Текст книги "Осетия и осетины в системе управления Кавказом императора Николая I"

Автор книги: Борис Бицоти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Военные экспедиции И. Ф. Паскевича

После инцидента на дороге военная экспедиция в земли осетин была лишь вопросом времени – происшествие обнажило недостаток присутствия в Осетии российской власти, потерявшей всякий авторитет в глазах осетин после отставки Ермолова.

Но у решения о походе на Осетию несомненно была и экономическая подоплека. По мере того, как с присоединением новых земель в Закавказье увеличивалась проходимость Военно-Грузинской дороги, росли и доходы тагаурцев от взимания пошлины. Так, к означенному моменту при размере пошлины с одного вьюка – 1 руб. годовой доход осетин от взимания пошлин составлял порядка 10 тысяч рублей серебром.[99] Это значительная сумма, если иметь в виду, что жалование старшины было 100 руб., а стоимость одного барана 1 руб. Каждая из 11 знатных тагаурских фамилий получала, таким образом, ежегодный доход в размере порядка 1 000 руб.

Еще в начале 1829 г. Паскевич сделал распоряжение о приведении осетин к безусловной покорности силою оружия, но военные действия в Турции не позволили совершить задуманное.[100] Начавшаяся после окончания персидской войны турецкая кампания отсрочила, таким образом, военный поход на Осетию почти на полтора года.

Паскевичем была подготовлена специальная записка об осетинах, раскрывающая отношения осетин и российской администрации в исторической перспективе. «Мало по малу, – писал наместник Николая I на Кавказе, оправдывая предстоящую военную экспедицию, – невнимательность ближайшего начальства, бунт, бывший в Грузии в 1812 г., чума и войны бывшие с Персией и Турцией снова ослабили влияние наше над Осетией; она сделалась убежищем всех преступников, преследуемых законами нашими (…)».[101]

Воля императора была исполнена в августе 1830 г., после окончания Паскевичем турецкой компании и подписания Адрианопольского мира в сентябре 1829 г., по которому России отошли новые территории в Закавказье. Для войск, получивших опыт войны в Закавказье, трудная проходимость местности в Осетии и сложность горного ландшафта больше не являлись причиной для отсрочки военной операции.

Целью военной экспедиции стало, согласно всеподданнейшему донесению, «обеспечение Военно-Грузинской дороги от грабительства и шалостей окрестных горных жителей, а именно – джерахов, кистин, галгаев и тагаурцев». Руководить экспедицией на севере Паскевич назанчает опытного генерала князя Абхазова, грузина на русской службе, отличившегося в недавней кампании против Турции, на юге – генерала Ренненкапфа – того самого, который отличился ранее, спасая персидского посланника. В целом, военные действия в земля осетин, согласно формулировке Паскевича, должны были служить «приуготовлением к последующим против горцев операциям».[102]

О приготовлениях к походу на Осетию И. Ф. Бларамберг сообщает следующее: «Отряд первой экспедиции состоял из 2 300 пехотинцев, 300 казаков и 4 горных орудий, во главе отряда был генерал-майор Ренненкампф. Отряд был сформирован в Цхинвали – городе, расположенном на реке Большой Лиахви».[103] Численность населения Южной Осетии оценивалась военными в 1 800 дворов.[104] «Отряд, назначенный для действий против осетинских племен, живущих с северной стороны Кавказа, сформировался во Владикавказе и насчитывал 1 800 пехотинцев, 200 казаков, 4 горных орудия и 4 мортиры. Командовал отрядом генерал-майор князь Абхазов».[105] И. Ф. Паскевич недвусмысленно ставит перед своими войсками задачу «приведения народа сего к положительной присяге на верноподданство свое Государю Императору и водворение там такого порядка, который приличен стране, находящейся под высокою державою всероссийского монарха».[106]

Войска Ренненкампфа выходят из Цхинвала 19 июля и проникают в Кешельтское ущелье, где три селения и замок Кола в ответ на отказ повиноваться предаются огню. «Кола, – писал позднее в своих заметках Кох, – расположена со своими 9 домами очень живописно, и в новейшие времена прославилась храброй обороной. Мне показали развалины, в которых 9 осетин в 1830 г. упорно оборонялись против всего войска генерала Ренненкампфа; они убили большое количество солдат, еще больше ранили и даже ранили в руку самого генерала».[107]

