Текст книги "Либерея раритетов"

Автор книги: Борис Горай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Познакомились заново взрослыми, в секции самбо.

Илья тогда только поступил на первый курс, а Смолянинов-младший заканчивал политехнический институт.

Скоро, как он слышал от общих знакомых, Володька должен был вернуться из армии.

– Так вот, – продолжал полковник, – он в милиции нипочем не хочет работать. Знаешь почему? "Работа у вас, – говорит, – примитивная – аэ да буки.

Все по схеме: выехал на место преступления, опросил свидетелей, обошел родственников, знакомых потерпевшего, побеседовал с подозреваемыми... Где-нибудь кого-нибудь да зацепишь. Остается или выждать, или догнать. Как в букваре". Понял? Что посоветуешь ему ответить?

Илья молчал, глядя в окно. "И чего он ко мне пристал, как будто я эту схему придумал? Сам ведь знает, что иначе похитителей этих, а может быть, и убийц, черт бы их побрал, не найдешь. А план, схема-дело святое. Не нами изобретено, не нам на них и крест ставить".

– Ладно, ладно, – улыбнулся Смолянинов. – Ты не обижайся. На-ка, вот, познакомься, – полковник протянул Илье один из томов архивного уголовного дела, которые стопой лежали на столе Логвинова. – Обрати внимание HP. перечень и описание церковной утвари. Может, пригодится. И, главное, про плюшевую скатерть не забудь. Похоже, Ревзин видел ее в той квартире, куда его затащили. Я к тому все это говорю, что к такому делу особый подход нужен, нестандартный. Было убийство или нет, мы не знаем. Ты заявления Ревзина все сохранил?

– Все. Я на него отдельную папку завел. Могу показать.

– Это ты проверяющим свою папку показывай, а мне давай всю подноготную своих подростков.

– А подростки-то при чем?

– А при том, что они чуть ли не каждый вечер собирались в подъезде Реазина, на площадке между вторым и третьим этажами. А теперь куда-то подевались.

Что, не знал? Проверь.

Молчавший во время этого разговора Логвинов не мог не поддержать Илью, видя, что тот совсем спин под неодобрительным взглядом полковника:

– Без опроса соседей нам все равно не обойтись.

Но этого мало. Книги эти злополучные наверняка хранились где-то в нашем городе. Скорее всего в бывшем монастыре или на чердаке недавно снесенного дома.

Надо найти источник их появления и одновременно с ручейками разобраться.

– Откуда, Ким Климыч, такая уверенность? – спросил Смолянинов.

– Потому как негде им больше быть. Все старинные библиотеки хранились в церквах и монастырях или в частных коллекциях. Да еще среди ненужного хлама. Сколько исторических тайн с его помощью открыли! Не счесть!

– Тебе виднее, – хмыкнул полковник. Он хорошо помнил всю подноготную своих подчиненных и знал что Логвинов закончил исторический факультет Ленинградского университета. Светлана училась одновременно с ним – в медицинском. Она выбрала эту специальность, чтобы вылечить давно болевшую мать. Киму предложили остаться в аспирантуре. Но он отказался, оставил в Ленинграде мать и двух старших сестер и поехал на родину Светланы, ставшей незадолго до этого его женой. Работы по специальности сразу не нашел и по совету секретаря обкома комсомола, с которым был знаком еще со школы, поступил на службу в милицию. Теперь Ким уже считал, что другой работы ему и не надо. Тем более что знания, полученные в: институте, пригодились и здесь. Не хватало, правда, юридической подготовки, особенно на первых порах, а поступать на юрфак было уже поздно – работа и семья занимали все его время. Тогда он сделал "проще" – одолел курс юридической науки самостоятельно.

– Так все уж, наверно, отыскали, – неуверенно произнес Сычев. – Сколько лет прошло. – За весь вечер он не проронил ни слова, но между тем внимательно слушал.

– Если бы отыскали, мы бы с тобой сейчас дома были. До сих пор ученые не могут найти несколько огромных библиотек русских царей. Ярослав, недаром его Мудрым назвали, так запрятал свою библиотеку где-то в соборе святой Софии в Киеве, что ее с тех пор никто не видел.

