей спине чей-то взгляд. Он оглянулся да так и застыл, растерянно вертя в руках злосчастный кошелек. Стоя у двери, ребята молча смотрели на него. Исподлобья. Злыми глазами.

Витька залепетал что-то. Жалкое и несвязное. Ребята, не говоря ни слова, приближались к нему, закатывая рукава.

– Ну?! – сказал Пигарев, когда вокруг Витьки замкнулось кольцо хмурых ребят. – Ты чего забыл в моем мешке?

Лицо у Веснушкина-Судакова покрылось пятнами. Ничего толкового не придумав, он решил, что самое разумное в его положении говорить правду, одну чистую правду.

– Миш, да я... Ты не подумай... Я просто хотел...

– Ты просто хотел Конан-Дойла почитать? Рассказ "Пляшущие человечки"?

– Нет, не Конан-Дойла.

– А что же?

– Я хотел твою тетрадь почитать. Про судовождение.

Это вызвало смех.

– Ребята, мы его не так поняли, – закатывался Валерка Кольцов. Этот паинька просто решил немного подучиться. Только и всего. Ах, какая сознательность! Ах, какая прилежность!

– Миш, вспомни, как я тебя ночью разбудил. – Витька умоляюще заглянул Пигареву в глаза. – Я еще просил тебя научить меня...

Мимолетное ночное происшествие совершенно изгладилось из Мишкиной памяти. Поэтому Витькины ссылки на него самого он воспринял, как неслыханное нахальство:

– Ну и тип! Значит, просил тебя поучить? Это можно. Так тебя выучим, что всю жизнь врать никогда не будешь!

...Когда надраенная рында засияла как будто солнце, Владимир Иванович милостиво разрешил Юрке идти. Едва преодолевая желание бежать, Юрка заспешил в кубрик. Нехорошие предчувствия не обманули его. Так и есть. Веснушкин-Судаков сидел в углу на мокром полу и жалобно, аж сердце слезами обливалось, плакал.

– Чего это у вас тут делается? – спросил Юрка, изо всех сил пытаясь решить, как ему себя повести: то ли изобразить этакое удивление, то ли ринуться на защиту приятеля. В конечном счете дружба взяла верх.

– Поучили немного твоего друга, – сказал Ленька Рохлин, неожиданно ловко, как настоящий морской волк, сплевывая сквозь зубы.

Но завидовать ему времени уже не оставалось. С места в карьер Юрка ринулся в атаку.

– Кто его? – коротко спросил он, стараясь, чтобы голос звучал твердо. – А ну, два шага вперед! Выходи, сейчас будешь иметь дело со мной.

После этих слов Витька заплакал еще сильнее и начал подниматься на ноги. Всхлипнув пару раз, салага Веснушкин-Судаков собрался с силами и выдал Юрке такую затрещину, после которой тот мгновенно очутился в объятиях ребят (они успели подхватить его вовремя) и повис у них на руках.

Смысл этого жеста Юрку не удивил. Зато ребята просто оторопели. Неизвестно, сколько бы длилась немая сцена, если бы на трапе не показались чьи-то полуботинки – судя по размеру, в кубрик спускался кто-то из старших.

Хотя у юнморов исчезла воинственность и непреклонность, вид у ребят был не совсем обычный. Терентий Иванович это сразу понял. Свежий синяк Веснушкина-Судакова, не успевшие разжаться кулаки Валерки Кольцова, перевернутая табуретка и разбросанные вещи лучше всяких слов рассказали о том, что произошло.

– Что здесь такое? – спросил Терентий Иванович.

Ребята притихли, переглянулись. Не стал отмалчиваться один Веснушкин-Судаков. Очень обстоятельно он рассказал о том, как мыл пол и, поскользнувшись, хлопнулся о переборку.

– А ты почему за подбородок держишься? – спросил Терентий Иванович у Юрки.

Смущенный взгляд предводителя случайно упал в угол, где кучкой валялись скорлупки грецких орехов.

– Я, Терентий Иванович, поспорил, что им могу грецкий орех расколоть.

– Ну и как?

– Расколол, – Юрка скромно потупил глаза.

– Молодец, – мрачно сказал Терентий Иванович. – Умеешь. Очень рад за тебя. Значит, у вас полный порядок? Все, стало быть, в ажуре? Ну-ну!

СКОЛЬКО ВЕРЕВОЧКЕ НИ ВИТЬСЯ...

