Текст книги "Планета Вода (сборник)"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

За сорок минут до прибытия на горизонте вырос пупырышек, стал увеличиваться в размере и постепенно превратился в невеликую гору правильной конической формы с чуть приплюснутой вершиной. Вблизи стало видно, что над горой вьется белесый дымок. Вулкан Эраста Петровича интересовал, поскольку ему в разработанном сценарии отводилась кое-какая роль, но пока что важнее был притулившийся у подножия поселок.

Аккуратные белые дома с красными крышами. Удобная небольшая гавань, два новейших портовых крана. Прямо на причале продолговатое одноэтажное здание с флагом на крыше. Должно быть, там проходят отборочную комиссию. В конторе предупредили, что со всеми соискателями проводится собеседование. Кто будет отсеян, вернется с тем же катером обратно. Ступить на землю Сен-Константена имеют право только люди, успешно прошедшие комиссию.

Эраст Петрович любил сдавать экзамены – что в гимназии, что в Технологическом институте. Всякое испытание собранности, знаний и находчивости освежает мозг. Но, глядя на своих простецких попутчиков, Фандорин был не склонен относиться к предстоящему собеседованию серьезно.

И здорово ошибся.

Начать с того, что его сразу же отделили от остальных. Их усадили на длинную деревянную скамью, выдав по сосиске и бутылке пива, инженера же провели в светлую комнату, обставленную довольно необычным образом. Посередине стоял табурет на вертящейся ножке – вроде тех, какими пользуются пианисты; спереди, справа и слева, каждый за своим столом, сидели трое мужчин.

На приветствие улыбчиво ответил только тот, что справа; левый сухо кивнул; центральный не пошевелился.

«Интересно, это разница темпераментов или намеренное распределение психологических ролей: мягкий, нейтральный и жесткий?» – подумал Фандорин, разглядывая троицу.

А они, мельком посмотрев на вошедшего, погрузились в чтение. Должно быть, то была анкета, которую Эраст Петрович заполнил в тенерифской конторе под копирку.

Вот и хорошо, есть время изучить сей синедрион получше.

Председателем несомненно был Центральный. Типичный пруссак: военная выправка, седой ежик, монокль, нафабренные усы а-ля его величество кайзер. Не очень-то немцы озабочены конспирацией. С тем же успехом можно было нарядить этого господина в военный мундир с Железным крестом на груди.

Правый (приветливый) намного моложе. В отличие от остальных, без воротничков и галстука, в расстегнутой на крепкой шее рубашке. Сильно загорелое, чисто выбритое лицо – открытое, улыбчивое.

Наиболее интересен, пожалуй, Левый. И сам по себе (мефистофельская черная эспаньолка, брови зигзагом, острый взгляд, бриллиантовая заколка в шелковом галстуке), и, в еще большей степени, из-за непонятного аппарата с проводами, который, помигивая лампочками, стоял на столе. Фандорину такого устройства видеть еще не доводилось. Любопытно.

– Ясно, – сказал Центральный, закрывая картонную папку. – Приступим, джентльмены?

Говорил он по-английски (концерн-то ведь якобы международный), но с сильным немецким акцентом: «тшентльмены».

Правый (Фандорин окрестил его «Принц-Шарман») улыбнулся и кивнул. Левый («Мефистофель») пожал плечами:

– Начинайте, генерал.

Впрочем, означает ли слово general воинское звание или что-то иное, Фандорин не знал.

– Служили в армии или военном флоте? Приходилось воевать? – спросил Генерал, глядя на экзаменуемого скучным взглядом.

Чтобы не противоречить анкетным данным Пита Булля, Эраст Петрович ответил отрицательно, и Генерал совсем утратил к нему интерес.

– Теперь вы, доктор.

Мефистофель, оказавшийся доктором (медицины или каких-нибудь наук?), сказал:

– Я буду задавать вам вопросы, мистер Булль, а вы отвечайте быстро и не задумываясь. Учтите: малейшая ложь – и вы работы не получите.

