Текст книги "Клык на холодец"

Автор книги: Борис Батыршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

IX

Девять громадных дубов взломали периметр Петровского дворца. Самый крупный, почти на четверть выше собратьев, проломил купол главного корпуса – в прежние времена здесь располагалась военно-инженерная академия ВВС, а позже, когда страна на время скатилась к ничтожеству – элитный отель. Дубы заметно уступали своим сородичам из Сокольников и Лосинки, зато отличались редкостной, прямо-таки былинной кряжистостью – для полноты картины не хватало, разве что, златой цепи и учёного кота.

Впрочем, некоторая замена имелась: с нижнего сука на путников зашипел баюн. Эти здоровенные саблезубые рыси, выходцы из редких островков кайнозойской природы встречались по всему Лесу. Егор приметил парочку возле главной Обители друидов – похоже, баюны чувствовали себя здесь вольготно и совершенно не опасались людей. Впрочем, когда это они хоть чего– то опасались?

– Я как-то видел, как такая киса разорвала двух кикимор. – заметил Бич. – И зачем только они ей занадобились? Мясом кикимор даже падальщики брезгуют, ядовитое оно, что ли… Видать, детёныш где-то рядом был…. Клочья во все стороны летели – а кикиморы, между прочим, серьёзные твари. С ними даже чернолесские выдры боятся связываться.

Зверюга повторила звук – на этот раз не шипение, а гортанный мяв – и растворился в листве. Баюн стал первым из обитателей Леса, встреченных Егором во время вылазок в роли лаборанта кафедры ксеноботаники.

С тех пор он встречал странных и необычных существ, порой безобидных, вроде барсукрота, обитателя Малой Чересполосицы, порой – смертельно опасных, вроде Рта, которого они с егерем встретили в затопленных тоннелях метро, или вовсе уж инфернального лианозовского Зверя. Но саблезубая рысь оставалась его любимцем – было что-то особенно привлекательное в этих пятнистых короткохвостых кошках, раза в полтора превосходящих размерами обычную рысь, каких он немало повидал в своё время. Егор вырос в Новосибирске, служил на таёжной погранзаставе и полагал, что в любой чащобе будет, как дома.

До тех пор, пока не оказался в Московском Лесу.

Не то чтобы здесь не годились его навыки таёжника – наоборот, они сильно облегчали жизнь, но многому приходилось учиться заново. И постоянно ожидать сюрприза – то из зарослей шипастого, в три человеческих роста кустарника, то из развалин многоэтажки, сквозь которую проросли гротескно-огромные клёны, то из чёрного омута лесного озерка, возникшего на месте обвалившегося подземного паркинга.

Между стенами Скита и чащобой оставалась полоса шириной метров сто, сплошь заросшая хилыми, причудливо искривлёнными деревцами. «Танцующий лес» (Егору случалось бывать на Куршской косе, аналогия пришла в голову сразу) охватывал Обитель со всех сторон, и лишь в одном месте его прорезала узкая тропка, выложенная жёлтым кирпичом. Видно было, что её регулярно подновляют – между кирпичами не было ни травинки.

– Слышь, Студент, только не вздумай сойти с тропы!

Бич ткнул пальцем вправо. Там, в кольцах уродливо искривлённой осины, словно в объятиях удава, висел изломанный человеческий скелет. Любопытно, подумал с невольной дрожью Егор, этот «Танцующий Лес» сродни давешнему бешеному корню? Если так – то друиды неплохо позаботились об охране своей главной штаб-квартиры.

У ворот Обители их встретил Трен. Он смерил их взглядом и кивнул на плетёную корзину, спрятанную в нише стены.

– Всё, что у тебя есть из железа, оставь здесь. – негромко скомандовал Бич. – Нож, мелочи всякие, всё. Если застёжки на одежде стальные – снимай, иначе не пропустят.

Егор недоумённо поднял брови.

– Друиды не любят Холодного Железа. – пояснил напарник. Свои инструменты они делают из чёрной бронзы, да такой, что замкадные металлурги только репу чешут. Твёрдая, прочная, ножи получаются – на загляденье. Заточку держат лучше дамасских клинков Кузнеца – недаром он люто завидует друидам и всё обещает разобраться в их секрете.

