Текст книги "Повесть о пережитом"

Автор книги: Борис Христенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Командировка в Харбин

В 1922 году появился на свет братишка Владимир, а через некоторое время многим активистам-железнодорожникам, доказавшим свою преданность советской власти, предложили выехать на постоянную работу за границу, в Маньчжурию. Шла речь о Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), где на паритетных началах восстанавливались права Советской России. Нужны были новые советские люди вместо окопавшихся там белогвардейцев армии Колчака. Предложили моему отцу, и он согласился. Переехавших распределяли по всем узловым станциям КВЖД. Одни попали в Цицикар, другие в Хайлар, отца послали в Харбин.

Восстановим отдельные вехи отцовской жизни: до 1915 года – село Мачехи и Полтава, с 1916 года по 1922 год – Владивосток, с 1922 года по 1935 год – Харбин. А по работе это выглядело так: от молотобойца, через письмоводителя и какие-то курсы – счетовод, еще какие-то курсы – и бухгалтер, не главный, а самый простой. Вот и вся карьера. Не понадобились четыре курса реального училища, экзамены за которые он сдал экстерном. Десять лет не расставался отец с тридцатитомным изданием «Гимназия на дому». Пять лет работал над своим почерком. Сафьяновый альбом уступил место еще более толстому темно-зеленому с таким же тисненным золотом названием «Избранные произведения Н. Г. Христенко». И снова методично, день за днем, теперь уже каллиграфическим почерком, выписывались сюда стихотворения Есенина, Ахматовой, Гумилева и других. От едва разборчивой скорописи в 1915 году рука молотобойца к 1925 году стала рукой каллиграфа. С блеском выполнялись чертежи в реальном училище, где вся работа делалась цветной тушью, а на сопряжения кривых обращалось особое внимание. Если бы кто-нибудь спросил, зачем бухгалтеру реальное училище с его чертежами и механикой, я не знаю, что ответил бы отец.

Харбин. Район Пристань

1910-е

Харбин. Район Новый Город

1920–1930-е

Вечная страсть к постижению нового была одной из особенностей его натуры.

Постоянно работая со стихами, он развивал память.

В 1926 году отца перевели работать в Управление КВЖД. Оно находилось в Новом Городе, и мы переехали в этот наиболее благоустроенный район Харбина. Здесь колония советских служащих была более значительной, и жили они обособленно. Контакты с эмигрантами стали редкими. Политикой отец не интересовался. Вокруг все делились на «за» и «против», а он умудрялся отмолчаться так, что вскоре его не стали беспокоить. После переезда в Новый Город Вовку начали учить музыке. Было ему четыре года, но раз отец сказал… На дому с ним занимался какой-то старый музыкант. Интеллигентный русский беспаспортный человек. Одинокий и не очень сытый. Три раза в неделю приходил он к нам домой, мама кормила его «фирменным» борщом, и он принимался за Вовку. Учил он Вовку влюбленно, истово. Кончилось тем, что братишка полюбил скрипку и к семи годам стал неплохим музыкантом. Платили старику-музыканту 4 рубля в месяц. Отец тогда получал 60 рублей. Как-то на Пасху зашел наш старец-музыкант поздравить маму с праздником и принять чарку. Отец в это время сам ходил с визитами по знакомым. Выпил старик и расчувствовался, пролил слезу, заговорил с мамой. Случайно я подслушал их разговор.

Наша семья

Харбин. 25 декабря 1923

Харбин. Здание управления КВЖД

1920–1930-е

– А не боитесь, уважаемая Матрена Ивановна, если скажут соседи, что подкармливаете бывшего белого офицера? Донесут куда надо.

Мама успокоила его, как могла, но вечером сказала об этом отцу. Тот смачно выругался и послал всех к черту. Вспомнил, что какой-то сослуживец спрашивал его после сольного концерта, с которым выступал Вовка, почему он сына учит музыке на дому, а не в музыкальном кружке в Желсобе. Так называлось на модный манер Железнодорожное собрание – культурный центр, где должны были проводить свой досуг советские служащие. Не придал значения тем словам отец, а зря. Неистребимо племя «сексотов» во все времена. Был еще случай. Одна из многих знакомых отца – эмигрантка, подвизавшаяся в какой-то благотворительной организации, уговорила отца разрешить Вовке участвовать в концерте, сбор с которого шел в пользу детей-инвалидов эмигрантов. Отец разрешил, и Вовка выступал. Стукачи не обошли вниманием и эту деталь. Так создавались «досье» на каждого советского человека там, за границей.

