Текст книги "«Точка бифуркации» (СИ)"

Автор книги: Борис Батыршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

За этими размышлениями Семёнов не заметил, как дошагал до моста через Мойку – он помнил его как «Зелёный мост», однако здесь его обычно называют «Полицейским». Здесь он упёрся прямо в зеркальные двери ресторана «Данон», известного тем, что он был открыт на месте кондитерской Вольфа и Беранже, куда, по легенде, заезжал перед роковой дуэлью Пушкин. Так это или нет – Олег Иванович не знал, да и не особо интересовался. А вот кофе в «Даноне» подавали отменный, не говоря уж о превосходной выпечке. Он посмотрел на часы – время ещё есть, можно, в самом деле, немного побаловать себя. В Адмиралтействе кофе не подадут, не говоря уж о настоящих парижских круассанах, (здесь они назывались «рогалики»), которые с некоторых пор пекут у «Данона» – в лучшем случае, Никонов скажет принести чай в самоваре в сопровождении блюдечка с неизменными баранками.

III

Из дневника мичмана

Ивана Семёнова.

«…кроме нас с отцом, Николки, Воленьки Игнациуса и Романа Смольского на «брифинге» присутствовал один из «новоприбывших» – так с чьей-то лёгкой руки называли теперь тех, кто оказался в прошлом в результате авантюры, предпринятой доцентом Евсеиным. Парень, айтишник и реконструктор, которого отец называл Шуриком – насколько мне было известно, он отказался от предложения Корфа возглавить компьютерное подразделение Д.О.П.а и с головой ушёл в воздухоплавание. Имевший в прошлой жизни некоторое отношение к малой авиации, Шурик участвовал в строительстве «блимпов», вместе с дядей Юлей и Костовичем проектировал дирижабль полужёсткого типа «Россия», и даже испытывал его как пилот, перед тем, как передать воздушный корабль заказчикам. Я поздоровался с Шуриком за руку, отметив, как ладно сидит на том элегантный Д.О.П.овский вицмундир с крошечными серебряными крылышками на правой стороне груди – знак недавно учреждённой официально «Охтинской воздухоплавательной станции».

Но – к делу, ради чего нас всех пригласили в Адмиралтейство. Новости, сообщённые Никоновым, были, в общем, ожидаемы. Проклятые британские империалисты, не ожидавшие особых сюрпризов от отсталой, как они полагали, Российской Империи – ещё бы, они ведь понятия не имели о кладезе знаний, полученных из 21-го века и возможностях их применения для нужд обороны – решились-таки ввести свои броненосцы в Балтику. Одиннадцатого ноября эскадра вице-адмирала Хорнби миновала Датские проливы. Спустя десять часов англичане оставили за кормой остров Борнхольм и, сопровождаемые датским винтовым фрегатом, двинулись в направлении Готланда. На то, чтобы достичь острова эскадре понадобится около суток; там они, вероятно, задержатся и вышлют вперёд крейсера для разведки. К весту от островов Даго и Эзель (в наше время они носили эстонские названия Хийумаа и Сааремаа) их поджидал крейсерский отряд контр-адмирала Дубасова, державшего флаг на броненосном «Адмирале Нахимове». Кроме «Нахимова» в отряд входили броненосные крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», а так же минный крейсер «Лейтенант Ильин – старый наш с Николкой знакомец по шпионской охоте в финских шхерах[11]11
  Эти события подробно описаны в четвёртой книге цикла «Дорога за горизонт».


[Закрыть].

Отряд Дубасова представлял собой серьёзную силу, вполне способную доставить немало неприятностей английским крейсерам-разведчикам. Но рассчитывать, что он сможет задержать броненосцы Хорнби, чей ордер возглавляли два уцелевших «адмирала», всерьёз не приходилось. Выход же русского броненосного отряда во главе с «Александром Вторым» задерживался – на только что принятом в состав флота боевом корабле обнаружились поломки, а меряться без него силами с Хорнби Бутаков не хотел. Вряд ли Роял Нэви будет, как в кампанию 1854-го года, отвлекаться на Аландские острова с крепостью Бомарсунд – времени перед наступлением периода зимних штормов у них всего ничего, а крикуны в Парламенте и на трибунах Гайд-парка требуют реванша, и поскорее! И значит, на пути броненосцев Хорнби кроме крейсеров Дубасова встанет новое подразделение Русского Императорского флота – особая минная дивизия под командованием капитана первого ранга Никонова.