– И как, разобрался?

– Пока нет. А жаль, я бы парочку ножей прикупил…

– Сами друиды их не продают?

– Никогда. И строго следят, чтобы ни один нож не попал к чужакам. А если что кто-то заполучил его и не вернул – жди беды.

– И что тогда? Будут шантажировать, подошлют вора?

– Не… – помотал головой егерь. – Они до такого не опускаются. Просто у нарушителя начнутся всякие досадные неприятности. На рой диких ос напорешься, грибы, обычные, съедобные, вдруг вызовут жестокий понос. Об удаче на охоте можешь забыть, ни одного зверя-птицы не добудешь, разве что через большой геморрой и потерю времени. Так что лучше уж самому.

Егор покосился на Трена. Друид наверняка слышал всё, до последнего слова, но никак не отреагировал. Казалось, в глазах его мелькнуло удовлетворение – пускай непутёвый визитёр слушает, проникается и мотает на ус.

…которого у Егора нет. Он не стал отпускать растительность на лице, хотя многие студенты и коллеги по кафедре щеголяли усами и бородами, и аккуратно скоблил по утрам щетину. Для этого пришлось прикупить у «барахольщиков» старомодный металлический станок и пачку безопасных лезвий – современные, с плавающими головками, содержали слишком много пластика.

Но бритвенный станок вместе с револьвером и прочим багажом остался в трактире. Егор отцепил от пояса охотничий нож, снял с запястья часы на стальном браслете, порылся в карманах и аккуратно сложил всё это в корзину. Там уже лежало имущество егеря – брезентовая сухарная сумка со всякой металлической мелочью и страховидный кукри в ножнах, обтянутых потёртой кожей.

Друид одобрительно кивнул.

– Готовы?

И повернулся к ажурным воротам, сплетённым из чего-то вроде стеблей ротанговой пальмы – только не высушенные, а живые, покрытые ярко-зелёными листиками. Створки протяжно скрипнули и распахнулись.

– Ну, чего встал? – Бич нетерпеливо ткнул напарника в спину. Шагай уже… Студент!

Двор Обители поражал пустотой. Это был сплошной газон; зелень карабкалась на полуразрушенные стены изумрудно-зелёными древолианами, плющом и вездесущим проволочным вьюном – обычная картина для Леса, украшавшего так любое здание. В плетях ползучей растительности выделялись лиственные сгустки, усыпанные мелкими ярко-белыми но ли ягодами, то ли крошечными бутонами.

– Омела. – пояснил егерь. – Одно из трёх священных растений друидов – терновник, омела и дуб. Дубы ты уже видел, а омела – вот! – А где терновник?

– Снаружи, вдоль стен, сплошной пояс. Колючей проволоки не надо, хрен там пройдёшь без огнемёта.

В центре двора громоздился здоровенный, в два человеческих роста менгир. Не бетонная глыба, не кусок кирпичной стены, уцелевшей после обрушения здания – скала, дикая, из красноватого гранита, не тронутая инструментами каменотёсов.

У подножия маячили фигуры в бесформенных, до пят, балахонах и с посохами в руках.

Друиды.

Один из стоящих поднял посох, и Бич, замер, словно налетев на невидимую преграду. Егор последовал его примеру, успев украдкой оглянуться, за что был наказан тычком локтя и раздражённым шипением: «Стой смирно, Студент. Дождёшься, устроят нам вырванные годы…»

Он успел заметить, что Трен за ними не последовал – остался снаружи, у ворот, и теперь во всём дворе не было никого, кроме их двоих.

И неподвижных фигур возле менгира.

– Теперь ждём… – прошептал Бич.

– Долго?

– Как придётся. Может, пять минут, может час. А может и сутки, это уж как повезёт.

– А как же…

– Каком кверху! – вызверился егерь. – – Ты адиёт всегда, или только когда я тебя вижу? Сказано – «стоять», значит стой.

– А золотолесцы где? Обещали же третейский суд, значит, и они должны быть!

