Текст книги "Комонс II. Игра по чужим правилам"

Автор книги: Борис Батыршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Трудно поверить, но в таком вот «отшельническом» состоянии группа просуществовала с тысяча девятьсот шестьдесят лохматого года – и существует до сих пор. Численность, правда, сократилось – во время последнего сеанса связи старший группы сообщил о шести «активных бойцах». Правилам конспирации и вживанию у незнакомую обстановку, эти «Десантники», в отличие от коллег из ликвидированной группы, обучены, оружием обзавелись в сгоревшем спецпоселении. А что команда на активные действия нет уже второй десяток лет – ну так высокому начальству виднее…

В общем, у нас, как писал дядя Костя в заключительных строках, просматривалось три сценария действий. Можно самим накрыть «отшельников» – координаты, переданные пленником, позволяли выйти на них, не прибегая к тотальному прочёсыванию местности или поискам с вертолётов. Но тут имелась загвоздка – «Десантники», подготовленные боевики, вряд ли окажутся столь же лёгкой добычей, как из коллеги из группы наблюдения, потери возможны с обеих сторон.

Другой вариант – оставить всё, как есть, установив, разумеется, наблюдение. Тоже рискованно – за полтора с лишним десятилетия «Десантники» настолько обжились в карельских лесах, что стали там почти что своими. Чего, увы, не скажешь о наших горе-оперативниках.

И, наконец, третий: не мудрствуя лукаво, навести на лёжку Пришельцев местные «органы» – милицию или тех же погранцов. Они охотно с ними разберутся (лишнее раскрытое дело ещё никому не помешало), а под шумок, глядишь, что-нибудь перепадёт и нашей группе. О том же, что захваченные Десантники разоткровенничаются настолько, что раскроют свою истинную сущность, всерьёз думать не приходится. Не идиоты же они, в самом деле!

Короче, мне предлагалось подумать и высказать своё мнение. А чтобы процесс размышлений протекал плодотворнее – генерал сообщил о существовании некоей «спецлаборатории» КГБ, где искали подтверждение конспирологических теорий, занимались проблемами НЛО и прочими необъяснимыми явлениями. Лаборатория была создана в своё время на волне интереса к данной теме. Но сколько-нибудь вменяемых результатов не дала, и теперь медленно, но верно хиреет. И если бы не руководитель, убеждённый фанатик разного рода «паранормальщины» (к тому же, как намекнул генерал, не без покровителя в высшем эшелоне Конторы) – «лаборатория чудес» давно была бы расформирована и предана заслуженному забвению. А сейчас Костя готов рассмотреть вариант, при котором этой шарашке передаётся для всестороннего изучения один из захваченных «Десантников». Чем чёрт не шутит – вдруг эти знатоки тарелочек выжмут из этого «материала» нечто, годное к использованию? Например, заставят, наконец, работать добытый мной в подмосковных катакомбах «детектор Десантников», об который уже сломали зубы спецы дяди Кости? Оно, кстати, и неудивительно – любой сложный прибор требует настройки, сначала грубой, а потом и тонкой. Тогда, в середине шестидесятых, сотрудники отдела по борьбе с Пришельцами настраивали своё оборудование на изловленных Десантниках. Сейчас же, когда создателей прибора нет на свете, а "опытный образец" в наличии всего один – возиться с настройками можно до морковкиного заговенья.

Так что, и тут возможны варианты. В нашем положении нельзя упускать даже самую ничтожную возможность.

…и, кстати, обдумать – за каким рожном «Десантники» попёрлись в такую глушь? С их приёмами конспирации можно было бы найти местечко и поприличнее…

1979 г., июнь,

Подмосковье.

Вечер триумфа.

Праздник души нашего спаянного трудового коллектива продолжается. Уже второй день нет «плантаций» – так с лёгкой руки нашего записного остряка Феди Данеляна прозвали прополку свёклы. Девчонки живо обсуждают обещанный мастер-класс по дойке коров (и что они в этом нашли), ребят же, как и вчера, развели по мелким механическим работам. Мы с Астом законно приписаны к Фомичу, на конюшню. Сегодня мы обойдёмся без покатушек, так что трудовой график прост и очевиден: почистить животин, напоить, задать корму, выпустить в загон-леваду побегать, снова почистить и покормить, а в промежутках – степенно беседовать с главным совхозным конюхом да заниматься мелкой починкой амуниции. Чем не жизнь?