Конфликт на КВЖД

В 1929 году разразился советско-китайский конфликт на КВЖД, спровоцированный по команде японской «военщины» недобитыми белогвардейцами из банд атамана Семенова на деньги, щедро отпускаемые для таких целей. Опрокидывались под откос поезда, гремели взрывы, резко обострились отношения с китайским персоналом, обслуживавшим дорогу. Распоясались «хунхузы» – конные отряды бандитов, в основном китайцев, грабивших пассажирские и грузовые поезда. Появилась какая-то новая администрация со своими порядками. Работа железной дороги была парализована. Одновременно испытывалась прочность советских дальневосточных границ на северо-востоке Маньчжурии. В этих условиях многие советские граждане, работавшие на КВЖД, отказывались выполнять указания новой администрации. Их сразу же объявили саботажниками и поволокли в глинобитную тюрьму за городом – Сумбей, а над их семьями издевались, как могли, «русские патриоты» – белогвардейцы. Нас эта малая беда обошла. Но ненадолго. Отец не решился протестовать, боялся потерять работу: настолько близорук и аполитичен оказался он в этом испытании. Даже я в свои десять лет советовал ему уйти с работы, поступить так, как это сделали другие. Но он отмахнулся от меня, как от мухи:

Фотография отца с аттестата об окончании торговых классов С. Г. Ильина

Харбин. 18 марта 1927

– Отстань, сопляк, много ты понимаешь. Хочешь, чтобы меня в Сумбей загнали?

Собравшись с духом, Советский Союз нанес-таки свой ответный удар. Где-то в районе Цицикара и Хайлара тяжелые бомбардировщики впервые за эту войну сбросили на голову военного сброда, затеявшего эту провокацию, бомбы весом в тонну каждая. Об этом «варварстве» мы узнали из газет. Но конфликт сразу погас. На всё про всё ушло несколько месяцев.

За все ошибки нужно платить. Большая беда не заставила себя долго ждать. Последствия конфликта тяжелым катком прокатились по нашей семье. В Сумбее никто не умер. Все вернулись на свои места, получили солидную компенсацию, а отца и таких, как он, выгнали с работы и выкинули из казенных квартир буквально на улицу под зловещее улюлюканье торжествующих соседей. Вот тогда я сам услышал то, что до этого говорилось шепотом.

– Белогвардейцев подкармливали!

– Для белых офицеров концерты устраивали!

– Ребенка в музыкальный кружок не водили!

Таким запомнился 1929 год. Начались скитания безработного отца по городу, где своих безработных хватало с избытком. Ютились мы по разным квартирам. Вроде договоримся с хозяином, но как только узнают, что мы советские подданные, так предлагают выметаться. Был случай, когда хозяин устроил нам «вышибон» среди зимы. Также преследовали отца, если ему удавалось найти временную работу. Словом, помытарились и помучились «от души».

Из престижного и благоустроенного Нового Города перебрались мы в Нахаловку – район люмпенов и босяков. С трудом нашли квартиру из двух маленьких комнатушек и кухни за 10 рублей в месяц.

Отец – безработный

Улица, на которой мы поселились, называлась Первая Деповская. Она отделяла множество железнодорожных путей от маневровой горки, расположенной на естественно высокой части города, переходящей в Пристань. Отец пошел на курсы шоферов и быстро их закончил. Помогли реальное училище и знание механики. Получил права на вождение автомобиля и взял в аренду старенький «форд», чтобы начать работать таксистом. Условия аренды казались мне жестокими. Каждый день нужно было отдавать хозяину четыре рубля. Расходы на бензин, масло, мелкий ремонт его не касались. За десять, а иногда и больше часов работы после всех вычетов на руках оставалось около двух рублей. В свободное от учебы время я как мог помогал отцу. Мои обязанности назывались «хапала» (с ударением на первом «а»). Мне полагалось найти, «вычислить» пассажира и убедить его, что ему нужно сесть именно в машину моего отца. Открыть дверцу и даже слегка подтолкнуть нерешительного пассажира занять место. А если «фраер» высунулся на улицу с кучей чемоданов, то я должен был опередить десяток таких же, как я, «хапал», работающих на других шоферов, чтобы успеть закинуть его багаж в нашу легковушку. В одиннадцать лет я успешно овладевал основами психологии поведения взрослых, разгадывая потенциального пассажира в случайном прохожем.

