Текст книги "Те, кто против нас"

Автор книги: Борис Руденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– С вертухаем разобраться как можно скорее, – приказал он. – Пусть знают, твари продажные, что, если свое лавэ получил, отрабатывать надо хоть ж… Слушай, Тугрик, искать у тебя больше нечего. Он в Москве рано или поздно обязательно объявится. Давай, иди отдыхать, только сначала позвони домой и вызови сюда всю свою команду. Чтобы клиента найти, нам тут люди понадобятся… Скажи, билеты, командировочные и баб мы им оплатим. Если зарываться не будут и не забудут, зачем сюда приехали. Но клиента найти надо, ты слышишь, Тугрик? Если не найдем – всем плохо придется. А вашей вшивой команде – в первую очередь!

* * *

Трасса из города Синегорска в центр российской цивилизации была исполнена из бетонных плит, на стыках которых «Тойота» Одиссея звонко вздрагивала всеми сочленениями. Гонта машину сильно не гнал, держал стрелку спидометра возле отметки «90», прислушиваясь к работе двигателя. Ничего порочащего заверения хозяина «Тойоты» насчет ее готовности совершить дальний пробег он не обнаружил, но прибавлять скорость все равно не стал: за каждым кустом могли таиться голодные гаишники, вооруженные радарами, лишняя встреча с которыми сейчас была совершенно ни к чему.

Нестеров порывался поговорить, ступор его сменился чрезвычайным возбуждением, однако Гонта добродушно перекрывал бурлящий поток его вопросов обещанием побеседовать чуть позже («ну, дай же отъехать подальше, елки-палки!»).

Пост ГАИ они проскочили без задержки, стоявший на обочине гаишник проводил «Тойоту» равнодушным взглядом. Всякие признаки человеческого жилья исчезли, поднимаясь на горки, Гонта видел впереди до самого горизонта лишь темно-зеленые краски леса. Движение на трассе было небольшим. Изредка они обгоняли тяжело груженные фуры, да пару раз их самих обошли быстрые, как пули, новенькие иномарки. Гонта погони не ожидал, но, завидев в зеркале заднего вида мчащуюся машину, дежурно напрягся. Впрочем, водителям иномарок до них не было никакого дела.

– Ты водить умеешь? – спросил Гонта.

– Перед армией курсы заканчивал. Но за баранкой ни разу не сидел. Только на бэтээре, и то недолго… Но если очень надо, я попробую вспомнить.

– Нет уж, не стоит. Вспоминать на учебной площадке нужно. Жаль, – огорчился Гонта. – В таком случае придется останавливаться на ночь для отдыха. Это значит, что добираться будем не меньше двух суток. – Так долго? – искренне удивился Нестеров и тут же смущенно закашлялся, поняв наивность вопроса. – Нуда, конечно…

Он посидел еще немного и внезапно уснул. Это было очень хорошо, решил Гонта. Поспит и успокоится, беседовать после этого будет намного проще. Нестеров проспал два часа кряду, не раскрывая глаз, и проснулся, лишь когда Гонта аккуратно съехал с трассы на неприметную лесную просеку, завел машину в кустарник и заглушил мотор.

– Что?! Что?! – вскинулся Нестеров, но тут же все вспомнил и расслабился. – Где мы?

– Черт его знает, – сказал Гонта. – Но из области, полагаю, мы уже выбрались. Пять процентов проблем позади.

– Почему всего пять?

– Потому что. Нет, даже два процента. Наши с тобой проблемы только начинаются. Ну, вот теперь можно и поговорить. Только давай одновременно перекусим. Я с утра ничего не ел. Ты как?

– Я – со вчерашнего дня, – признался Нестеров, непроизвольно сглотнув голодную слюну.

На кусок чистого полиэтилена, найденного в багажнике хозяйственного Одиссея, Гонта выложил хлеб, колбасу, сыр, овощи и пузатые баллоны с минералкой. Выбранное место бивака было сухим и травянистым. Кабы не комары – получился бы настоящий пикник. Но в этот час комары еще летали одиночками, отбиться от них труда не составляло.

– Ножа-то нет, – огорчился он. – Придется ломать.