Вечером, после ужина, у нас намечена дискотека. Громко сказано, конечно – поселковый радиотехник Гена обещает выставить на площадку перед клубом колонки, к которым через самодельный усилитель подключен древний, как мир, кассетник «Электроника». Музыка у нас своя, девчонки заранее шушукаются, прикидывая косметический и чулочно-туфельный ресурс.

А у меня появляется повод даже не для беспокойства – для самой настоящей тревоги. Девчонка из правления, одна из простимулированных давеча «Вдохновением», заглянула перед концом рабочего дня на конюшню, и, отведя меня в сторонку сообщила, понизив голос следующее известие.

Нас придут бить. Самым натуральным образом – парни из соседнего села (всего их в совхозе пять) наслушались от «соседей» рассказов о наглых «городских» и решили утвердить своё главенство в родных пенатах.

И сколько их?

«Много… – сообщила «информаторша». – Десятка полтора будет, не меньше, выпившие. И – с кольями…

Что ж, свершилось: готовы обрести плоть страшилки о страшных «деревенских с кольями», муссировавшиеся нашими одноклассниками с первого дня сельхозпрактики. До сих пор, правда, обходилось – даже стычек с местными парнями почти не случалось, за крайней малочисленностью последних. А вот теперь, похоже, готово подтянуться подкрепление, и разговор пойдёт по понятиям.

Ну, ничего, наш бронепоезд, как поётся в песне, стоит на запасном пути. Недолго и выкатить.

Неприятель нарисовался сразу после ужина. Толпа деревенских парней – не чрезмерная, человек пятнадцать, как и сообщала моя агентура, промотивированная продукцией кондитерской Бабаевской фабрики. Лица разгорячённые, злые, заведённые, больше половины – крепко навеселе. У трёх-четырёх в руках выломанные по дороге из заборов жердины. Всё согласно канону – ну что, гость незваный, нежеланный, покажи удаль молодецкую, выходи биться к ракитному кусту!

Ну и мы не лыком шиты.

Появляемся во всей красе – обнажённые по пояс, с длинными «а-ля Маленький Джон» дубинками, заранее выстроганными из крепкой берёзы.

В деревнях ещё уважают правила честной драки, не то что в медленно, но верно подгнивающей столице. Если предлагают «двое на двое» – отказываться не принято, западло.

Схватка, к искренней досаде зрителей, особенно сельчан, собравшихся на площадь перед клубом поохать и повозмущаться, не затягивается. Аст картинно высоко подпрыгивает, пропуская летящий ему в колено кол, после чего отработанным ударом подсекает противнику ноги, а когда тот падает – приставляет кончик дубинки к гортани. Финита.

Я же принимаю удар сверху на середину своего орудия, отбрасываю в сторону и с проворота бью визави по кумполу. Вообще-то таким ударом можно и череп раскроить, но сейчас мой противник всего лишь хлопается на пятую точку и принимается громко, часто икать. Сотрясение средней тяжести – а вот не будешь буянить, мил человек…

Психологическое давление – наше всё. А потому – принимаю низкую стойку, с отведённой назад левой рукой с дубинкой; правую же вытягиваю к третьему, ещё не участвовавшему в драке парню. И, хищно прищурясь, копирую жест Морфиуса из «Матрицы»: несколько раз призывно сгибаю ладонь, приглашая очередную жертву приблизится. Та выпускает из рук своё оружие, лихорадочно мотает головой и пятится за спины соратников.

…так, трое готовы, спеклись. Ещё есть желающие?..

Деревенские несколько растеряны. Вперёд выходят двое – явные заводилы, и в руке одного опасно блестит нож.

– Да ты что?..

Отбрасываю дубинку и картинно-небрежно извлекаю из-за голенища сапога сегодняшнее приобретение и выписываю перед собой несколько бесполезных, но донельзя эффектных финтов. По толпе проносится единый вздох, в задних рядах женский голос принимается голосить что-то насчёт милиции.