Заметил я как-то, что отец не хочет брать меня с собой на работу, хотя перед этим говорил, что с моей помощью заработок у него увеличивается в полтора раза. Стал он сумрачным, раздражительным. По ночам разворачивал свернутую в трубку миллиметровку, на которой аккуратно записывал расходы за день, связанные с автомобилем, долго смотрел на сложенные столбиками вырученные монеты и смятые бумажные рубли. Молчал. Мы догадывались, что происходят какие-то неприятные события, ждали, когда отец сам что-нибудь расскажет.

Пришел 1932 год. Снова запахло порохом. На этот раз в роли провокаторов, не скрываясь, выступали японцы. Однажды на поле в районе Чен-ян-хе сел на вынужденную японский военный самолет. Самый маленький биплан, на два места. Военным он стал потому, что покрасили его в защитный цвет, нарисовали большие красные круги на хвосте и крыльях да еще пристроили пулемет у второго сиденья. Со всех сторон из города побежали к нему толпы людей и, конечно, ребятишек. В 1932 году немногие видели самолет. Сразу же к нему подкатила машина какого-то японского представительства, сняли пулемет, забрали с собой летчика и второго пилота и уехали. Доблестное русское казачество обнесло самолетик колышками и выставило караул. Потом караул сняли, предупредив народ, что к самолету подходить нельзя, так как его будут взрывать. Дескать, военный объект не должен достаться противнику. Установили часовую мину и уехали, а народ кинулся растаскивать самолет на сувениры. В это время раздался взрыв, причем такой силы, что в городе было слышно. Погибло несколько человек, десятки оказались ранеными. Кому это было нужно? Кто ответит за такое преступление? В ответ – молчание.

Отец в автомобиле

Харбин. 1930-е

Так начиналось новое марионеточное государство Маньчжоу-Го со своим императором Пу И, с японскими солдатами против китайской армии и японскими порядками для населения. Хозяин дома, в котором мы жили, решил податься от войны подальше, продал дом и уехал на юг, в Шанхай. Новый хозяин, монархист, узнав, что мы «советские», приказал «убираться к чертовой матери». Пришлось искать новое пристанище. Переехали мы на улицу Диагональную, в нижнюю часть города. Сняли отдельный флигелек с холодным сараем-гаражом. Перед этим, собрав все возможные сбережения, кое-что продав, отец купил подержанный легковой автомобиль «оверланд-виппет» за 650 рублей.

Отец

Харбин. 1930

Работать на арендованном автомобиле было себе в убыток. Новая квартира с гаражом стоила нам 15 рублей в месяц. По поводу нашего автомобиля Михаил Светлов сказал бы: «Это был Джамбул среди автомобилей!» Брезентовый верх летом складывался. Это было удобно и в жаркие дни привлекало некоторых пассажиров. Зато зимой утеплить машину не было никакой возможности, но выбирать было не из чего. Более приличная машина стоила в несколько раз дороже. В эти дни с особенным блеском развернулись таланты нашей мамы. «Зингер» не умолкал ни на минуту. Нового хозяина мы не знали. От его имени все дела вела дочь Лидия Глатоленкова. Узнав, что мама портниха, она с такой неподдельной радостью сдала нам свой флигель, что нам показалось, что преследовать нас по признаку «подданства» больше не будут.

Может быть, так и было бы, если бы не новые порядки, набиравшие силу независимо от нашего желания, в связи с появлением на географической карте нового государства, в котором коренные жители были бесправными, а всяким пришлым тем более жилось трудно.

