Текст книги "Вам возвращаю Ваш портрет"

Автор книги: Борис Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Немедленно бери полотенце и следуй за мной, поморжуем маленько. И, не пускаясь в дальнейшие разъяснения, Чапай командирской походкой направился к озеру, будучи твердо уверен, что Кашкет не замедлит помчаться за ним по тропе.

Над Разливом уже в полную силу господствовала разогревшаяся солнечная глава и природа с вожделением потянулась к ее щедрому теплу. Бесчисленное множество бабочек, кузнечиков и стрекоз, вперемежку с мелкой и средней пичугой, начали заполнять, озвучивать лесное пространство божественной симфонией живого пения. В такие минуты с восторгом и благоговением проникаешься непостижимой сокровенностью вечной жизни на матушке нашей Земле. Не своего личного прозябания, но жизни, как таинственной мистерии огромной планеты, неутомимо бороздящей просторы Вселенной. Просто дух захватывает, когда начинаешь задумываться, что идущие к озеру Чапай с денщиком, тоже ведь стремительно мчатся вместе с Землей по космическим звездным орбитам.

Еще на подходе к озеру комдив сердечно поведал Кашкету захватывающего содержания историю, как на раннем клеве к нему, на заправленный смачным червем рыбацкий крючок, подцепился гигантских размеров судак. Как почти полтора часа жаркого боя он доблестно сражался с озверевшей рыбиной. И как, фактически у самого берега, эта сволочь рванула из последних мочей натуженное удилище и бамбуковая палка не сдюжила, разломилась на несколько непотребных частей. Но самое досадное заключалось в том, что в ходе жесточайшей схватки, любимая подарочная трубка Чапая неожиданно упала в озеро. Теперь любой ценой требовалось выловить ее, сиротливо лежащую на дне, скорее всего под ольховой корягой. Учитывая, что намедни комдива прострелило радикулитом в левую поясницу, то хочешь-не хочешь, однако Кашкету придется осваивать подводную стихию. В самом деле, разве может настоящий страж революции допустить, чтобы над любимой прогулочной трубкой Чапая глумились в сплетениях водорослей озерные пиявки и головастики.

Прибыв на место недавней морской баталии, безутешный денщик оголил свое обреченное на истязание тело с загорелыми, будто одетыми в коричневые перчатки, руками и такой же загорелой, по самые костлявые ключицы, физиономией. Осторожно прикоснувшись дрожащими пальцами обреченной ноги к ненавистной холодной воде, он пережил потрясение, сопоставимое разве что с высоковольтным электрическим разрядом или эффектом разорвавшейся гранаты. Тем не менее, Кашкет отрешенно перекрестился, как перед последним причастием, сверкнул глазами на командира и, сломя голову, ринулся в этот огнедышащий осколок ледовитого океана. Буквально после первого смертельного нырка, ошалевший подводник с отчаянным победным криком «нашел, но что-то очень мягкое», выбросил на песчаный берег перебитую напополам зеленую жабу.

–Ты что это, падло, издеваться задумал, – осатанело взревел легендарный комдив.

Он тут же, не раздеваясь, не отстегивая шашки, кавалерийской штурмовой атакой ринулся в воду.

Враз закоченевший Кашкет, гонимый лютой стужей и животным страхом, выскочил трассирующим снарядом на спасительную сушу и, про всякий случай, отбежал по берегу на почтительное расстояние, даже не задумываясь о дальнейших последствиях. А ведь бегство с поля боя, в глазах командира, приравнивалось к измене отечества.

Чапай бурлил бегемотом под самой корягой, подымая волнение ничем не уступающее тому, которое наблюдается при спуске атомного ледокола на воду. И вот, среди этих бушующих стихий, словно посреди океанских цунами, раздалась победная «виктория».

– Нашел! – взревел ликующий подводник.

Комдив, в россыпях пены и сверкании брызг, торпедой выбросился на спасительный берег. При этом едва не споткнулся о перебитую бамбуковой палкой злополучную жабу.