На этом общая часть «брифинга» закончилась. Принесли самовар и баранки, после чего Никонов пригласил в свой кабинет нас с Николкой и Воленькой Игнациусом и в двух словах изложил суть своего предложения. Минной дивизии, говорил он, не обойтись без поддержки с воздуха. Оказать её смогут как два «блимпа», базирующиеся на «Змее Горыныче», так и три воздушных корабля, которые будут ейситвовать с заново оборудованной «Воздухоплавательной станции» на острове Эзель. Эта троица – «палубные» «Кронштадт» и «Свеаборг», а так же тяжёлая «Россия», всего неделю, как завершившая лётные испытания – должна будет отправиться к месту постоянной дислокации уже завтра. Сейчас на остров спешно завозят оборудование и материалы, необходимые для газодобывательных установок. Возглавит «вторую воздушную эскадру» цесаревич Георгий на «Россия-I»; несмотря на то, что на складах станции имеются бомбы, главным оружием будет радиосвязь – предстоит следить за британской армадой, наводить на них миноноски. Кроме этих быстроходных корабликов, вооружённых новейшими торпедами, надо будет координировать действия новейших минных заградителей, которых в «особой минной дивизии» имеется целых два. Эти скоростные, слабо вооружённые кораблики несут по несколько сотен новейших якорных мин системы Никонова. Имея на борту устройства для минной постановки с ходу, они способны преподнести неприятелю очень неприятный сюрприз. Дирижабли же будут руководить их действиями по радио, для чего на каждом из минзагов имеется мощная радиостанция российского производства. На воздушных же кораблях стоят радиопередатчики, привезённые из будущего – и вот с ними-то сейчас и проблемы. Не хватает, посетовал Никонов, морских офицеров, способных грамотно работать на такой технике– а потому, решено привлечь к этой операции и вас троих. Да-да, конечно, кому-то из вас предстоит рейд к четырёхпалым – но ведь господин Лерх ещё не назвал окончательной даты, не так ли? И пока они с Теслой возятся в Шлиссельбурге со своей установкой, всё, так или иначе, решится. До наступления периода зимних штормов осталось не более двух недель, погода уже сейчас заметно портится, и когда боевые действия на море и в воздухе станут невозможны – мы вернём вас в Петербург. А сейчас, господа Семёнов, Овчинников и Игнациус, извольте получить все положенные предписания и отбыть в распоряжение старшего лейтенанта Романова. Вылет завтра, если, конечно, позволит погода . Так что – пять часов на то, чтобы уладить личные дела, после чего извольте прибыть на борт судна, которое доставит вас в Кронштадт. Нет-нет, не «Ижора» – старый колёсный пароходик чересчур нетороплив, для этого выделено одно из посыльных судов Балтийского флота. Итак – свободны, господа мичмана, и не опаздывайте. Вас, как всех тех, кто носит сейчас форму Российского Императорского Флота, ждут великие дела!..

Ничего себе сюрприз, верно? И не то, чтобы я был против – скорее наоборот, очень уж обидно было бы мне, морскому офицеру, обладающему опытом морских и воздушных баталий остаться в стороне от таких событий. Просто… я уже успел настроить себя на встречу с тем неведомым, что ожидало нас за «червоточинами», и перестраиваться наверняка будет непросто.

Хотя – а кому сейчас легко?..»