Нестерова это ничуть не смутило. Он набросился на еду с жадностью человека, отвыкшего от цивилизованного стола. Впрочем, по части аппетита Гонта ему уступал мало.

– Так чего же ты сбежал? – проглотив очередной кусок, спросил Гонта. – Я же знаю, что твое дело на пересмотр пошло.

– Охранник хотел меня убить, когда вел в промзону, – сказал Нестеров. – Я не знаю, почему и за что. Он в меня стрелял в лесу… Мне просто чудом удалось скрыться. Я вообще не понимаю, что происходит… Кто вы? Почему вы меня спасаете?

– Мы просто люди, – пожал плечами Гонта. – Нормальные люди. Но, вообще, отвечать на твой вопрос нужно очень долго. Лучше поговорим о твоей несчастной судьбе. Расскажи, что же с тобой все-таки случилось?

– Если бы я знал! – воскликнул Нестеров. – Я сам над этим непрерывно ломаю голову, и без малейшего толка.

– Тогда давай разбираться вместе. Предлагаю начать с самого начала. С того момента, как тебе пришло в голову опубликовать статью в «Вестнике историографии».

– При чем здесь эта статья?

– Полагаю, что очень даже при чем, – сказал Гонта. – Уж поверь мне на слово. Итак?..

– Ну, хорошо… – Нестеров потер пальцами виски. – В запасниках нашего музея я обнаружил странную книгу, которая меня очень заинтересовала. Неизвестный автор построил оригинальную теорию о том, что человечество на самом деле не единый вид, а четыре различных…

– Это можно опустить, с теорией я хорошо знаком, – сказал Гонта.

– Откуда? – удивился Нестеров. – Ах да, вы ж читали мою статью.

– Можно и так сказать – согласился Гонта.

– Вы понимаете, я, конечно, представлял себе, что эта теория просто игрушка, не более, но она показалась мне настолько изящной, что я…

– Не задерживайся на этом, продолжай, пожалуйста.

– А потом ко мне в музей пришел один посетитель… Он рассказывал минут двадцать, Гонта внимательно слушал, лишь изредка задавая короткие уточняющие вопросы.

– …в общем, сотрудники милиции обнаружили у меня дома две очень ценные книги из нашего архива. Вот, собственно, и все, – закончил Нестеров. – Дальше уже неинтересно.

– Ты сказал еще о какой-то рукописи? – вспомнил Гонта. – А это что за труд?

– Какой-то алхимик из Бремена, – махнул рукой Нестеров. – Некий Корнелиус Барка.

Такой реакции собеседника он не ожидал. Гонта вскочил на ноги, отшвырнув недоеденный бутерброд. Лицо его мгновенно покрылось капельками испарины, которые Нестеров мог отлично разглядеть, потому что Гонта схватил его за шиворот и подтянул к себе почти вплотную:

– Где эта рукопись?

– На полке в архиве, наверное, – ошарашенно сказал Нестеров. – А в чем дело, собственно. Какое она имеет отношение к происходящему?

– Огромное, – тихо сказал Гонта. – Ты даже не представляешь, насколько. Ладно, извини.

Он отпустил Нестерова и глубоко задумался. А Нестеров, постепенно приходя в себя, недоверчиво улыбнулся.

– Трактат средневекового алхимика, мистика? Но вы же не думаете всерьез, что этот философский камень на самом деле существует?

– В сущности, это не совсем камень и не вполне философский. Да и не в нем дело. Но рукопись мы должны найти обязательно. Твоя судьба зависит от этого напрямую. И не только твоя, кстати.

– Не понимаю, как.

– Ты поймешь, – пообещал Гонта. – Не сразу, постепенно. Но обязательно поймешь.

Нестеров начал сердиться:

– Слушайте, меня подставили, я получил шесть лет ни за что ни про что – шесть лет! – а вы даете понять, что все это из-за какой-то рукописи средневекового сказочника? И все время говорите загадками! Не слишком вежливо с вашей стороны, вы не находите? Я даже не знаю, как вас зовут!

– Извини, – Гонта поднял обе ладони. – Называй меня Гонта.

– Как?