5 июля отряд Ренненкампфа вновь выступил в поход и поднялся по ущелью Большой Лиахвы и появился близ селения Эдисса. В результате маневра разделения войск, отступающие мятежники оказались в окружении и сдались. И. Ф. Бларамберг следующим образом подводит итоги экспедиции:» (…) Вся Южная Осетия была покорена, дала присягу верности России, выдала заложников и основных смутьянов и была разделена на 4 округа (моуравства), которыми управляли люди, назначенные нашим правительством».[108]

Не менее успешной для войск Отдельного кавказского корпуса была и экспедиция генерала Абхазова на севере. Выйдя из Владикавказа 26 июля, войска Абхазова после первой неудачи в районе Ларса разгромили силы сопротивления, взяли под контроль селения Саниба и Даргавс, предали огню четыре села в Куртатинском ущелье и ко 2 августа дошли до селения Кобань. Дома непокорных кобанских осетин были уничтожены. 3 августа войска вернулись в Даргавс, сожгли деревню Чми и 7 августа вернулись во Владикавказ.

Ряд тагаурских старшин изначально приняли сторону Абхазова. Это Тау-Султан и Джанхот Дударовы, Сафуг Тулатов и др. Впоследствии Абхазов отметит наградами и званиями всех, кто ему присягнул. Другие, такие как Янус Дударов, напротив, проявили двуличие. Так, в своем рапорте Абхазов отметил молодого Темурко Дударова, который остался верным присяге вопреки воле односельчан. Прапорщики Азо Шанаев и Бата Кануков, по мнению Абхазова, были достойны смертной казни, а Янус Дударов, Хаджи-муса Албегов и Беслан Шанаев – ссылки.[109]

Но подавлением сопротивления тагаурских осетин дело не ограничилось. И. Ф. Бларамберг, являвшийся непосредственным участником экспедиции, в своих воспоминаниях писал: «Поскольку племена куртатинцев и цмтийцев также принимали участие в восстании, князь приказал проучить их. Я выдвинулся с шестью ротами Севастопольского полка, двумя орудиями и сотней линейных казаков из лагеря у Даргавса, прошел через село Какади (Хъахъæдур. – Б.Б.) в долину Фиагдона, где находились куртатинские села. Барсикау, Лац и Валасих были сожжены и уничтожены. Неожиданное появление российских войск в долинах и ущельях Фиагдона вызвало страх, и старшины сел вскоре пришли к нам с аманатами просить пощады».[110] В рапорте к военному министру Чернышеву от 31 августа Паскевич докладывал: «Ныне окончена и вторая экспедиция, проведенная генералом князем Абхазовым».[111]

Право взимания пошлин за проезд по Военно-Грузинской дороге, прежде дарованное тагаурским старшинам российскими властями, вскоре было отозвано Паскевичем. «Я предписал генералу Эмануелю, – пишет Паскевич, – лишить Тагаурцев навсегда права взимать оную пошлину, а взыскивать ее в казну и доставлять о сборе ежемесячныя ведомости».[112] Помимо этого на всей прилегающей территории устанавливался запрет на ношение оружия и продажу пороха, а с жителей сел, принимавших участие в мятеже, был взыскан штраф. Он составил 529 баранов (по 2 барана со двора) и 83 головы крупного рогатого скота. Получается, что сопротивление российским властям на деле оказали около 260 дворов – примерно тысяча человек. Эта цифра скорее всего правдоподобна, поскольку она фигурирует также в личной переписке Абхазова. «По счету самых врагов, – пишет возглавивший экспедицию в Северную Осетию генерал Абхазов своему сослуживцу Б. Г. Чиляеву (Чилашвили – Б.Б.), – число их простиралось за 2 200 человек (цифра, указанная в отчете Паскевича – 2 500 человек – Б.Б.), но я, по соображению моему думаю – до или несколько более одной тысячи».[113]

Из приводимой Абхазовым статистики, в том числе, следует, что подавляющее большинство осетин не поддержало мятеж против российской власти. Историк Потто упоминает о сорока осетинских старшинах, которые изначально приняли условия Абхазова и не поддержали протестное движение.[114] Мы видим, что некоторые старшины, обвиняемые ранее, согласно списку Волконского, в измене, оказались на стороне Абхазова – например, Сафуг Тулатов. Другие, например, Азо Шанаев и Янус Дударов – на стороне восставших.