– Значит, вы всё же не удержались, навестили братца Сашу? – спросил Семёнов. Они с дядей Юлей прогуливались вдоль крепостной стены. Дул стылый, промозглый ветер; со стороны финского залива ползли низкие свинцовые тучи, напоенные дождевой влагой. Олег Иванович поднял воротник пальто, чего обычно избегал –очень уж это напоминало строки из известной песни…

 
«…А ну-ка парень, подними повыше ворот,
Подними повыше ворот и держись.
Черный ворон, чёрный ворон, чёрный ворон
Переехал мою маленькую жизнь»…»
 

Где и вспоминать такие песни, как не в двух шагах от самой мрачной политической темницы Империи! Впрочем, свою-то жизнь Семёнов никак не мог отнести к «маленьким» – скорее уж, это относилось к тому, о ком они сейчас беседовали.

– Да, признаюсь, не удержался. – кивнул головой старик. – да ведь и вы, Олег Иваныч, должны понять, что он значит для людей моего… да и вашего тоже поколения.

– Понимаю, а как же! – Семёнов и не думал спорить с очевидным.– Сам собирался, да вот вы успели раньше. Ну и что он там такого вам наговорил, что понадобилось срочно молнировать в Питер? Могли бы, кажется, и по радио обсудить, благо, связь устойчивая, без помех..

Телеграмму-молнию с требованием прибыть в шлиссельбургский филиал Д.О.П.а по делу, не терпящему отлагательства, курьер доставил в семь утра. В восемь Олег Иванович уже трясся в двуколке по раскисшей от недавнего дождя дороге, проклиная, на чём свет стоит, собственную нерешительность. Чего стоило, воспользовавшись полномочиями сотрудника всесильного Д.О.П.а, потребовать паровой катер и проделать большую часть пути в относительном комфорте? И не сильно дольше бы это вышло, к вечеру был бы уже на месте – так и так придётся здесь заночевать…

– На радиостанции неполадки. – сказал дядя Юля. – Аппаратура у нас не привозная, а здешняя, радист – мальчишка, в технике и радиоделе разбирается через пень-колоду, а у меня никак руки не доходят. Да и не та это тема, чтобы обсуждать иначе, как при личной встрече.

– Что, всё так серьёзно?

– Терпение, Александр Иванович. Скоро сами всё поймёте.

 
«…На глаза надвинутая кепка,
Рельсов убегающий пунктир.
Нам попутчиком с тобой на этой ветке
Будет только молчаливый конвоир…»
 

И что привязалась, в самом деле? Тем более, что и железной дороги в Шлиссельбург нет, и пока что не предвидится…

Дюжий солдат в чёрной суконной шинели взял винтовку «на караул. Олег Иванович кивнул, и они вошли во внутренний дворик, миновав небольшую калитку в одной из створок крепостных ворот – дощатых, с железными коваными скрепами, раскрашенных бело, чёрными косыми полосами на манер африканской лошади зебры. Вообще-то, ни у него самого, ни у дяди Юли и прочих сотрудников лаборатории не было права появляться на территории тюремного замка, и уж тем более, требовать доступа к заключённым. Но авторитет Д.О.П.а был настолько велик, и в особенности, в жандармском и полицейском управлении, что коменданту не пришло в голову требовать у высокопоставленных гостей документов, подтверждающих их полномочия. Надо им – пускай идут, беседуют, сколько потребуется, не его это дело. Любезность коменданта зашла так далеко, что он даже позволил забрать заключённого на пару часов – прогуляться по берегу Невы, побеседовать в обстановке, не столь угнетающей, как в тюремном каземате.

Формальности не заняли много времени. Заключённого привели в небольшую комнатку при кордегардии. Сняли, лязгая железом, массивные двойные кандалы, которые полагалось накладывать на заключённых при всяком перемещении за пределы камеры. Вместо них выдали грубые башмаки без шнурков и солдатскую шинель взамен подобия халата из грубой ветхой ткани, в который был облачён узник. Поручик с багрово-лиловым от постоянных возлияний лицом объяснил, что Ульянову Александру дозволена прогулка по ходатайству «вот этих господ и под ихнюю полную ответственность». Дядя Юля демонстративно пожал узнику руку; после секундного колебания Семёнов последовал его примеру. Когда все трое в сопровождении капрала и двух нижних чинов, приставленных на время прогулки для охраны, вышли из кордегардии и пересекали тюремный двор, Олег Иванович обратил внимание на участок стены возле крыльца одной из служебных построек, примыкавших к крепостной стене. Если память не изменяла Олегу Ивановичу, именно здесь висела в своё время памятная доска из чёрного мрамора, извещающая, что на этом самом месте в 1887-м году были казнены террористы-народовольцы, среди которых был и его нынешний спутник. Мелькнула шальная мысль – любопытно, как отреагирует тот на подобное известие?