…нет уж, поздно пить боржоми…

Как там говорил Великий Комбинатор? «Человека надо довести до состояния, когда его можно запугать обычным финским ножом».

Ну, так Остап Ибрагимович совершенно прав. Один не самый плохой автор как-то писал, что у боевого ножа есть одна, главная задача – психологическое воздействие на противника. И достигается это как зловещим внешним видом самого клинка, так и «легендарностью», узнаваемостью. Оттого-то всегда будут в моде ка-бары, «финки НКВД» и прочие боуи с навахами.

Моя обновка – как раз из числа таких вот, легендарных. В особенности, в глазах человека понимающего, а такие среди деревенских наверняка имеются, и немало.

Узкое, «щучкой», лезвие, дужка-упор, наборная рукоять – зоновская классика, немало говорящая о своём владельце. Парни, увидав её, испуганно попятились – в том числе и заводила с ножом. Ему уже не хочется лезть на рожон, но и отступить, потерять лицо перед сотоварищами – дело совершенно невозможное. Нужен повод, а его нет…

Что ж, нанесём завершающий штрих.

Хряск! Брошенная твёрдой рукой финка глубоко уходит в столб, поддерживающий навес крыльца. Деревенские шарахаются назад, заводила заворожённо смотрит на дрожащую в полуметре от его головы рукоять-сапожок.

– Понравилось? – спрашиваю. – Да ты попробуй, выдерни…

Он ошеломлён настолько, что следует моему совету. Безуспешно – лезвие до половины ушло в плотную древесину, и теперь надо сначала хорошенько раскачать его вверх-вниз.

Делаю шаг вперёд, не убирая с лица доброжелательной улыбки. Заводила пятится, свой нож он уже спрятал.

– Надеюсь, всё понятно? – говорю почти ласково. – Договоримся так: На танцы можете приходить, но чтобы ни драк, ни приставаний к нашим девчонками. Всё ясно?

После танцев (на которые местные остаться не рискнули) мы устроили большой костёр. Идея была спонтанной – перетащили лавки из столовой на задний двор, расчистили место, аккуратно обложили битым кирпичом из приткнувшейся к стене клуба кучи. Ребята сбегали за дровами – где они их надыбали в этот поздний час, я спрашивать не стал. Не хочешь получить в ответ ложь – не интересуйся, чем не надо. Но подозреваю, не одна поленница в соседних дворах сегодня вечером немножечко похудела…

Костёр пылает, языки пламени взлетают вровень с крышей сельского клуба – парни постарались. Коллектив уселся кружочком, кое-кто уже пытается протянуть к пышущему вулканически жаром огню прутики с нанизанными на них сосисками и ломтями хлеба, кто-то уже приготовил картошку. Рано, мальчики и девочки – вот подождите, пока прогорит до углей, и только тогда…

По кругу пошла алюминиевая трёхлитровая ёмкость с пластиковой ручкой – «Термос комбайнёра Т-3 РЗЭП для холодной питьевой воды». Этот полезнейший в жаркие летние дни девайс я приобрёл у одного из аборигенов мехдвора по грабительской цене в три рубля. Польстился по старой памяти – когда-то у меня был такой, вещь совершенно неубиваемая, благодаря внутренней металлической колбе. Да и горячую воду держит прилично, хотя, конечно, хуже обычного, стеклянного.

Только вот сейчас это чудо советской сельхозпрома наполнено отнюдь не водой, хотя и, безусловно, холодной…

И-и-и – подать сюда гитару! Господа гусары гуляют!

 
«В ночном саду под гроздью зреющего манго
Максимильян танцует то, что станет танго.
Тень возвращается подобьем бумеранга,
температура, как под мышкой, тридцать шесть…»
 

А подать сюда Карменситу! Уж она-то оценила бы… Хотя – найдутся и другие ценители – вон, как ухмыляется Витька Гинзбург, наш первый школьный диссидент. Несомненно, знает, чьи стихи сейчас звучат.