– Значит, не очень-то нужна, раз плохо искали, – заметил Илья.

– Еще как искали! – воскликнул Ким. – Перед самой революцией неподалеку от собора провалилась земля. Посмотрели – а там подземный ход. За раскопки взялся киевовед по фамилии Эртель. Ходил-бродил и в один прекрасный день нашел кусок березовой коры с надписью, что, мол, кто найдет этот подземный ход, тот найдет великий клад Ярослава. Ученые, конечно, бросились на поиски, а один, видно, самый дотошный, возьми да исследуй эту записку. Оказалось, что шрифт надписи не такой уж и древний: начала восемнадцатого века. А Ярослав жил в одиннадцатом.

– Как же она туда попала? – поинтересовался Вадим.

– Мало ли было кладоискателей! Может, библиотеку Ярослава давно пытались обнаружить? Кто-то из них и решил подшутить над потомками. Так до сих пор о той библиотеке ни слуху ни духу.

– Ну а другие? – спросил Смолянинов. Оп со все возрастающим интересом слушал Кима, жалея о том, что самому ему не довелось читать об этом.

– Как в воду канули, а вернее, в землю.

– Как библиотека Ивана Грозного? А может, это все легенды? – подал голос Сычев.

Не отличавшийся общительностью, сегодня Вадим был особенно хмур. Смолянинову казалось, что он заставляет себя принимать участие в разговоре, но Логвинов, ставший свидетелем утренней сцены в квартире Ревзина, догадывался о причинах сумрачного состояния товарища.

– Есть два достоверных свидетельства о существовании этой библиотеки...

Ким посмотрел на часы. Они показывали десять с минутами. За окном стояла ночь. Родственники, конечно, уже разошлись. Светлана уложила дочку и сейчас на кухне моет посуду. Ему очень захотелось домой, и он не скрывал этого. Илья же, наоборот, готов был до утра сидеть здесь, только бы подольше не возвращаться в пустой дом. Совсем осиротевший после того, как вскоре после смерти матери скоропостижно скончался и отец, всю жизнь проработавший в милиции и уволенный по несоответствию занимаемой должности.

Его давно уже никто не ждал по вечерам и не расспрашивал о том, как прошел день. Отец для него был не только родителем, но и учителем, другом, советчиком.

Как будто не обратив внимания на жест Кима, Карзанян попросил:

– Расскажи. Вдруг для дела пригодится? Хотя бы конспективно.

Смолянинов тоже смотрел выжидательно.

– Я подробно уже не помню. Если в двух словах, то так. В одном из сказаний о Максиме Греке говорится, что у царя Ивана Грозного было замечательное собрание древних рукописей – целая библиотека, которую в те времена называли либереей.

В ливонской хронике, составленной в XVI веке, говорится, что либерею Ивана Грозного видел некий немецкий пастырь Иоганн Веттерман и что хранилась она в подземелье Кремля.

– А ведь наверняка немало таких редкостей хранится в частных коллекциях, – с сожалением произнес Смолянинов. – И сами владельцы прочесть их не могут и другим не дают.

– Вот и надо, пока все не растащили, заняться нашим монастырем, подхватил Ким.

– Убедил, убедил, – согласился Смолянинов, понимая, что, пока Логвинов свою очередную версию не отработает, он не успокоится. Упрямство этого парня было его оружием. Он даже сумел убедить генерала Левко – начальника управления в необходимости своей шевелюры. Принес фотографии, на которых был изображен с короткой прической разных фасонов. На любой из них он выглядел более чем подозрительно.

И генерал вынужден был согласиться, что оперуполномоченный уголовного розыска с такой внешностью – хоть самого задерживай для установления личности.

– А подростков ты, Илья, зря на потом оставил, – продолжал Смолянинов, обращаясь к Карзаняну. – С них и надо начать. А заодно сходи в комиссионный.