– Гонта. Это такое имя. Я предупреждал, что объяснять все придется очень долго. Сейчас у нас просто нет на это времени. Вначале нужно добраться до Москвы. Ты готов? Тогда поехали!..

Солнце приближалось к горизонту. Гонта намеревался ехать до полной темноты и вновь тронуться в путь с рассветом. Шести часов на отдых было вполне достаточно. Зато утром, когда бдительные сторожа российских магистралей в основном спят, он намеревался выжать из «Тойоты» все, что возможно. Они остановились только раз на заправке, чтобы долить бензин до горловины бензобака. Горючим Гонта любил запасаться впрок.

«Жигули» с синей полосой на боку они заметили издалека. Странно, что тут оказался милицейский пикет: на десяток километров вперед и назад не было никакого жилья. Машина стояла на обочине возле неприметного съезда на грунтовую дорогу. Человек в форме шагнул навстречу «Тойоте» и небрежно взмахнул жезлом. Нестеров замер на своем сиденье, превращаясь в статую. Лицо его побелело. Искоса взглянув на него, Гонта послушно затормозил, остановившись в нескольких метрах от гаишника.

– Какие проблемы, командир? – весело спросил он, высовываясь из окна.

– Документы! – потребовал гаишник.

Гонта сунул ему перетянутую медицинской резинкой пачку, и тот принялся внимательно их изучать.

– Вы что, по доверенности? – спросил гаишник в сержантских погонах.

– Да, – спокойно отвечал Гонта. – Товарищ машину одолжил.

– Сами-то откуда?.. Из Москвы, значит… А кто с вами в машине?

– Тоже товарищ.

– Так… – сказал гаишник. – А почему доверенность не оформлена, как положено?

– В каком смысле? – не понял Гонта.

– Почему не заверена в конторе… нотариальной?

– Да ты что, командир? – удивился Гонта. – Уж десять лет как разрешается простая письменная форма. Не верите – позвоните хозяину, там телефоны имеются.

– Откуда я здесь буду звонить? – нахмурился гаишник. – Из берлоги?

– Ну, так по рации со своими свяжитесь, попросите, чтоб проверили.

– Разберемся, – буркнул гаишник. – Выходите из машины!

– Ладно! – Гонта вышел и потянулся, разминая затекшие члены.

– И вы тоже выходите, – неожиданно приказал гаишник Нестерову.

– Зачем? – не сумев скрыть волнения, спросил тот, и Гонта тоже спросил с удивлением: – Действительно, зачем?

– Выходите, – повторил гаишник. – В нашей машине разбираться будем.

Гонта подходил к «Жигулям», отмечая некоторые странности. Полоса-то была, а вот номера отчего-то обычные, не синие, а белые. В салоне сидело еще двое, выбравшихся им навстречу. Эти двое, одетые в штатское, доверия у Гонты не вызвали, вряд ли имели какое-то отношение к милиции. Нестеров понял то же самое спустя секунду и не сдержался:

– Это не милиция! – крикнул он, но было уже поздно. Сержант, вернее, человек в форме сержанта, держал их под прицелом пистолета:

– Вперед, если жить хотите!

Оружие появилось и в руках его напарников, но совсем не похожее на милицейское: из-под курток они выхватили винтовочные обрезы.

– Быстро! – заорал сержант. Он сильно нервничал, ствол в его руке ходил из стороны в сторону.

«Не пальнул бы по глупости», – озабоченно подумал Гонта.

К Нестерову в который раз за последние сутки пришло тоскливое понимание, что это конец. Чудес не бывает, шансов не было с самого начала.

– Ребята, да вы что? Ребята… – бормотал он, переставляя непослушные ноги, еще надеясь на что-то, на что надеяться уже не следовало.

Но то, что произошло в следующую минуту, повергло Нестерова в еще больший шок. Гонта медленно развернулся, встав вполоборота и к мнимому сержанту, и его дружкам, чуть приподняв согнутые в локтях руки. Лицо его совершенно закаменело, глаза были закрыты, губы стиснуты. На роже сержанта всплыла презрительная гримаса, кажется, он собирался что-то сказать, но вместо этого наклонился и осторожно положил пистолет на землю. То же самое спустя мгновение сделали и два других бандита. А потом они дружно повернулись к лесу и шеренгой, все ускоряя шаг, двинулись вперед. У первых кустов они уже бежали изо всех сил. Прошелестела листва, хрустнули ветки – и они исчезли. Гонта достал платок и тщательно отер лицо.