Киваю в ответ. Витька с родителями уедут сразу после Миладки, в ноябре этого года. А пока…

 
«Мелькает белая жилетная подкладка.
Мулатка тает от любви, как шоколадка,
в мужском объятии посапывая сладко.
Где надо – гладко, где надо – шерсть…»
 

А много ли слушателей вспомнит о «Максимилиане Габсбурге, называющем себя императором Мексики» и о его страшной судьбе? Да и плевать. Пусть мёртвые хоронят свих мертвецов… Эй, где там моя персональная мулатка, сиречь, Нинон?

 
«А в тишине под сенью девственного леса
Хуарец, действуя как двигатель прогресса,
Забывшим начисто, как выглядят два песо,
Пеонам новые винтовки выдает…»
Затворы клацают; в расчерченной на клетки
Хуарец ведомости делает отметки.
И попугай весьма тропической расцветки
Сидит на ветке и вот так поет…»
 

Это всё в чистом виде понты голимые, самолюбование. А что? Имеем в кои-то веки право! Альтер эго на кураже, как и мы с Астом. Между прочим, вполне заслуженно – это ведь он провёл бой, я лишь подсказал пару мелочей, типа давешнего «жеста Морфиуса», да приглядывал, чтобы если что, мгновенно перехватить «управление».

Но – не понадобилось. Справился.

 
"Презренье к ближнему у нюхающих розы
пускай не лучше, но честней гражданской позы.
И то и это вызывает кровь и слезы.
Тем более в тропиках у нас, где смерть, увы,
Распространяется, как мухами – зараза,
иль как в кафе удачно брошенная фраза,
и где у черепа в кустах всегда три глаза,
и в каждом – пышный пучок травы"!..[2]2
  И. Бродский, «Мексиканское танго»


[Закрыть]»
 

Так-то. А вот и Нинон – глаза горят, сама льнёт к герою дня, на всё готовая, на всё согласная, и я вижу, как вспыхивают огоньки зависти во взглядах то одной, то другой из наших девчонок. Уж извини альтер эго, жизнь – штука порой несправедливая. И судьба тебе сегодня отдыхать за мутной завесой подсознания, в то время как «Второй», как ты меня называешь, будет вкушать заслуженные, хоть и запретные плоды победы.

…да ладно, чего там! Успеешь ещё, какие твои годы…

1979 г., июнь,

Подмосковье.

Вечер с печальным финалом.

Новый трудовой день. Жара, свёкла, «Работай, негр, солнце ещё высоко». Мы с Астом не воспользовались возможностью откосить от «плантаций» на конюшне и честно пашем вместе со всеми. Тем более, что на хозяйство Фомича сегодня, ближе к вечеру, у нас имеются планы.

Дело в том, что вечером должны приехать наши классные. Мы решаем встретить их с помпой. Галина предварительно позвонила, сообщила на какой электричке они с Татьяной Иосифовной приедут. Причём – позвонила прямо с переговорного пункта на вокзале, так что можно рассчитывать, что планы в последний момент не изменятся. Ну и мы с Астом готовы – у Фомича позаимствован Председатель, на этот раз вместе с седлом, и тихая соловая кобылка Фрося. Кобылка запряжена в телегу, на которую навалена свежая солнечно-жёлтая солома, прикрытая чистой мешковиной. Такой процессией мы и отправляемся встречать наших классных – я верхом на Председателе, Аст же правит гужевым транспортом – научился за время практики. С ним на телеге Катюшка Клейман – в руках у неё глечик (так, на малороссийский манер, здесь называют глиняные кувшины) с молоком и завёрнутые в тряпицу пирожки, продукция нашего пищеблока. Ритуля Дымшиц постаралась – капустой, с картошкой, с луком и яйцами. Вку-у-сные…

От станции Галина с Татьяной Иосифовной собираются ехать на автобусе – местном облупленном «ПАЗике», в который на вечерние рейсы народу набивается, что шпроты в банку. Но мы их от это избавим: встретим прямо у платформы, подсадим, забросим на телегу вещи и отвезём со всем полагающимся деревенским шиком. Конечно, получится подольше, чем на механической тяге, зато – погода изумительная, июньский вечер тих и прозрачен, на шоссе пусто, хоть шаром покати. Лошади фыркают, на мягкой соломе так удобно сидеть и хлебать из глиняной посудины парное, ещё тёплое молоко вечернего надоя. Некрасов пополам с Есениным и прочими прелестями русской деревни – получите!