Занятнейшее, я тебе скажу, заведение. Такого добра, как там, ты нигде больше не увидишь. И чего туда только не приносят! И, как ни странно, находятся покупатели.

Ну, ладно, я пошел, и вы давайте по домам.

IV

В Америке, Японии и многих западных странах в различных ведомствах давно используются телефоны с компьютером, помогающие толково организовать работу. У Смолянинова же было шесть аппаратов, звонивших порой одновременно, но всего два уха. Поэтому по субботам он четыре выключал, оставляя прямую связь с начальником управления и городской, по которому звонил председатель горисполкома.

В эту субботу полковник собирался заняться бумагами, накопившимися за неделю, и поэтому пришел пораньше. Но взяться за них как следует не успел: около десяти часов раздался звонок прямой связи. Левко просил немедленно зайти с материалами по делу Ревзина.

В кабинете генерала уже находился его заместитель подполковник Крымов. Коротко расспросив о делах, необычно сегодня хмурый Левко предложил:

– Давай теперь послушаем Александра Павловича.

Смолянинов насторожился: для обсуждения состояния работы среди личного состава областной милиции генерал не стал бы приглашать его одного, а собрал бы всех своих заместителей и начальников отделов.

– Сегодня утром, Дмитрий Григорьевич, к нам поступила копия жалобы, направленной в городскую прокуратуру за подписью гражданина Ревзина.

И еще – самостоятельное заявление по поводу наших сотрудников. – Крымов сделал многозначительную паузу.

– Я в курсе последних событий, связанных с этим человеком. Письмо, судя по проставленной на нем дате, передано в УВД две недели назад. Так что здесь все нормально. Ненормально другое – Ревзин этого заявления скорее всего не писал. И вот почему. Во-первых, инспектор секретариата обнаружила его только сегодня утром в пачке со свежей почтой. Раньше оно не было зарегистрировано.

– Во-вторых, – прервал его Левко, державший в руках несколько листов бумаги, – даже невооруженным глазом видно, что почерки, которыми написано заявление, переданное тебе лично Ревзиным, и полученное сегодня, не имеют ничего общего. Хотя это тоже предстоит проверить.

– Значит, анонимка?

– Анонимка-то анонимка. Но хотим с вами посоветоваться, Дмитрий Григорьевич, – продолжил Крымов. – В заявлении изложены факты, которые вполне могли иметь место, и потому требуют проверки, да и обвинения более чем серьезные, чтобы от них просто так отмахнуться. Думаю, что вы согласитесь с нашим мнением, ознакомившись с жалобой. Прочтите сразу все, потом будем решать, как быть дальше.

Смолянинов читал медленно, и чем дальше читал, тем больше убеждался, что, если даже ни слова в заявлениях не соответствует истине, он, начальник отдела уголовного розыска, должен временно отстранить от работы Логвинова и Карзаняна. А это – упущенное время, возможность для преступников замести следы, остаться безнаказанными. Кроме этого, пострадают ребята, которым тем самым будет оказано недоверие.

Служебное расследование продлится не один день, и все это время они будут под подозрением, от которого потом придется долго отмываться. Ведь здесь речь идет не только о нарушениях законности, но и о прямом предательстве интересов службы.

Нахлынувшие мысли мешали сосредоточиться и Смолянинову приходилось снова и снова возвращаться к тексту. В заявлении, написанном от имени Ревзина, говорилось, что в июне текущего года он обратился в УВД с письмом, в котором сообщал, как в первые послевоенные годы купил за бесценок у бывшего пономаря местного монастыря Иннокентия семнадцать старинных книг. Все их, кроме одной, ему вскоре пришлось продать, так как он оказался без работы и без средств к существованию. Единственную оставшуюся инкунабулу он сохранил до сегодняшних дней. Ревзин давно собирался сдать ее, но боялся расспросов о происхождении книги. Только поверив в последние годы, что его правильно поймут и не отдадут под суд, он принял решение написать письмо и отнести книгу в милицию.