«Красная сволочь»

Выяснилось, наконец, почему в последнее время отец потерял покой. Шоферы-таксисты, сплошь эмигранты-белогвардейцы, узнав, что на «их» бирже появился советский человек, стали травить отца, устраивать ему аварии, призывать пассажиров бойкотировать «красную сволочь». Несколько раз подкладывали под колеса «ежей», чтобы проколоть сразу несколько колес. Работать становилось все сложнее, нельзя было поручиться за безопасность клиентов. Однажды отец вернулся среди дня избитый. Невероятно. Он ведь был очень силен и в драках не раз показывал себя достойным бойцом. Помним, как вместо домкрата брал за задний буфер свой «оверланд-виппет» и, оторвав его от земли, держал на весу, пока я подкладывал подставки под раму. Как же такое могло случиться? Нам он рассказал:

Харбин. Таксисты у железнодорожного вокзала

1920–1930-е

– Прижали машиной к бордюру. Пришлось выскочить на тротуар. Окружили машинами со всех сторон. Когда я вышел, пятеро или шестеро с криком: «Бей красную сволочь!» – кинулись ко мне. Двух я уложил сразу, больше они не поднялись. Один с ломиком занес руку, но я успел перехватить ломик и вывернул ему руку. Он взвыл, как зверь. Остальные стали калечить машину. Собралась толпа, подошла полиция. Всех с миром отпустили, записали только мой номер машины и предложили завтра зайти в участок.

Разбирательство в полиции было оригинальным: отца заставили уплатить штраф за измятый газон.

О побоях, драке, покалеченной машине ни слова. Почти все высшие чины в полиции – из «бывших», естественно, отношение у них к подданным СССР особое. А в консульстве Советского Союза, куда отец представил справку медицинского освидетельствования после побоев, пообещали «выразить протест». На этом вся разборка закончилась. Искать виновников самому отцу было просто опасно. А поколотили его тогда крепко. Ясно было, что шоферская братва не успокоится на этом. Стал отец готовиться к новому нападению. Изготовил страшное оружие: заточил на острие трехгранный напильник, прилил к нему свинцовую ручку в два с половиной килограмма, приладил ремень, чтобы с руки не слетело, сделал специальные ножны для так называемого «шабера» и приготовился к схватке. Такой поединок должен был закончиться убийством, а дальше – тюрьма. Зная буйный отцовский характер, мы жили в постоянной тревоге. Только бы не новая драка. Два с половиной килограмма свинца в его кулаке, помноженные на огромную силу и злость, уже смертельны, а острие напильника пробивало ударом сосновую доску-сороковку. Но, слава богу, больше драк не было. Надвигались события куда более значительные.

Не зря же японцы затеяли новое государство, привезли откуда-то императора. Крепко осевшие на юге Китая, они теперь должны были захватить Северо-Восточные провинции, в том числе КВЖД.

Стратегию и тактику таких захватов в Китае Япония отработала до блеска. Надо было создать видимость беспорядков: несколько погромов, демонстраций протеста, как-то ущемить права японских предпринимателей. Доказать, что китайские власти не способны гарантировать свободу личности и предпринимательства. А на железной дороге повторить набор диверсий и грабежей, опробованных в том, 1929 году. А потом впереди солдатских полков пустить танкетки и спокойно заходить в ожидающие прихода «спасителей» города почти без потерь и выстрелов. За всю такую войну в Харбин залетел один снаряд, и тот не разорвался. Где-то на окраине были слышны далекие орудийные выстрелы.

КВЖД. Туннель Хинган

1909

Маньчжоу-Го

Вся Маньчжурия и КВЖД были захвачены без больших усилий. Только армия японцев на этот раз, не доверяя белогвардейскому сброду, помня ошибки генеральной репетиции 1929 года, был многократно увеличена и подготовлена к войне.

КВЖД. Мост через реку Нони

1909

В 1932–1935 годах внутренняя обстановка в СССР была очень сложной, и перспектива ввязаться в войну с Японией никого не устраивала. Пришлось «поступиться принципами» и в 1935 году «уступить» КВЖД со всем имуществом за чисто символическую цену. Японцам дорога досталась за 149 миллионов иен. Если я не ошибаюсь, в то время за 1 доллар давали 2 иены. Уже был такой случай, когда царь сдуру продал Аляску Америке за 90 миллионов долларов. Но то была ледяная пустыня, которую России вовек не поднять было. А в этой сделке Япония получала отлаженный механизм, имеющий суточный оборот, перекрывающий всю внесенную плату чистой прибылью. Разные исторические параллели, общее в них одно – всегда внакладе оставалась Россия. Построена КВЖД была в 1897–1903 годах Россией на свои средства. По условиям русско-китайского договора, после 99 лет совместной эксплуатации Россия передавала это хозяйство Китаю, а работать на этих условиях, да и то с перебоями, пришлось только 30 лет. Невеселый получается экскурс в историю.