Новый толчок локтём, куда чувствительнее прежнего. Егор охнул, схватившись за рёбра.

– Ты того, полегче, я же…

– Я-я… – передразнил напарник. – Головка от буя! Обещали ему… У друидов свои порядки: никаких тебе выступлений сторон, споров, адвокатов и прочих гримас правосудия.

– Ты уже бывал на таком суде?

– Да. Один раз, из-за… впрочем, неважно. Что не рассказал обо всём заранее – извини, сам поймёшь. Потом.

Егор пожал плечами. Спорить, похоже, не имело смысла.

– И вот ещё что… – в голосе егеря угадывалась тревога. – Ты, Студент, если задумал соврать или недоговорить – лучше брось эту затею. Да ты и не сможешь, только опозоришься.

– Не смогу? Это ещё почему?

– Свидетелю дают отпить из Дубового Кубка. Считается, что всякий, кто его пригубит, не сможет солгать.

– Какая-нибудь сыворотка правды, вроде пилюль, которыми ты Лину пичкал?

– А я доктор? – пожал плечами егерь. – На вкус – вода и вода. Из родника, бьёт, прямо под этой скалой. А когда выпьешь, накладывают на запястья Белые Путы, то есть ветки омелы. Это чтобы ты молчал обо всём, что услышишь на суде.

– И что, в самом деле, не можешь рассказать?

– Не знаю, не пробовал. Друиды, Студент, не любят, когда кто-то треплется об их делах.

Один из друидов снова вскинул посох, и двор заполнил густой медный гул, как от огромного гонга. Егор чуть не сел на траву – ноги враз сделались ватными.

Бич подхватил напарника под локоть.

– Давай, Студент, соберись – и пошли. Не стоит заставлять их ждать.

***

Судей было трое. Они, как и все друиды, носили кельтские имена – Лугайл, Адна и Седна. Мальчишка-послушник с поклоном подал Егору чашу, словно склеенную из живых дубовых листьев. Чаша до краёв была полна водой, и Егор принял его с некоторой опаской – казалось, хрупкий сосуд сомнётся в ладонях, и содержимое выплеснется на одежду. Но выяснилось, что кубок не уступает в прочности хрусталю или серебру.

Мальчишка дождался, когда он осушит кубок до дна, после чего другой послушник, постарше наложил на запястья «свидетеля» согнутые в кольца прутья, покрытые белой корой, и те сами собой стянулись в наручники. Егор попробовал пошевелить руками – путы немедленно сжались, чувствительно впившись в кожу.

Дальнейшее слилось в череду невнятных, отрывочных картинок. Вот Лугайл что-то говорит, и Егор послушно повторяет за ним непонятные распевные фразы. Вот Адна, задаёт вопросы на чужом языке, и Егор отвечает – на том же незнакомом наречии. Вот послушники берут его под руки, один проводит по Белым Путам маленьким бронзовым серпом, и те послушно распадаются на куски…

Ни Лины, ни других золотолесцев Егор так и не увидел. В какой– то момент он понял, что они с Бичом снова стоят у ворот Обители, но как они попали сюда, и какое решение вынесли в итоге судьи – стёрлось из памяти напрочь.

Подошедший Трен подал обоим по свитку из грубой, неровной бумаги, в которой кое-где виднелись вкрапления мелких щепочек и стебельков.

– Судебное постановление, по всей форме… – пробурчал егерь. – Бюрократы хреновы, а ещё друиды!

Егор торопливо развернул свиток. Внизу текста вместо гербовой печати был выписан зелёными чернилами замысловатый вензель в виде уже ему знакомого дерева Иггдрасиль. Трен, не обративший на слова егеря ни малейшего внимания, схватил того за руку и бесцеремонно кольнул подушечку пальца крошечным бронзовым ножичком. Выступила капля крови, Бич зашипел, сдерживая ругательство, а друид уже прижимал пострадавший палец к свитку. Молодой человек с удивлением увидел, как красное пятно в виде отпечатка пальца побледнело и растаяло без следа, впитавшись в пористую поверхность бумаги.