Кашкет тотчас метнулся в зону десантирования комдива и принялся стаскивать с Нептуна именную саблю, мокрый мундир и бесценные хромовые сапоги. При этом не преминул несколько раз напомнить Чапаю, что отбежал исключительно для разгона, чтобы как можно дальше и глубже забуриться для поиска в воду. После победоносного завершения не просто морской, а фактически подводной войсковой операции, командирская амуниция была прилежно развешена денщиком на прибрежных кустах. Предательски намокший телефонный аппарат и спасенная курительная трубка по инициативе Чапая были временно развешены на солнцепеке в вытянутых руках Кашкета, изображавшего огородное пугало. Сам Василий Иванович, одетый в одну только саблю, задумчиво прохаживался по берегу на босую ногу, мучительно соображая, чем может закончиться подводное испытание для мобильного телефона. Не хватало, чтобы из-за этой зеленой жабы нарушилась таинственная связь. Ведь еще так много невыясненного, еще много о чем необходимо обязательно посоветоваться.

«Если восстановиться мобильная связь, – размышлял про себя комдив, – приставлю Кашкета к награде. Если нет, отправлю на передовую. Сколько можно валять дурака, пускай в окопах на своей балалайке потренькает».

Спустя положенный срок, мужественно преодолевший стояние на летнем солнцепеке денщик, помог командиру облачиться в просохший мундир и напялить заметно скукоженные генеральские сапоги. Но все любопытство, все нетерпеливое внимание Кашкета было сосредоточено на таинственном мобильнике, сверкающем серебряными кнопками в его вытянутой руке. Более всего эта непонятная штуковина напоминала дамскую табакерку или шкатулку для очень изысканных ценностей. Однако комдив-собака бесцеремонно наложил железную лапу на загадочное изделие и демонстративно опустил его в бездонный карман своих галифе. После чего сделал очередное командирское распоряжение.

– Сейчас дуй наверх, поможешь Петьке покараулить

пленного, но прежде, колонись командиру, что за портсигар ты у беляка затрофеил. Стоящая ли вещица, и надпись именная действительно на портсигаре имеется? Все-таки, лазутчик странный какой-то, золотых зубов полон рот и вождями мировой революции прикрывается. Как бы в засаду не вляпаться, шлепнем второпях не по делу скотину, на собственную задницу приключений накликаем. Ты что думаешь по этому поводу?

Когда вопросы ставились о золоте и серебре, думанье Кашкета отличалось своеобразной логикой и ответ, разумеется, последовал нестандартный.

– Это же я, Василий Иванович, исключительно Вам на день рождения портсигар хотел подогнать, неплохой подарок мог получиться. И надпись подходит, там же ясно написано «Герою революции лично от товарища Троцкого». На золотые коронки я сразу глазок положил, в случае чего, у меня под матрасом плоскогубцы имеются. Могу прямо сейчас золотую лихорадку в Разливе устроить, но правильно будет лучше потом. Знаете, как поговорка гласит : «Сделал дело, гуляй смело».

– Ты про свои плоскогубцы и думать не смей, – категорически отрезал Чапай, – дуй наверх, и без меня никаких экзекуций, я еще ничего не решил. Для надежности, посоветоваться кое с кем не мешало бы.

Денщик кивком головы выразил согласие с позицией командира, заметив только, что всегда желает сделать как можно лучше и принялся выбрасывать в озеро бесполезных червей. Он проворно ополоснул ведро и, прихватив для ремонта бамбуковое удилище, с позволения комдива, равнодушно поплелся нести караул у золотозубого пленника.

Василий Иванович, тем временем, выждав минутку, расположился на заветной коряге. Внимательно огляделся по сторонам и достал из кармана трясущимися руками пострадавший мобильник, чтобы набрать в нетерпении таинственный девятизначный номер. Несмотря на водные процедуры, телефон, к несказанной радости комдива, сработал исправно и в мобильнике обыкновенным образом ответили.

– Слушаю тебя, Василий, поздравляю с благополучным возвращением любимой подарочной трубки.

– Благодарствую за живое участие, Отче наш, но звоню я вовсе не по-этому поводу. Проблема у меня гораздо более серьезная возникла, боюсь, без Вашей помощи никак здесь не справиться. Сегодня ни свет, ни заря бойцы пленили и доставили в Разлив отъявленного фармазона и контру, по кличке Чумайс. Рыжий, что таракан. Долговязый и больно уж жаден, зенками так и шарит, в церкви готов за копейку горохом отсалютовать. Доложу, как на исповеди, руки до того чешутся, хоть саблей, хоть наганом этого урода к Вам в гости со всеми почестями сопроводить. Мне немалых усилий стоило обуздать своих боевых соколиков, задержись хоть ненадолго, разорвали бы подлеца на шматки, кое-кто уже в нетерпении плоскогубцами цокает. Зубы у контры, как шестеренки на новом будильнике, высшей пробой отблескивают. Вы постоянно упрекаете нас в излишней жестокости и отсутствии милосердия, вот сейчас посоветуйте, как поступить с этой гадостью? Позволить ему дальше безнаказанно грабить нашу дивизию или все-таки взять легонечко за ухо и поставить под стенкой к ответу. Должна же не только на небесах соблюдаться одинаковая для всех справедливость.

Создатель, не перебивая, выслушал гневную речь недремлющего стража мировой революции, похоже, закурил и попросил кое-что уточнить для ясности.

– Ты какого Чумайса имеешь в виду, уж не того ли, что не так давно тюльпанами и гвоздиками по весне приторговывал. Если память не изменяет, он шустрился с цветами в подземных городских переходах и на станциях метро колыбели пролетарской революции. Вот сейчас окончательно вспомнил, соплив очень был, в переходах сквозняки, он морду постоянно оранжевым теплым шарфом укутывал, может, от холода, а может, от знакомых таился. Должен признать, ловким дельцом рыженький комсомолец из славного города Питера оказался. У двоюродной тетки тепличку краденым электричеством приноровился отапливать, однако для миленьких женщин к восьмому марта прелестные цветочки выращивал. Это у него с тех тепличных времен любовь к электричеству навсегда сохранилась. Признаться, не стал бы слишком строго судить молодого энтузиаста, ведь много радостей доставил вашим красавицам и хороший достаток, как полагается мужчине, семье обеспечил.

Василий Иванович даже головой замотал в знак не согласия, в душе у него еще теплилась живая надежда на солидарное отношение к своему благородному негодованию.

– Да этот же, конечно, Чумайс, какой же еще. Только он, сволочь, после цветов мазуриком крупным заделался, народными электростанциями стал без зазрения совести торговать. А о теплицах даже вспоминать не желает, морду воротит, респектабельность блюдет. Хотя напрасно канючит, удобрением от него до сих пор неслабо несет. Хороший навоз никакими «шанелями» не перешибешь. По моим разведданным, богатствами непомерными завладел проходимец Чумайс. За одни только зубы червонного золота можно три многодетных семьи на домашней колбасе и медовых пряниках содержать. А ведь получая комсомольский билет на «сыкуху» божился, что готов за дело товарища Ленина жизнь свою до последнего дыхания положить.

– Ты скажи мне, пожалуйста, друг мой Василий, – с подчеркнутым интересом задал вопрос свой Создатель, – он своими или чужими электростанциями приторговывал. По-моему, в данном случае это самое главное. Если продавал собственное имущество, опять-таки, ничего дурного в твоем Чумайсе не вижу. Сам рассуди, чего здесь плохого, когда человек, приложив немало усилий, построил настоящую электростанцию. Может, своими руками, а, может, торгуя цветами, средства заработал и коллективное строительство организовал. Потом взял да и продал тому, кто имеет нужду в электричестве.

Василий Иванович от волнения взвился костром на ольховой коряге, как в седле необъезженного скакуна, даже бородой о бинокль саданулся. Едва сдержался, чтобы не прогуляться по матушке.

– Да откуда же у него своим электростанциям взяться? Эта контра за всю свою долговязую жизнь ничего полезного в дивизии не сделала, ведь и цветы продавал, подлец, по цене непомерной. Он в эти электростанции и двух гвоздей не забил, кобылой полбочки воды питьевой не подвез для рабочих. В том то и дело, что торговал народным добром, которое красноармейцы тяжким трудом для облегчения своей жизни скопили. Вы то наверно уж знаете, сколько надежд и стараний было вложено личным составом в эти приводные ремни коммунизма. И вот рыжий пройдоха, за здоров живешь, прикарманил принадлежащее всем достояние. Главное дело, все время следы заметает. Нынче, подлец, в очередную авантюру подался. С торговли электростанциями переметнулся на фарцовку выдумками разных ученых. Поговаривают, снова за лампочки Ильича принялся, в который раз дармовой свет в каждой избе запалить обещается. Стало быть, снова загребет под себя конопатыми щупальцами немало чужого добра.

– Уж и не знаю, Василий, что за бардак у вас там в дивизии происходит. Почему взрослые люди позволяют беспечно грабить себя? А может, все ваши электростанции никогда красноармейцам и не принадлежали? Начинаю подозревать, что вы со своим комиссаром просто дурачили, лапшой завлекали беспечных людей. Попытайся собственную портянку отобрать у бойца, он такую кавалерию из матюгов на обидчика спустит, вплоть до того, что саблей вонючую тряпку начнет защищать. А здесь воруют богатства несметные и нет ни малейшего сопротивления. Согласись, не очень понятно. Я всегда говорил, что пролетарская свистопляска окончится для рядового состава величайшим разбоем. В любом случае, пленного Чумайса ни судить, ни оправдывать я не стал бы. И тебе не советую брать лишний грех на душу. Справедливо будет собрать на совет уважаемых крестьян и рабочих, хорошо бы из тех, кто геройствовал в общественном тяжком труде и кто больше всех потерпел от афер проходимца. Пусть эти люди сами решат, пусть сообща огласят свое отношение к плененному бизнесмену. Кто знает, быть может пролетариям как-то по-особенному приятно, может испытывают марксистский экстаз, когда их обирают до нитки. Зачем же препятствовать товарищам получать удовольствие. Добавить к этому больше ничего не желаю. А теперь не серчай, мне придется откланяться, одолевают дела неотложные. В другой раз потолкуем подольше и повод, быть может, представится поинтересней.

Василий Иванович заметно приободрился, с удовольствием пригладил лихие усы и даже подмигнул сам себе правым глазом. Общее удовлетворение комдива выразилось в оброненной вслух поощрительной фразе: «Вот голова, видно не зря называется Богом, на такую должность кого ни попадя не назначат».

– Ты поболтай у меня, – неожиданно послышалось из телефонной трубки. – Бог он и есть Бог, а название здесь совсем ни при чем. К тому же, это вовсе не должность, но кое-что гораздо поинтересней любых ваших домыслов и потешных церковных твердынь.

Глава вторая

Василий Иванович не без внутренней иронии выслушал неожиданное замечание Создателя, после чего легким прыжком соскочил с ольховой коряги и аккуратненько опустил разогретый мобильный телефон в глубокий карман галифе. Он оголил до половины, навостренную денщиком накануне командирскую шашку, но от чего-то передумал и кистевым броском возвернул в ножны клинок. Впереди предстояла серьезная, ничуть не уступающая войсковой, операция по разоблачению и вынесению приговора проворовавшейся контре. Но для этого необходимо будет привлечь на совет безукоризненно честных, толковых людей, которых, откровенно говоря, в дивизии было не так уж и много. Не просто разыскать секретных пролетариев, которые не заздрятся на чужое добро, когда сама революция начиналась с невиданного грабежа. Личный состав группировки подобрался такой, что стоит на миг зазеваться, седло из под задницы уведут. И кто же в таком разе имеет моральное право выдвигать обвинения против рыжей канальи.

Можно будет, конечно, по такому пожарному случаю запросить в Разлив Алешку Стаханова, неизбывную гордость дивизии, который уголек для строек коммунизма героически колупал. Можно заодно подключить и знаменитую Пашу Ангелину, которая не щадя своих девичьих сил, растила пшеничку для отважных рабочих, возводивших из бетона и стали неприступные силуэты плотин наших великих электростанций. Тех самых, которыми нынче без зазрения совести торгует барыга Чумайс. Правда, злые языки утверждают, что Стаханов с Ангелиной не столько для дивизии антрацита и харчей раздобыли, сколько с Фурманова потом большевистских пособий востребовали. Однако люди они знаменитые, с ног до головы орденами почета увешаны, на экранах кино и в центральных газетах прославлены, на кого, как не на них опереться в годину больших испытаний.

Погруженный в глубокие размышления относительно революционных путей строительства коммунизма, относительно беспримерной доблести героев труда, Василий Иванович наполеоновским ходом устремился наверх, к командирскому шалашу, имея твердое намерение посчитаться с заклятым врагом пролетариев. Неожиданно, вне всякой связи с предстоящими военными баталиями, Чапаю припомнились теплые Анкины груди, их бархатная мягкость и трепет сосцов. Возникло огромное желание не просто припасть к ним в жарком чувственном поцелуе, но по-детски окунуться в их материнское уютное безмятежье. В который раз уже необузданная фантазия стала предлагать интимные сцены любовных страстей, в объятьях длинноногого щеголя из верховной ставки или личной охраны товарища Крупской. Картины возникали одна смелее другой, наконец, обуреваемый ревностю, легендарный рубака выхватил сверкнувшую шашку и полоснул под самый корень подвернувшийся прибрежный ивняк. Выматерился для порядка Чапай и едва ли не галопом рванул к шалашу.

За центральным пеньком, уронив рыжую голову на дубовою столешницу, обреченно ожидал своей участи, с туго перевязанными за спиной руками, притаившийся пленник. Конские ременные вожжи от спутанных рук были предусмотрительно протянуты и зашморгнуты на забитый в землю обрубок оглобли. Кашкет с регулярной периодичностью отвлекался от служебных обязанностей, наведывался к пеньку и выделял по рыжей балде то шалобон, то подзатыльник, при этом для чего-то цокал плоскогубцами и повторял: «У меня, брат, все, как в кремлевской больнице». Еще издали заприметив приближающегося Чапая, денщик шустрее веника подскочил к командиру и радостно продемонстрировал свой бойцовский инструментарий.

Василий Иванович, не обращая никакого внимания на вертевшегося вокруг него денщика, и даже не взглянув на плоскогубцы, стремительно подошел к центральному пеньку и делово поинтересовался у ординарца: «Как он здесь без меня, не балует?».

– Почему же не балует, делал контра попытки акциями какими-то буржуйскими соблазнить. Я ему слегонца выписал пару неразменных казначейских билетов, похоже, даже зубок один золотой заглотил, теперь успокоился, благополучно сидит и не хрюкает.

– С пленником, Петька, сурово поступать без суда, пожалуй, не следует. Хотя поменяйся местами, попадись ты к нему на расправу, уж он без стеснения все зубы под чистую прикладом бы провалил. Вот так то, боевой мой товарищ. Если хочешь уважить комдива, по-братски, поделись своим табачком. Трубку давненько уже не курил, она у меня недавно вернулась из дальнего плавания, вместе с Колумбом искала Америку.

Комдив с благодарностью принял из рук ординарца бисером расшитый кисет, крепко заправил самосадом спасенную в водной баталии трубку, часто попыхивая распалил камелек и без всяких предисловий предложил плененному супостату.

– Выбирай на свой вкус, как сам пожелаешь. Хочешь, мы тебя сейчас же, без суда и свидетелей аккуратненько шлепнем из маузера или, как новогоднюю игрушку, подвесим на приглянувшейся Кашкету сосне. Он у нас лучшие в мире удавки плетет, зашморгиваются под собственным весом. А хочешь, соберем малый сход из самых почетных людей, которые своим беззаветным трудом стяжали богатство дивизии и которых ты без зазрения совести обобрал под чистую. Пущай посмотрят в твою ненасытную харю, пусть на свой лад судьбу рыжей шкуры решат. Может на радостях, герои труда последние портки с себя снимут, может, от счастья навесят на тебя трудовые свои ордена. Даю верный шанс напоследок чуток отличиться, сам выбирай справедливый исход.

Пришедший в волнение пленник, оторвал от столешницы поникшую голову. В этот самый момент, над центральным пеньком, в бреющем полете пилотировала стая голодных грачей. И один из них, видимо не на очень тощий желудок, умудрился таки послать из глубин птичьей души свой сердечный, большевистский привет. Привет смачно шлепнулся в аккурат перед носом плененной контры и, понятное дело, был воспринят им как самое доброе предзнаменование, указывающее на благополучную развязку принимающей совсем не смешной оборот канители. Воодушевленный воистину доброй вестью Чумайс, задрал к небу нюхающую воздух морду, поворочал в разные стороны конопатой шеей и неожиданно смело заявил

Чапаю:

– Выбор какой-то не очень заманчивый Вы мне предлагаете. Это все одно, как выбирать между прыганьем вниз головой из аэроплана или дирижабля. С другой стороны, весьма любопытно взглянуть, что же это за почетные люди такие, у которых я вот так взял и отобрал все их электростанции. Вы , простите, каких именно знаменитых трудяг пригласить желаете на это судилище? Уж не тех ли, которые в азарте большевистских свершений поуродовали великие русские реки, загадили землю, моря. В довершение наклепали горы бесполезных танков, ракет, а потом вместо «здрасте», взяли все эти гадости сами и уничтожили. – Далее, все больше наглея, с явной иронией продолжил Чумайс. – Была бы моя воля, с превеликим удовольствием отвалил бы каждому из ваших красноармейцев по собственному Чернобылю, в награду за их героический труд, пускай наслаждаются. Я, Василий Иванович, может и не замечен в грандиозных пролетарских свершений, однако гадостей в дивизии не наворотил, никого в расход не пускал и над матушкой природой нашей никогда не знущался. А это по нынешним революционным временам чего-то да стоит.

Комдив по понятным причинам вовсе не собирался углубляться в провокационную суть чумайсовских демагогий, зачем уводить простую ситуацию в бурелом сомнительных обстоятельств, в которых нет ни нужды, ни желания разбираться. В самом деле, при чем здесь ракеты, при чем изуродованные русские реки, когда вопрос стоит предельно ясно – с какой это стати рыжая сволочь присвоила обретенные тяжким трудом общественные богатства? Его послушать, так он единственный спаситель природы и только потому, что всю жизнь провалял дурака. Чапаю опять навязчиво припомнились теплые Анкины груди, опять захотелось укрыться в них от всех беспокойных революционных хлопот. Василий Иванович, очарованный прелестью былых интимных воспоминаний на короткое время расслабился, даже трубкой перестал пыхтеть. Потом резко оборвал наваждение, поскольку снова не кстати привиделся рядом с обнаженной пулеметчицей незнакомый штабной офицеришка и, словно читая написанное, сообщил свое непреклонное решение.

– Всем слушать мою команду, приступать к исполнению без проволочек. Контру передать в распоряжение Кашкета, под его трибунальную ответственность. Глаз не спускать. В случае любых провокаций стрелять на поражение. Ты, Петька, прыгай верхом на коня и дуй немедленно в расположение. Отыщи и доставь на тачанке нашу славу и гордость Донбасса, Алешу Стаханова, само собой, при всех орденах и прочих рабочих регалиях. Человек он заметный, даже ростом подлиннее долговязого фарцовщика будет, может лично захочет золотые коронки ему посчитать. Если знатный шахтер молоточком отбойным хорошенько приложиться, то и денщиковые плоскогубцы окажутся здесь ни к чему. Еще доставишь в Разлив любимую нашу колхозницу, трактористочку Пашу Ангелину. Не обязательно ей на «Форзоне» сюда приезжать, но серпок, передай, пусть прихватит, сердцем чую, работенка с серпом впереди намечается. Пока что ограничимся парочкой этих, знаменитых героев труда, будет мало, подключим еще сталеваров, а может доярок или ткачей. Вот как они порешат, к какому придут соглашению, тому так и быть. Обнаружат в сердце своем сочувствие к хапуге Чумайсу, проявят любезность, честью полного Георгиевского кавалера клянусь, враз отпущу на все стороны. А коли нет, от имени всего трудового народа пустим в расход. Мы люди военные, под присягой клялись выполнять волю честных людей, на том дивизия наша стоит.

Петька даже взвизгнул от радости, потому что с самого утра комбинировал, искал подходящую оказию отлучиться из Разлива в расположение. Трудно было сдержать ординарцу восторг от представившейся возможности осуществить свои самые заветные замыслы. На то имелись очень личные, более чем уважительные причины. Еще с вечера Петьке стало известно, что приятель разведчик потянул у кого-то из штабных ротозеев английской кожи хрустящий планшет. Невозможно найти более подходящий товарец для выкройки модной дамской обувки, чем такой вожделенный трофей. Ординарец и мерки давно уже заготовил из ловко точеных Аниных цыпочек, чтобы при случае справить заказ у лучшего в дивизии мастера. Не всякому сапожнику можно доверить такие деликатные формы. Сегодня в обед с коричневым глянцем планшет выставлялся на банчик в конюшне четвертой сотни, куда приглашались охочие к фарту ребята, можно не побояться сказать – элита всей революции. Петька загодя обзавелся мастевой колодой, не забыл посидеть на ней перед трудной игрой и оставалось только сквозануть от беспокойных поручений комдива. А здесь прямо с утра, что называется, карты в руки пошли.

– Ты чему так обрадовался, – заподозрил ординарца в происках ушлый Чапай. – Я тебя не болтаться в войска посылаю, задание командирское выполнить поручил. Если разведка опять донесет, что в пивнухе со всякой шпаной прохлаждался, строго, без всяких скидок на дружбу спрошу. Давно уже собираюсь в ближнем своем окружении порядочный шмон навести, ты с Кашкетом у меня в первом ряду. Так что, готовься, навряд ли пройдешь этот строгий отбор.

– Василий Иванович, ну как Вы можете меня в пивнухе со всякой рванью при полных кружках представить, – с показушной обидой развел руками, поймавший за язык командира не простак ординарец. Самых верных соратников по чем зря обижаете, если на то пошло, пускай Кашкет за героями труда направляется, а я лучше долговязую контру постерегу. А то и вовсе рапорт в отставку вечером настрочу, зачем же мне дожидаться, пока Вы кадровый шмон учините.

– Ты, Петька, на понтах меня не бери, не первый день повстречались. Пулей садись на коня и чтобы к обеду был здесь. А рапортом никого не пугай, сам бумагу тебе вечерком поднесу и самописную ручку обязательно предоставлю.

По тому, как Чапай поднес к глазу перевернутый бинокль и принялся в отдаленной перспективе рассматривать пленного, стало понятно, что никаких новых распоряжений уже не

последует.

Ординарец опрометью стартанул с Разлива. В одно касание взлетел на своего рысака, гонявшего хвостом у коновязи назойливого гнуса, всадил ему шпоры, только пыль куревой зависла над аллюровым следом. У самой опушки метнул радостный взгляд на обожаемого командира, махнул на прощание рукой и полоснул нагайкой по мускулистому крупу огневого коня.

Рыжий пройдоха, между тем, дождавшись когда Кашкет отлучиться по хозяйским делам, не преминул сделать попытку привлечь на свою сторону хранившего суровое молчание Чапая. В самом деле, оставшись наедине с легендарным комдивом, крайне легкомысленно было терять понапрасну драгоценное время.

«Попытка не пытка», – решил про себя Чумайс и тут же начал подъезжать издалека:

– Пить очень сильно мне хочется, чаю бы заварить приказали своему денщику, ведь я еще не осужденный вроде. Зачем же подвергать страданиям человека раньше положенного срока, как-то не совсем по-христиански у вас получается. Я бы советовал не торопиться делать поспешных шагов, еще неизвестно чем вся эта свистопляска закончится. Согласитесь, не очень-то умно устраивать скандал и комедию, когда вопрос касается такой благородной материи, как хорошие деньги. На деньгах только и можно приходить к обоюдному согласию. Начнем хотя бы с того, что все советские электростанции, фабрички и заводишки сделали некоторым образом ручкой тю-тю. Ничего уже не вернешь, ничего никому не докажешь. Справедливо это или нет, но коммунизма в отдельно взятой дивизии большевикам не под силу состряпать. Вы думаете почему пролетарские вожди призывали народ к мировой революции, да потому, что наша дивизия не на Марсе расквартирована, вокруг ведь сплошные враги, живем в окружении контры. Если бы пролетариям удалось покончить во всем мире с буржуями, со всякими там рокфеллерами, дюпонами и морганами, пожалуй можно было бы рассчитывать на какой-то всеобщий пионерский дурдом, но когда ума не хватило, полагается по-тихому удочки сматывать. Между нами, и промнавозовские денежки в ихних банках тихонько сопят. Так что, как не мудри, а ходить по нужде против ветра не с руки получается, какой же идиот в революционных закромах собственные купюры решится хранить.

– Да знаю я все, – с огорчением признал Василий Иванович. – Однако согласись, этого же ни на какую задницу невозможно напялить. Никакими рулетками невозможно измерить, никакими бухгалтерами сосчитать, сколько усилий было потрачено нашим народом на сотворение богатства дивизии. Несчастные женщины, мужчины, юнцы, живя практически впроголодь, на своих голых плечах подымали цеха, наращивали приводные ремни коммунизма, справедливо полагая, что все эти форпосты индустрии принадлежат всем им лично. А теперь вот возьми, наплюй людям в душу, вывали весь их жертвенный труд к ногам проходимца Чумайса. На такую подляну ни в жизнь не пойду, сам возле каждой плотины с шашкой наголо стоять буду. И еще вот что противно, Вы же ладу награбленному у народа добру не способны давать, нет у вас для этого ни ума, ни уменья к труду и, главное, напрочь отсутствует совесть. Не следует приравнивать себя к успешным заморскими магнатам, которые фордами и рокфеллерами величаются. Это же все не просто ворье несусветное, но в первую очередь упрямые труженики, обучившие пролетариев собирать скоростные машины, мостить не хуже паркета дороги, выше небес дома возводить. Портки, в которые ты поутру наложил, тоже ведь сработаны теми талантливыми предпринимателями. Ты же, кроме как разграбить чужое добро и по карманам втихаря рассовать ни на что не пригоден. Вот прямо сейчас, покажи мне хотя бы использованный презерватив с твоим рыжим портретом на упаковке, в знак того, что он изготовлен на фабрике возведенной бизнесменом Чумайсом. Всеми вождями, Карлом Марксом клянусь, враз отпущу, беги на все стороны. Но ведь не покажешь же. Все, чем живет сегодня дивизия полностью обязано умелым рукам наших доверчивых тружеников и тебе, шкура, следует помнить об этом, прежде чем затачивать морду лопатой.