Но ничего такого он делать, конечно, не стал. Дождался, когда они трое отойдут от ворот тюремного замка шагов на сто, и только тогда протянул Александру плоскую фляжку с коньяком – так, чтобы следовавшие на почтительном отдалении конвоиры ничего не заметили.

– Причаститесь, молодой человек – для сугреву и в целях поднятия настроения. – сказал он. – Разговор нам предстоит долгий.

 – Неужели Ульянов вас не узнал, Олег Иванович? – спросил Корф. – Или – сделал вид, что не узнал?

О роли Семёнова в исчезновении Александра Ульянова Корф узнал только через месяц после мартовских событий двухлетней почти давности. Узнал – и пригласил для беседы, но не в знакомый по прежним посещениям кабинет с химической зажигательницей, дубовым буфетом, полным крепких напитков и огромным письменным столом. Встреча состоялась на аллеях Летнего сада – помнится, там высились ещё сугробы, и дощатые короба защищали мраморные изваяния от непогоды…

В тот раз Олег Иванович не стал ничего скрывать и сознался. Корф крякнул, покачал удивлённо головой – «Уж от кого-кого, а от вас не ожидал, Олег Иваныч…» и придал дело забвению. И вот сейчас они снова прогуливались по аллеям Зимнего сада мимо заколоченных в дощатые короба античных статуй – и разговор, как встарь, вертелся вокруг того же самого человека, Александра Ильича Ульянова, чей младший брат два года назад с золотой медалью выпустился из казённой гимназии Симбирска. После чего, следуя по совету близкого друга семьи Ульяновых Фёдора Михайловича Керенского, молодой человек поступил на историко-словесный факультет Казанского университета. И теперь всерьёз подумывал о переводе в духовную семинарию, намереваясь построить научную карьеру на ниве церковнославянской словесности. Об этих любопытных подробностях Семёнову поведал Корф, чьё ведомство ни на миг не сводило глаз с «брата Володи».

– Узнал, куда бы он делся? – сказал Олег Иванович. – Мы ведь тогда друг друга хорошо рассмотрели, немудрено с двух-то шагов… Я так понимаю, он ещё долго потом мучился, гадал: что это за толстовец такой нашёлся, что взял и отпустил его, да ещё и денег дал?

– Ну, этому можно найти объяснение. У господ народовольцев что в восемьдесят первом, что в восемьдесят восьмом годах хватало сочувствующих, в особенности, в столице. Да их и сейчас немало. Другое дело – откуда бы взялся такой доброхот в нужное время и в нужном месте?

– Он, как я понимаю, довольно быстро во всём разобрался. В Европе после нашей африканской экспедиции ходили разные слухи, да и его товарищи по «Террористической фракции» кое о чём догадывались, а кое о чём так и просто знали. Геннадий Войтюк со своими подельниками ничего впрямую, конечно, не рассказывали, но народовольцы ведь не слепые, в массе своей неплохо образованы – вот и сумели сложить два и два.

– Кстати, вы, случайно, не поинтересовались, на кой ляд его снова понесло в Россию? Только не говорите, что он собирался снова развернуть революционную деятельность, а то я окончательно разочаруюсь в этой публике. Нельзя же быть такими идиотами!

– Представьте себе, нет. Оказывается, он поначалу последовал моему совету – добрался через Финляндию и Швецию до Голландии и устроился в Амстердамский университет, лаборантом к профессору Хуго де Фризу. Братец Саша, видите ли, обучался на отделении естественных наук, даже работу неплохую имел по кольчатым червям, и я ему намекнул, что этот господин готовит переворот в биологии в виде новой науки генетики. Кстати, барон, хотел вам попенять – что же вы мне не сказали, что «братец Саша» воскрес из мёртвых и попался-таки в руки российской Фемиды?