«Как же, спрашивается, ты определишь, лгу я или нет», – подумал Фандорин, повернувшись на табурете.

– Разденьтесь до пояса, – неожиданно велел Мефистофель, который, стало быть, являлся именно доктором в медицинском смысле. – Сядьте сюда. Я подсоединю к вашей груди и локтевым сгибам вот эти проводки. Аппарат, который вы видите, называется Truthreader. Он реагирует на малейшую неискренность. Не верите? – Ловкие руки быстро прицепили к телу Эраста Петровича липкие датчики. – Если вы скажете неправду, зажжется вот эта лампочка. Вас ведь зовут Питер? Давайте я спрошу ваше имя, а вы попробуйте назваться как-нибудь иначе. Итак. Мистер Булль, как ваше имя?

Пожав плечами, Фандорин сказал:

– Ну допустим «Эраст».

Лампочка не загорелась.

Доктор недовольно хмыкнул.

– Я же объяснил: отвечать быстро, безо всяких «ну» и «допустим». Еще раз: как ваше имя?

– Эраст, – увереннее повторил Фандорин.

Нахмурившись, Мефистофель стал крутить какие-то рычажки.

– Черт, опять барахлит, – пробормотал он.

Эраст Петрович с любопытством разглядывал устройство. Он читал, что существуют опытные образцы аппаратов, способных улавливать микронарушения пульса, давления и потовыделения, происходящие при напряжении, которого требует от человека ложь, но никогда еще не видел «машину правды» наяву.

– Вы не могли бы придумать какое-нибудь более правдоподобное имя? – с раздражением спросил доктор.

– Джон.

Лампочка зажглась.

– Вот видите! – с торжеством воскликнул доктор, обращаясь не к Фандорину, а к остальным членам комиссии.

Председатель рассматривал Эраста Петровича с вновь пробудившимся интересом.

– Это не тело инженера, – сказал он одобрительно. – Какие мышцы!

– Вы инженер? – спросил доктор.

– Да.

Лампочка бездействовала. Что ж, Фандорин действительно имел диплом Массачусетского технологического института.

– У вас шрамы, – продолжил Генерал, прижимая к глазнице монокль. – А говорите, что не воевали. Ну-ка, Ласт, потрясите его получше.

– Ваше имя Питер Булль?

– Да.

Лампочка вспыхнула, и Фандорин понял, что недооценивать чудо техники не следует. Нужно срочно задействовать «мертвое дерево», защитный блок «крадущихся»: превратить сердце в сухой ствол, нервы в безжизненные сучья. Умение застыть без движения, почти без дыхания – один из основных навыков всякого ниндзя.

Время замедлилось, руки и ноги отяжелели, по телу разлилось сонное оцепенение.

– Вы лжете! – вскричал доктор Ласт (вот как звали Мефистофеля на самом деле). – Как ваше настоящее имя?

Фандорин смущенно признался:

– Фима Соловейчик. Я русский еврей. Когда приехал в Америку, поменял имя…

Лампочка проглотила вранье, обманутая «мертвым деревом».

– Еврей со шрамами? – пророкотал Генерал. – Очень интересно! Эта нация не склонна к воинственным занятием, но уж если попадается боевитый еврей, он заткнет за пояс трех тевтонов. Так вы были на войне, мистер Булль?

– Нет. У меня хорошая м-мускулатура, потому что я давно занимаюсь водолазным делом. Шрамы тоже от подводных п-приключений. Вот этот, похожий на след от пули, на самом деле память о встрече с электрическим скатом. Заикание тоже. А эту з-зазубрину мне оставила акула…

Лампочка вела себя умницей, не выдавала.

– Думаю, это ваш человек, Нэп, – сказал доктор Ласт, выключая машину. – Инженер, к тому же опытный водолаз.

– Да, к сожалению, не мой, – вздохнул Генерал. – У меня вопросов больше нет.