В дальнейшем Абхаов сделал ставку на тех тагаурских старшин, которые ему присягнули. Так, назначив главным приставом хорунжея Константинова, он дал ему четырех помощников: Подпоручика Эльмурзу Дударова заведовать куртатинцами, прапорщика Сафуга Тулатова заведовать тагаурцами, живущими в горах, прапорщика Вара Тулатова заведовать тагаурцами, живущими на равнине, поручика Тау-Султана Дударова заведовать джерахами, кистинцами и галгаями.[115]

Если генерал Рененкампф со своими солдатами на юге в общей сложности истребили 7 деревень, то Абхазовым на севере было сожжено порядка 10 сел. После военной операции переселение осетин на равнину, таким образом, приобретает новый, насильственный характер. Жителям сожженых сел приходилось искать возможности поселиться на плоскости. Селения Нижний Кобан и Чми, по приказу Абхазова были уничтожены без права восстановления, а их население выселено на равнину насильственно. Так, после уничтожения селения Чми все его жители конвоируются к крепости Владикавказ, где им вскоре выделяется земля для создания нового поселения. Это поселение было заложено в урочище Карджин близ реки Камбилеевки. Выселенные жители селения Кобан основали свое новое поселение между Ардонски и Архонским постом, сохранив его прежнее название.[116] В дальнейшем, однако, оно было ликвидировано, как и другие поселения осетин близ крепости на равнине.[117]

Реляции о походе против осетин не попали на передовые полосы «Тифлисских ведомостей», как это случалось после побед против неприятеля под Елизаветполем, Эрзерумом и Ахалцыхом. Возможно, ход и результат экспедиции не являлись достаточным предметом гордости для Николая I и не могли послужить укреплению его авторитета – речь шла не о войне с регулярными войсками, а о карательных действиях против горского ополчения и мирных жителей.

В отчетах же и рапортах операция в Осетии подавалась как первый успех войск Паскевича в деле покорения северокавказских горцев, а одним из главных ее итогов стало установление на покоренных землях «полицейского порядка». В ознаменование удачного исхода экспедиции Абхазова комендантом крепости Владикавказ был дан специальный бал.[118] Вскоре Абхазову были также выделены средства на по укрепление и расширение крепости Владикавказ, в которой концентрировалось административное управление и учреждался Окружной суд.[119] Так, согласно рапорту князя Абхазова, администрацией были утверждены планы на строительство во Владкиавказе крепостных ворот, 14 будок для часовых, деревянного бруствера вокруг крепости, а также солдатской казармы, гауптвахты, дома офицерского штаба и т. д.[120] Однако поводов для оптимизма после экспедиции к тагаурцам у военных, на самом деле, было мало – на Кавказе начиналась самая ожесточенная фаза затяжной войны.

Какое впечатление произвела операция Паскевича на соседние народы, сказать нетрудно. Именно после экспедиций в Осетию горцам всего Северного Кавказа, как сообщает Розен в своем письме военному министру Чернышеву, стали очевидны планы российской власти покорения их силой оружия.[121] Выбор осетин для демонстрации силы скорее подорвал доверие к российской власти других горцев, нежели произвел на них желаемое впечатление. Английский путешественник Эдмонд Спенсер приводит в своей книге речь одного из вождей адыгов на крупном сходе, который он посетил: «Посмотрите на ваших собратьев ингушей, осетинов, гаудомакариев (…), чьи мечи выскакивали из ножен при малейшем намеке на то, чтобы склонить их головы под иностранным ярмом. Кто они сейчас? Рабы!»[122]

Оба генерала за операцию в Осетии получили по ордену Св. Анны 1-й степени. При этом, судьба генерала Абхазова далее сложилась печально. Вскоре после окончания осетинских дел он был вызван своим начальником фельдмаршалом Паскевичем в Польшу, но внезапно по дороге заболел холерой и умер.

Время барона Г. В. Розена

Периоды правления на Кавказе отдельных наместников отличались друг от друга не только продолжительностью, но и степенью успешности в деле интеграции горцев в систему российского управления. Так, к примеру, известно, что за двадцатилетний срок между периодами управления А. П. Ермолова и М. С. Воронцова на Кавказе не было построено ни одного стратегически важного укрепления.[123] Именно при Ермолове возникла новая линия укреплений на левом берегу Терека, включающая Ардонский пост, вдоль маршрута следования Военно-Грузинской дороги. Сам Ермолов, находясь все последующее время фактически в ссылке в своем родовом имении и критикуя в переписке с М. С. Воронцовым своих «нерадивых» преемников в лице фельдмаршала И. Ф. Паскевича, генералов Е. А. Головина и А. И. Нейдгардта, писал: «Умолчу о бароне Розене, истинно полезном человеке».[124]