– Да как-то всё не до того было, Олег Иванович. – ответил Корф, и Семёнов заметил, что он старательно прячет глаза. – Сами знаете, что у нас тут творилось последние полгода, не до него было, а потом и вовсе забылось...

Барон кривил душой, это было ясно. Скорее всего, он просто не хотел напоминать ценнейшему своему сотруднику о его неоднозначной роли в этой истории. А вот, поди ж ты, само напомнилось!

– Значит, в Голландии, у де Фриза он не усидел. – съехал с темы Корф. – А к нам-то его что понесло? Организация разгромлена, всех его знакомых, товарищей по революционной борьбе мы переловили или держим под колпаком – неужели не ясно было, что не успеет он пересечь границу, как попадётся?

Семёнов пожал плечами.

– У этой публики вообще своеобразные представления о конспирации. Если помните, жандармы сели им на хвост после того, как один из боевой группы решил поделиться своими планами с кем-то из знакомых в самой обычной переписке. Но здесь случай иной, запущенный – как я понял, Александру не давала покоя мысль о том, что где-то в России находятся пришельцы из будущего. И не просто находятся, а даже попытались помочь их борьбе, но почему-то потерпели неудачу…

Корф нахмурился.

– Так он что же, рассчитывал отыскать кого-нибудь из подельников Войтюка и начать всё сначала?

– Не поверите, барон, но – нет. Как я понял, он истово верил в то, что сумеет уговорить их забрать его в будущее. Здесь, похоже, надежды для него не осталось, вот и наплевал на риск быть схваченным. А когда оказался в Шлиссельбурге – узнал, что «гости из грядущего» здесь, в сотне-другой саженей, практически за стеной. Среди надзирателей ведь много чего болтают о дяде Юле и его лаборатории, вот кто-то и поделился с «сидельцами».

– Болтуны… – недовольно буркнул Корф. – Надо будет навести порядок, распустились…

– Будьте справедливы барон: если бы не эти слухи, Ульянов вряд ли стал бы откровенничать с дядей Юлей. Тот ведь навестил его из чистого любопытства, не имея в виду расспрашивать о чём-нибудь ещё.

– Учтём и это. – кивнул Корф.– Ладно, рассказывайте, что у них там, в Шлиссельбурге, за невероятные тайны открылись? А то у меня, признаться, совершенно нет времени. Тревожные новости, Олег Иванович: броненосная эскадра Хорнби миновала остров Готланд, но задерживаться там не стала и на всех парах двинулась к Финскому заливу. Отряд Дубасова имел с ними стычку и отступил, потеряв потопленными «Нахимова», и есть сведения, что сам контр-адмирал погиб вместе со своим с флагманом. Воздушная разведка сообщает: английские крейсера замечены на подходах к Виндаве[12]12
  Нынешний латвийский Ве́нтспилс.


[Закрыть], с часу на час ожидается сражение – а вы мне о каких-то, прости господи, террористах недоделанных…

IV

Можно, конечно, сказать, что крейсерам Дубасова не повезло. Ведь что бы ни твердили те, кто придерживается сугубо рационалистического подхода, сколько бы ни настаивали они на том, что случайности суть другое название чьего-то головотяпства, недосмотра, или, наоборот предусмотрительности – везение (как и невезение, разумеется) играет на войне далеко не последнюю роль, влияя с одной и той же неотвратимостью и на исход мелких стычек, и на результаты грандиозных сражений.