Вечером, когда начсостав собрался в кают-компании на ужин, Кузьмичев принялся рассказывать об инциденте в кубрике:

– Эти новенькие – ершистые ребята! За ними нужен глаз да глаз. Представляете, уже успели потасовку устроить. Второй такой случай мы допустить не должны. Прежде всего, товарищи, не худо бы нам узнать, из-за чего у них там сыр-бор разгорелся. Но сделать это нужно по-морскому: тактично, ненавязчиво, без нотаций и нравоучений...

– Всыпать им "тактично" по одному месту – и делу конец, – ворчливо отозвался механик Николай Васильевич.

– Это не педагогика, – поморщилась докторша Тамара Сергеевна. Они же дети.

– Вначале моряки, потом дети, – решительно заключил Кузьмичев.

Обменявшись мнениями, начали наконец ужинать, и за столом наступила тишина.

Место радиста Родина пустовало. Он пришел, когда ужин подходил к концу.

– Есть кое-какие новости. О монинцах. – С этими словами Родин загадочно улыбнулся и с удовольствием принялся за овсяную кашу.

– Чего тебе дались эти монинцы? – спросил капитан.

Родин помолчал. С наслаждением выпил компот, повертел в руках пустой стакан и только тогда решил, что ему стоит высказаться.

– Вы, дорогой капитан, о каких монинцах говорите?

– О тех самых, которых вытянули прямо из воды. Ты что, не знаешь? По-моему, один из них уже успел с тобой здорово поработать.

Все довольно улыбнулись.

– Но ведь есть и другие монинцы.

– Какие еще другие?

– А те, что плывут на "Ленинграде".

– Постой, Вадим Григорьевич. Опять ты чего-то путаешь. Какие монинцы? Какой "Ленинград"? Говори толком.

– Пожалуйста. После того как этот парень сжег мне всю рацию, два дня пришлось ее чинить. Сегодня только закончил. Первым делом связался с "Ленинградом". Ну, сперва поговорили о том, почему связь прервалась. А потом они начали выкладывать свои претензии. Дескать, договорились принимать ребят на "Москве", а вы почему-то направляете на "Ленинград". Плакаться стали. У нас, мол, одеял не хватает, того нет, сего нет. Мы в затруднении, ребятам неудобно...

– Каким ребятам? – не выдержал Терентий Иванович. – Что за чепуха?

– Вы мне не верите? – обиделся Родин. – Тогда поговорите с ними сами.

– При чем тут не верю? Удивляюсь!

– А чего удивительного? – с подчеркнутым спокойствием сказал Родин. – Пять юнморов из подшефного клуба пришли на корабль, чин по чину представили свои бумаги и приступили к практике. Вот и все.

Терентий Иванович хлопнул себя по бокам.

– Ничего не понимаю. Эй, вестовой! Позови-ка сюда Чудова. Знаешь? Ну, давай!

На Чудова Юрка с непривычки откликнулся только на третий раз, и то после того, как Огурец локтем в бок напомнил ему его нынешнюю фамилию. Терентий Иванович принял юниора в своей каюте.

– Скажи-ка, Юра, а другие твои товарищи по клубу сейчас где?

– Да в разных местах.

– А к нам, кроме вас троих, никто не собирался?

– Вроде никто.

– Мы же приглашали пятерых. Где же остальные двое?

– Один заболел, а другого родители не пустили. Воды испугались. А заменять их было уже поздно. Вашу телеграмму мы получили, можно сказать, в последний момент.

– Ну ладно, иди.

С "Ленинградом" Кузьмичеву удалось поговорить только утром следующего дня. Оказалось, что ребята из подшефного клуба, попавшие на этот корабль, готовились к плаванию еще с весны. Как и было условлено, они сели на судно в назначенном месте, в назначенный срок и в полном составе. Накануне отплытия никакой телеграммы не получали. Что еще?

Почувствовав себя в тупике, Терентий Иванович замолчал и начал яростно тереть виски. Затем сказал Родину:

– Пусть у них спросят, не знакомы ли они с Колей Маленко, Юрой Чудовым и Витей Судаковым.