Решив, что настала его очередь, он со вздохом протянул Трену ладонь. Но друид покачал головой и спрятал ножичек. С запозданием Егор сообразил, что кровавая печать – это своего рода «расписка в ознакомлении подсудимого с приговором». Видимо, свидетелю подобного не полагалось.

– Ну вот, припечатали. – пробурчал Бич, посасывая палец. – Валим отсюда, Студент, что-то мне не по себе.

Они миновали полосу «танцующего леса» и двинулись по тропке. Егор тащился за напарником, шёпотом проклиная бешеный корень, друидов с их третейским судом, Обитель и сам Лес. Каждый шаг отдавался в рёбрах жгучей болью, и примерно через полкилометра он запросил пощады. Егерь с подозрением посмотрел на слабака– напарника, но спорить не стал и скомандовал привал.

Оценить высоту деревьев было непросто – слишком высоко уходили их кроны. Даже места слияния могучих корней со стволами возвышались над головой Егора, никогда не жаловавшегося на недостаток роста. Впрочем, сейчас он не стоял, а сидел, прислонившись к узловатому, невероятной толщины, корню. Здесь, как и в поясе «танцующего леса», не было хвойных деревьев. Дубы, грабы и буки росли так редко, что лес просматривался довольно далеко, а по плотному ковру из прелых листьев можно было бежать – подлесок с трудом выживал в густой тени. Разве что, вездесущая омела украшала стволы, да мелькали кое-где островки терновника.

Терновник. Дуб. Омела.

Друиды, чтоб их…

Со стороны Петровского тянуло сыростью. Между посёлком и Обителью, раскинулись затянутые кувшинками пруды, возникшие на месте обвалившихся тоннелей метро. А дальше величественная дубрава плавно перетекала в непролазные чащобы, где ходить можно только звериными тропами.

– Ты как, Студент? – в голосе Бича слышалась тревога. – Идти-то сможешь? А то слетаю до трактира, за носилками. Дотащим, как меня в тот раз…

Егор вспомнил, как «партизаны», компания неунывающих барахольщиков, унесла раненого егеря с места побоища, учинённого наёмникам-сетуньцам.

Что ж, процесс закончился удачно, причём для обеих сторон третейские судьи сочли претензии сторон взаимно погашенными. О погибших наёмниках никто не вспомнил – как и о единственном выжившем, Сердрике, беглом лидере Сетуньского стана, ввязавшемся на свою голову в интригу золотолесцев, в результате которой уже самим интриганам пришлось держать ответ в Кругу Омелы. Так друиды называли место, где проходили «судебные заседания».

Век бы их не видеть вместе с этой омелой…

Егор попытался изменить положение. Не тут-то было – в рёбрах остро, болезненно кольнуло.

– Ничего, как-нибудь доберусь… ох! А ты бы меньше локтями размахивал!

– А ты бы меньше языком молол! – вызверился напарник. – Нашёл время права качать! Сам, небось, понял теперь, что к чему!

Егор кивнул. Он действительно понял… ну, почти всё.

Бич извлёк из кармана маленькую фляжку и бросил напарнику на колени.

– Вот, Студент, прими для поднятия духа. Сиди тут, а я через полчаса вернусь. Умара приведу, вдвоём мы тебя как-нибудь доставим.

Егор кивнул. Сильвана, несмотря на его настойчивые просьбы, оставили дожидаться в трактире.

– И не психуй. – добавил Бич. – Здесь тебя ни зверь не тронет, ни человек. Вблизи Обители даже комары не кусают – место такое, особенное.

Ободряюще улыбнулся – и скрылся в зарослях.

Минуты утекали вязко, словно кленовый сироп из разбитой корчаги. Егор начал подрёмывать, когда за спиной послышался хруст. Он дёрнулся – бок отозвался яркой вспышкой боли – и замер, поражённый.

Сперва в зелёном тумане подлеска мелькнула размытая светлая тень, большая, размером куда больше человека. Ветки терновника с треском раздались в стороны, и на тропу вышел громадный лось.

Белый. Совершенно. Как снег.

Егор не мог поверить своим глазам – даже чудовищные рога выглядели так, словно их покрывал толстый слой пушистого инея.