Письмо вместе с книгой, говорилось в жалобе, он отдал постовому у входа, который обещал, что передаст их куда следует. Но Ревзин якобы настоял, чтобы это было сделано в его присутствии. Тогда постовой остановил проходившего мимо работника уголовного розыска Логвинова и вручил ему письмо и книгу. Тот прочел письмо, поблагодарил Ревзина, пожелал ему всего доброго и заверил, что за давностью лет никакого наказания ему не будет, а книгу он сам направит в Москву, в Библиотеку имени Ленина с просьбой сообщить о получении. Несмотря на это, через семь месяцев книга в библиотеку не поступила, и Ревзин не получил уведомления ни из Москвы, ни из Управления внутренних дел. Значит, книгу похитили. Ревзин требовал принять меры к вору в милицейской форме.

В этом же заявлении сообщалось о том, что участковый Карзанян вместо того, чтобы бороться с хулиганами и пьяницами, потворствует им. К этому было приложено заявление, в котором говорилось:

"Я, Хорева Нина Власовна, обращаюсь к Вам с просьбой разобраться. Дело в том, что я познакомилась с Карзаняном, который работает в милиции. Мы начали встречаться и вступили в гражданский брак.

Он познакомил меня со своими "друзьями", которые работают в универмаге в винном отделе, – Федоровой, Петровой, Галимзяновой и другими.

Федорова в это время жила вместе с Абакиным С., который нигде не работал и не был прописан нигде.

Зная об этом, Карзанян никаких мер не принимал, хотя он участковый этого участка, так как был с Федоровой в дружеских отношениях и неоднократно мы присутствовали на дружеских попойках в ее квартире и у нее на работе (в подсобном помещении винного отдела).

Спустя некоторое время Федорова, узнав, что Абакин живет с другой женщиной, начала его терроризировать. Это выражалось в том, что по ее просьбе Карзанян стал звонить в милицию того района, где жила эта женщина, и даже приезжал, заявляя, что по данному адресу проживает без прописки Абакин.

Так возникает вопрос, почему же, когда Абакин жил на его территории, то Карзанян сквозь пальцы смотрел на нарушение паспортного режима и сам грубо нарушал нашу социалистическую законность. Находясь в дружеских отношениях с Карзаняном, указанные продавцы после окончания работы винного отдела в моем присутствии продолжали торговать, но уже по другим ценам, а он их охранял.

После ухода от меня Карзанян стал звонить мне и моим соседям и угрожать. Неужели таким может быть сотрудник милиции, офицер? Какой же пример этот наставник показывает молодым сотрудникам? Как он может на такой должности разбирать людские судьбы, если сам является участником гнусных торговых махинаций и ведет аморальный образ жизни? Поймите меня правильно, я не мщу ему, а хочу помочь, чтобы он выбрал для себя правильный путь работы и в личной жизни.

Прошу Вас разобраться в его недостойном поведении сотрудника милиции и дать мне ответ о принятых мерах".

– Ну, что скажешь? – спросил Левко, когда Смолянинов закончил читать.

– Что тут скажешь? Надо проводить служебное расследование. Только я буду настаивать, чтобы оно было негласным. И ребят от розыска по делу Ревзина не отстранять.

– Как ты себе это представляешь? – удивился Левко.

– А так, работа работой, а расследование само по себе. Оба заявления сплошной вымысел, во всяком случае, по отношению к Логвинову и Карзаняну. Вы же сами считаете, что Ревзин его не писал. А что касается этой Хоревой, то здесь тоже липа. Я настаиваю на своем предложении, иначе буду требовать, чтобы к этим жалобам отнеслись как к анонимным.

– Ну уж, во всяком случае, заявление Хоревой придется проверять, заметил Левко.

– Конечно, если она в самом деле существует.

– Я поддерживаю Дмитрия Григорьевича, – сказал Крьшов. – Расследование надо назначать независимо от того, как к этому делу отнесется прокуратура.

А что касается Карзаняна и Логвинова, то им пока об этом знать не следует. Да и другим тоже. Я думаю, генерал нас в этом поддержит.

– Не возражаешь? – обратился Левко к Смолянинову. – Ну, раз молчишь, значит, так и сделаем.