Если честно, то вся эта встреча – не что иное, как самый примитивный подхалимаж. Классным наверняка наплетут сорок бочек арестантов про наши с Астом подвиги – вот мы и стараемся заранее умилостивить. А если серьёзно – мне просто радостно от того, как всё сложилось. Радостно видеть улыбки гостий, слышать изумлённые ахи и охи, подъезжать на ходу поближе к телеге, чтобы Галина и её подруга могли, привстав, потрепать могучую шею Председателя и протянуть ему на открытой (непременно открытой, Катюшка объяснила) ладони кусок пирожка. И снова восхититься, как конь благодарно фыркает и тянется за новой подачкой… А я, расслабленный, довольный как слон, уступаю альтер эго и делаю шаг вглубь.

«Щёлк-щёлк…»

Поворот к «усадьбе». Телега сворачивает с растрескавшихся бетонных плит на пыльную грунтовку, и Денька, демонстрируя новообретённые навыки (прав «Второй», прав, он учится с невероятной какой-то стремительностью) пускает Председателя в карьер, не забыв лихо, по-разбойничьи свистнуть. Восторг, упоение – барабанная дробь копыт, ветер в ушах, и пыльный шлейф тянулся за бешено несущимся жеребцом. Ускакав вперёд метров на триста, Женька осадил коня, развернул – и назад, тем же бешеным аллюром. И, не доезжая до телеги метров десять, снова осадил и – резко, как не раз это делал «Второй», вздёрнул коня на свечку. И, на самом пике восторга вдруг понял, что Председатель заваливается на спину, грозя придавить его всеми шестьюстами килограммами своего живого веса.

Его спасли тапочки – резиновые, с матерчатым верхом, полукеды на босу ногу. Они легко выскочили из стремян, позволив в последний момент вывернуться из-под рушащейся в пыль конской туши. И, словно во сне – испуганные крики обеих учительниц…

…ну, и кого мне за это материть? Уж точно не альтер эго – он забился в дальний уголок нашего общего мозга и носу оттуда не кажет. Вот и не кажи, сиди, осознавай… Хотя, если по справедливости – то в чём его вина? Это мне надо было думать, старому дураку, упустившему контроль за ситуацией в самый ответственный момент. Понимал же, что конь тяжеловат для такого всадника, не привычен к лихим кавалерийским приёмам. А сам альтер эго весь звенит от возбуждения, и последнее, о чём он сейчас думает – так это о безопасности, хотя бы в силу того, что не представляет, что с ним может произойти. Нет же, подумал: пусть дитятко потешится, получит свои пять минут славы, насладится заслуженным триумфом. Вот, значит, и насладился…

Аст поймал Председателя – да тот и не пытался убежать, отошёл на обочину и пощипывал, как ни в чём не бывало, травку. Меня уложили на телегу, прикрыли зачем-то мешковиной и в таком героическом виде – чем не возвращающийся с битвы раненый витязь? – отвезли в нашу штаб-квартиру. Катюшка шла впереди и вела под уздцы Фросю. Татьяна Иосифовна взялась ей помогать, хотя и косилась на безответную скотинку с опаской – а вдруг выкинет трюк вроде давешней свечки Председателя? Галина же уселась на телегу и вытирала мне лицо платком, повторяя один и тот же вопрос: «где болит, Женечка»?

Дальше события развивались вполне предсказуемо. С трудом удалось отбиться от попытки перенести меня в спальню на руках, о чём немедленно и пожалел. Каждый шаг отдавался болью и в вывихнутой руке и в рёбрах – Председатель, волчья сыть, поднимаясь на ноги, от души зарядил мне копытом в правый бок. Теперь он представляет собой один громадный багрово-лиловый синяк, а рёбра немилосердно болят – к гадалке не ходи, трещина, а то и две.

С вывихом удалось справиться довольно легко. Руководитель практики Рудольф Сергеевич ощупал повреждённую конечность, сказал Асту – «держи его покрепче» и без предупреждения рванул мою на себя.