– Ну что, поехали дальше? – хрипловато сказал он, подмигнув Нестерову. – Садись в машину. Нет, погоди! Надо стволы эти забрать к чертовой матери, выкинем где-нибудь в речку по дороге…

– Как вы это сделали? – спросил Нестеров, когда они отъехали от места происшествия на несколько километров. – Кто вы?

– Мы па-адводники, мы – сила-ачи! —дурашливо пропел Гонта и снова подмигнул.

Нестеров повернулся на сиденье и рассматривал профиль ухмыляющегося Гонты не меньше минуты.

– Я понял, – сказал Нестеров. – Я знаю. Неужели это правда? Прекратите, наконец, эти ухмылки! Это были хищники? Суперанималы? Если вы мне немедленно не ответите, я выйду из машины!

– Да нет, до настоящих суперанималов им далеко, – ответил Гонта. – Это суггесторы в вашем переводе. Мы их называем «пособниками». Вообще, строго говоря, синонимов для них в народе придумано множество: «шестерки», «шакалы»… ну и так далее.

– Значит, сверхлюди тоже существуют? – Нестеров запнулся и продолжил тоном ниже: – Вы – сверхчеловек? Вы – «новый»?

– Да что вы в самом деле! – возмутился Гонта. – «Новый» – «старый», «сверхлюди» – «недолюди». Что за постоянные попытки самоуничижения? Если вам так угодно, мы предпочитаем называть себя селектами. Просто результат селекции природы. Так она с нами поступила. Точно так же поступите вашими детьми или внуками. Я искренне надеюсь, что ни на нее, матушку, ни на меня вы за это не в обиде?

– А я? Кто я? – внезапно спросил Нестеров с такой надеждой, что Гонта не сумел скрыть смущения.

– Вы – человек. Настоящий человек, без малейшей примеси звериного начала.

– Понимаю, – грустно сказал Нестеров. – Я – обыкновенный диффузник.

– Вы – человек, – с нажимом повторил Гонта. – Глубокое разочарование в вашем голосе я склонен отнести на счет недостаточного изучения предмета, которым вы так неожиданно для всех занялись. Селекты не умнее и не талантливее вас… Между прочим, если вам интересно, лично я – вечный троечник что в школе, что в институте… Селекты – просто немножечко другие, и наших личных заслуг в том нет абсолютно никаких. И вообще, на этом давайте пока остановимся.

– Что вы с ними сделали?

– Ничего особенного. Я убедил их, что с обеих сторон по шоссе с сиренами мчатся милицейские машины с ОМОНом. Вот они и убежали в лес.

– Они из тех, кто меня преследует?

– Нет, – помотал головой Гонта, – просто дорожные грабители. Им приглянулась наша «Тойота». Ни хрена в машинах не разбираются.

– Они могли нас убить?

– Легко, – согласился Гонта. – А что еще с нами делать?

– Почему же вы их отпустили… вот так?!

– А мне что с ними делать? До ближайшего отделения милиции сто верст киселя хлебать. Да и как их туда прикажешь тащить? Таких-то бугаев в багажник не запихнешь, не уместятся.

– Вы не должны были их отпускать, – твердо сказал Нестеров. – Это убийцы. Возможно, мы не первые, кого они хотели…

– Возможно, – согласился Гонта. —Даже наверняка.

– Зачем же тогда вы?..

– А как я должен был поступить? – обозлился Гонта. Руль в его руках дернулся, и машина выписала на дороге кривую. – Заставить их перестрелять друг друга? А чем бы я тогда отличался от этих ублюдков? Вы об этом подумали? Вы ведь так внимательно изучали Зеваэса, вы ведь первый официальный специалист по его теории, между прочим.

– Кого?

– Неважно кого. Вечная беда с вами…

Наступила пауза. После долгого молчания Нестеров грустно произнес:

– Я понимаю. Я желал им смерти, значит, я такой же, как они.