А если уж на всю чистоту, не нравится мне эта история, нехорошим душком здесь попахивает. До каких же пор мы вместо того, чтобы целиком и полностью делом заниматься, будем утрясать свои собственные неприятности? Ты, Дмитрий Григорьевич, еще не укомплектовался?

– Нет, еще две вакансии – опера и зама.

– Вот видишь. И у Крымова, я знаю, вакансия, и в других отделах. А в некоторых по две, а то и по три.

По области у нас какой некомплект? – обратился генерал к подполковнику Крымову.

– Всего около двухсот единиц. И раньше было туго, а сейчас совсем уж никуда не годится. Требования с каждым днем растут, работать все тяжелее, а мы все по старинке считаем, раз поступил человек на службу в милицию, значит, ничего ему в жизни не надо – ни дома, ни семьи, ни свободного времени. И в лес, на природу его будто не тянет. Одна радость круглосуточное патрулирование. У развитого, культурного, образованного человека, каким мы хотим видеть нашего сотрудника, и интересы широкие. А что мы ему предлагаем, кроме ответственной и опасной работы?

Вод и получается, что, ничего не вкладывая, мы хотам иметь большую отдачу. Вы, может быть, привыкли к такому положению, а мне свежим глазом заметно.

– И почему же так, по вашему мнению, происходит? – спросил Левко.

– Потому, что одни задумываться над этими вопросами не хотят, другие не умеют, а третьи и хотят и умеют, да ничего поделать не могут. Да вот хотя бы, почему начальники всех рангов требуют от личного состава строжайшего соблюдения социалистической законности по отношению к гражданам, но тут же забывают, что это за законность такая, едва речь заходит об интересах подчиненных. Ни в одном законодательстве или уставе не сказано, что работника милиции можно заставлять работать по 12 часов в сутки без отгулов и выходных. Давно прошли времена, когда все эти безобразия оправдывали какой-то особо высокой зарплатой. Не может быть такого в правовом государстве, чтобы за нарушение одних законов виновных предавали суду, а других – повышали в должности.

– Тут вы, Александр Павлович, не правы, – категорично заявил Смолянинов. – Мы день и ночь как на войне. Какие могут быть счеты, кто сколько работает? Разве не к этому нас обязывает служебный и человеческий долг?

– Вы меня не агитируйте. И вы, и я, и Сергей Харитонович, и другие руководители сами для себя определяют максимальную продолжительность рабочего дня. Я говорю о Его Величестве Законе. Если он не соответствует реальной обстановке, его надо менять.

Или создать все необходимые условия для его безусловного соблюдения. И бытовые, и материальные, и моральные, и какие хотите, чтобы каждый, получая по ТФУДУ. стремился бы работать еще больше и лучше.

А то выходит, что мы ради укрепления законности сознательно ее попираем. И не надо прикрывать наше собственное неуемное стремление к администрированию, нашу неорганизованность, а то и просто беспринципность громкими словами о служебном долге. В этом деле мы поднаторели – дальше уж и ехать некуда.

V

Было совсем светло, когда Илья вышел из дома.

День обещал быть теплым, по-настоящему весенним.

Солнце готовилось воспарить в глубоком голубом небе.

В его ярких косых лучах еще тремя солнцами горели и отражались в озере купола монастыря. Туристские автобусы ровной шеренгой застыли перед воротами.

Неподалеку от них Илья, к своему удивлению, заметил Логвинова. Тот сидел на раскладном стульчике перед переносным мольбертом и увлеченно работал кистью. Ким рассеянно посмотрел в сторону Карзаняна и равнодушно отвернулся к работе. "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – подумал Илья. Значит, вот как Ким Климович разыскивает "клюквенников" и спекулянтов. А, впрочем, богу – богово, кесарю – кесарево а топтунам-топтуново, как говаривал отец. Одни работают как могут, а другие – как захотят". И, понимая, что Логвинов не случайно, конечно, оказался около монастыря в этот ранний час и не просто рисовал, Илья все равно с обидой вспомнил самодовольное лицо Кима.