Величественное создание замерло посреди тропы. Егор боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть видение. Белый лось был на треть крупнее прочих своих собратьев – четвероногий, рогатый айсберг, ожившая мраморная статуя, странствующая по заповедным чащобам. Егерь прав – места возле Обители друидов действительно очень, очень особенные.

Белый лось шумно повёл боками и скрылся в кустах. Егор не шевелился, считая удары сердца. На счёт «двадцать пять» выдохнул – оказывается, всё это время он сдерживал дыхание.

Снежный призрак исчез, растаял между стволами буков и грабов, оставив наглядное доказательство своей реальности – кучу лосиного помёта прямо посреди тропы и едкий, густой смрад крупного зверя.

Егор нашарил фляжку, дрожащими пальцами открутил крышечку, глотнул. Ожидание не обмануло – во фляжке был коньяк. Зная вкусы напарника, можно было ожидать «Хеннесси» или, на худой конец, «Наири». Но сейчас Егору было не до дегустации – он глотал ароматную жидкость, как воду. Потянулся, шипя сквозь зубы от боли, за сумкой, нашарил свёрток с лавашом и полосками копчёной оленины, сильно пахнущими пряностями и травами. Он жевал нехитрую дорожную закуску, время от времени прикладываясь к горлышку. А потом – сидел, расслабленно привалившись к корню, и сквозь накатывающий сон прикидывал, где бы раздобыть такую же фляжку – маленькую, овальную, из настоящего британского пьютера.

В самом деле – если после такой встречи не выпить чего-нибудь покрепче, это же спятить можно…

X

Столу полагалось быть металлическим, никелированным и обязательно на колёсиках. – на такие в киношных моргах кладут трупы. Но что поделать, если друиды, даже те, кого они сами считают отступниками, терпеть не могут холодное железо? Друиды предпочитают дерево, камень или чёрную бронзу, которая после правильной обработки не уступает твёрдостью лучшим маркам стали.

Этот стол был сложен из брусков жёлтого песчаника, который некогда добывали в подмосковных каменоломнях и на телегах везли в город и окрестные имения, чьи владельцы желали пустить соседям пыль в глаза. Вроде московского купца Митрофана Грачёва, отгрохавшего господский дом по образцу своего любимого казино в Монте-Карло. Постройка и правда, вышла на загляденье – с кариатидами, гранёными куполами, статуями львов у парадного подъезда и прочими атрибутами французского ренессанса.

Итак, стол. Он громоздился посреди обширного подвала, тяжёлый, монументальный, словно египетский саркофаг.

Высокий человек, до пят скрытый плащом с капюшоном, подошёл к «саркофагу» и плеснул на камень остро пахнущим настоем из крошечной бутылочки. Прошептал несколько слов на непонятном языке, повёл ладонями и…

Серо-зелёные пятна, возникшие там, где капли упали на камень стали расти, расползаться, сливаясь в сплошной покров лишайника, вспухающий пульсирующими волдырями. Владелец подземелья, удовлетворённо кивнув, извлёк из складок балахона ветку с острыми листочками и мелкими белыми ягодами – и провёл ею, обозначая очертания человеческой фигуры. «Волдыри» послушно задвигались, поползли и заполнили контур, образовав пузырчатое, шевелящееся ложе. Обнажённое тело мужчины, которое слуги друида взгромоздили на стол-пьёдестал, ушло в них на дюйм– полтора, как стопа уходит в свежеразрыхлённую землю. Из «волдырей» проклюнулись шевелящиеся волоски, прикоснулись к коже и медленно всосались в неё.

Серо-зелёные покровы стали стремительно розоветь, а тело – наоборот бледнеть, становясь изжелта-белым. Плоть словно стекала с костей, и лежащий на глазах превращался в подобие скелета, небрежно обмазанного имитирующим плоть воском. При этом тело подавало признаки жизни – по коже пробегали волны дрожи, кончики пальцев судорожно подёргивались. Глаза, налитые ужасом и отчаянием, шарили по низкому потолку, силясь уловить в стыках каменных блоков…

…что? Отблеск солнечного света? Искру надежды? Нельзя увидеть то, чего нет. И никогда не было.

