355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Акунин » Квест-2. Игра начинается » Текст книги (страница 2)
Квест-2. Игра начинается
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:13

Текст книги "Квест-2. Игра начинается"


Автор книги: Борис Акунин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Яичная скорлупа,

хлебные крошки, кожура от манго, пустая кофейная чашка – вот что увидели мужчины, выйдя к завтраку. Самой мисс Клински они не обнаружили.

Убиравший со стола официант сообщил, что ее Durchlaucht[5]5
  сиятельство (нем.)


[Закрыть]
уже изволили откушать и отправились загорать на солнечную палубу, о чем и просили известить. Погода чудеснейшая, наитеплейшая – просто не верится, что еще апрель, nicht wahr?[6]6
  не правда ли (нем.)


[Закрыть]

Столик в ресторане первого класса был закреплен за членами экспедиции, никого чужого к ним подсадить не могли – вместо четвертого стула красовалась напольная ваза в стиле арт-деко с пышными орхидеями, очень изысканно.

– Судя по следам жизнедеятельности, у ее сиятельства аппетит, как у кашалота, – заметил Айзенкопф, когда официант удалился. Сам биохимик к еде почти не притронулся, лишь пососал через соломинку апельсинового сока.

Должно быть, в маске, да еще на людях, есть не очень-то удобно, с сочувствием подумал Гальтон и с содроганием вспомнил, что произошло ночью.

Зоя Клински путешествовала в одноместной каюте, Айзенкопф с Нордом разместились вдвоем. И вот, посреди ночи, Гальтон вдруг проснулся от каких-то непонятных звуков.

Полежал, прислушался. Понял, что это немец скрипит зубами, бормочет и постанывает.

Забеспокоившись – не заболел ли, Гальтон включил лампу и приблизился к кровати соседа.

Маска стояла на тумбочке, натянутая на болванку. Пустые глазницы зловеще темнели, щеки же лоснились, очевидно, натертые какой-то мазью. Зрелище было жутковатое, но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что Норд увидел, взглянув на спящего.

Там, где у людей находится лицо, у Айзенкопфа было нечто красное, рубчатое, больше всего похожее на мозолистый зад павиана. Вместо носа торчал небольшой бугорок с двумя дырками.

Видя такое в зеркале каждый день, художником быть не захочешь, думал Норд, пятясь от постели. Впечатлительностью он не отличался, но уснул нескоро. Да и сейчас при одном воспоминании завтракать как-то расхотелось.

– Товарищ Айзенкопф, пойдемте найдем товарища Клинскую. Некогда загорать. Делу время – потехе час.

На самой верхней, так называемой «солнечной» палубе, выше которой были лишь трубы, капитанский мостик и площадка для почтового аэроплана, нежилось так много пассажиров, что Норд засомневался, найдет ли он Зою Клински. В конце концов, он видел ее почти что мельком, к тому же в неестественном освещении.

Но он зря беспокоился.

– Ее сиятельство в окружении свиты, – тронул Гальтона локтем язвительный биохимик.

На шезлонгах, наслаждаясь теплом и солнцем, загорало немало дам, но лишь подле одной из них, как бы по случайности, не было ни одного свободного места. Вокруг сплошь мужчины. Одни сидели, другие стояли, третьи вроде бы прогуливались – только очень уж неширокими кругами. И смотрели, кто явно, кто застенчиво в одну сторону.

На пляжах раскованного Кот д’Азура купальный костюм, состоящий из двух узких полосок ткани, вероятно, уже не был редкостью, но в пуританской Америке или на борту чопорного немецкого парохода этакая непринужденность была в диковину.

Мисс Клински лежала в расслабленной позе, прикрыв глаза темными очками, а нос листком ландыша. Ее узкое, почти девчоночье тело, казалось, не впитывало солнечные лучи, а само их источало. Длинные, ничем не прикрытые ноги на вкус доктора Норда были тощеваты, но, судя по взглядам мужчин, большинство из них так не считали.