Ругая себя за то, что поленился приготовить завтрак, о чем обычно заботился отец, и обеспечил себе тем самым на целый день плохое настроение, Илья поспешил дальше. Под ногами хлюпало снежное месиво, капли с крыш падали за воротник. Дорогу, как назло, преградил огромный грузовик с прицепом, который вез длиннющие трубы на достраивающийся газоконденсатный завод. Илья имел все основания обижаться на судьбу: спешишь, секунды считаешь, а тут – забуксовавший в рыхлом снегу мастодонт.

"Крепко меня дедушка Ревзин повязал", – подумал Илья, подходя к автобусной остановке. Вопреки обыкновению, автобуса пришлось ждать недолго. В салоне, стараясь не очень сильно работать локтями, он пробрался сквозь плотную массу пассажиров и прижался к стенке у окна. У вокзала народу заметно поубавилось. Он смог развернуться и стал пробираться к выходу. Впереди протискивался невысокий увалень в коричневом пальто и кепке. Он двигался, слегка покачиваясь, нагнув вперед голову и оттопырив короткие руки, и без того неплотно прилегающие к телу из-за обилия мышц.

Глядя на него со спины, Карзанян наметанным глазом распознал пьяного и уныло ожидал дальнейших событий. Так и есть. Вот парень будто бы случайно толкнул одного пассажира, другого. Третий – человек в ондатровой шапке с большим рыжим портфелем в руке – покачнулся от толчка и, тронув парня за плечо, негромко произнес:

– Потише, гражданин. Держаться надо.

"Гражданин", видно, только того и дожидался.

С широкой, довольной улыбкой на лице повернулся, оглядел сначала портфель, потом шапку и выдохнул человеку в лицо:

– Ты чего, пьянь, к людям пристаешь? Убери сундук, – и пихнул коленом по портфелю.

– Идите уж, идите. Выпили, так хоть ведите себя пристойно, – робко произнес владелец портфеля, отодвигаясь подальше от парня.

Назревал дорожный скандал. Илье удивительно "везло" на всякие уличные происшествия. То ли они преследовали его, то ли он сам их искал, только без него редко что обходилось. Стоило появиться Карзаняну у винно-водочного магазина, как подвыпившие приятели начинали выяснять отношения или завязывалась свара между продавцом и покупателями. Разве пройдешь мимо? А то вдруг прохожий падал в обморок – Илья спешил за "Скорой помощью". Приходилось ему до прибытия работников ГАИ выслушивать взаимные обвинения водителей, совершивших аварию, добывать у директоров магазинов жалобные книги. Однажды на него в отдел поступила жалоба от покупателей с рынка. Карзанян привел в мясной павильон работников отделения БХСС и, пока те разбирались с нечистым на руку продавцом, успокаивал очередь. В результате оказалось, что это он, участковый, как было написано в жалобе, "лишил людей мясопродуктов".

Илья выслушивал очередную нотацию от руководителей и... опять вмешивался...

Владелец желтого портфеля отвернулся и уставился в окно. Парня, слегка выпившего для куража и направлявшегося, по всей видимости, куда-то, где его ожидало "настоящее" веселье, такой вариант не устраивал. Он еще раз, уже сбоку, ударил по портфелю и завопил:

– Чего рожу-то воротишь? А ну, извинись! Человека оскорбил и отвернулся. Чего цепляешься?

Автобус замер. Пассажиры, до этого занятые своими думами и заботами, зашевелились, примеряясь поскорее выйти, тем более что остановка была уже совсем рядом. Некоторые с укоризной смотрели на старшего лейтенанта милиции, наблюдавшего за происходящим с задней площадки.

– Последний раз спрашиваю, – наседал парень, не замечавший Карзаняна и уверенный, что никто не помешает ему, – будешь извиняться? Сейчас ты у меня... А ну выйдем. Ты у меня заговоришь. Выйдем, выйдем.

Карзанян уже стоял за его спиной.