Друид щёлкнул пальцами – длинными, узловатыми, словно старые можжевеловые корневища. Подручный, почтительно ожидавший в стороне, подскочил и с поклоном подал банку зеленоватого стекла, полную мутной жидкости, в которой плавали длинные волокна. Лабораторная посудина смотрелась на фоне лишайника и каменных стен дико, но друида это не смущало. Он опустил в банку деревянную палочку, поймал волокно и стал осторожно наматывать его на свой инструмент. Извлёк осклизлый комок из банки, положил на поднос. И ещё дважды повторил эту процедуру.

– Жезл!

Подручный протянул ларец, в котором лежал белый полуметровый стержень, свитый из замысловато переплетённых тонких стебельков. Друид взял его в руки, провёл над страшным ложем и медленно произнёс фразу на незнакомом языке.

Жезл ожил. Стебельки извивались, словно живые, раскручивались, тянулись к лежащему – и впивались в него, словно тонкие, прозрачные щупальца неведомой морской твари. Прислужник побледнел и попятился.

– Рот! Открой ему рот, жалкий слизняк! Иначе сам окажешься на Буром Ложе!

Прислужник бронзовым ножом разжал зубы лежащего, стараясь не прикасаться к щупальцам – те пульсировали, вздувались, словно силясь протолкнуть через себя порции жидкости. Друид взял с подноса палочку с волокнами и утрамбовал их в лежащему рот. Следующие порции заполнили глазные впадины поверх расширенных, полных дикого ужаса зрачков.

По телу прокатилась волна судороги, вторая, третья – и всё закончилось для несчастного, распятого на лишайниковом покрывале.

Друид небрежно швырнул на поднос использованные палочки. Жезл он положил на грудь жертвы – стебли-щупальца изгибались, пульсировали, вздувались, продолжая свою непонятную работу.

– Что ж, посмотрим, не обманул ли нас прощелыга Вислогуз. Если я сделал всё правильно – а в этом не может быть сомнений – грибница прорастёт по нервным жгутам в течение полусуток. Ещё столько же понадобится Бром Ложу, чтобы отдать телу кровь, и тогда оно сможет двигаться.

– Разумеется, господин… – бритоголовый подобострастно хихикнул. – А оно не будет бросаться на всех подряд, как зомби?

– Ты глуп, Блудояр. – сухо прозвучал ответ. – И мало того, что глуп – у тебя память, как у бабочки. Я уже объяснял, что некрогрибница не оживляет труп. И совершать осмысленные действия обработанное ею тело не сможет, во всяком случае – само. К счастью, я знаю, как помочь этой беде. Сколько у нас осталось подопытных, двое?

– Один. Третий по дороге окочурился, пришлось бросить.

– Болван! – под капюшоном яростно сверкнули глаза. – Я же приказал принести и мёртвых!

Спина бритоголового согнулась в испуганном поклоне.

– Не сердитесь, господин, но вы говорили, что через час трупы потеряют кондицию. А этот подох сразу, как мы отошли от МКАД. Было никак не успеть, дотащить бы остальных. Их и так всю дорогу плющило от эЛ-А, я все порошки, что ты дал, на них извёл…

– Ладно, спасибо хоть эти…. – смилостивился хозяин лаборатории. – Но всё равно, одного мало. Я размножил грибницу, скоро понадобятся новые тела, много новых тел! Ты уже решил, где брать?

– Мне стало известно, что здесь, неподалёку, в Лес попытается проникнуть большая группа беженцев.

– Где именно?

– Левобережная, недалеко от развязки МКАД.

– Рассчитываешь их перехватить?

Снова почтительный кивок.

– Скоро?

– Два-три дня.

– Только чтобы не дольше.

– А с этим что делать?

Блудояр кивнул на клетку из крепких деревянных жердей, стоящую в тёмном углу зала. Оттуда доносилось поскуливание – рассудок Мамеда, последнего из оставшихся в живых пленников, не выдержал свалившихся на него испытаний.