Последующие события касались не только нашей семьи. Водоворот захватил тысячи людей. Новая администрация железной дороги предложила всем советским служащим освободить занимаемые ими места. Всем. Сразу появилось пятьдесят тысяч вакансий, на которые кинулись изголодавшиеся «бывшие». Договор о переуступке прав на КВЖД предусматривал организацию массовой эвакуации советских рабочих и служащих в Россию. Ясно, что дорога оставалась на какое-то время без квалифицированных кадров, – это для новых властей было не очень желательно. Как всегда в таких случаях, начался шантаж вокруг советского гражданства. Уговаривали почти каждого. Только выбор был очень небольшой.

Во-первых, если вы работающий железнодорожник – вы можете остаться на своем месте, но должны отказаться от своего гражданства и получить «вид на жительство», приравнивающий вас в правах к эмигрантам. Вас даже могут повысить по службе. Высокую плату предлагали за предательство.

Во-вторых, если вы не работаете на железной дороге, но хотите после эвакуации работников КВЖД остаться в Харбине – вам предлагают сменить гражданство на любое другое (так просто стать подданным любого государства?). Значит, тоже стать эмигрантом, отказаться от Родины.

В-третьих, если вы безработный, но хотите остаться советским гражданином и жить в Маньчжурии – вы теряете право на переезд в СССР за счет государства со всеми вытекающими последствиями. Сумеете ли вы сохранить гражданство? А это ваша проблема.

Как быть безработным в этой стране с советским паспортом на руках, это мы уже попробовали и наелись досыта. Страдали, мучились, но берегли свое подданство, чтобы выучились дети, чтобы сохранилась для нас Родина, и ни одной минуты мы не колебались: едем со всеми, возвращаемся в Россию.

В советском консульстве начали готовить списки и формировать группы отъезжающих. Одними из первых мы отнесли наше заявление. Но и противник не дремал. Специально подобранные агенты-пропагандисты, не «бывшие» (тем веры не было), а «свежебежавшие» из СССР, ходили по домам и рассказывали о зверствах большевиков. Говорили о голоде на Украине, унесшем сотни тысяч жизней, о раскулаченных, о ссыльных переселенцах и других тысячах невинно пострадавших. Страшные вещи рассказывали. Не верили мы этим «сказкам». Не могло быть такого на нашей Родине. Но даже если из сказанного что-нибудь правда, то при чем тут мы? И спасались обычной обывательской истиной: «Зря не посадят!» Как слаб человек в своей судьбе, когда окружает себя мифами и надеждами!

В дни, когда отца посещали тяжелые раздумья, когда он вспоминал неласковый прием в консульстве по поводу его избиения, на сцену выходил я. Только что мне вручили диплом «техника-технолога жиропищевой промышленности» одновременно с советским паспортом (в неполных 16 лет), и я произносил речь:

– Вы как хотите, можете не ехать. А я пойду в консульство, и меня запишут в первую группу уезжающих!

Отец

Харбин. 1934

Мама

Харбин. 1935

Борис

Харбин. 1935

Мама начинала всхлипывать, Вовка, глядя на нее, тоже пускал слезу, отец багровел и двигал желваками – знал, что я могу выкинуть любой номер.

Небольшое отступление. В 1977 году вернувшийся из Америки человек, встречавшийся там с Владимиром, привел эти мои выступления дословно. Владимир вместе с приветом передал, что именно моя непреклонность в ту драматическую минуту решила выбор семьи. По Вовкиному мнению, я главный виновник всей последующей трагедии. Жалко, что ушел Вовка в другой мир, умер с такой мыслью. Не пришлось нам поговорить по душам. Может быть, я переубедил бы его?