– Не такой же, – устало сказал Гонта. – Я тоже, если честно, желал. Но желать и делать – две большие разницы, как говорят в Одессе. Этим мы с вами от них и отличаемся… Как, кстати, вам жилось в колонии?

– Почему вы спрашиваете? – удивился Нестеров.

– Да так, если не хотите – не отвечайте.

– Как ни странно, нормально. Если это слово можно использовать в данной ситуации. Вот в тюрьме пришлось несладко. Там столько народа в одной камере набито… А в лагере – вы знаете, я им сказки рассказывал.

– Сказки?

– Ну, не совсем. Я им пересказывал «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, легенды Древнего Египта. Представляете: слушали, как дети, раскрыв рот. «Смотрящий» – это главный уголовник зоны – даже добился, чтобы меня перевели во внутреннюю команду – территорию убирать. Это чтобы на промзоне не оставляли по вечерам.

– Каждый вечер рассказывали?

– Вначале – да. Потом потребовал установить режим работы и выходные – невозможно же без передышки. Каждый вечер рассказывал ровно час, кроме субботы и воскресенья.

– Прямо ночи Шахерезады, – покачал головой Гонта.

– Именно так и было, – подтвердил Нестеров. – Если за час история не заканчивалась, на следующий день я ее досказывал и начинал новую. Там вообще очень разные люди, и мне кажется, что не все из них хищники.

– Так оно и есть, – сказал Гонта. – В том-то и беда. Из тех двух бандитов, что вас схватили на станции, только один был «пособником». Второй – нормальный человек. То есть был бы нормальным, кабы его не подмяли под себя эти твари.

– Это тот, что за меня заступился? – спросил Нестеров. – Почему он это сделал?

– Его освободили от установки. Он поступил так, как должен был поступить всякий нормальный человек на его месте.

– И поплатился за это жизнью, – грустно сказал Нестеров. – А эти трое скоро вернутся домой и начнут все сначала.

– Не так скоро, – жестко усмехнулся Гонта. – Бежать они будут, пока не упадут от усталости, это я вам гарантирую. А дальше – уж как повезет. Может, и вернутся.

Нестеров вновь изучающе уставился на Гонту, но отвернулся, решив не уточнять.

– Вы назвали странное имя, – сменил он тему. – Зеваэс, кажется? Кто он?

– Это человек, который первым составил классификацию гуманоидных видов. Именно его рукопись вы обнаружили в своем архиве. Строго говоря, ту рукопись писал не он. Оригинал хранится в Праге, в… одном из частных архивов. Ваш же экземпляр – копия, переписанная кем-то из его учеников. Но это обстоятельство особой роли не играет. Судя по вашей статье, копия полностью тождественна оригиналу.

Пока они говорили, солнечный диск закатился за горизонт, оставив после себя короткое воспоминание светлой полоской над вершинами деревьев, на дороге быстро темнело, и Гонта решил, что пришла пора подыскивать место для ночной стоянки.

* * *

Москва встретила их необычайной для августа жарой и духотой. Мутноватый от смога воздух дрожал над вязким, словно пластилин, асфальтом, включенный на полную мощность кондиционер «Тойоты» спасал от зноя, но был плохой преградой запаху бензиновой гари от тысяч машин, до отказа забивших улицы. Возвращение в город, который Нестерову полагалось называть родным, не заставило его сердце биться чаще, как бывало в годы безоблачного детства после отдыха в пионерском лагере или на черноморском курорте. Этот город становился все менее пригодным для человеческого существования, и за прошедшие полгода никаких перемен в лучшую сторону здесь не произошло, в чем Нестеров убедился в первые же минуты. Жара отнюдь не снизила активности людей, населяющих город. Нестерову показалось, что под влиянием избыточного тепла, словно в соответствии с законами классической физики, люди-молекулы сновали по тротуарам в повышенном скоростном режиме. Они быстро размахивали руками, сталкивались и вновь разбегались в стороны, являя гигантскую действующую модель хаотичного броуновского движения. В какой-то момент у Нестерова даже слегка зарябило в глазах, он вздохнул и тряхнул головой.

– Отвык? – понял его движение по-своему Гонта.