Загорающая наяда не обращала внимания ни на жадно пялящихся мужчин, ни на возмущенные взгляды дам.

– Вы думаете, это она завлекает самцов? – вполголоса поделился мыслями Айзенкопф. – Как бы не так! Я эту породу знаю. Ей наплевать на окружающих. Знаете, аристократы запросто ходят при слугах голые или справляют нужду. Потому что не считают плебеев за людей.

Привычки аристократов Гальтона мало интересовали, но это шоу было не на пользу делу.

Он подошел к шезлонгу.

– Извольте одеться и спускайтесь к нам в каюту, товарищ, – сказал Норд со всей возможной строгостью. – У нас будет совещание.

Она приспустила очки и зевнула – весьма аристократично, одними крыльями носа.

– В СССР красивую женщину «товарищем» называют лишь старые большевики или гомосексуалисты. На старого большевика вы непохожи, а за гомосексуализм там могут посадить в тюрьму. Так что вы с этим обращением будьте поосторожней.

Гальтон не знал, как отнестись к этим словам. Про красивую женщину было сказано безо всякого кокетства или хвастовства, это прозвучало как констатация очевидного факта. Общий же смысл высказывания был не очень понятен: то ли добрый совет, то ли насмешка.

– Мы вас ждем, – чуть менее строго сказал Норд, и они с Айзенкопфом удалились.

Трое зевак (один в канотье и темных очках, двое в одинаковых полотняных костюмах), глазевшие на полуголую деву истовее всех остальных, вдруг потеряли интерес к ее худосочным прелестям. Быстро переглянулись, о чем-то пошептались. Канотье осталось на месте, полотняные двинулись вслед за приятелями княжны.

* * *

Когда группа наконец была в сборе, доктор произнес небольшую, но тщательно продуманную речь, призванную, с одной стороны, дать заряд бодрости и конструктивного оптимизма, с другой – обрисовать задание во всей его сложности. Своим спичем Норд остался очень доволен. Ему нравилось говорить на свежевыученном языке, слова которого будто сами собой слетали с губ – ощущение удивительное, но очень приятное. Особенно пригодился выпитый в предпоследнюю ночь учебы «Словарь пословиц и поговорок», Гальтон ими так и сыпал. Первая часть его выступления, где основной упор делался на слаженность действий, прошла под лозунгом «думай двояко, а делай одинако». Закончил Норд (уже после перечисления всех предстоящих трудностей) уверенным «ан ничего, не первую зиму волку зимовать» – то есть, мы с вами люди опытные, как-нибудь справимся.

От преамбулы перешел к плану действий.

Прежде всего требовалось установить, в каком учреждении ведутся секретные работы по экстракции «гениального» вещества: в Институте экспериментальной биологии, в Пантеоне мозга, в неведомом Институте пролетарской ингениологии, в ленинградском Институте мозга либо еще где-нибудь.

Гальтон стал рассказывать, что известно о деятельности каждого из перечисленных заведений. Члены экспедиции слушали, не задавая вопросов и вообще не проявляя особенного интереса. У доктора даже возникло подозрение, что все эти сведения им уже знакомы, а может быть, им даже известно такое, о чем руководитель группы и сам не имеет понятия. Однако Норд отогнал эту мысль как нелепую. Просто у всех своя манера слушать.

Герр Айзенкопф сидел восковой куклой, прикрыв веки.

Княжна сосредоточенно красила ноготки сиреневым лаком. Теперь у доктора была возможность разглядеть третьего члена команды как следует. С некоторым облегчением он увидел, что глаза у нее не подведены и ресницы не наклеены, как ему показалось вчера вечером, а просто волосяной покров на переднем ребре свободного края век (таково корректное название ресниц) очень густой, длинный и пигментированный. В сочетании со светло-голубой радужной оболочкой глаз это создает необычный эффект. Самоуверенное заявление о собственной красоте, ранее сделанное мисс Клински, полностью соответствует действительности.

Предстояло проверить, до какой степени интеллектуальное развитие красотки соответствует внешним данным.