От моего вопля едва не вылетели стёкла, а с крыши клуба снялась, недовольно каркая, стая ворон. Альтер эго вторил мне из тёмных глубин подсознания – похоже, он решил, что всё, инвалидность – отныне его судьба. Но минуту спустя, когда боль отпустила, я обнаружил, что рука двигается почти свободно. Всё ясно: опытный спортсмен и преподаватель физкультуры, наш руководитель практики конечно, не раз вправлял вывихи прямо в спортзале. Вот и сейчас – он успокоительно потрепал меня по плечу, посоветовал продеть руку в нацепленный на шею платок, а на рёбра наложить стягивающую повязку. Что мы и проделали – но сначала я подозвал Аста и попросил его сгонять в правление, к телефону.

Серёга вернулся через четверть часа, когда моя тушка была уже перевязана, обряжена в футболку (на редкость мучительная операция!) и сообщил, что дозвонился, и завтра с утра за мной приедет Карменсита. Я кивнул, испытывая облегчение – меньше всего мне хотелось трястись сейчас на совхозном УАЗе-буханке до райцентровской больнички. Впрочем, мысль эту быстро оставили – Рудольф Сергеевич уверял, что ничего серьёзного, парень отлежится, а рентген можно и завтра сделать, в Москве. Галина даже попробовала придать происшествию характер комический, процитировав своего любимого Пушкина:

 
«Он отличился, смело в грязь
С коня калмыцкого свалясь…»
 

Ну, разу уж «наше всё» пошёл в ход, значит страсти поутихли, можно не ожидать визита «Скорой» и отправки в какую-нибудь здравотделовскую дыру. Ночью плечо и бок конечно будут болеть, это я знал по прежнему опыту, но завтра этой напасти придёт конец – в Москве, куда меня доставит Карменсита, травмами займутся специально обученные люди. Одна проблема – дома, на Речном, никого, родители уехали в отпуск, на машине, по Закарпатью. Значит, придётся ехать к деду и бабушке на Ленинский проспект. Что ж, не самый скверный вариант. В любом случае, совхозное житие для меня закончилось.

Уже когда стемнело, в комнату ко мне прорвалась, наконец, Нинон – раньше её не пускали, чтобы не отсвечивала лишний раз при наших учительницах. Аст и ребята, деликатно переглянувшись, вышли на улицу, подышать перед сном воздухом. Я же был обласкан, обруган, снова обласкан и обвинён в равнодушии и безответственности – любой знает, что говорит женщина в подобных случаях. Дело закончилось ожидаемо: долгими, нежнейшими поцелуями и попытками сексуально прижаться к моей обнажённой груди, от чего я едва не взвыл от боли – рёбра, чтоб их…

В-общем: «мы ведь ещё встретимся, в Москве»? Оставила телефон – сама записала в блокнот, извлечённый в ящике моей тумбочки. Пришлось дать и свой тоже. Нинон, конечно, мила, да и в постели просто огонь – но как бы поделикатнее объяснить ей, что мне совсем скоро станет не до личной и даже не до интимной жизни? А ведь станет – внутренняя чуйка ясно об этом предупреждает, и не поверит ей на моём месте только полнейший болван…

1979 г., июнь,

Москва.

Просто летний день.

Из совхоза меня забрала Кармен, на знакомой двуцветной «Победе».

Надо было видеть, какими обжигающими взглядами пронзила кубинку на прощание Нинон!

До Москвы доехали довольно быстро, благо, о пробках на подъездах к столице здесь ещё никто не слыхал. И вот мы в городе – матерчатый верх по случаю полуденной июньской жары откинут, мы летим по Садовому. Волосы Карменситы развеваются по ветру, и мы невольно ощущаем себя персонажами с картины Пименова «Новая Москва». Вернее, только я ощущаю – вряд ли Кармен знакома с этим шедевром соцреализма, у неё здесь, в Союзе, несколько иные интересы…

Около киоска с мороженым прошу остановить. Карменсита послушно тормозит, и я неловко вылезаю наружу – рука на перевязи и боль в боку, остро отдающаяся при всяком движении делают меня до отвращения неуклюжим.

Сую продавщице смятую трёшку, получаю сдачу и через несколько секунд я снова в машине, рядом с моей «телохранительницей».