Илья понимал, что в данной ситуации криком ничего не добьешься, грубой силой – тоже. "Дави их уверенностью, спокойствием, верой в свою силу и правоту, – вспомнил он наставление отца. – Но не любезничай. На все твои "пожалуйста" и "извините" у них своя реакция. Для них вежливые слова вроде отборного мата для нормального человека – тоже оскорбление. В нашем деле одинаково важны и сила разума, и разумная сила".

Илья наклонился к парню, прошептав ему на ухо:

– Со мной выйдешь?

– Чего? – не разобрал тот от неожиданности.

– Со мной, говорю, выйдешь? – повторил Илья немного громче.

– А ты чего, мент, цепляешься? – оценивающе смерив Илью взглядом, процедил парень. – Ты воров лови, а честных граждан не трожь.

Илья улыбнулся: все шло как надо. Он заметил, что человек с рыжим портфелем, воспользовавшись тем, что его оставили в покое, поспешил к выходу. Это не ускользнуло и от внимания бузотера, рванувшего было вдогонку. Но Карзанян взял на прием кисть его левой руки и коротко, но несильно рванул вниз. Тот, охнув от боли, упал на колени.

– Что с вами? Не ушиблись? – искренне, как показалось пассажирам, решившим, что парень просто споткнулся, спросил Илья, помогая ему подняться и незаметно заводя его руку за спину. Из этого положения, попытайся бузотер оказать сопротивление, он легко мог перейти на удержание.

– Поднимайтесь, поднимайтесь, – уговаривал Илья ошалевшего задиру. Выходить пора. Я вам помогу.

Но тот выходить уже передумал. Он попытался вырваться, напрягая свое мощное округлое тело. Но Илья удерживал его, хотя и аккуратно, но жестко.

И тут парень закричал. Не от боли, а от унижения, Только что он был в центре внимания трепещущих от одного его взгляда пассажиров, и вдруг... Этого не приученная к повиновению натура никак не могла вынести.

– Давай, давай, топай, – тихо приговаривал Илья, ведя подвыпившего к выходу. – Что посеешь, то и пожнешь.

Отошедшие от испуга пассажиры зашумели, вспомнили вдруг все разом, что драться в автобусе неприлично. "Сейчас начнется", – со злостью подумал Илья, и тут же раздались несколько реплик о том, что милиция совсем распустилась и законы ей не указ – людей прямо на улице мордуют. "Эх, граждане, граждане, – досадовал про себя Илья, – когда же вы наконец разберетесь, где компот, а где мухи. Скажи я сейчас что-нибудь резкое жалобу еще напишут, да с такими подробностями... А на хулигана будут жаловаться лишь тогда, когда он им лица в кровь разобьет.

Да еще и простят до суда, родителей пожалеют и его самого, этакого "несмышленыша".

– Пусти, гад, тебе говорят. Все равно припомню.

В гробу найду.

– Спокойно, граждане, – бросил Илья в ответ на предложение какой-то бабуси ослобонить мальчонку. – Нужны два свидетеля. Кто пойдет со мной в милицию?

Такого оборота дела никто не ожидал. Все молчали. Парень, замерший в объятиях Карзаняна, воспрял духом:

– Какая милиция? Чего я такого сделал? Вот еще нашелся милицией пугать! Пусти, гад!

– Что же молчите? Кто будет свидетелем? – еще раз спросил Илья, глядя на владельца рыжего портфеля. Но тот отвернулся и сделал еще шаг к выходу. – Тогда я его отпущу.

Автобус остановился, двери открылись. Пассажиры стали выходить, недовольно оглядываясь на них.

– Вот видишь, – с едкой улыбкой обратился Илья к парню. – Суд народа это тебе не народный суд.

Будут ждать своей очереди для обид. Без свидетелей протокола не составишь. Хотя потерпевший тебя простил, я выношу тебе общественное порицание. Иди, только смотри со стыда не сгори.

Едва Илья ослабил захват, парень рванулся из автобуса, догнал человека с портфелем, на ходу ударил по портфелю и скрылся в переулке. Илья посмотрел, как растерянный человек лезет в лужу за своим сокровищем, и усмехнулся. Отец учил: уважай людей, а преступника трижды – как человека, как противника, как возможного помощника в будущем. Что же, и такую шпану уважать? Этого Илья понять никак не мог.