– Зоя (простите, не знаю, как по батюшке), вы единственный из нас, кто недавно побывал в Советском Союзе, – обратился он к ней без «товарища», но тоже очень по-русски. – Можете ли вы сформулировать ваше общее впечатление от этой страны?

Умение обобщать информацию и делать точные формулировки – один из главных признаков развитого интеллекта. Ну-ка, как у нас с этим?

– По отчеству девушек в СССР называют только осколки старого режима, так называемые «гнилые интеллигенты», – сказала мисс Клински. – Зовите меня просто «Зоя», так будет естественнее.

Гальтон подумал: она не насмешничает, как мне показалось на палубе, а действительно хочет помочь. Очень хорошо.

– Советский Союз сегодня – самое интересное место на земле, – спокойно и серьезно сказала Зоя. – Если коротко: современная Россия – логическое завершение всей линии развития европейской цивилизации за последние 400 лет, начиная с кризиса христианской религиозности.

Оказывается, формулировать она умела, да так, что Норду пришлось задуматься.

Однако немца неожиданно глубокомысленное суждение, прозвучавшее из уст удивительной княжны, раздражило.

– Какой могучий, неженский ум! – с явным сарказмом воскликнул он. – Вы умеете не только делать маникюр, но еще и философствовать!

Мисс Клински не снизошла до ответа. Биохимик разозлился еще больше и угрожающе засопел.

Внутри команды намечался конфликт характеров, который следовало немедленно пригасить.

Память подсказала доктору Норду цитату, отлично подходящую к ситуации.

– «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», – примирительно сказал он.

Зоя воззрилась на него с не слишком лестным удивлением.

– Боже, вот уж не подумала бы, что такой человек, как вы, знает Пушкина!

Какой это «такой», нахмурился Гальтон. Ему не понравился тон, которым были произнесены эти слова.

– Предположим, вы правы относительно последствий кризиса религии, – перевел он разговор в более безопасное русло. – Но почему этот нарыв прорвало именно в России, на окраине европейской цивилизации?

– То же самое происходит в колыбели этой цивилизации – в Италии, где власть захвачена фашистами. Атеистический дух переустройства мира без оглядки на Бога и «вечную жизнь» охватил всю Европу и быстро распространяется по остальным континентам. Просто в России выше концентрация энергии Хаоса и слабее сдерживающие факторы. Прибавьте к этому масштабы: сто пятьдесят миллионов населения, да двадцать миллионов квадратных километров территории. В Советском Союзе развернут небывалый эксперимент по созданию мира без Бога. Эксперимент этот закончится или прекрасно, или ужасно – середины не будет. В России середины вообще не бывает…

Пока Зоя формулировала свои взгляды на СССР, Норд не только слушал, но и сам пытался вывести формулу этой необычной девицы.

В чем, собственно, заключается ее необычность? Первое: в редкостной для такого возраста самоуверенности. Второе: налицо умение молчать и умение говорить, эти два дара сочетаются нечасто. Третье, самое интересное: при полном отсутствии женского кокетства ни малейшей мужеподобности. Такое ощущение, будто она знает, что нравится мужчинам, но не удостаивает пользоваться этим оружием. Стильные туалеты, стрижка а-ля Жозефина Бейкер,[7]7
  Жозефина Бейкер


[Закрыть]
маникюр и прочее – не средство произвести впечатление на других, а род нарциссизма.

Тем временем немец предпринял новую атаку.

– Странно слышать дифирамбы в адрес большевиков от столь аристократической особы.

На этот раз Зоя ему ответила – ровным тоном школьной учительницы:

– Боюсь, доктор Айзенкопф, вы плохо представляете себе, в чем заключается суть аристократизма. Аристократизм – это выработанная веками система выживать в любых условиях и при этом все время оказываться наверху. Аристократическое воспитание существует не для того, чтобы научить мальчиков шаркать ножкой, а девочек делать книксен. Нас с малолетства, словно охотничьих собак, натаскивают, как себя вести в любой ситуации. Это дополнительная защита, универсальное оружие.