Однако, и то, и другое возникает не на пустом месте. Белёсая пелена, поставившая крест на воздушной разведке, которую могли бы осуществлять пара «блимпов» и тяжёлая «Россия-I», взлетавшие с Воздухоплавательной станции на острове Эзель, с одинаковым успехом скрывала неприятельские корабли как от русских, так и от британских сигнальщиков. Тем не менее, на флагманском «Александре Невском» были твёрдо уверены, что именно они обладают способностью видеть сквозь любой туман. И неспроста, надо сказать – поскольку три русских броненосных крейсера шли в сопровождении ещё одного, не столь мощного и вовсе не имеющего броневой защиты, но по ценности далеко превосходившего любую из боевых единиц любого флота мира. Минный крейсер «Лейтенант Ильин» кроме торпед, рельсов, забитых якорными минами, приспособленными (дело невиданное!) к постановке на ходу, а так же довольно приличного восемнадцатиузловой скорости мог похвастать установленной на грот-мачте диковиной из будущего – радиолокатором «Фуруна». Это хитрое устройство однажды уже принесло победу русскому отряду, состоявшему из канлодки «Кореец» и безбронного клипера «Разбойник». Дело было у берегов Конго, в бою с новейшим бронепалубным британским «Комюсом». Тогда «Фуруна» играла роль дальномера и далеко видящих глаз – восьмидюймовки «Корейца», огонь которых корректировали по радару, вынесли англичанина, что называется, «в одну калитку», и лишь повреждения, полученные ранее «Разбойником», позволили «Комюсу» уйти, оставив в русских клыках клочья своей шкуры[13]13
  Эти события подробно описаны в четвёртой книге цикла «Дорога за горизонт».


[Закрыть]. Вот и сейчас: всевидящее око локатора должно было безошибочно вывести русские крейсера на британский ордер – вывести, и дать возможность открыть огонь задолго до того, как англичане заподозрят, что где-то рядом находится неприятель. После чего – корректировать артиллерийскую стрельбу, поскольку получившая новые настройки «Фуруна» вполне в состоянии была фиксировать не только корабли и очертания берегов, но даже и всплески от падений снарядов, выпущенных восьмидюймовыми орудиями, стоящими в башнях и казематах русских крейсеров – что давало самому понятию «пристрелка» совершенно новое, невиданное ещё значение.

Всё дело было в перетёршемся кабеле, ведущем от рабочего блока в боевой рубке к крутящемуся на грот-мачте «бумерангу» антенны. Лейтенант Вахрамеев, выпускник «особых курсов», где его вместе с двумя дюжинами тщательно отобранных морских офицеров учили обращаться с электронными и компьютерными премудростями «потомков», поначалу просто перезагрузил мудрёное устройство. А когда это, как и другие предписанные инструкцией шаги не помогли, взял себя в руки и стал искать неисправность. Поначалу он грешил на блок питания, потом стал возиться с динамо-машиной, снабжавшей радиолокатор электроэнергией – и в итоге потерял драгоценные сорок минут. Дубасов же, переставший получать по радио сведения о взаимном расположении своих крейсеров и британской эскадры, не слишком-то беспокоился по этому поводу. Зачем? Курс неприятеля на момент выхода локатора из строя был известен, отряд шёл параллельно неприятелю милях в пяти, с небольшим отставанием, и контр-адмирал имел все основания полагать, что менять курс в густом тумане англичане не решаться. Балтийское море коварно – здесь полно мелей, и вряд ли Хорнби пойдёт на риск загнать один из своих драгоценных броненосцев на песчаную банку или покалечить винты. Час – полтора рассуждал Дубасов, погоды не сделают, а за это время локатор отремонтируют и ситуация выправится.

И всё, наверное, так бы и получилось, если бы проказливый ангел (или наоборот, чертёнок, кто их разберёт?) отвечающий за погоду к зюйд-весту от острова Готланд, не решил сыграть с отрядом Дубасова злую шутку. Налетевший шквал в несколько секунд разорвал туманную пелену, и ошеломлённые сигнальщики на мостиках и боевых марсах флагманского «Адмирала Нахимова» внезапно увидели перед собой на расстоянии неполных четырёх миль британский броненосный ордер во всей его красе. Англичане шли полным ходом, злой балтийский норд-ост трепал полотнища Юнион-Джеков на кормовых флагштоках и под гафелями посудин Её Величества – и, конечно, вышколенные сигнальщики сразу обнаружили неожиданное соседство.