– Обернитесь ко мне, мистер Булль, – попросил третий экзаменатор, и Фандорин снова повернулся на табуретке. – Скажите, чем лучше пользоваться для ориентации, когда лодка идет на глубине?

– Я предпочитаю компасы «Сперри».

Застегивая пуговицы на рубашке, Эраст Петрович стал объяснять, чем лучше гигроскопический компас именно этой модели. Принц-Шарман, он же Нэп, доброжелательно кивал.

– А как вы определяете, что ниже погружаться уже опасно?

– Очень п-просто. Если заклепки на стенках начинают «слезиться», значит, давление воды слишком велико. Нужно немного подняться.

– Раз мистер Булль вам не нужен, Генерал, я бы с удовольствием взял его в лабораторию. Доктор?

Нэп с улыбкой взглянул на остальных членов комиссии.

Генерал зевнул. Ласт развел руками:

– И это все ваши вопросы? Что ж, Нэп, вам виднее. Поздравляю, мистер Булль, вы приняты на работу. Вам остается ознакомиться с правилами, расписаться, и можете устраиваться. Вас проводят на квартиру, всё покажут и расскажут. Жалованье у вас будет…

– По первой категории, – подсказал благожелательный Нэп.

– Останетесь довольны, – закончил доктор. – Всё. Вам вон в ту дверь. Давайте следующего!

Так Фандорин и не понял, кто у них главный. Лучше бы собеседование длилось подольше, но не требовать же продолжения?

* * *

Прошла целая неделя.

Маса на Тенерифе наверняка извелся в ожидании условленного знака, а Эраст Петрович всё не мог сообразить, как подобрать ключик к ларцу под названием «Сен-Константен». Был озадачен, и недоумение с каждым днем возрастало.

Ключик подбирать было не к чему, потому что отсутствовала замочная скважина.

Сен-Константен был тем, за что себя выдавал. То есть «производственным и научным центром по утилизации морской биологии» (именно так остров именовался в официальной переписке концерна «Океания»).

Здесь собирали и выращивали водоросли; культивировали каких-то особенных моллюсков; экстрагировали разные эссенции для парфюмерного, косметического и фармакологического использования. Производство на обеих фабриках, медицинской и парфюмерно-косметической, было не маскировочное, а самое что ни на есть настоящее, превосходного технологического уровня. В большой лаборатории, куда определили «Питера Булля», работали отменные специалисты высочайшей квалификации: химики, биологи, конструкторы, инженеры. Всяк занимался своим направлением, никто друг другу не мешал.

Рабочий процесс был организован идеально.

Низший состав островного населения – рабочие, водолазы, обслуживающий персонал, охранники – жили в очень хороших условиях, но сотрудники лаборатории, фандоринские коллеги, существовали просто по-королевски. Каждому была предоставлена двухэтажная квартира в длинном блоке таунхаусов. Заботиться ни о чем не приходилось, особая консьержная служба полностью обеспечивала быт. Жалованье инженеру Буллю назначили очень щедрое – триста долларов в неделю, втрое выше, чем он получал бы за такую работу в Европе или Америке.

Атмосфера в лаборатории была чудесная – азартная и товарищеская. Никакой таинственности. Все были увлечены своей работой, много шутили, хохотали, дурачились. Иногда затевали какое-нибудь спортивное состязание или даже возню, поскольку люди были в основном молодые и все без исключения холостые – очень разумно: когда человек не отвлекается на личную жизнь и к тому же занимается чем-то интересным, он не считает, сколько часов провел в служебном кабинете. Вот как нужно устраивать научные центры, думал Фандорин. Чтобы много талантливых людей, собранных в одном месте, воспринимали работу как игру и заряжались друг от друга энергией.

Всё это было мило и славно, однако никаких признаков германской военной базы или чего-то засекреченного Эраст Петрович нигде не обнаруживал.

Среди коллег были и немцы (здесь работали ученые и инженеры самых разных национальностей), но ни одного с прусской офицерской выправкой, которую не спрячешь никакой цивильной одеждой. Кроме экзаменатора с кайзеровскими усами Фандорин ни одного подозрительного персонажа не увидел, да и Генерал тоже куда-то запропастился.