Небольшая коробка с аляповатым рисунком холодит колени даже сквозь ткань брюк.

Карменсита скашивает глаз на покупку и трогает с места.

– Мороженое?

– Торт-мороженое. – говорю.

– А по какому случаю пир?

– Не поверишь – всё детство смотрел на эти тортики сквозь стекло киосков «Мороженое», но так ни разу и не попробовал, обходился обыкновенными пломбирами и эскимо. А потом они как-то разом исчезли из продажи, а то, что появилось уже потом, в девяностых – все эти большие банки от разнообразных «Баскин-Робинсов» меня уже мало интересовали. И вот, здесь – решил, наконец, попробовать…

На Ленинский мы не поехали – стоит ли травмировать бабушку видом моей скособоченной фигуры и синюшного бока? Решено пока поселить меня на конспиративной квартире, под присмотром всё той же Кармен – похоже, она окончательно превращается в моего личного опекуна и телохранителя. Одноклассники пробудут в совхозе ещё неделю, и этого времени мне должно хватить, чтобы худо-бедно встать на ноги.

Так что торт-мороженое решено уничтожить под кофе, который Карменсита варит просто потрясающе. Запас кофейных зёрен нескольких сортов, как зелёных, так и обжаренных, обнаруживается на кухне, вместе с антикварной ручной мельницей и электрической жаровней, полной белого кварцевого песка. Пока Кармен священнодействует с обжаркой и помолом зёрен, набираю номер, который вручил мне при последней нашей встрече дядя Костя. Генерал сначала задаёт дежурные вопросы о моих рёбрах и плече (ты смотри, уже в курсе! Впрочем, странно, будь оно иначе…), интересуется, как мы доехали. И сообщает, что будет на квартире в восемнадцать-ноль-ноль, ждите. Нам же велено пока отдыхать, приводить себя в порядок и не высовываться. И мы послушно следуем приказу – Карменсита, сноровисто поправив стягивающую повязку у мня на боку (решительно, эта девчонка умеет всё!) наполнила из турок фарфоровые чашечки, я же открываю картонную коробку – тортик уже начал оплывать на дневной жаре – и мы приступаем к празднеству желудка и вкусовых пупырышек.

1979 г., июнь,

Москва.

Вечер подведенных итогов.

Двадцать часов десять минут. Мы плотно поужинали снедью из большого пакета, собранного для генерала в буфете для старшего состава на Лубянке (номенклатурных привилегий никто не отменял!) и теперь сидели на кухне. Карменсита, погремела посудой и удалилась, плотно прикрыв за собой дверь.

– …никогда не мог понять, – говорил я, – почему историю с Вторжением тогда, в шестидесятых, так наглухо засекретили? Почему не дали знать всему миру? Ведь ждали со дня на день повторного Вторжения, а к нему и подготовиться вместе проще, Десантников внедрённых переловить. Вот и в книге так поступили – там, помнится, даже генсека ООН приплели…

– Так то в книге. – дядя Костя невесело усмехается и стряхивает пепел с бледно-зелёной «гаваны». – На то она и книжка, к тому же, фантастическая…

Вообще-то, двоюродный дед не курит. И, если и позволяет себе – то лишь так, как сейчас, под кофе и серьёзную беседу. В серванте, у его дома, хранится на такой случай пара-тройка коробок настоящих кубинских сигар, из числа тех, что нельзя купить ни за какие деньги – продукция крошечной фабрички, снабжающей сигарами самого Фиделя. Он-то и присылает эти коробочки в подарок «команданте Коста» по пять раз в год – на Седьмое Ноября, на Первомай, на День Советской Армии, да 26-го июля, в День Национального восстания, когда Кастро со своими сторонниками пытался захватить казармы Монкада. Ну и, конечно, на собственный, генерала, день рождения. Сигары дядя Костя извести не успевает – раздаривает коробочки друзьям. Вот и на конспиративной квартире, держит, оказывается, запас, надо думать – для особо важных и вдумчивых бесед. Вроде сегодняшней.