Ореол мученичества, появившийся у Розена после его отставки, его конфликт с петербургским сенатором П. В. Ганом, увольнение и скорая кончина не позволили авторам демонизировать этого наместника – практикуемые при Ермолове казни через повешенье без суда и следствия, о которых стало известно в ходе ревизии сенаторов Мечникова и Кутайсова, при Розене не проводились. При нем русская армия не знала сокрушительных поражений и не отступала к своим непроходимыми лесами неся небывалые потери, как это случится во время даргинского похода Воронцова. Но и героем кавказской войны в глазах потомков Розен тоже не стал – на фоне его побед слишком невыгодно смотрелись бы успехи его преемников – М. С. Воронцова и А. И. Барятинского.

Надо понимать, что Розен после его опалы никем и никогда не был реабилитирован – такой практики тогда даже не существовало. Эту миссию тем более не стали возлагать на себя штабные историки второй половины XIX в. Во времена Александра II в империи хоть и появилась гласность, но к описанию периода правления его отца Николая I, это не применялось. Ко всем свершениям николаевской эпохи историкам надо было относиться с пиететом, тем более, если дело касалось кавказских дел. И поэтому авторы, находившиеся на службе российского императора, несмотря на все заслуги Розена, после эпизода с его скандальной отставкой, инициированной самим Николаем I, никак не могли сделать из него героя.

Со временем сложилось мнение, что Розен, которому приписывалось незнание всех обстоятельств управления краем,[125] так и не успел по-настоящему войти в курс дела, был нерешительным управляющим и пал жертвой деспотизма Николая I. Успехи и вклад Розена в административное устройство Кавказа, ввиду подобного особого стечения обстоятельств, не были по достоинству оценены ни современниками, ни потомками. Между тем, во времена Розена конфликт югоосетинских крестьян и грузинских тавадов, зародившийся при П. Д. Цицианове, скорее затихает, нежели обостряется. Более того, именно Розену принадлежит такая инициатива, как учреждение на южной стороне Кавказа мононационального Осетинского округа, что было призвано устранить наметившиеся противоречия. И, хотя за время его нахождения в должности проект в полной мере реализовать так и не удалось, Осетинский округ на Южном Кавказе впоследствии все-таки был создан и просуществовал до конца 50-х гг.

То обстоятельство, что кавказской администрации пришлось вернуться к плану Розена, характеризует проекты его административных реформ как отличающиеся знанием обстановки и отвечающие требованиям времени. Учрежденный впоследствии по плану Розена Осетинский округ стал первым мононациональным административным образованием на территориях, населенных осетинами, в составе Российской империи, где начало внедряться российское право. Этот опыт существования южных осетин в статусе полноправных подданных императора Николая I является важной страницей истории интеграции осетинского народа в лоно российской правовой системы. Помимо этого Розеном впервые была сформулирована мысль об объединении всех осетинских уездов под одним административным началом, и, хотя при жизни Розена этот план так и не был реализован, его обсуждение оказало большое влияние на дальнейшую интеграцию Осетии. Вспоминая автора этого плана Александр II отмечал:» (…) Память о Розене и доселе сохраняется во всем Кавказском крае, и все отдают справедливость благородному его характеру».[126]

Генерал-адъютант барон Григорий Владимирович Розен[127] был назначен главноуправляющим гражданской частью и пограничными делами Грузии, Армянской области, Астраханской губернии и Кавказской области и командиром Отдельного Кавказского корпуса 13 сентября 1831 г., и 3 октября, как возвестили своим читателям «Тифлисские ведомости»,[128] прибыл в столицу вверенной ему области – город Тифлис. «8 октября 1831 года, – пишет историк Баддели, – генерал-лейтенант барон Розен принял командование грузинской армией и, ничего не зная об этой стране, сразу же столкнулся с многочисленными трудностями».[129] Непосрественно до этого Розен, имевший длинный послужной список с момента наполеоновских войн, отличился в Польской кампании 1831 г.[130] «Его наружность располагала к доверию, – сообщает о Розене участник кавказских событий Ф. Ф. Торнау, – приемы были натуральны, без расчета импонировать подчиненному. Несколько выше среднего роста, плотный, седой, большеголовый, краснолицый, старик глядел своими голубыми глазами умно и добродушно».[131]

В наследство новому «начальнику Кавказа» от его предшественника досталась объявленная имамом Гахи-Мухаммадом священная война против русских и вскрытые в ходе ревизии Сената несовершенства административной системы. Чтобы справиться с источником первой проблемы Розену хватило и нескольких месяцев; второй вопрос, напротив, отнял годы жизни и поиска и оказался для нового главноуправляющего в итоге роковым.