– Наверное, – сказал Нестеров. – Но тут еще другое… Куда мы сейчас едем?

– В безопасное место.

– Разве такое место для меня существует? – уныло произнес Нестеров.

– И даже не одно, – засмеялся Гонта. – Ты не огорчайся заранее, все будет в порядке.

Продравшись сквозь пробки Садового кольца, «Тойота» свернула на набережную Москвы-реки и вскоре через механические ворота въехала в тихий зеленый двор за каменной оградой, непроницаемой для любопытных взглядов снаружи. Нестеров вылез первым и с любопытством огляделся:

– Где мы?

– Мы на суверенной территории научно-исследовательского института, – торжественно объявил Гонта, – на крохотном островке разумной добродетели, как выражается наш уважаемый Магистр.

– Кто?

– Сейчас ты с ним познакомишься.

Вслед за Гонтой Нестеров прошел в прохладный холл, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж и оказался перед тяжелой дубовой дверью кабинета с табличкой: «Рыбаков Валерий Павлович. Член-корреспондент РАН».

– Он и есть Магистр? – спросил Нестеров.

– Он и есть, – подтвердил Гонта. – Но тебе лучше величать его по имени-отчеству. Прошу!

Картинным жестом распахнув дверь, он ввел Нестерова в просторный кабинет, где за столом сидел человек с пышной седой шевелюрой.

– Ну, прибыли наконец, – буднично сказал хозяин кабинета, вставая им навстречу. – Здравствуйте, Олег Сергеевич, проходите, садитесь. Кофейку не желаете? Только что вскипел. Гонта, дорогой, угостите нашего гостя!

С этих самых первых секунд Магистр произвел на Нестерова удивительное впечатление. Он источал вокруг себя атмосферу такой надежности, что все тревоги и проблемы Нестерова отодвинулись далеко-далеко. Нет, Нестеров не позабыл о них совсем, но сейчас они казались ему почти несущественными. Испытанное впервые за много месяцев ощущение, которым он сейчас исполнился, вполне можно было назвать оптимизмом. Тому способствовала и обстановка кабинета. Здесь пахло, почти как на рабочем месте Нестерова. Собственно, это был не столько запах, но совершенно особая аура учреждения, в котором нормальные люди занимаются незаметным для подавляющего большинства сограждан, но очень важным и интересным делом. Только теперь Нестеров понял, насколько сильно тосковал по этому ощущению.

Они расположились на креслах вокруг низкого столика. Нестеров вдыхал полузабытый аромат свежесваренного кофе и старался удержать рвущиеся наружу вопросы, понимая, что времени их задавать у него будет более чем достаточно.

– В общих чертах ваша история мне известна, – сказал Магистр. – Однако с деталями я не знаком. И мне представляется, что детали как раз могут оказаться чрезвычайно интересными. Будьте любезны, расскажите, пожалуйста, все с самого начала. И как можно подробнее.

Вздохнув, Нестеров принялся рассказывать.

– Ну вот, пожалуй, и все, – закончил он спустя полчаса и одним глотком выпил остывший кофе. – А теперь скажите мне честно: неужели все, что со мной случилось, из-за этой проклятой статьи в журнале? Как вообще такое может быть?

– Не совсем, – покачал головой Магистр. – Хотя статья, разумеется, сыграла в вашей судьбе определенную роль. Но источник ваших главных бед все же не она, а та самая рукопись Барки, которую вы упомянули. Как, кстати, она точно называется?

– «Истоки небесные и земные, анналы света и тьмы, материя первозданная, укрытая Творцом от ока человеческого», – без запинки проговорил Нестеров и увидел, что Магистр и Гонта быстро и печально переглянулись друг с другом, а потом Магистр задал тот же вопрос, что два дня назад задавал и Гонта:

– Где она сейчас находится?

– Думаю, что в архиве, – ответил Нестеров.

– Сомневаюсь, – озабоченно пробормотал Магистр. – Хотя проверить все же не мешает, чем черт не шутит – вдруг повезет! Нет, вряд ли!

– Да что же в ней такого, в этой рукописи?! – воскликнул Нестеров.

– А вы разве сами ее не читали? – удивился Магистр.

– Рукопись зашифрована. Причем, как мне показалось, разными ключами. И я совсем недавно начал с ней работать. Я читал рукопись небольшими кусками, выбирая места, с расшифровкой которых мне удавалось справиться, – чуть-чуть вначале, кое-что в середине и немного в конце. Рукопись построена немного необычно. Диалог Барки с неким высшим существом (разумеется, вымышленным, – это просто авторский прием) перемежается его собственными монологами. Он довольно много рассуждает о людях и нелюдях. Кстати, насколько я понял, книга Барки написана раньше, чем трактат, на основании которого я написал свою статью. Следовательно, это именно Барка автор теории человеческих видов?

– Автор не он, – заметил Магистр. – И тот ваш трактат не написан, а переписан, скопирован. Но это неважно. Что вам еще удалось понять у Барки?

– В середине, насколько я понял, говорилось о каких-то путешествиях, совершенных вместе с тем самым высшим существом. А в заключительной части – но я с трудом разобрал только две первые страницы – упоминается о некоем устройстве, которое Барка называет принципикум. Нечто вроде философского камня, к тому же обладающего свойствами индикатора, позволяющего определять хищников.

Гонта негромко и как-то печально засмеялся, и Нестеров смутился:

– Вот именно! Полная ерунда!

– Я не над этим смеюсь, – возразил Гонта. – Ты действительно разобрался не до конца. Все обстоит ровным счетом наоборот. Чтобы идентифицировать хищника, нет никакой нужды в приборах или индикаторах. Во-первых, от него и так зверем разит за версту, любой селект… ну, это неважно. А во-вторых, они выдают себя своими действиями. Неужели вы. историк, затруднитесь в определении «хищник или нет» в отношении какого-нибудь славного правителя прошлого? Как отдаленного, так и не очень. Нет, принципикум – это действительно индикатор, но его назначение в идентификации не хищников, а селектов. Хотя я сильно сомневаюсь, что им удалось его создать.

Нестеров собрался было возразить: в рукописи речь все же шла именно о хищниках, в этом он был абсолютно уверен, но то, что его собеседников интересовало совсем иное, подтолкнуло его мысли в ином направлении.

– Я все понял! – быстро сказал Нестеров. – Ну, конечно, рукописи в архиве уже нет. Ее похитили те, кто меня посадил в тюрьму. Не понимаю, правда, почему они меня просто не убили. Это сейчас действительно очень просто… Но, значит, мне и теперь грозит большая опасность? Если они расшифруют рукопись…

– Боюсь, они ее уже расшифровали, – задумчиво произнес Магистр. – Вас упрятали в колонию после этой журнальной статьи потому, что они понимали, что мы ее тоже заметим. Полагаю, вас на всякий случай не трогали до тех пор, пока у них оставались сомнения в успехе дешифровки. Видимо, теперь эти сомнения исчезли, поэтому они предприняли попытку вас ликвидировать. Если это так, то опасность грозит всем нам без исключения. И дело тут не только в индикаторе.

– У них все равно нет карты, Магистр, – непонятно для Нестерова сказал Гонта. – Без карты они ничего не найдут.

– И мы тоже, – так же непонятно ответил Магистр. – Потому что у нас нет рукописи.

Нестеров кашлянул, безуспешно пытаясь привлечь к себе внимание, потом кашлянул еще раз – погромче.

– Вообще-то, рукопись есть, – осторожно проговорил он. – Не совсем, правда, рукопись, но практически то же самое…

И даже испугался накалу той надежды, которая одновременно полыхнула в глазах Магистра и Гонты.

* * *

«…дорогой Виталий Михайлович, как я и предполагал. Последний бивак экспедиции Художника расположился совсем рядом с искомой им Шамбхалой, о чем он – увы! – никогда не узнает. Дорога, точнее, тропинка в пределы гималайского Периметра, отыскалась, едва я прошел около километра. Это чрезвычайно воодушевило меня, поскольку все свои припасы и снаряжение я оставил на стоянке: рацион наш в последние дни сделался крайне скуден, я надеялся, что сокращение количества едоков послужит хоть какой-то компенсацией за мой „английский“ уход без извинений и прощания.