– Так то книга, к тому же, детская. – повторил генерал. – А на деле – поначалу, думаю, ждали, когда будут получены доказательства поубедительнее. А их так и не нашлось – единственную «вещественную» улику «спецотдел» изготовил сам, тот самый «детектор Десантников». А потом случился переворот, «спецотдел» разогнали, и…

– Значит, дело только в отсутствии улик? – спрашиваю.

– Вряд ли. – дядя Костя плеснул себе на палец рома «Гавана Клаб» из большой бутылки с конкистадором на этикетке. В мой же бокал после секундного размышления, долил «Пепси».

– Я склонен считать, что объяснение насчёт недостатка доказательств было для рядовых «посвящённых». Ну и на тот случай, если информация всё же уплывёт и придётся оправдываться перед всем миром.

– А на самом деле?

– А ты не догадываешься? – сощурился генерал.

Я помотал головой. Догадки были, конечно – но расплывчатые, невнятные. Я даже не взялся бы их вот так, с ходу, сформулировать в единую версию.

– Нашлись те, кто хотел использовать будущие наработки «спецотдела» в своих интересах. Они ведь как рассуждали: если существует механизм пересадки личности другому человеку, то возможно, им можно овладеть применительно, так сказать, к землянам? Есть же, в конце концов, эти самые «особые способности» земных подростков – так почему бы не распространить их и на взрослых?

– То есть они хотели заполучить оружие? – уточняю.

– Никаких сомнений. Скажу больше: видимо, информация всё же утекла, хотя и в искажённом виде. И когда скидывали кукурузника, «спецотдел» решили прихлопнуть, опасаясь, что их секретные разработки, реальные или мнимые, будут использованы против заговорщиков.

– Но они же реально ничего такого не могли!

А кто об этом знал? Неизвестная опасность всегда кажется серьёзнее, чем есть на самом деле. Потому и убрали сначала генерала, руководителя «спецотдела», а потом взялись и за рядовых сотрудников. По принципу – «так не доставайся же ты никому». А потом и разбираться стало некому – скорее всего, Семичастный с перепугу тогда зачистил вообще всех, кто был в курсе, даже тех, кто работал на него. Ну, или запугал так, что они молчали до конца жизни.

…так, мысль, наконец, сложилась…

– Есть и другой вариант, – говорю. – Возможно, наверху испугались, что на Западе найдутся те, кто, узнав о Десантниках, пойдут на сделку с ними ради каких-то сиюминутных выгод.

– Возможно и такое. – соглашается генерал. – Но был ведь и прямо противоположный вариант: сведения о Пришельцах и готовящемся нападении могли привести к невиданной консолидации усилий всей цивилизации, куда там коалиции союзников во время Второй Мировой! Варшавский блок, НАТО, Китай, Израиль, арабы, южноафриканцы, вся Латинская Америка – никто не остался бы в стороне! Я как представлю, какие были утрачены тогда перспективы, какие шансы упущены – плакать хочется.

– Но почему утрачены? Даже сейчас всё ещё можно изменить, если очень постараться.

– Полагаешь? – дядя Костя испытующе смотрит на меня, и от этого взгляда мне делается не по себе. – Тогда ответь мне вот на какой вопрос…

Вопросов оказалось немало. Пришлось ещё раз звать Карменситу – чтобы сварить кофе и приготовить горячие, на американский манер, бутерброды с помидорами, луком, сосисками и расплавленным сыром. Стрелки настенных часов показывали половину одиннадцатого, когда мы, наконец, вернулись к злободневным вопросам.

– А помните, дядя Костя, вы ещё в апреле обещали познакомить меня со вторым парнем? Товарищем того, который в Силикатах?..

Генерал кивает.

– Было дело, да. Кстати, хорошо, что ты об этом вспомнил. Тут ведь какая сложность…

Он замялся, вертя в пальцах «гавану», уже третью за этот долгий вечер. Дотянулся до позолоченной гильотинки, щёлкнул.

– Не против, племяш?

Я пожал плечами, и он принялся осторожно раскуривать шедевр табачного искусства. Аромат дорогущего кубинского табака снова поплыл по кухне. Уж не знаю почему, но дым сигарет всегда раздражал меня несказанно, а вот трубочный или сигарный – это пожалуйста, это мне нравится.