Неотъемлемой частью наследства Розена была и недавно «покоренная» Паскевичем Осетия.[132] Документы периода правления Розена дают все основания думать, что Осетии в планах наместника отводилось особое место. Об этом свидетельствует как всестороннее покровительство академику А. М. Шегрену в его исследованиях осетинского языка, так и сформулированная Розеном идея постепенного объединения Осетии в одно административное образование. При Розене возобновляется добровольное переселение осетин на равнину – с его разрешения возникают такие поселения как Заманкул и Эльхотово. При этом, управление Розена в Осетии было не лишено противоречий.

Главная причина, по которой сложно дать однозначную оценку влиянию правления Розена на осетин, заключается его взгляде на права грузинских помещиков в Южной Осетии. Изучив конфликт югоосетинских крестьян с грузинским тавадами по поводу прав на их имения, Розен под конец своего пребывания в должности фактически встал на сторону последних. «Князья Эристовы, – писал Розен, – лишенные прав владения имением царем Ираклием и не владевшие им до издания манифеста 12 сентября 1801 года… права их на означенные осетинские ущелья не подлежат никакому сомнению и розыску».[133] Это обстоятельство, безусловно, бросает тень на все проекты Розена, связанные с Осетией. Ведь даже Паскевич – приверженец силового решения осетинского вопроса, лично стоявший за военными рейдами в осетинские горы, недвусмысленно отверг все посягательства грузинских дворян на осетинские земли и зачислил их жителей в казенные крестьяне.[134] Розен же не просто выразил иное мнение, но заступился за грузинских князей непосредственно перед верховной властью, результатом чего стало высочайше утвержденное мнение Сената[135] о признании их дворянских прав (в том числе на имения) на основании дворянского списка, прилагаемого к Георгиевскому трактату.

Не стоит, однако, упускать из виду, что решение Розена было принято в контексте тех проблем, с которыми столкнулся новый наместник. С первых дней своего правления он пытался нивелировать негативные последствия акта от 29 ноября 1830 г., который приостанавливал действие грамот грузинского дворянства до решения специальной комиссии. Весной 1827 года грузинское дворянство, которое все еще оставалось расколотым на «пророссийское» и «проиранское», при активном участии Паскевича было полностью уравнено «в правах и преимуществах с российским» дворянством, и вот, спустя три года новый законодательный акт отменяет действие предыдущего. Пересмотр прав на титул и имущество грузинских дворян вызывал бурю негодования и даже стал причиной открывшегося при Розене антироссийского дворянского заговора.[136] Изобличить заговорщиков удалось благодаря доносу от 9 декабря 1832 начальнику штаба Кавказского Отдельного корпуса генералу Вольховскому участника заговора князя Евсея Палавандошвили.[137]

Несмотря на то, что Розен, идя на поводу у притязаний грузинских помещиков, допустил возможность передачи им прав на земли осетин, никакой переуступки прав при нем не состоялось. Горийский пристав, которому вопрос был спущен по инстанции, в письме от 14 июня 1837 г. ответил на требование изыскать средства для передачи имений отказом. Окружной начальник подчеркивал, что передача осетин в управление грузинских помещиков крайне затруднила бы официальным лицам исполнение их обязанностей.[138]

Дальнейшее разрешение этого вопроса прервала неожиданная отставка Розена. Однако, даже несмотря на эту попытку, ценой свободы осетин приобрести симпатии грузинского дворянства, Розен в своем отношении к Осетии выгодно отличается от своих непосредственных предшественников и последователей, а его концепция управления, единственная в своем роде, допускала мысль о создании в будущем под сенью скипетра Российской державы ни много ни мало единого мононационального образования, объединявшего в себе разрозненные осетинские общества. Благодаря Розену на административной карте Российской империи вскоре появилось первое моноэтническое образование осетин на юге Кавказа, получившее название Осетинский округ, внесенное под таким именем в Собрание законов времен Николая I и просуществовавшее до конца его правления.