Постепенно, разговаривая с сослуживцами, Эраст Петрович выяснил, что за люди проводили собеседование.

Генерал, оказывается, действительно был отставным генералом германской службы (это и не скрывалось), каким-то «фоном» с двойной фамилией через «цу», которую никто не мог запомнить, поэтому его и звали просто «Генералом». Он ведал охраной и безопасностью острова. Концерн очень ревниво оберегал свои научные и производственные тайны, а их тут было немало. При отборе новичков у Генерала была привилегия брать себе любого соискателя, который ему может пригодиться.

Щеголеватый Ласт заведовал всей медицинской частью. Работа у водолазов была опасная, иногда происходили несчастные случаи и на производстве, но, как понял Эраст Петрович, главной заботой доктора считалось поддержание «психологического здоровья» в мужской общине, где естественная для такого однородного сообщества агрессивность легко приводит к конфликтам. Ласт выполнял роль инспектора по кадрам. Его слова было достаточно, чтобы человека, иногда безо всяких видимых причин, в один день посадили на катер и спровадили с острова.

Загорелый Нэп занимал должность диспетчера, то есть руководил всей производственной и исследовательской деятельностью, распределяя людей на работы и решая, кто чем будет заниматься. Этот человек казался профессионалом сразу во всех областях. С морскими ботаниками, фармацевтами, техниками он общался на равных, всюду успевал, никогда не терял веселости.

В первый же день Нэп устроил Эрасту Петровичу ознакомительную экскурсию: провел по поселку, показал, как работают фабрики, даже спустился с новичком на морское дно, где ровными квадратами были высажены водоросли и колонии ракушек, причем оказалось, что в скафандре диспетчер двигается ловчее Фандорина, привыкшего плавать налегке, с одним только пневмофором.

Когда Эраст Петрович сказал, что есть способ перемещаться под водой менее громоздким образом, Нэп накинулся на него с расспросами. Всех технических секретов Фандорин, конечно, не выдал, но сообщил достаточно, чтобы диспетчер воскликнул:

– Дружище Пит, теперь я знаю, какое дело вам поручить! Попробуйте соорудить опытный образец резервуара со сжатым воздухом для наших водолазов. Если удастся – выбью для вас аппетитную премию.

Он заглядывал к Фандорину ежедневно, выспрашивал, как движется работа, и радовался каждому шажку вперед. Изобретения, сделанные покойным Буллем, Эраст Петрович выдавал по чуть-чуть. Мозг его был занят совсем другим.

Строгого присутственного режима в научном центре не существовало, каждый распоряжался временем по собственному усмотрению. Некоторые ученые-теоретики вообще предпочитали с утра до вечера сидеть за бутылкой в таверне – известно, что всякому творческому уму потребна своя подпитка. Кое-кто не вылезал из публичного дома, а бордель в Сен-Константене был знатный. Контингент доставляли из Марселя и Порт-Саида. Наведался в дом с красными фонарями и Эраст Петрович, подумав, не завести ли ему дружбу с веселыми барышнями. Жрицы любви часто видят и знают больше, чем кто бы то ни было. Но остался разочарован. Оказалось, что публичный дом функционирует по вахтовому методу: контингент полностью заменяют ежемесячно, а по условиям контракта женщинам не разрешается выходить на улицу, так что ни черта они не знают, сидят, как курицы в курятнике.

Конечно же, при первой возможности побывал Фандорин и возле туберкулезного санатория. Красивый белый дом стоял в стороне от поселка, выше по склону, и был окружен зеленым садом – большая роскошь для каменистого вулканического острова. Из-за ограды Эраст Петрович понаблюдал за чинно гуляющими пансионерками. Ничего подозрительного не высмотрел. Худенькие, но прекрасно одетые, в одинаковых темно-зеленых платьях с белыми пелеринами, в соломенных шляпках с лентами. Девочек сопровождала воспитательница или бонна – мужеподобная долговязая особа в пенсне. Одну погладила по голове, другой завязала шнурок на ботинке. Строгая, но заботливая. Охотничий нюх, на который всегда полагался Фандорин, ничего интересного здесь не учуял.

День за днем, провожая на Тенерифе почтовый катер (так делали многие – развлечений на острове было немного), Эраст Петрович печально смотрел на спасательный круг, прикрепленный к левому борту. Так же печально должен был взирать на сей предмет в пункте прибытия Маса. Если бы на шнуре круга появилась колючка, это означало бы «сегодня ночью».

Но вызывать японца пока было незачем.

* * *

Во всякой охоте самое главное – терпение. На восьмой день островной жизни охотничий нюх наконец подал Эрасту Петровичу долгожданный сигнал. Даже два – так уж совпало.

Утром молодой химик Жерар, проникшийся к Фандорину симпатией, заглянул одолжиться сигарой и со вздохом сообщил:

– Представляете, Пит, Козловски уехал. Его отчислили.

– Как? За что? – удивился Эраст Петрович.

Поляк Козловски считался одним из самых перспективных сотрудников конструкторской группы, работавшей над проблемой борьбы с подводными течениями, которые сильно осложняли труд водолазов.

– Понятия не имею. В коридоре висит распоряжение, подписанное доктором Ластом.

– А что говорит сам Козловски?

– Ничего. Когда кого-то отчисляют, человек уезжает сразу же, даже ни с кем не прощается. Будто зачумленный. Вещи высылают следом.

Тут-то нюх и пробудился.

– И часто такое бывает?

– За два месяца, что я здесь работаю, это третий случай. И, главное, все время почему-то выгоняют самых лучших.

– А бывало, чтобы с острова отсылали специалиста по парфюмерии или фармакологии? – спросил Эраст Петрович. Его голос сделался вкрадчивым.

– Нет. Это были техники – два инженера и вот теперь конструктор. Это всё Ласт, чертов интриган! Мне кажется, он ревнует к Нэпу. Знает, что Нэпа мы любим, а докторишку терпеть не можем. Вот и пользуется своей властью, скотина! Я заметил. Всех троих Ласт выпер после того, как с ними подружился Нэп.

Так-так. Интересно!

Три лучших сотрудника конструкционно-технического отдела ни с того ни с сего испарились? А накануне в пивной Фандорин подслушал разговор водолазов о том, что какой-то их дружок, самый опытный из бригады, не вернулся со смены – унесло течением, даже трупа не нашли.

Занятно получается, если сопоставить факты.

«Лилиевый маньяк» профессор Кранк вроде бы жив и должен находиться на Сен-Константене, но его здесь нет.

Лучшие работники уезжают, ни с кем не попрощавшись, или же погибают так, что не остается тела.

А где прячется Генерал? Где живут доктор Ласт и диспетчер Нэп?

Поселок Эраст Петрович успел изучить, как свои пять пальцев. Никто из руководства не имел здесь ни квартиры, ни дома. Задавать на эту тему вопросы коллегам Фандорин опасался.

Все-таки получалось, что тайны на острове есть, причем более законспирированные, чем можно было предположить.

Вторую подсказку Эраст Петрович получил в тот же день, несколькими часами позже.

Зашел Нэп – посмотреть, как двигается работа. Фандорин продемонстрировал баллон с резиновым шлангом, показал, как функционирует клапан. Посетовал, что запас воздуха пока невелик, всего на тридцать-сорок вдохов.

– Это ничего, это мы поправим, – деловито сказал Нэп, попробовав дышать через трубку. – Вы знаете, что в нашем инструментальном цехе работают великолепные мастера. Я распоряжусь, чтобы они подобрали для баллона материал, способный выдерживать большое давление.

Что правда то правда – техники в мастерской были уникальные. Даешь задание – выполняют быстро и качественно.

Вдруг диспетчер невинно улыбнулся:

– Послушайте, Пит, а с этим вашим аппаратом можно будет опускаться на двадцать метров?

– Думаю, да.

– А на пятьдесят? Или без скафандра на такой глубине находиться невозможно?

– Не знаю, не п-пробовал, – солгал Эраст Петрович и как можно небрежнее спросил: – Но зачем? Наши плантации, насколько мне известно, все находятся на окружающей остров отмели, там не глубже пяти-шести метров. Потом начинается подводный обрыв.

– А вы испытайте максимальную глубину погружения без скафандра Пит. Это будет вашим следующим заданием.

– Как скажете, – пожал плечами Фандорин.

Но охотничий азарт в нем так и запульсировал.

Следующий за банкой уровень дна находился как раз на глубине 40–50 метров и тянулся на несколько миль по всей периферии острова. Именно в этой зоне спрыгнул за борт и утонул (или не утонул?) профессор Кранк!

А что если… Предположение было почти фантастическим, но Эраст Петрович уже знал, как его можно проверить.

Нужно подняться на гору и ранним утром, когда вода прозрачнее всего, осмотреть окрестности Сен-Константена. Нет ли за перепадом глубин чего-нибудь более интересного, чем плантации водорослей? При ярком солнце да с четырехсотметровой высоты дно будет просматриваться, как на ладони.

Вулкан по периметру, метрах в ста от подножия, был зачем-то окружен нешуточной оградой. По виду малосерьезная, на самом деле она являлась непреодолимой для обыкновенного человека. Толстая проволока прогнулась бы и сбросила с себя всякого, кто попытался бы по ней вскарабкаться. Осыпи вряд ли были настолько часты и опасны, чтобы оправдать подобную предосторожность. Значит, руководство концерна не хочет, чтобы люди поднимались на вершину. Почему? Скорее всего, по той самой причине, по которой решил совершить восхождение Фандорин: сверху можно увидеть что-то лишнее.

В экспедицию Эраст Петрович отправился в полночь, когда тьма чернее всего. Десять минут поработал пилкой, прорезал проволоку в двух местах. Пролез, замаскировал отверстие. Стал быстро подниматься.

Разминка была приятной. Всего через четверть часа Фандорин был уже почти на самом верху.

Оставалось совсем чуть-чуть, когда неподалеку раздался шум сыплющихся камней. Все-таки осыпь, небольшая. Это-то было неудивительно. Но Эрасту Петровичу послышался странный звук – будто коротко и тонко вскрикнул ребенок.

Откуда ему взяться на вулкане, среди ночи?

Не имея привычки оставлять непонятное без разъяснения, Фандорин направился туда, где загрохотало. Сначала не заметил ничего примечательного. Потом – Эраст Петрович едва не споткнулся от изумления – луч фонарика выхватил из темноты черную щель между валунами. Из щели торчали две маленькие ноги в массивных ботинках. Ноги слегка шевелились, словно пробовали идти и не могли.

Чудеса на этом не закончились.

Потянув за тоненькие щиколотки, Фандорин постепенно извлек из подземной дыры девочку невероятной, хрустальной красоты. На треугольном личике сияли огромные глаза, светлые волосы, беспорядочно рассыпавшиеся по худеньким плечикам, тоже посверкивали. Наяву таких девочек не встретишь. Это была какая-то фантазийная принцесса, ночная греза.

– Эй, полегче! Больно! – недовольно сказало видение на не самом изысканном английском – принцессы, во всяком случае британские, разговаривают иначе.

Эраст Петрович вздохнул с облегчением. Это была не греза, а совершенно живая девочка лет десяти. Просто очень красивая. По привычке немедленно дал ей прозвище – Кагуяхимэ, что означает «сияющая ночью принцесса».

Беллинда Дженкинс – вот как звали принцессу на самом деле, совсем неаристократично. Ей было не десять лет, а двенадцать. Пансионерка из туберкулезного санатория.