– Не смешите меня! – фыркнул биохимик. – Какое к черту оружие! Няньки, перинки, шелковые подтирки.

– Я выросла в одном из состоятельнейших домов России, – все так же спокойно продолжила княжна. – Но меня никогда не баловали. Обстановка была самая спартанская, главным педагогическим методом считалось воспитание выдержки, главным гигиеническим принципом – закаливание. В Институте благородных девиц условия мало отличались от монашеских. Плаксивость не поощрялась. За жалобы наказывали. Потом вся эта наука мне очень пригодилась. Многие дети из так называемого интеллигентского сословия в годы революции не выжили – слишком нежны и брезгливы. А я, чтобы не умереть с голода, в Константинополе мыла полы в лепрозории. Настоящий аристократ пройдет через любые испытания, не сломается, приспособится. Посмотрите на советскую верхушку. Да, Иосиф Сталин вышел из низов, это самородок. Но остальные революционные вожди? Вы скажете, что среди них много евреев, но евреи – тоже своего рода аристократия, умеющая приспосабливаться и выживать, не теряя своего стержня. А сколько среди видных большевиков оказалось дворян! Ленин – дворянин. Создатели тайной полиции Дзержинский и Менжинский – дворяне. Народный комиссар иностранных дел Чичерин – из древнего рода. Реформатор армии 37-летний Михаил Тухачевский, которого называют «красным Мольтке», тоже. Самый популярный писатель – граф Толстой…

Как интересно, размышлял Норд, глядя на эту молодую женщину, так легко и так взросло кладущую на обе лопатки оппонента, который был и старше, и опытнее. Это какой-то новый тип женственности: мужскому натиску противопоставляется иной вид силы, которым мы не обладаем.

– Ей слово – она в ответ сто, – пробормотал деморализованный Айзенкопф.

Однако нельзя было допустить, чтобы психологическое первенство осталось за барышней. Авторитет руководителя требовал, чтобы точку в дискуссии поставил Гальтон.

– Если уж вы помянули графа Толстого, дорогая Зоя, то, насколько мне помнится, он придерживается иной точки зрения на истинный аристократизм, – снисходительно вставил Норд, благословляя пузырек № 2. – Как это в «Анне Карениной»? – Он сделал вид, что напрягает память. – Ах да. Левин говорит князю Облонскому: «Нет, уж извини, но я считаю аристократом себя и людей, подобных мне, которые никогда ни перед кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались». Вряд ли из такого писателя получился приспособленец.

Мисс Клински смотрела на него странно. Наверное, была потрясена такой начитанностью.

– Доктор Норд, «Анну Каренину» написал Лев Толстой. Он уже 20 лет, как умер. А я говорила про Алексея Толстого, которого прозвали «красным графом».

Гальтон так смутился, что его и самого впору было назвать «красным доктором».

Спокойно, сказал он себе. У меня еще будут случаи восстановить авторитет.

Положение спас каютный репродуктор, который деликатнейшим голосом пригласил господ пассажиров сектора «А» на «увлекательную экскурсию по флагману всех пассажирских пароходов современности».

– Мне это интересно, – сразу сказал Норд. – Я много читал о техническом оснащении «Европы». Закончим совещание позже.

Поднялся и Айзенкопф.

– Я тоже пойду. Это настоящий шедевр германской инженерной мысли.

– В самом деле? – рассеянно спросила Зоя. – Что ж, составлю вам компанию…

В салоне собралось человек пятьдесят, то есть в экскурсии участвовали все или почти все пассажиры сектора «А», тридцати правобортных кают первого класса. За помощником капитана, который возглавлял процессию с рупором в руке, потянулись дамы и господа разной комплекции и разного возраста, целая стайка детей, два инвалида в каталках и даже индийский раджа в белом смокинге и черной чалме.

– Паноптикум, – прошептал злыдень Айзенкопф, кивая на пестрое сборище. – Даже слепой потащился.

Он показал на человека в соломенном канотье и темных очках, который стоял неподалеку с отсутствующим видом.