Для Хорнби это оказалось полнейшим сюрпризом – скорее, впрочем, приятным. Убедившись, что колонна русских крейсеров на правой раковине его ордера – это не видение и не массовая галлюцинация, он скомандовал поворот «все вдруг». Тяжкие утюги броненосцев легли в правую циркуляцию, а идущие в хвосте английской колонны броненосных крейсера «Имперьюз» и «Уорспайт» резво выкатились из строя и, сильно кренясь, развернулись на шестнадцать румбов, навстречу невесть откуда взявшимся русским.

Оба эти крейсера вступили в строй сравнительно недавно и, хотя не вызвали у британских моряков особых восторгов, всё же были грозными противниками для русских «одноклассников». По приказу Хорнби на «Имперьюз» отсемафорили: «немедленно вступить в бой, имея целью связать русских до того момента, когда в игру вступят главные калибры броненосцев».

Этот приказ имел все шансы быть выполненным. В теории парадный ход у русских крейсеров не уступал британцам – однако же, флагманский «Адмирал Нахимов» всего год, как был принят в состав флота с многочисленными недоделками, и сейчас в лучшем случае способен был выжать из своих машин шестнадцать узлов против шестнадцати с половиной у неприятеля. А ведь отряду Дубасова, для того, чтобы пуститься в бегство, предстояло ещё выполнить поворот, в крайней точке которого русские неизбежно уменьшат дистанцию до крейсеров Роял Нэви – и с этого момента британцы станут только сокращать свой отрыв. Они будут преследовать неприятеля строем фронта, и кроме пары баковых десятидюймовок огонь смогут вести ещё и две, а на некоторых ракурсах даже четыре орудия, установленные в бортовых спонсонах – такое расположение стволов главного калибра как раз и было рассчитано на подобные ситуации.Отвечать же на их стрельбу сможет только один из русских крейсеров – ставший после поворота концевым «Адмирал «Нахимов», из своих шести башенных шестидюймовок. Не так мало, но и не слишком много – а первое же попадание тяжёлого снаряда под кормовой свес лишит корабль хода, превратив его в лёгкую добычу. Поэтому Дубасов не стал ложиться на курс отхода, а скомандовал поворот, рассчитывая, вместо того, чтобы состязаться с «Имперьюзом» и «Уорспайтом» в скорости, разойтись с ними на контркурсах.

Пришлось бы, правда, поперестреливаться с английскими крейсерами на небольшой, около полутора миль дистанции. В бортовом залпе русских крейсеров будет десять восьмидюймовок против шести орудий калибра десять дюймов у англичан – и это не считая пушек помельче. Конечно, результаты такого обмена любезностями могли оказаться довольно-таки неприятными, но всё же не смертельными – а когда «Фуруна», наконец, заработает, игра пойдёт по совсем другим правилам. Дубасов, памятуя о результатах учебных стрельб по целеуказаниям с «Ильина», рассчитывал на пятнадцать-двадцать процентов попаданий против полутора-двух у англичан.

Итак, «Нахимов», «Мономах» и «Донской» последовательно повернули на четыре румба к норду, стараясь подальше от четырнадцатидюймовых клыков, которыми скалились барбеты «адмиралов», и Дубасов скомандовал срочно вызывать по радио воздушную поддержку. После стычки с англичанами в Средиземном Море контр-адмирал со всей страстью неофита уверовал в эффективность боевых дирижаблей, а последующие события – лихой прорыв через датские проливы и рейд на Спитхэд – только укрепили его в этом. И теперь флотоводец искренне полагал, что нужно только продержаться, самое большее, час – а там уж появление летучего подкрепления кардинально изменит ситуацию в их пользу.

Броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», на котором держал флаг командир русского отряда, контр-адмирал Дубасов, закладывался с оглядкой на проекты крейсеров типа «Имперьюз». Солидная броневая защита и вооружение, удачно расположенное в четырёх башнях, должно было позволить противостоять именно этому типу британских броненосных крейсеров. Следовавшие мателотами «Донской» и «Мономах» соответствовали флагману по вооружению и броневой защите, немного даже превосходя в скорости, и Дубасов, приказавший сосредоточить огонь всех орудий отряда на концевом «Уорспайте», резонно рассчитывал избить британский крейсер снарядами на расходящихся курсах – а там, либо оторваться, пользуясь небольшим преимуществом в скорости, от броненосной фаланги Хорнби, либо, когда вступит, наконец, в строй «Фуруна», ковырять «просвещённых мореплавателей» с предельной дистанции, вынуждая их впустую истощать запасы снарядных погребов.