Через несколько минут пришел ответ. Ни один из пятерых знакомых ребят с такой фамилией никогда – ни раньше, ни теперь – не имел. Кузьмичеву очень не хотелось сдаваться, и, чтобы распутать этот узелок, он запросил фамилии юниоров, плывущих на "Ленинграде", – тех пятерых, что неизвестно откуда взялись. Когда ответ был получен, Терентий Иванович глубоко задумался и с несвойственной ему суетливостью начал расхаживать по "Москве". Он заглянул на бак и на спардек, поднялся на капитанский мостик, спустился в машинное отделение. Это продолжалось до тех пор, пока начальнику клуба не повстречался некто по прозвищу Огурец.

– По дому небось заскучал?

– Нет, что вы. Я так...

– Вижу, вижу, заскучал. Дружков вспоминаешь, а? Кстати, Коля, ты с Петькой Ситниковым знаком?

– Первый раз слышу. А он кто?

– Да ваш брат, юнмор. Ну, а Жору Карапетяна ты, конечно, знаешь?

– Жору? Не-а.

– И Чуркина не знаешь?

– Не знаю, Терентий Иванович. А что?

– Да так, ничего. Я почему-то думал, что вы знакомы.

Чувствуя, что положение, вместо того чтобы проясниться, запутывается еще больше, Терентий Иванович отошел от Огурца. На лице его было написано недоумение. Подумать только. Члены маленького клуба юных моряков, жители одного и того же маленького городка разными путями попадают на два разных корабля. И никто из них понятия не имеет друг о друге. Ни одна фамилия своего брата-юнмора не кажется им знакомой. Разве так бывает? Нет, тут что-то нечисто. Так дальше жить нельзя. Надо что-то предпринимать.

"Надо что-то предпринимать", – в свою очередь, думали кладоискатели, собравшись на юте. Даже на контрольных по математике лица их не были такими задумчивыми, как теперь.

– Попомните мое слово, неспроста он у меня выспрашивал, почему нас не пятеро, а трое, – с тревогой сказал Юрка и вздохнул.

– Каких-то ребят мне называл, – добавил Огурец. – Я стою, словно чурка с глазами, рот разинул, а что отвечать – не знаю.

– Выведут нас на чистую воду – вот будет концерт! – Витька хотел сказать это пободрее, но ничего у него не получилось.

При слове "вода" все взглянули за корму, где кипел бурун от винта. Кипел и вдруг исчез. Корабль замедлил ход и повернул к берегу. Загремела якорная цепь. Перевесившись через борт, Юрка смотрел на клюз, из которого с глухим звоном сыпались в воду стальные звенья. Ему и в голову не приходило, что эта остановка имеет какое-либо отношение к их судьбе.

Ночью Юрка проснулся. Зевнул и выглянул в иллюминатор. На корабле стояла непривычная тишина. Только где-то в глубине машинного отделения ровно гудел вспомогательный двигатель. Пустынный берег был залит зеленоватым светом луны. Вдалеке темной полоской виднелся лес. Вода не шевелилась. Немигающие звезды, словно в черное зеркало, смотрелись в ее глубину. По крайней мере, до утра можно было спокойно спать, не ожидая никаких расспросов со стороны руководства. Юрка так и поступил.

А где-то за десятки километров от "Москвы" к месту назначенной встречи полным ходом шел морской охотник "Ленинград". Всю ночь он неутомимо проходил милю за милей, пока впереди не завиднелся высокий корпус "Москвы". На тральщике в это время завтракали. На приветственный гудок "Ленинграда" никто не обратил внимания. Однако когда "Москва" откликнулась могучим басовитым ревом, юнморы побросали ложки и высыпали на палубу.

– Куда это вы заторопились? – спросил Юрка одного из ребят.

– Не слышишь, что ли? "Ленинград" подошел. Айда встречать. – И парень убежал.

Юрка, Витька и Огурец в одиночестве остались у бачка. Так неуютно они еще ни разу в жизни себя не чувствовали. Юрка давно проглотил последнюю ложку каши, но от задумчивости не мог остановиться и продолжал жевать. Витька от волнения облизывал сухие губы. С палубы доносился шум и топот ног. Огурец вдруг не выдержал и с криком: "Вы как хотите, а я побежал. До берега недалеко. Авось доплыву!" метнулся к выходу. Юрка еле успел поймать его за штаны. Огурец послушно хлопнулся на табуретку и вцепился в нее обеими руками, словно боялся взлететь под потолок.

– Пошли, – сказал Юрка, вставая с места. От волнения ему стало даже холодно, но он крепился и не показывал виду.

– Натворили на свою шею, – захныкал Огурец.