– С чего вы взяли, Курт Карлович, что он слепой?

– А зачем человеку в помещении темные очки?

Экскурсия началась с капитанского мостика, который был размером с теннисный корт. Помощник расписывал непревзойденные достоинства парохода: пятьдесят тысяч тонн водоизмещения, каждая из турбин мощностью в 25 тысяч лошадиных сил. Бронзовые 17-тонные винты способны делать 187 оборотов в минуту, и так далее, и так далее. Мужчины слушали внимательно, женщины скучали, но техническими подробностями публику утомляли недолго.

Начался обход – с самого верха и вниз.

Полюбовались аэропланом «Люфтганзы», который выстреливался с самолетной площадки[8]8
  Самолетная площадка


[Закрыть]
при помощи катапульты.

Спустились на главную прогулочную палубу, где находились многочисленные салоны, зимний сад, несколько ресторанов, магазины, бары, кинотеатры, стрелковый тир, редакция ежедневной газеты «Ллойд пост».

Уровнем ниже располагались бассейн и гимнастический зал. Здесь же гостиница для собак.

Посмотрели, как устроены кухни, содержавшиеся в преувеличенном, истинно германском порядке. Дамы похихикали, наблюдая, с каким терпением поваренок чешет панцирь большой черепахи, лежавшей на зеленой травке в террариуме. Помощник юмористически описывал, что иногда эта процедура занимает час или два. Другой способ заставить черепаху высунуться науке неизвестен, а если она не высунется, то в завтрашнем меню не окажется черепахового супа – неслыханный скандал.

Отправились дальше.

Миновали пассажирские палубы, под которыми начинались служебные и технические этажи.

– Попросим герра Шульца, корабельного брандмайора, рассказать нам, как устроено его хозяйство.

Слово «хозяйство», произнесенное экскурсоводом с нарочитой скромностью, очень мало подходило для описания самой современной в мире системы противопожарной безопасности.

Брандмайор с гордостью принялся демонстрировать водонепроницаемые и огнеупорные двери, пульт управления 305 гидрантами, продемонстрировал работу пенного огнетушителя.

– Главную опасность для судна представляет не пожар в каютах и прочих местах, где есть люди, а возгорание в отсеках, куда редко кто-нибудь заходит, – объяснял герр Шульц, заводя публику в помещение с табличкой «Feuer-Wache».[9]9
  пожарная вахта (нем.)


[Закрыть]

Всю стену в ней занимало нечто похожее на церковный оргáн, состоящий из светящихся стеклянных трубочек.

– Это детектор дыма. Каждая трубочка – датчик, отвечающий за определенный отсек. При задымлении огонек начинает мигать, вахтенный немедленно поворачивает ручку, и в помещение под давлением идет углекислый газ. Даже если вахтенный отлучился или, предположим, упал в обморок, – экскурсовод улыбнулся, – система все равно сработает автоматически. Минута-другая, и очаг пожара потушен.

Видя, что многие из пассажиров заскучали, помощник капитана поблагодарил брандмайора и повел группу дальше.

– Прежде чем мы спустимся в преисподнюю (так некоторые называют машинное отделение), – выдал он многократно обкатанную шутку и сам ей засмеялся, – хочу продемонстрировать вам самый верхний, приятнейший отдел корабельного инферно. – Снова белозубая улыбка. – Наше спа, где работают косметические и массажные кабинеты, а также великолепный банный комплекс. К вашим услугам финская, турецкая и японская национальные бани. Советую записываться на процедуры заранее – спрос очень велик.

Участники экскурсии оживились, возникло подобие броуновского движения: женщины устремились в рецепцию косметического отдела, мужчины по преимуществу заинтересовались банным.

Норд заметил, что первой в дамской очереди оказалась Зоя, не проявив при том ни малейшей суетливости и спешки. «Вот наглядная демонстрация аристократизма», подумал он.

– А что же у вас нет русской бани? – спросил он экскурсовода.