Но, как известно, человек предполагает, а Фортуна – или Бог, это уж как посмотреть, – располагает. В военно-морской литературе и публицистике существует такое понятие, как «золотой снаряд» – особо, порой даже незаслуженно удачное попадание, разом решившее судьбу баталии. Случается такое далеко не всегда, но уж если случается – то надолго остаётся в памяти и на страницах исторических трудов. Таким «золотым снарядом» был, например, тот, что одним махом уничтожил адмирала Витгефта и его штаб в битве в Жёлтом море – когда практически выигранное сражение обернулось для Первой Тихоокеанской эскадры позорным бегством в Порт-Артур и по нейтральным портам. Можно вспомнить и другие, не столь, возможно, эффектные, но очевидные примеры – скажем, удачное попадание двенадцатидюймового снаряда русского эскадренного броненосца «Ефстафий» по турецкому («Явуз Султан Селим» (он же, если кто забыл, германский линейный крейсер «Гебен») в бою у мыса Сарыч.

Так вот, на долю русского крейсерского отряда в этом сражении (позже его назовут «бой у Готланда») выпало сразу два таких попадания, и первое почти в точности повторяло то, что было получено «Цесаревичем» в битве в Жёлтом море. Снаряд британского главного калибра угодил точно в боевую рубку «Нахимова» – и хотяшестидюймовая броня выдержала удар, сотрясение, отколовшиеся от стен рубки куски брони и раскалённые пороховые газы, заполнившие рубку (одна из броневых дверей была в этот момент открыта), покончили со всеми, кто там находился, включая сюда самого Дубасова, командира крейсера капитана 1-го ранга Деливрона, старшего офицера, штурманского офицера и старшего артиллериста. Лишившийся управления крейсер выкатился из строя; командир следовавшего за ним в кильватере «Мономаха» приказал поворачивать влево, и таким образом, выбитый из строя «Нахимов» оказался между русскими и английскими крейсерами. Капитан первого ранга Томас Белчер, командовавший британским отрядом, отреагировал молниеносно: «Имперьюз» и «Уорспайт» повернули на двенадцать румбов и принялись засыпать «Нахимов» снарядами с дистанции в две с половиной мили. Сами они при этом были прикрыты корпусом русского крейсера от «Мономаха» и «Донского», так что игра шла, как говорится, в одни ворота.

«Орудия «Нахимова» пытались отвечать на этот град огня и чугуна, и даже не без успеха – восьмидюймовый снаряд сбил на «Имперьюзе» трубу, другой разорвался на полубюте, уничтожив прислугу сорокасемимиллиметрового орудия и разбив в щепки барказ. Но это не могло остановить британцев – по-прежнему, прикрываясь корпусом «Нахимова» от двух других русских крейсеров, они сократили дистанцию до мили с четвертью, после чего пустили в дело подводные минные аппараты.

Любому, кто интересуется историей войны на море, известно, что этот вид вооружения крайне редко приносил сколько-нибудь заметные результаты – начиная с промаха минёров британского «Шаха» по перуанскому монитору «Уаскар», что стало первым случаем применения самодвижущихся мин в морском бою. Но в этот ноябрьский день 1889-го от Рождества Христова года привычные правила и стереотипы, похоже, перестали действовать, и в «Нахимов» одна за другой угодили сразу три торпеды из шести, выпущенных с британских крейсеров – невиданно, нереально высокий процент попаданий! Этого хватило с лихвой: три взрыва, два из которых пришлись почти в одну точку, разворотили борт русского крейсера, он стал крениться, принимая воду – и лейтенант Гуркеев, принявший командование, скомандовал покинуть гибнущий корабль.