– Замолчи, – оборвал его Витька.

– Слушайте меня, поддакивайте, а сами вперед не лезьте, – сказал Юрка. – Э-э, будь что будет! Где наша не пропадала! Пошли.

Втянув головы в плечи, с видом обреченных на казнь, кладоискатели полезли на палубу. Как раз для того, чтобы увидеть, как Терентий Иванович в шлюпке с подвесным мотором отправился на "Ленинград". Там он пробыл довольно долго. Во время его отсутствия приятели мучились от неизвестности и думали об одном: чем бы это ни кончилось, лишь бы поскорей. Наконец Кузьмичев погрузил в шлюпку каких-то ребят и отправился назад. Кладоискатели быстро сообразили, зачем и кого он везет на корабль. Итак, им предстояла очная ставка. Когда шлюпка причалила, кладоискатели, не сговариваясь, начали дружно пятиться назад, пока спины юниоров не скрыли их от начальников клуба.

– Знакомьтесь, ребята! – сказал Терентий Иванович, поднявшись на борт. – Это наши друзья из Монинского клуба юных моряков. Кстати, а где Чудов, Маленко и Судаков? А ну-ка, хлопцы, быстро приведите их сюда. Очень мне хочется на них посмотреть.

– Да вот они, – сказал кто-то из ребят.

Юниоры расступились, давая проход Юрке и его друзьям. Но те стояли на месте, упорно не желая выходить вперед.

– Не стесняйтесь, голубчики, подходите-ка сюда. – Терентий Иванович, словно несмышленышей, пальцами поманил их к себе. – Смелей, смелей! Поближе. Вот так. Не робейте. Тут ведь все знакомые. Не так ли? – Кузьмичев театральным жестом простер руку в сторону только что прибывших ребят. – Ну, Чудов, Маленко и Судаков, пораскиньте умишком и скажите, кто такие эти ребята. А я, со своей стороны... – Терентий Иванович выдержал долгую паузу, – постараюсь вам сказать, кто такие вы, голубчики мои, сами и откуда вы взялись. Идет?

ОТКРЫТИЕ ИВАНА ЛУКИЧА

Иван Лукич азартно забивал "козла". Сгущались сумерки. Сгрудившись под голой электрической лампочкой, игроки изо всех сил стучали по вкопанному в землю столу, как будто надеясь его проломить. Когда-то стол был как стол, но поколения игроков так славно поработали над ним, что он теперь и на полметра не возвышался над землей.

От долгого сидения у Ивана Лукича заломило спину. Он собирался уже встать и немного размяться, как вдруг окно над ними распахнулось и сварливый женский голос начал распекать засидевшихся игроков:

– Люди с работы пришли, устали. Отдохнуть хотят. Детям спать пора. А эти непутевые и стучат, и стучат, и стучат... Совсем извели. Хоть милицию вызывай.

Иван Лукич стушевался, покраснел и торопливо поднялся со скамейки. Его уговаривали остаться, но он сослался на головную боль и ушел.

В почтовом ящике что-то виднелось. Письмо. Наверно, лежит там второй день. Иван Лукич с первого взгляда узнал Юркин почерк и удивился. Бывало, внука из-под палки не заставишь писать, а теперь словно подменили. За последние несколько дней третье письмо. И когда это успел полюбиться сорванцу эпистолярный жанр? Усмехаясь в прокуренные усы, старик открыл дверь и шагнул в темноту.

В квартире шел ремонт. На полу – газеты, штукатурка и мел. Мебель, сдвинутая к одной стене, походила на дремлющего под попоной слона. Иван Лукич поискал глазами, куда бы сесть. Немного потрудившись, он освободил уголок дивана, достал очки и стал читать.

Да, не ради больших событий взялся за перо его внук. Юрка писал, что жив-здоров, погода стоит хорошая, вчера возле дороги нашел белый гриб, потом играл в волейбол. Вот, собственно, и все. Но так или иначе деду было приятно получить письмо от внука. Он даже погладил бумагу ладонью, как частенько гладил маленького Юрку, когда тот, бывало, забирался к нему на колени. Вспомнив о внуке, старик заскучал. Еще не поздно было уехать на дачу, но завтра с утра придут рабочие. Кто им откроет дверь? Видно, ничего не поделаешь. Придется в собственной компании коротать вечер. "Конечно, хорошо, – думал Иван Лукич, – что Юрка поехал на дачу к своему дружку. Играет в футбол, бабочек ловит, плещется в воде. Хорошо, да не очень. Вот Борька небось за материн подол не держится. А Юрка не в породу пошел, жидковат, ему бы в самый раз девкой родиться... А я, старый пень, мечтал увидеть их обоих в черных матросских клешах, в бескозырках, заломленных набекрень".