– Для нее, как известно, нужен снег, в котором русские обязательно купаются после обжигающего пара, – с важным видом наврал помощник. – Снега, к сожалению, у нас нет.

– Записалась на массаж, – сообщила довольная мисс Клински. – А вы что же?

Айзенкопф куда-то запропастился – ему эти глупости были неинтересны. Доктор Норд размышлял, какую выбрать баню. Исследованием терапевтических, стимулирующих, тонизирующих, медитативных и прочих свойств разных бань мира он в свое время занимался профессионально. И у финской, с ее сухим паром, и у турецкой с влажным имелись свои плюсы, но он все-таки предпочел о-фуро,[10]10
  О-фуро


[Закрыть]
потому что японская баня не только релаксирует мышцы, но еще и дает хороший духовно-энергетический эффект, а перед предстоящими испытаниями зарядить энергией дух (некорректное обозначение нервно-психического потенциала личности) будет очень кстати.

К сожалению, у остальных пассажиров о-фуро тоже пользовалось популярностью. Перед входом в отделения стояли служители, ведя запись: у входа в финскую баню – белобрысый парень в расшитой оленями рубашке, у входа в турецкую – черноусый молодец в феске, у дверей о-фуро дежурила японка в кимоно, причем очень хорошенькая. Неудивительно, что Гальтону пришлось постоять в очереди, а записаться он смог лишь на завтра. Зато девушка оказалась настоящей специалисткой – отлично разбиралась и в морских солях, и в водорослевых добавках. Сказала, что у них фурако, банная бочка, какой-то особенной конструкции.

Из-за этих переговоров доктор отстал от экскурсии. Пришлось догонять.

Он видел, что группа спустилась по лестнице на уровень ниже, где, кажется, находились склады.

В коридоре, куда он попал, было пусто, но из-за поворота доносился шорох шагов, сдержанный гул взрослых голосов и визг расшалившихся детей.

– А сейчас, дамы и господа, я покажу вам, как разумно устроен отдел хранения почтовых грузов! – слышался голос экскурсовода.

Идя на шум, Гальтон рассеянно посматривал по сторонам.

Слева и справа тянулись стальные прямоугольники плотно закрытых дверей, на каждой номер и табличка «Zutritt Verboten».[11]11
  вход воспрещен (нем.)


[Закрыть]
Только одна была наполовину отворена, и доктор, конечно, туда заглянул – интересно же взглянуть, как на чудо-пароходе устроены грузовые отсеки.

Однако помещение оказалось совершенно пустым. Он хотел пройти мимо, как вдруг заметил, что на полу лежит какой-то предмет.

Кожаный бумажник! Как он туда попал? Откуда?

Предположить было нетрудно. Кто-то из участников экскурсии обронил, потом кто-то, не заметив, задел ногой, вот бумажник и отлетел в сторону.

Гальтон вошел, поднял. Возможно, там есть визитная карточка или монограмма?

Ни карточки, ни инициалов. В бумажнике вообще ничего не было – ни купюр, ни монеток в отделении с кнопочкой. Странно.

За спиной у озадаченного Норда послышался скрежет.

Доктор обернулся – створка отсека задвигáлась. Сухо щелкнул замок.

– Эй! Не закрывайте! – заорал Гальтон. – Здесь люди!

Поздно. Он заколотил в стальную обшивку. Хоть она была массивной, но не услышать в коридоре не могли. Однако дверь не открылась.

И тут он всё понял.

Это мальчишки, которых в группе была целая стайка! Сорванцам наскучила экскурсия, решили пошалить. Обычная детская проделка: на землю подбрасывается пустой кошелек на ниточке. Нашедший нагибается, не веря своей удаче. Спрятавшиеся в кустах чертенята тянут и давятся со смеху. А тут, в трюме, они придумали штуку еще смешней. И он, как дурак, попался. Сейчас они слушают его крики, стук и гогочут. Незачем доставлять им удовольствие.