...Постояв несколько секунд напротив дома, где жил Ревзин, Карзанян решил начать с крайнего правого подъезда – не потому, что решил изменить своей привычке. Тут была другая причина.

Дверь ему открывали чаще всего старики и ставушки. Кто помоложе, в этот теплый субботний день поехал за город. Пенсионеры сидели дома и радовались незваному гостю, угощали чаем, который постоянно был готов. Илья не отказывался.

Окно кухни в пятьдесят второй квартире, по его расчетам, выходило в переулок. Встретившую его у порога довольно молодую женщину в длинном цветастом халате украшала тщательно уложенная и явно предназначенная для выхода замысловатая прическа с обесцвеченными локонами-пружинами, лежащими на тестоподобных щеках. На круглом лице, еще не накрашенном, неприятно блекло"!, расплылась несколько удивленная, но доброжелательная улыбка.

– Ой, товарищ милиционер, проходите, проходите.

Чего это вы к нам пожаловали? – ласково пропела женщина, пропуская Илью в квартиру. – Хорошенький-то какой, молоденький. И откуда же таких в милицию набирают? А я думаю, кто это пришел? А это вот кто. Раздевайтесь, притомились небось. Я сейчас чайку поставлю с вареньицем.

Илья, не ожидавший такого потока внимания и заботы, невольно попятился.

– Я по делу к вам.

– По какому такому делу? – В голосе женщины появились визгливые нотки. – Если по делу, то ошиблись. Вам к Васюковой, этажом ниже, в сорок восьмую надо. А я одна живу, – жеманно потупилась она. – От меня мужья не гуляют. Только Васюкова сейчас на работе. Да что же вы все в прихожей стоите? Проходите в комнату.

Хозяйка посторонилась, пропуская Илью, но тот направился прямиком на кухню, где хозяйки проводят большую часть времени.

– Я не по делу о пропавшем муже, – отходя от окна, сказал он. – Меня интересует, были ли вы дома во вторник от половины девятого вечера до одиннадцати.

– Как это не по делу? – не отвечая на вопрос и водрузив на бедра пухлые руки, изумилась женщина. – Вы должны его поймать и посадить на три года.

– Кого "его" и почему именно на три? – не смог сдержать улыбку Илья.

– Потому! Год oн уже отсидел, нe помогло, пусть теперь три посидит.

– Да кто он?

– Да муж же Засюковой, Женька.

– А, Евгений Сергеевич? Так он же не был осужден, а направлялся в ЛТП на принудительное лечение от алкоголизма.

– А что толку? Как был пьяницей и бандитом, так и остался. Как напьется, на весь подъезд орет, в квартиры к соседям ломится.

– Пугает, что ли?

– А кто его знает, чего куролесит. Он и ко мне несколько раз колотился, да я не пустила.

– И часто oн так?

– Да, почитай, каждый выходной, а то и по будням. Вот и намедни, во вторник. Я как раз из магазина шла – с работы, а он в подъезде спит. Разлегся – не обойдешь, пришлось через него шагать.

– Это во сколько же было?

– Да я же говорю, как магазин закрылся. В девять закончили, я еще к Валентине, подружке но работе, заходила. Посидели. Туда-сюда. Значит, в без чегото одиннадцать.

– У дома никого не встретили?

Женщина недоуменно уставилась на Карзапяна, соображая, разыгрывает он ез или в самом деле такой непонятливый.

– Я о чем толкую-то? Женьку Васюкова. Его и видела, спал в подъезде.

– А на улице никого не было?

– Л что на улице? Там никого, одни машины.

– Много?

– Да не так чтоб много. Одна вроде у нашего подъезда стояла.

– Какая машина? – теряя терпение, вытягивал Илья интересующие его сведения.

– Обыкновенная, с огоньком.

– Такси, что ли?

– Ну, я и говорю, такси. Женька, видать, приехал, да до квартиры не дошел.