Защита Периметра оказалась столь мощной, что я ощутил ее присутствие задолго. Здешние селекты применили любопытнейший метод суггестии, попросту изымая из восприятия всякого приближающегося путника занятую ими часть пространства. Никаких тяжких душевных ощущений, никакого подсознательного запрета продолжить путь случайный человек здесь не испытывает, о чем бы ни твердили современные легенды. Он всего лишь не видит этого пути. Посему ничуть не удивляюсь, что Периметр просуществовал необнаруженным почти тысячелетие, несмотря на многочисленные предпринятые попытки его достичь. Впрочем, после шестнадцатого века, когда кто-то из местных князей с сильным вооруженным отрядом попытался найти и покорить Шамбхалу, таких попыток случалось немного.

Мое приближение хозяева Периметра также обнаружили без промедления, и вскоре я увидел двоих встречающих, неторопливо шагавших мне навстречу. Разумеется, они поняли, что из себя представляет их гость, и дружелюбно предложили мне воды и хлеба, чему, признаться, я был несказанно рад, поскольку испытывал и голод, и Жажду. Однако мои попытки немедленно объясниться с ними успеха не имели: используемый ими язык или диалект, к величайшему прискорбию, мне был совершенно незнаком, хотя порой мне казалось, что я узнаю отдельные слова. Видимо, за прошедшие столетия язык внутри Периметра совершенно не менялся, тогда как вовне его в лингвистике племен и народов произошли весьма заметные перемены. Забегая немного вперед, хочу сообщить, что языковая преграда была счастливо решена весьма скоро: в пределах Периметра проживает около десятка европейцев, англичан и французов, покинувших родные места несколько лет назад и овладевших здешним наречием в достаточной мере, чтобы служить мне в качестве переводчиков.

Гималайский Периметр представляет собой очаровательную зеленую долину с чрезвычайно ровным, благоприятным и устойчивым климатом благодаря защищенности от ветров горными вершинами. Но прошу Вас поверить мне, Виталий Михайлович, что, обозрев это подобие Эдема с верхней точки дороги, по которой меня вели мои спутники, я тут же с огромным огорчением осознал естество ошибки, допущенной нашими дорогими коллегами и братьями.

В пределах Периметра (а ргоро: обитатели именуют его Аугонседай, что в переводе означает Община Знания, название же Шамбхала дали ему окрестные племена в своих легендах, оно и привилось впоследствии окончательно) проживает всего чуть более тысячи человек обоего пола. Примерно 350 из них – селекты, остальные – ученики, через которых достигается необходимое общение с внешним миром. Тут уместно добавить, что они же явились вольными и невольными проводниками многочисленных слухов и легенд о Шамбхале, распространившихся ныне по всему миру. По моему приблизительному суждению, ежегодно новыми жителями Периметра становятся около десятка достигших его селектов, а также призванных сюда учеников. Увы, примерно столько же и покидает по причине ухода в мир иной, ибо средний возраст живущих здесь весьма почтенен. Видимо, этим объясняется сугубая скудость сведений о Шамбхале даже в нашей среде: достигшие Периметра селекты оттуда практически не возвращаются, предпочитая окончить свой жизненный срок в этом новом Эдеме среди единомышленников.

Но самое печальное, дорогой Виталий Михайлович, заключено в том, что больше здесь жить никто уже не может! Природа сей прекрасной долины попросту не в силах прокормить большее число душ! Потому нет ни малейшей возможности сосредоточить там сколь-либо пригодное для исторического значения число селектов и учеников, как предполагалось ранее. Таким образом, прекрасная мечта, послужившая причиной моего путешествия, оказалась утопией. К слову, наши братья ныне это отлично понимают. Их изначальная идея теперь значительно переменилась. Своей постоянной целью они ставят воспитание тщательно избранных учеников, которых впоследствии выпускают в мир, намереваясь таким способом умножать ряды человечества, способного противостоять хищникам. Боюсь, дорогой Виталий Михайлович, что Вы, подобно мне, с грустью признаете и согласитесь, что их благородные усилия имеют для судеб нынешнего бытия столь микроскопический результат, что мы его просто не заметим.