– Его я использую уже сегодня. А ты пока раздобудь полдюжины собак – они понадобятся для охраны лаборатории. Разумеется, после того, как пройдут обработку.

– Вы не доверяете грачёвцам, господин?

– А ты сам-то им доверяешь?

Бритоголовый пожал плечами.

– Вот видишь! Один ты у меня… верный слуга. Так что иди, ищи собак, и смотри, выбирай покрупнее! Мне нужно не меньше пяти.

– Так, эта… – Блудояр поскрёб бритый затылок. – Мужики своих псов нипочём не отдадут. Припугнуть, разве…

– Избавь меня от подробностей. Завтра, к полудню, всё должно быть готово.

***

– А вот хрен ему, а не собаки! Бешеные корни ты будешь выкапывать? А лис от курятников гонять? А на охоту с тобой ходить прикажешь, на верёвочке? Только сунься хоть к одной будке – не посмотрю, что ты у Порченого в холуях ходишь, пришибу!

– Язык-то прикуси, Семён Васильич. – посоветовал Блудояр. – Может, сам в подвал к Нему захотел, или сынишку твоего туда определить? Гляди, не посмотрю, что мы вместе с тобой пили…

Староста и сам понял, что перегнул палку. Можно послать этого прилипалу Порченого подальше по какому-нибудь мелкому поводу а вот переходить известные им обоим границы не рекомендовалось категорически. И дело даже не в том, что друид не раз демонстрировал грачёвцам свою власть над силами Леса – благодаря его талантам благосостояние общины росло, как на дрожжах и староста понимал, что ссоры с «благодетелем» односельчане ему не простят. Сами скрутят и сами сдадут на расправу, лишь бы хозяин усадьбы и дальше не оставлял их своими милостями.

– Ты, Блудояр, зла на меня не держи.– торопливо заговорил он, стараясь, чтобы голос звучал заискивающе. – Ну, подумаешь, ляпнул сдуру?.. а собачек мы отдать не можем, самим нужны. Новых – где брать?

– Опять за своё? – родновер зловеще ухмыльнулся. – Нет, ты точно дождёшься, Васильич!

– Погоди-погоди, чего так-то, сразу? – зачастил староста. – Ему, как я понял, любые собаки годятся, не только наши?

– Сказал, чтобы покрупнее и позубастее. Усадьбу сторожить.

– Вот видишь! А у нас барбоски мелкие, даром, что нюх хороший. Не подойдут.

– Подойдут – не подойдут, не тебе решать. Сказано, дать, значит давай!

– Так я разве ж отказываюсь? Здесь в прежние времена, ещё до того, как он объявился, – староста кивком указал на полуразвалившийся господский дом, едва видный сквозь ветви громадных акаций, – тут, поблизости, обитала свора бродячих собак. Большая. Мы, как обосновались в парке, их прогнали. Но ушли они недалеко, в район Петрозаводской, охотники их там иногда встречают. Раз уж так припёрло, можно устроить облаву. Заодно и нам польза – зверюги там серьёзные, наши по одному ходить в те края так и вовсе опасаются.

Блудояр задумался.

– Вот теперь дело говоришь, Васильич. Облава так облава собирай мужиков, с вами пойду.

***

Старая кружилась на месте, показывая обложившим её гладкокожим оскаленные жёлтые клыки – с них в траву капала слюна. Дело было проиграно, и матёрая сука это понимала. Но – не собиралась сдаваться, раз за разом уклоняясь от проволочных петель на шестах, которые ей пытались набросить на шею, подсунуть под лапы, чтобы стянуть, повалить, повязать. Как повязали Бурого, Рябого и Корноухого – вон они, валяются со спутанными лапами и стянутыми тряпками челюстями. А ещё двоим уже всё равно – выстрелы сбили их влёт, и они долго скулили, жалуясь своим палачам на боль, ползали по траве, оставляя кровавые следы, тянулись, по старой, врождённой памяти к людям, словно забыв, кто только что их убивал, пока удары суковатых дубин не прекратили досадный шум.

Малой разгадал замысел гладкокожих, когда было уже поздно, и Стаю, устроившуюся на отдых на полянке, на месте бывшего перекрёстка, сплошь заросшего малинником, обложили с трёх сторон. Обычно охотники обходили их стороной – в Стае было не меньше полутора десятков крупных псов, не считая сук, особенно опасных в схватке. Горькая обида после того, как Стаю выгнали с территории старого парка, давным-давно перегорела, а молодых псов, готовых попробовать двуногих конкурентов на зуб, он старался держать в узде. Не позволял одичать и возненавидеть бестолковых соседей – объяснял, как мог, что гладкокожих нельзя трогать ни в коем случае, особенно их щенят. И что рано или поздно Стая снова поселится рядом с ними, и вот тогда-то наступит самая что ни на есть правильная и замечательная собачья жизнь.

И – не смог вовремя оценить намерений тех, кто явился за их шкурами.

Или не за шкурами? У каждого из гладкокожих, помимо шеста с петлёй, было и ружьё, но убивать они не торопились: отогнали выстрелами, прижав нескольких, отделённых от Стаи, к непроходимым зарослям колючего кустарника, пристрелив только тех, кто кинулся на прорыв. И ловко, деловито, одного за другим, стреноживали оставшихся.

Хорошо хоть, самому Малому удалось в последний момент спрятаться в кустах. Конечно кожу, твёрдую, как и полагается древесной коре, просто так не возьмёшь, да и вообще убить лешака из обычного ружья – это из области народных сказок. Но всё равно, не хотелось выковыривать из-под кожи-коры куски свинцовой сечки и ждать, пока затянутся оставленные ими выщербины. Нет, можно, конечно, податься в Терлецкое Урочище, найти родной тополь, и тогда раны затянутся за считанные часы – но на кого бросить Стаю?

Вернее, то, что останется от неё после облавы.

Старая увернулась от петли и вцепилась в шест, резко рванув его на себя. Это была ошибка: гладкокожий-то своё орудие удержал, а вот сама Старая потеряла от ярости осторожность – что угодно, лишь бы вырвать у врага ненавистную палку, разгрызть, расщепить! И пропустила выпад другого ловца, захлестнувшего петлёй задние лапы. Взмах шеста, пронзительный визг – ловко закрученная проволока безжалостно впивается в бока, Старая повалилась на бок, не выпуская добычи, и этим немедленно воспользовался враг – навалился и перетянул зажатую в пасти палку куском верёвки так, чтобы оскаленные клыки не могли добраться до его плоти…

– Ну вот, Васильич, четыре головы, как и было велено. – сказал один из ловцов, крепкий, бритоголовый. – Я так думаю, хватит. Понесли в усадьбу, порадуем хозяина…

– Это тебе хозяин. – буркнул в ответ второй. – А мы люди свободные, по своей воле ему помогаем.

– То-то я гляжу, когда Он с тобой в прошлый раз, заговорил, ты едва не обделался! Тоже, видать, по своей воле? – хохотнул бритоголовый. – Ты, Васильич, болтать-то болтай, да берега не теряй. Сам видел, что бывает с теми, кто поперёк Его нрава идёт.

– Да уж… – собеседника передёрнуло. – Такой страсти…

– Зато баблосики через него хорошо имеете! И когда Он снадобье своё, от Лесного Зова которое, до ума доведёт – уйдёте наружу и будете жить, как люди!

– Да уж скорее бы… – отозвался второй. – Который уж месяц ждём. Надоело – выберешься на сутки за МКАД, не успеешь оттянуться, а уже назад пора!

– Вы, главное, Его во всём слушайте. – бритоголовый поучительно поднял палец, – И будет тогда полный ажур!

– Кстати… – охотник оглянулся по сторонам. – Ребята говорили, что в прошлый раз заметили этого, мелкого.

– Кого-кого? – бритоголовый недоумённо уставился на собеседника.

– Ты лешаков видел когда-нибудь?

– Доводилось пару раз, давно,.

– А этот – как они, только маленький, вроде ребёнка. Примерно такой.

И показал ладонью. Выходило, что роста в неведомом существе было не больше метра двадцати.