Еще не решив, разозлиться или посмеяться, Гальтон прислонился к стене и достал портсигар. Нужно перекурить. У детей терпение короткое – откроют. А нет – придется подождать, пока в коридоре раздадутся чьи-то шаги, и тогда постучать. Конечно, ситуация глупая, но торопиться ведь особенно некуда. Умный человек всегда найдет занятие мозгу. Слава богу, есть о чем подумать, над чем поломать голову.

Он спокойно раскурил папиросу, выдохнул к потолку струйку пахучего дыма.

Прошла минута, другая, третья.

Мысли доктора Норда улетели за несколько тысяч километров, витая то над башнями московского Кремля, то над геометрически стройными просторами Петербурга, несколько лет назад переименованного в Ленинград, то есть Leninville или Lenintown, в честь пролетарского вождя, который отдал делу революции всю свою жизнь, а когда жизнь закончилась – даже свой мозг.

Уже некоторое время откуда-то сверху раздавалось едва слышное шипение, но погруженный в раздумья Гальтон не обращал внимания. Лишь когда ноздри уловили слабый, едва уловимый запах, а папироса ни с того ни с сего погасла, доктор стал принюхиваться и вертеть головой. Что за черт? Почему спичка, едва вспыхнув, не разгорелась? И почему стало трудно дышать?

Тут-то он и разглядел в углу, под потолком, зарешеченное окошечко, из которого с легким шелестом тянуло раздражающим запахом.

Это же CO2, двуокись углерода! Но зачем!?

О боже! Он стукнул себя по лбу.

Какой идиотизм! На чертовой Feuer-Wache сработал датчик, ответственный за этот отсек. Зарегистрировал дым, немедленно пустил в проблемную зону газ, вытесняющий кислород и подавляющий возгорание!

Норда уже начинало тошнить, закружилась голова. Если концентрация CO2 превысит 5 %, а при столь небольшой кубатуре это случится очень быстро, удушье неизбежно! Сердце и так уже стучало, как бешеное, вокруг всё плыло.

Неужели разумная, тщательно выстроенная жизнь может оборваться из-за такого нелепого стечения обстоятельств?! Не обидно погибнуть со смыслом, стремясь к высокой труднодостижимой цели, но подохнуть в этой мышеловке, из-за собственной дурости!

Он бросился к двери и что было сил застучал в нее.

– Помогите!!! Откройте!!! Дети, черт бы вас побрал!!! Скорей отоприте!!!

Снаружи не доносилось ни звука. Проклятым мальчишкам наскучило ждать, они сбежали. А члены экипажа в этот глухой закоулок трюма, должно быть, заглядывают редко.

Проклятье!

Он разевал рот, бился о патентованную водонепроницаемо-огнеупорную переборку, сам понимая, что очень похож на выуженную рыбу. Свет в глазах померк.

Вдруг что-то лязгнуло, дверь дернулась, отъехала.

Сначала Гальтон жадно вдохнул воздух, потом надавил пальцами на глазные яблоки. Захлопал ресницами.

Перед ним, удивленно приподняв брови, стояла мисс Клински.

– Что вы здесь делаете, доктор Норд?

– Мальчишки подшутили… Захлопнули… Глупо… – выдавил он.

Поскорее шагнул в коридор и задвинул за собой дверь, чтобы Зоя не уловила запах углекислого газа. Незачем этой девице, и без того самоуверенной, знать, что она спасла его от верной смерти. Достаточно того, что он, руководитель экспедиции, застигнут в жалком и дурацком виде.

– Вы очень бледный, – сказал княжна, внимательно его разглядывая. – У вас что, клаустрофобия?

– Нет у меня никакой клаустрофобии! Просто разозлился, – буркнул Норд. – Возвращаюсь в каюту. А с родителями сорванцов я еще потолкую.

В каюте Гальтона ждал еще один неприятный сюрприз, хоть и меньшего масштаба.

Когда он полез в чемодан за витаминным концентратом «кокавит», отличным средством для восстановления сил и нервного баланса, обнаружил, что в вещах кто-то шарил, причем не особенно заботясь о сокрытии следов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю