Текст книги "Командир сильных духом"

Автор книги: Борис Зюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

В Цумань направили штабного разведчика, казаха Дарбека Абдраимова. В воскресный день на базаре он торговал сигаретами. Одним из его покупателей оказался "легионер", который рассказал, что они сами давно собираются перейти к партизанам, да не знают как. Вернувшись в отряд, Дарбек доложил о результатах своей "дипломатической" миссии. Был разработан план операции перехода "легионеров" к партизанам. В следующее воскресенье Дарбек снова появился на цуманском базаре и окончательно договорился со своим земляком.

Операция проводилась в ночь с 9 на 10 января. Батальон под командованием лейтенанта Маликова с восточной, наиболее открытой части города по сигналу красной ракеты открыл огонь: в дело пошли винтовки, автоматы, пулеметы и трофейные минометы. Создавалось впечатление, что огонь ведет по меньшей мере полк, а то и два.

В Цумани в это время "легионеры", пользуясь паникой, вызванной внезапным ночным нападением, быстро перебили своих немногочисленных фашистских командиров и свободно ушли из местечка. В условленном месте их ожидали медведевские разведчики с Дарбеком во главе. Так окончило свое существование одно из подразделений "Туркестанского легиона", а отряд пополнился двумя сотнями хорошо вооруженных людей. Вскоре после этого отряд двинулся на запад к городу Львову.

С двумя испытанными разведчиками Яном Каминским и Иваном Беловым выехал во Львов и Кузнецов. Предполагалось, что все трое обоснуются во Львове у кого-нибудь из многочисленных родственников или знакомых Каминского. На случай, если отряду не удастся скоро подойти ко Львову, Кузнецов должен был связаться с разведчиками из группы Крутикова, ушедшими во Львов, и через них отправлять разведданные, которые требовали срочной передачи в Москву, так как через двое-трое суток они уже теряли свое значение.

На прощание Медведев обнял Кузнецова, и по русскому обычаю они трижды расцеловались.

...В январе 1944 года отряд двинулся из Цуманских лесов на Львовщину. На второй или третий день рейда с автором этих строк произошел вот какой случай. Мы заночевали в довольно большом селе где-то на северо-западе Волынской области. С двух до четырех часов ночи мне предстояло патрулировать по главной улице села.

Еще с вечера подул влажный, теплый ветерок с юга. Началась оттепель: снег липнул к ногам, стоял плотный, ватный туман – в двух-трех шагах уже ничего не было видно. Он поглощал не только предметы, но и звуки, кругом распростерлась мертвая тишина.

Неторопливо, нащупывая ногами протоптанную в снегу дорожку, я несколько раз прошелся из конца в конец улицы. За это время я не услышал ни единого звука, даже шороха. Да и откуда ему было возникнуть? Всех собак в селе гитлеровцы давно перестреляли, а партизаны и местные жители спали в эту глухую пору глубоким сном.

Однако по опыту я уже знал, что тишина обманчива, поэтому нужно быть настороже. И вот, стараясь ступать бесшумно, я напряженно вслушивался в эту тишину, не доверяя ей ни на мгновение. А она обволакивала меня со всех сторон и предательски клонила ко сну с неодолимой силой. Я даже не мечтал о клочке соломы на полу в теплой хате. Мне бы достаточно было прислониться к первым встречным воротам и вздремнуть хоть несколько минут стоя.

И тут будто скрипнула дверь... Далеко ли, близко ли, сказать было трудно. А может быть, мне только почудилось? Но я ощущал особым чувством партизана, которое у меня уже успело выработаться, что что-то изменилось в окружающем непроглядном мраке. Что же? Оставалось лишь замереть и терпеливо ждать, пока "что-то" не выдаст себя. Прошло, наверно, несколько минут, и вдруг совсем близко, шагах в трех, послышался едва уловимый шорох.

– Стой, кто идет?! – окликнул я чужим, приглушенным в тумане голосом.

Молчание.

– Стой, семь! – окликнул я снова.