Сам Иван Лукич на флоте никогда не служил, хотя однажды уже совсем было туда попал. Случилось это в самом начале войны. Механик со стажем, он явился в военкомат как раз в тот момент, когда какой-то человек с нашивками капитана первого ранга требовал у комиссара отыскать ему опытного технаря.

– Вот тебе и механик, – обрадованно сказал комиссар, заглянув в анкету Ивана Лукича. – Хочешь – бери, не хочешь – будь здоров. Только решай быстрей. Сам знаешь, какое время.

– Беру, – сказал капитан. – Собирайтесь, вы пойдете со мной.

– Далеко? – осторожно осведомился Иван Лукич.

– На линкор "Октябрьская революция".

Свое сложное хозяйство Иван Лукич содержал в образцовом порядке. Но всерьез послужить на линкоре ему не пришлось. Бронированные дивизии гитлеровцев катились на Ленинград. Совинформбюро почти каждый день передавало названия оставленных городов и сел.

Иван Лукич навсегда запомнил, как стоял в замершем строю на палубе корабля, успевшего стать ему родным. Вода отливала сталью. Черные бушлаты. Тощие матросские мешки у ног. Короткие речи ораторов, звавших постоять за Родину, родной город, за флотскую честь.

В бой они вступили сразу. Из мелких окопчиков еще летела земля, когда издалека послышался басовитый рев. Танки. Они двигались неторопливо, словно основная работа была уже выполнена и оставались сущие пустяки – смять окопы, в которых засела горстка моряков. Честно говоря, Ивану Лукичу стало не по себе. А на них катились бронированные чудовища, подмявшие под свои гусеницы всю Европу. За танками шла пехота. Привычная к легким победам, поднаторевшая в искусстве убивать.

К вечеру русские окопы трудно стало отыскать среди воронок от бомб, мин и снарядов. Земля была перепахана так, словно по ней прошелся гигантский плуг. Из каждых трех человек в живых остался лишь один. Но, живые и мертвые, они не тронулись со своих мест. И немцы откатились назад.

Наутро все началось сначала. Опять стелился по земле чад от горящих танков. Опять летела кверху земля. Все реже становились ряды моряков. К ночи выяснилось, что рота морской пехоты попала в окружение. Впрочем, ротой она оставалась только для врага. Держать в руках оружие могли всего восемнадцать человек.

В километре от высотки, которую обороняли моряки, виднелся лес. Решили прорываться туда. Когда стало совсем темно, приготовились дать фрицам последний бой. Истекали минуты, оставшиеся до атаки. Сосед Ивана Лукича вдруг вытащил из-за пазухи мятую бескозырку и, скинув каску, натянул на голову.

– По каске-то пуля щелкнет, – заворчал Иван Лукич, – еще, глядишь, и обойдется. А уж коли по голове – пиши пропало.

Но его никто не слушал. Бескозырки появились словно из-под земли. И, повинуясь общему порыву, Иван Лукич распахнул ворот, за которым обнаружилась выцветшая тельняшка. Откинул штык.

– Вперед! – вполголоса сказал политрук.

Стиснув зубы, молча, без привычного "ура" моряки ринулись на прорыв.

Иван Лукич помнил короткий и лютый рукопашный бой. Потом страшный удар по голове – и он провалился куда-то в темноту. Очнулся в лесу. Вокруг сидели трое ребят.

– Где остальные?

Никто не ответил. Опустили головы и промолчали. К своим пробирались сначала через лес, потом через немецкие боевые порядки. Не раз бывали на волосок от смерти.

– Ребята, куда вам со мной? Оставьте меня, с такой обузой разве дойдешь! – просил Иван Лукич.

Но те молча тащили его на своих плечах.

Когда Иван Лукич очутился в госпитале, он был так плох, что даже не имел сил говорить. Моряки сидели у его койки, улыбались, желали скорейшего выздоровления. Много лет прошло с той поры. Но их юные обветренные лица, неловкие жесты, черные потрепанные бушлаты остались в памяти навсегда.