Тот, кто имел право ходить в этот час по улице, должен был знать цифровой пароль и ответить "три", ибо на сегодня пароль был "десять". Но ответа не последовало. Тогда я щелкнул затвором, загнал патрон в патронник и направил карабин в сторону, откуда раздался шорох:

– Стой, стрелять буду!

В следующую секунду я бы выстрелил... Но тут совсем близко раздался негромкий, спокойный голос:

– Это я, полковник. Отклик – "три". Здравствуйте, Боря!

Я доложил о том, что патрулирую по селу и за время моего дежурства никаких происшествий не произошло. Медведев подошел вплотную:

– Думал застать вас врасплох, но мне не повезло, – сказал он весело, с явным удовольствием.

Потом я сопровождал его до хаты, где разместился штаб, и снова вернулся на улицу. Но теперь меня уже не тянуло ко сну. Тревожась о всех нас, не спал командир и лично проверял несение караульной службы. Он всегда был начеку. Он учил этому нас. И сколько раз это спасало нам жизнь!

...Форсировав железную дорогу Ровно – Ковель, отряд устремился на запад. Уже на следующий день после этого нам пришлось вступить в бой с крупным отрядом бандеровцев, который был почти полностью уничтожен. Через несколько километров повторилось то же.

Почти все населенные пункты мы занимали с боем. Чтобы не нести излишних потерь, Медведев выработал особую тактику: если у деревни замечали вражеских часовых или вооруженные группы, после нескольких залпов из трофейных пушек и минометов в деревню с громким "ура!" врывалась одна из рот. Кавалерийский эскадрон, разбившись на две части, окружал деревню. Всякий, кто бежал оттуда с оружием, попадал в руки кавалеристов. Таким образом, к моменту вступления отряда в деревню она оказывалась очищенной от противника.

К этим особенностям передвижения, препятствовавшим быстрому рейду отряда на запад, следует прибавить еще то, что марш совершался только ночью, так как мы шли по открытой местности, совершенно лишенной леса, и останавливались в селах на дневку. А кроме того, конец января 1944 года оказался очень теплым, дороги развезло – нередко встречались участки в несколько километров густой, непролазной грязи из жирного чернозема и талого снега. Тормозил движение и наш огромный обоз, который ежесуточно, к сожалению, пополнялся несколькими телегами с ранеными.

Медведев командовал отрядом лежа на телеге – еще тогда, во время неудачного приземления с парашютом в районе Толстого Леса, он повредил позвоночник. С каждым днем ему становилось все труднее передвигаться, и в конце концов он вынужден был слечь. Но ни на секунду не выпускал из своих рук нитей управления труднейшим рейдом, а если требовалось, все же вставал. И отряд неуклонно двигался вперед...

"При взятии села Хотин, – вспоминает Валентин Семенов, кавэскадроном командовал Арсентий Мажура. Взвод разведки, которым командовал я, на марше под Львов Медведев держал в резерве, а вел отряд кавалерийский эскадрон, сформированный в декабре 1943 года.

Мажура был крупный, плотный мужчина. Карие глаза выражали упрямство и железную волю. В любой обстановке Арсентий был невозмутим, спокоен, нетороплив при отдаче приказаний и всегда уверенно бесстрашен.

К этому времени Медведев закрепил за мной отличную пролетку, запряженную парой великолепных белых лошадей, которую мы отбили по дороге у одного немецкого чиновника. Пролетку предполагалось использовать впоследствии для поездки разведчиков во Львов.

Медведев приказал выбить националистов из села Хотин, которые его занимали. Для быстрого и успешного решения задачи он послал кавэскадрон в обход села, чтобы тот ударом с тыла погнал бандеровцев в сторону отряда, который расположился полукольцом с восточной стороны на ровном поле. Все происходило в темноте, тихо, без шума и курева.

Залегшие на поле партизаны с нетерпением ждали сигнала от Мажуры красной ракеты, но ее не было. Я не выдержал: взял у пехотинцев станковый пулемет, поставил на пролетку, посадил пулеметчика и выехал на своей тачанке впереди цепи лежащих партизан, рассчитывая встретить бегущих националистов по-буденновски.

Время шло. Красной ракеты нет. Начал брезжить рассвет. Медведев тотчас приметил тачанку и спросил ординарца:

– Кто это там крутится перед цепью?

– Это Валентин Семенов со станковым пулеметом.

– Немедленно его ко мне!

Когда я лихо подкатил к командиру и осадил лошадей, Медведев, кажется, впервые за все время, повысил голос. У меня – душа в пятки.

– Я что приказывал? Чтобы ты всегда с разведвзводом держался около штаба. Вишь, буденовец с тачанкой выискался! Мальчишка! Впредь держаться возле моей повозки!

Затем он вызвал моего однофамильца, комбата Виктора Семенова, и приказал брать село, не дожидаясь удара кавэскадрона.

– Валентин! – подозвал меня Медведев. – Пошли людей разыскать Мажуру. Видно, он заблудился.

– Я сам поеду!

– Я тебе поеду! Расквартировывай отряд!

Эскадрон Мажуры действительно заблудился, но вскоре его нашли и привели в село. Против обыкновения, Медведев не сделал ему никаких замечаний. Этот суровый человек любил храбрых людей, близких ему по духу, быстро к ним привязывался и не взыскивал слишком строго за их промахи.

А меня он потом наставлял:

– Безрассудная лихость – не храбрость. Бить врага нужно уменьем и сноровкой. Погибнуть – раз плюнуть. А кто будет бить врага? Надо оставаться живым. Твоя жизнь принадлежит Родине, ты должен ее защищать. Для этого нужно сражаться решительно, но умело: беречь себя и, в первую очередь – людей, если ты командир!"

Наконец отряд вступил в большое село Нивицы, расположенное в шестидесяти километрах на северо-востоке от Львова. На следующий день он должен был достичь конечного пункта своего рейда и ждать там возвращения из Львова Кузнецова и других разведчиков. Казалось, можно было наконец хоть немного передохнуть. Но Медведеву не спалось: кроме очередного приступа боли, его не оставляла смутная тревога.

Он встал, оделся и вышел из хаты. Редели предутренние сумерки. За огородом серело открытое поле. И вот на его фоне он заметил движущиеся вдали цепочкой черные силуэты людей. Медведев, не торопясь, вышел в поле. Когда цепь приблизилась, он залег за едва приметный снежный бугорок и окликнул:

– Кто идет?

Ему ответило молчание.

– Кто идет? – повторил он.

– А ты кто?

– Я командир!

– Ходы сюды!

Медведев выхватил пистолет. В ту же секунду раздалась автоматная очередь. В ответ он тоже сделал несколько выстрелов – кто-то упал. Из вражеской цепи снова выдвинулся вперед темный силуэт и дал очередь. Медведев ответил. Автомат замолк.

И тут он услышал дружную стрельбу позади себя – это открыли огонь его партизаны. Командир оказался между двух огней – всего метрах в пяти от врага и в двух десятках метров от своих. Вокруг него визжали пули – одна сбила ушанку. Медведев плотнее прижался к снегу. Если он поползет, враги заметят и начнут стрелять, да и свои откроют огонь, увидев, что к ним приближается человек.

В это время он почувствовал, как кто-то тянет его за ногу. Обернулся и увидел человека в немецкой каске. Решив, что Медведев мертвый, мародер пытался стащить с него меховые унты... и получил пулю в упор.

А тем временем стрельба разгоралась: в петлицу шинели Медведева попала пуля. Он крикнул:

– Прекратить огонь!

Но его, конечно, никто не услышал.

Где-то недалеко строчил пулемет, рвались гранаты.

– Прекратить огонь! – крикнул он снова. – Это я, Медведев!

На этот раз, к счастью, его услышали, со стороны партизан огонь утих. Под градом вражеских пуль Медведев отполз к своим. У плетня его подхватили и с криком "ура!" сразу устремились в атаку.

Оказывается, староста села являлся верным гитлеровским пособником. Как только партизаны вступили в Нивицы, он тотчас сообщил об этом во Львов. Оттуда срочно были высланы подразделения дивизии СС "Галичина", сформированной из украинских националистических подонков. Им удалось достаточно скрытно подойти к селу и окружить его. Несколько головорезов подобрались к хате, где расположилась санчасть, и швырнули в окно гранаты. Был ранен врач отряда Цессарский.

Медведев чудом остался невредим – на его шинели оказалось двенадцать дыр от пуль, на шапке – две. Но именно он предупредил отряд об угрожавшей ему смертельной опасности – напасть внезапно врагу не удалось. Может быть, командир и не имел права так рисковать собой: один, без охраны, никого не предупредив, он вышел за околицу села. Но его вело чутье старого солдата, партизанского командира, которое безошибочно сработало и на этот раз. А в сложившейся обстановке у Медведева не было иного выхода, кроме одного: навязать бой внезапно появившемуся противнику.

Медведеву доложили, что его просит к себе тяжело раненный Дарбек Абдраимов. Оказывается, он первым услышал крик командира, когда тот лежал под перекрестным огнем, бросился вперед на выручку и был срезан пулеметной очередью.

Медведев вошел в хату. Дарбек лежал на топчане осунувшийся, с горящими глазами, обращенными к двери. Медведев потом так вспоминал разговор с ним:

" – Командир, ты жив? Не ранен? – спросил Дарбек.

– Жив и не ранен.

– Ну, хорошо.

Дарбек улыбнулся, протянул руку и слабо сжал мою...

– Ну, а как ты себя чувствуешь?

– Плохо. Помираю, кажется.

– Ну, это ты брось. Мы еще будем кушать твои "болтушки по-казахски". – Я говорил, и мне хотелось плакать.

Дарбек ничего не ответил, только улыбнулся. Через несколько минут он умер".

Тяжело переживал командир утрату боевого товарища.

Фашисты не оставляли надежды расправиться с партизанами: вскоре они предприняли новое наступление. Сначала появились вражеские бронемашины и танкетки, заработали крупнокалиберные пулеметы, пушки и минометы.

Крайние хаты села загорелись. Эсэсовцы наступали с той стороны, куда отряд должен был идти, – с запада. Однако врываться в село они медлили, боялись встретить достойный отпор. Бой длился целый день. Боеприпасы для отечественного оружия у партизан кончались, а им была вооружена основная часть отряда, поэтому с наступлением сумерек Медведев решил уйти. Отходил с хитростью: сначала отошла основная часть отряда, оставив в селе только одну роту, которая яростно отстреливалась. Потом рота оставила взвод. Наконец, незамеченным выскользнул и взвод, и эсэсовцы "Галичины" стали драться между собой: из лесу била по селу артиллерия, когда они уже ворвались в село. Отряд ушел, а у врага еще часа три шла стрельба.

На первом же привале была получена радиограмма: приказ командования о выводе отряда в ближайший тыл Красной Армии. Автор этих строк навсегда запомнил этот момент.

В начале февраля 1944 года мы перешли линию фронта: произошло это на исходе ночи, когда наши разведчики натолкнулись на разведчиков армейских. Что тут было! Родных краснозвездных ребят в белых тулупах душили в объятиях, целовали и качали. Каждый из полутора тысяч партизан непременно хотел пожать руку советским солдатам, которых многие не видели больше двух лет. А после первых горячих минут долгожданной встречи мы вдруг поняли, что попали в "окружение" Красной Армии и пришел конец нашей партизанской жизни, ох, какой тяжелой, но уже привычной для нас. И просто не верилось, что теперь можно жить, не опасаясь нападения врага в любую минуту и в любом месте...

И тем не менее было именно так. Когда мы остановились на дневку в селе Пальче и разместились по хатам, нам разрешили спать разувшись и сняв поясные ремни. Большее счастье казалось невозможным! Но никто заснуть не мог от возбуждения: мы не во сне, а наяву на освобожденной земле!

Первым чувство "безопасности" овладело командиром нашего взвода, и он отдал команду произвести полную разборку и чистку оружия, чем мы и занялись. Но едва я разобрал затвор своего немецкого карабина, как где-то совсем рядом раздалась автоматная очередь, захлопали винтовки, заговорили пулеметы и загрохотали пушки. Вначале наши трофейные, а потом забасили мощные орудия.

Не успев собрать оружие, наспех рассовав его части по карманам, мы выскочили на улицу – в сотне метров от нас по дороге неслись приземистые танки с черными крестами... Танков насчитывалось несколько десятков...

Не помню, подал ли команду командир взвода или нет, но мы все ринулись к небольшой рощице, темневшей метрах в двухстах. Со всех концов села туда тоже бежали наши ребята, и вскоре она наполнилась людьми. Тем временем в роще начали рваться мины – немецкие минометчики с ходу нас накрыли.

Я метался по роще, натыкаясь на товарищей, то и дело прислоняясь к стволам деревьев, пытаясь спастись таким образом от осколков, но мины рвались со всех сторон. И вдруг увидел перед собой командира. Он стоял на небольшой полянке в ушанке и тулупе, в унтах и, не торопясь, со вкусом раскуривал папиросу. Я остановился и вытянулся. Не знаю, как я выглядел, но убежден, что во всяком случае не бравым "орлом". Дмитрий Николаевич смотрел на меня серьезно, без тени порицания и, как обычно, негромким, спокойным голосом приказал:

– Отыщите вашего командира взвода и пришлите ко мне.

– Есть! – И я бросился выполнять приказание.

Теперь меня уже не тревожило, что вокруг метались люди, рвались мины. У меня была ясная, конкретная задача: отыскать командира взвода и направить его к полковнику. Вскоре я его нашел и вместе с ним вернулся к Медведеву. Он стоял на той же полянке, но теперь уже не один, а с комиссаром Стеховым, и они спокойно о чем-то совещались, словно в нашем лагере под Ровно, где я часто видел их такими.

Спустя четверть часа сумятицы как не бывало: командиры собрали своих бойцов, мы заняли по опушке рощи круговую оборону, а немецкие мины рвались в ее центре, причиняя ущерб только деревьям.

Что же произошло? Какая-то фашистская танковая дивизия попала в окружение. С рассветом она пошла на прорыв. По дороге проходила через село, в котором расположились мы. Наши посты открыли огонь. Медведев и Стехов срочно послали в ближайшую фронтовую часть конную разведку с предупреждением о том, что с востока прорываются немецкие танки. Их встретили надлежащим образом – дивизия оказалась разгромленной почти полностью.

4

Незадолго до начала последнего рейда по решению командования отряда Валентина Довгер должна была эвакуироваться во Львов вместе с рейхскомиссариатом, в котором она продолжала работать. Было бы неразумно отзывать ее в отряд и таким образом лишаться во Львове столь опытной разведчицы, сумевшей снискать полное доверие в "центральном аппарате" оккупантов на Украине. Однако в дни, когда подготовка к эвакуации из Ровно рейхскомиссариата приняла особенно лихорадочные темпы, Валю арестовало гестапо. Гитлеровцы напали на след Пауля Зиберта – к этому времени им уже стало известно, что он советский разведчик.

На первом же допросе следователь потребовал от Вали назвать место дислокации отряда, с которым она была связана, а также кто такой Пауль Зиберт. Валя довольно искусно разыгрывала недоумение: какое отношение она могла иметь к лесным бандитам?! Что же касается Пауля, то не отрицала, что была знакома с этим заслуженным офицером, земляком гаулейтера. Так было и на следующих допросах: хрупкую восемнадцатилетнюю девушку гестаповцы зверски избивали, пытались спровоцировать показаниями, данными якобы самим Зибертом, выводили на расстрел и стреляли поверх головы, помещали в подвал с водой, в которой плавали трупы, но она твердо стояла на своем. Из Ровно ее вывезли в Злочев, где она долго пролежала в тифу без сознания. Потом, когда поправилась, ее перевели во Львов. Здесь допросы продолжались, с каждым днем становясь все более жестокими, на одном из них ей раздробили кость ноги. В результате ее довели до полуобморочного состояния, когда человека покидает и восприятие окружающего, и страх смерти. Она твердила теперь про себя и на допросах лишь два слова: "Не знаю".

Ничего не добившись от Вали, гестаповцы все же решили ее не убивать, они, видимо, рассчитывали, что в конце концов получат от нее показания. Ее эвакуировали из Львова дальше на запад для продолжения следствия. В середине лета 1944 года она оказалась в Мюнхенской тюрьме. Отсюда ее с группой заключенных послали на земляные работы. Она бежала из лагеря. Это было уже в начале 1945 года, гитлеровская Германия доживала последние дни. Около двух месяцев Валя пробиралась на восток – днем скрывалась от людей, а ночью продолжала свой путь. Но вот наступил, наконец, долгожданный день окончания войны... Она оказалась в американской зоне оккупации, где ее снова задержали и не отпускали. Тогда она решила бежать вновь. Это ей удалось, и, уже совершенно обессиленная и потерявшая всякую надежду, с большим трудом она добралась до советской зоны.

Группа Кузнецова прибыла во Львов, видимо, 19 января 1944 года. И вскоре начала действовать. 31 января в штабе военно-воздушных сил Кузнецов застрелил полковника Петерса, пытавшегося проверить у него документы. 9 февраля на улице Лейтенштрассе Кузнецов ликвидировал вице-губернатора Галиции доктора Отто Бауэра и начальника его канцелярии доктора Гейнриха Шнайдера.

К этому времени начальнику гестапо Питеру Краузе было поручено обезвредить Зиберта любой ценой. Все полицейские власти Галиции и отряды украинских националистов были поставлены на ноги, получили описание его внешности. Против него бросили опытнейших агентов. В городе начались беспрерывные облавы.

Кузнецов, конечно, понял, что на него идет охота. Попытаться прорваться дальше на запад – в Краков, как предполагалось, он не смог: на вокзале происходила строжайшая проверка документов, на шоссе заставы задерживали каждую машину. Оставалась единственная надежда: попытаться прорваться на восток, к своим. Но и это оказалось не просто. 12 февраля в селе Куровичи Кузнецова и его группу, ехавшую на машине, задержал патруль полевой жандармерии, возглавляемый майором Кантером. Кантера и двух его помощников разведчики застрелили из автоматов и, проехав некоторое расстояние, бросили машину и ушли пешком.

Они встретились с партизанами из взвода Крутикова – В. П. Дроздовым, а затем Ф. М. Приступой. Кузнецов решил двигаться к местечку Броды, расположенному в ста километрах на восток от Львова: в этом районе находился запасной "маяк" отряда "Победители". 8 марта группа пришла в село Боратин под Бродами. Партизаны остановились в доме крестьянина Голубовича. Но вскоре в дом ворвались бандеровцы. Они опознали Кузнецова. В жестокой схватке Ян Каминский и Иван Белов погибли, а Кузнецов подорвал себя и врагов гранатой.

Кстати, время, подробности и место гибели Николая Ивановича Кузнецова стали известны лишь двадцать лет спустя, благодаря упорным поискам группы медведевцев во главе с Н. В. Струтинским. Сам Медведев пытался выяснить их, начиная с 1944 года, но это ему так и не удалось – смерть оборвала поиски, продолжавшиеся десять лет.

Кроме Кузнецова, одновременно с ним, а затем и позже во Львове активно действовали разведчики, которых сопровождал взвод Крутикова: С. Пастухов и В. Кобеляцкий.

Пастухову, с помощью своего бывшего сослуживца, удалось привлечь к работе небольшую группу польских патриотов. Ей поручили собрать как можно более полные данные о фашистских зверствах во Львове, поименно назвать виновных, указать, кто из украинских и польских националистов принимал участие в расправах, проследить, кто выпускает антисоветскую и антипольскую якобы "подпольные" газеты, установить адреса. Убийцы и насильники не должны были уйти от справедливого возмездия после окончания войны.

В ночь на 10 апреля советские самолеты совершили первый налет на Львов. С чердака дома No 17 по улице Лелевеля Пастухов и Кобеляцкий подавали сигналы электрическим фонариком. Один из самолетов спикировал на сигнал, сбросил светящуюся авиабомбу, а затем начал бомбить весь район. Бомбы попали в фашистский склад, превратили в руины казармы, разрушили здание СС-жандармерии, гитлеровскую типографию, на улицах сгорело несколько машин.

Во время следующей бомбежки, находясь на вокзале, Кобеляцкий в суматохе застрелил около билетных касс гитлеровского генерала. Потом вместе с Пастуховым они уничтожили еще несколько фашистских офицеров. Кроме того, разведчики наносили на карту Львова сведения о расположении фашистских учреждений, казарм, складов с горючим и боеприпасами. А когда части Красной Армии подошли ко Львову и завязали бои на его окраинах, Пастухов и Кобеляцкий явились в штаб танковой бригады, передали туда свою карту, а затем провели сотню автоматчиков в центр города подземным ходом: Пастухов еще с довоенного времени прекрасно знал подземное хозяйство города.

Невозможно перечислить все ценнейшие разведывательные сведения, которые на протяжении двадцати месяцев поступали из отряда Медведева в Москву. Это данные о работе вражеских железных дорог, перемещении гитлеровских штабов, о переброске войск и техники, о мероприятиях фашистских властей, о положении населения на временно оккупированной территории...

В боях "Победители" уничтожили около двенадцати тысяч гитлеровцев и их пособников – вояк из украинских националистических банд. Потери же отряда: погибло сто десять и ранено двести тридцать человек. Медведев дорожил жизнью своих бойцов и умел выигрывать сражения малой кровью, ведя, кроме разведки, тяжелую партизанскую войну.

После перехода линии фронта отряд расположился в Цумани. Медведев уже почти не вставал с постели, но жизнь в отряде текла, как и прежде: во всем ощущалась железная рука командира. Он продолжал думать и заботиться о своих подчиненных. Валентин Семенов вспоминает:

"Мы стояли в Цумани. Кавэскадрону часто приходилось участвовать в операциях по вылавливанию остатков немецких и украинских националистических банд, и когда в полночь приехал связной и коротко бросил: "Срочно к полковнику!" – я мигом собрался. По дороге поднял Мажуру.

Явившись в штаб, я был очень удивлен, увидев Медведева не в кровати. Он сидел у стола безукоризненно выбритый, празднично подтянутый. Тут же сидели командиры батальонов и рот в полном боевом снаряжении. Пока никто ничего не знал.

– Все собрались? – спросил Медведев у Стехова. Тот ответил утвердительно.

С серьезным лицом и смеющимися глазами Медведев объявил:

– Вы меня извините, товарищи, за поздний вызов. Но дело в том, что все мы, почти два года сражаясь в тылу врага, не имели возможности послушать настоящих артистов. По счастью, ехавшие в прифронтовой Луцк артисты Киевской филармонии согласились дать нам концерт, но сделать это смогут только ночью – утром они должны быть в Луцке. Ничего, если по такому случаю мы недоспим?

Все горячо зааплодировали. И потом затаив дыхание слушали под аккомпанемент бандуры народные украинские песни: "Думы мои, думы мои", "Дывлюсь я на небо", "Закувала та сыва зозуля" и многие другие. Порой кто-то украдкой смахивал слезу.

Когда концерт окончился, Дмитрий Николаевич как-то особенно растроганно оглядел нас всех. Видимо, он гордился тем, как мы слушали, гордился тем, что на протяжении многих месяцев лишений, трудностей и сражений наши души не очерствели, мы не превратились в грубых солдафонов, не потеряли вкус к прекрасному – к подлинному искусству. И должно быть, прощался с нами... Мы разошлись под утро".

Неожиданно из Москвы пришла радиограмма, предписывающая Медведеву немедленно выехать в столицу, передав командование Стехову.

Лишь много времени спустя стало известно, как командование узнало о болезни Медведева. Об этом, по собственной инициативе, вопреки запрету командира, отправила сообщение в Москву Лидия Шерстнева – командир радиовзвода.

VI. "ВСЮ ЖИЗНЬ – СОВЕТСКИМ РАЗВЕДЧИКОМ"

1

Туманным февральским вечером 1944 года вернулся Медведев в Москву, в свою квартиру. Встреча с родными и близкими принесла и радости, и печали: умерли в эвакуации отец и сын, скончался от тяжелой и продолжительной болезни брат Александр, трагически погиб во время бомбежки госпиталя тяжело раненный брат Михаил, с первых дней войны ушедший на фронт...

Наговорившись обо всем с женой, сестрой Екатериной и вернувшимся с фронта братом Алексеем, Медведев принялся писать отчет о деятельности отряда.

А здоровье с каждым днем ухудшалось: кроме трещины в позвоночнике, врачи нашли ишемическую болезнь сердца. Медведева почти насильно положили в госпиталь. Но там он не находил себе места – тревожился о судьбе "Победителей": отряд, после отдыха и переформирования, должен был снова перейти линию фронта и двигаться к Кракову. И командир мечтал, что сможет снова его возглавить и в третий раз пойти громить врага.

В августе 1944 года он писал жене из госпиталя:

"С каждым днем чувствую себя все лучше и лучше. Если так пойдет дальше, то дней через 10 буду проситься домой...

Надо добивать зверя! Я могу быть полезен! Я видел, что на том поприще, на котором подвизался я, у меня выходило не так уж плохо...

Когда бывало сложно, опасно, я всегда мысленно, если никого поблизости не было, вслух обращался к тебе и говорил: "Ну, выручай!" И всегда все кончалось благополучно. Я не боялся смерти...

В общем, я еще не ухожу от тебя и хочу быть с тобой. Но если нужно будет, пойду снова, и ты меня благословишь на подвиги и будешь меня охранять так, как охраняла до сих пор..."

Действительно, в госпитале он не задержался: через месяц, едва его немного подлечили, он снова принялся за работу. Правда, рейд "Победителей" под Краков командование отменило. Но наркомат посылает Медведева на ответственную работу в только что освобожденную от оккупантов Литву, где свирепствовали банды литовских националистов – выкормышей гестапо, оставленных для ведения подрывной деятельности.

5 ноября 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Д. Н. Медведеву за выдающиеся заслуги, проявленные при выполнении специальных заданий в тылу противника, было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вконец подорванное здоровье заставляет Медведева вернуться из Литвы в Москву. Трудно прожитые годы, сотканные из бесконечных тревог, а особенно последние месяцы, проведенные в тылу врага, требовавшие колоссального напряжения физических и умственных сил, два ранения, контузии сделали свое дело, и летом 1946 года Дмитрий Николаевич в возрасте сорока восьми лет ушел в отставку. Но он, конечно, не мог довольствоваться тихой жизнью пенсионера. Жить для него значило – действовать, бороться!

Теперь в арсенале этого несгибаемого бойца рабочего класса появилось новое оружие – слово. Он знал сокрушительную силу этого оружия, если его умело использовать. И Медведев начинает выступать с лекциями-воспоминаниями о партизанах и разведчиках отрядов "Митя" и "Победители", их удивительных подвигах. Дмитрий Николаевич объездил множество городов Союза, и, кажется, не было республики или края, где бы он не выступал. И конечно, особенно часто он бывал на Украине...

2

Прошло два года после окончания Великой Отечественной войны. Советский народ с огромным энтузиазмом восстанавливал разрушенное народное хозяйство. Но в западных областях Украины и в Прибалтике еще действовали отдельные банды антисоветских элементов, оставленные фашистами для подрывной деятельности. Едва ли не самыми многочисленными из них были банды украинских буржуазных националистов. Они с особой жестокостью убивали советских активистов, устраивали диверсии на предприятиях, сжигали колхозный хлеб, травили скот... Еще во время войны, в 1944 году, погибли от их кровавых рук прославленный полководец генерал Н. Ф. Ватутин, замечательный советский разведчик Н. И. Кузнецов и многие другие. В разоблачении и уничтожении бандеровцев, мельниковцев, бульбовцев – этих гитлеровских пособников – сыграла немаловажную роль постоянная информация, которую отправлял Медведев в Центр.