Своих спасителей Иван Лукич больше не встречал. Пытался навести справки, но ответ пришел горький – погибли при обороне Ленинграда.

Вернувшись в строй после ранения, Иван Лукич на флот уже не попал. Однако любовь к морю и морякам сохранил на всю жизнь. И внуков воспитывал по-моряцки. Борька весь пошел в деда. Спал и видел себя в мореходке. А с Юркой осечка вышла. Знать, не сумел задеть парня за душу. А что им надо, поди разбери...

От нечего делать Иван Лукич одно за другим перечитал все три Юркиных письма. Вертел в руках конверты, вглядывался в знакомый неровный почерк.

– Когда ж он его отправил? – поинтересовался дед, рассматривая почтовый штемпель.

И вдруг его внимание привлекла одна странная деталь. На письме почему-то стоял штемпель волжского города, который на добрую сотню километров отстоял от того места, где Юрка отдыхал на даче у своего приятеля. Дед заволновался. Взял второе письмо. И на этом письме стоял штемпель волжского городка, но уже другого.

"Какое-то недоразумение! – подумал Иван Лукич. – На почте чего только не бывает".

Однако сомнение уже закралось в его душу. Ночь дед спал неспокойно, ворочался, несколько раз вскакивал и снова вертел конверты перед глазами. Поднялся чуть свет. Дождавшись рабочих, дед впустил их в квартиру, а сам поспешил на вокзал. Ему не терпелось убедиться собственными глазами, что внук жив и здоров и пребывает там, где ему и положено быть.

В Ильинке Иван Лукич сошел и, заглядывая в бумажку, начал искать дачу Веснушкиных. Он нашел ее в самом конце поселка, за живой зеленой стеной. Между деревьев был натянут гамак. На траве валялся детский мяч. У летнего тагана стояла женщина и помешивала кипящий суп. "Сейчас и ребятишки обнаружатся", – подумал дед, вынимая из кармана припасенные гостинцы.

– Здравствуйте, уважаемая Ольга Павловна! – сказал Иван Лукич, снимая шляпу и старомодно расшаркиваясь перед Витькиной матерью.

– Господи, Иван Лукич! Какими судьбами? Проходите, пожалуйста, в дом. Я сейчас. Только суп сниму.

– Ради бога не беспокойтесь. Поговорить можно и здесь.

– Вы мне первым делом скажите, как там мой сорванец. Не слишком он вам надоел?

– Какой сорванец? – в замешательстве спросил Иван Лукич.

– Витя, конечно.

– Вы что имеете в виду? – Иван Лукич все еще оглядывался по сторонам в надежде, что вот-вот послышатся ребячьи голоса и Юрка с разбегу повиснет у деда на шее.

Но никто не нарушал тишину. Никто не появлялся.

– Ну как же! – Ольга Павловна натянуто улыбнулась. – Вы, помнится, приглашали сына к себе на дачу. К Юрику в гости. Вот я и интересуюсь.

– М-да... – только и выдавил из себя Иван Лукич.

– Как он там у вас? – продолжала Витькина мать. – Не проказничает? Небось с утра до вечера с Юриком в футбол гоняют?

– Гоняют, – рассеянно сказал дед. Потоптавшись на месте, он вдруг коротко поклонился и повернулся к калитке.

– Куда вы, Иван Лукич? – удивилась Ольга Павловна. – Оставайтесь обедать.

Но дед пробормотал что-то и рысью припустился назад.

"Старость не радость, – печально подумала Ольга Павловна, смотря ему вслед. – Раньше за ним таких чудачеств не водилось".

ЧТО ВЫ НА ЭТО СКАЖЕТЕ, МОРЯЧКИ?

На палубе воцарилась напряженная тишина – кладоискатели угрюмо смотрели на прибывших ребят. Витька побледнел. Огурец мелко вздрагивал, Юрка невольно пятился назад.

– Ну, что ж вы молчите? – спросил Терентий Иванович. – Заключите друг друга в объятия, друзья мои. Витя, Юра! Это же ваши одноклубники. Вон и документы у них на руках. Не угодно ли взглянуть? Убедились? Ну, что вы на это скажете, морячки?

– Ребята, а вы из какой школы? – неуверенно спросил Юрка.

– Из разных, – ответил один из пятерки. – Я из двенадцатой, Жора Карапетян из четвертой, Чуркин из пятой, Ситников из восьмой...