Так разъяснилась загадка появления девочки и хрустальность ее красоты. Бедняжка больна чахоткой.

Беллинда Дженкинс оказалась особой пребойкой. Ни страха, ни смущения. Благодарности Эраст Петрович тоже не дождался. Зато стрекотала почти без остановки. Выспросила, кто он и что тут делает («Гуляю», – неопределенно ответил Фандорин), охотно рассказала о себе: как скучно в санатории, какие там все зануды и плаксы, как здорово было лезть на гору, как удачно, что мистер Булль оказался рядом, и так далее.

Эраст Петрович почти не слушал, размышляя, что делать с этим нежданным осложнением. Оставлять ребенка здесь нельзя, это ясно. Нужно взять девочку за руку и отвести вниз. Но, во-первых, необходимо дождаться утра, чтобы осмотреть море. Во-вторых, не проболтается ли девчонка про ночную встречу в санатории. Вот этого не хотелось бы.

– У тебя, наверное, есть в санатории близкие п-подруги? – осторожно спросил он.

Она фыркнула:

– В этой мертвецкой? Дура я, что ли? Подружишься с какой-нибудь, а она возьмет и окочурится.

Фандорин посмотрел на освещенное луной личико принцессы внимательней.

– А многие у вас… окочуриваются?

– Нет, – беззаботно тряхнула локонами Беллинда. – За мое время только одна. Вечером была живехонька, а утром – хлоп, и готово. Унесли, закопали в закрытом гробу, чтобы мы не пугались. А всего на нашем кладбище три могилы. Для чахоточных за целый год это мало. Кобра, наша директриса, когда грозится, показывает из окна на кладбище и говорит: «Фот что фас шдёт, если путете нарушать решим».

– П-почему «кобра»?

– А похожа. Очкастая такая, всё шипит. И зовут мисс Шлангеншванц. Немецкие девчонки говорят, это значит «змеиный хвост». А вы как через ограду перелезли?

Эраст Петрович показал пилку.

– Ясно. А давайте в кратер заглянем. Я затем сюда и лезла. Лава, наверно, красная и светится.

– Хорошо. Только дай руку.

Поднялись на самый верх. В кратере было черным-черно. Воздух струился, словно пронизанный паром, но жар не чувствовался.

– Фу ты, – разочаровалась Беллинда. – Никакой лавы. Зря, выходит, на гору вскарабкалась, чуть концы не отдала… Ладно, мистер Булль, идем обратно. А то я не успею до рассвета.

– Ты пришла заглянуть в к-кратер, а я – полюбоваться восходом. Сядь, я накину на тебя мою куртку. Подождем.

– Я бы с удовольствием, – вздохнула девочка. – Мне с вами нравится. Но правда пора. Попадусь – Кобра живьем сожрет.

– Ничего, я с твоей директрисой поговорю.

История про скоропостижно скончавшуюся девочку, к тому же похороненную в закрытом гробу, Эрасту Петровичу очень не понравилась. Пожалуй, имело смысл посмотреть на санаторий и его начальницу вблизи.

– Скажу, что я твой родственник.

– Не получится. Родственникам запрещено нас навещать. С них подписку берут.

«Даже так? Тогда тем более нужно познакомиться с фрау Коброй», – сказал себе Фандорин.

– Укутайся и помолчи. Мне нужно подумать. А о директрисе не беспокойся. Я в Индии научился заклинать з-змей.

Кагуяхимэ была все-таки феноменальным ребенком. Только что стрекотала, но попросили – умолкла. И долго, до самого рассвета, сидела тихо, не мешала Эрасту Петровичу выстраивать диспозицию.

Вот наконец между небом и океаном прорисовался алый кант. От него потянулась дорожка цвета красного испанского золота. Выглянула макушка оранжевого апельсина, а вскоре с удивительной быстротой он выкатился целиком.

С вершины вулкана восход над морем выглядел совсем не так, как снизу.

– Ух ты, – протянула вскочившая на ноги Кагуяхимэ. – Спасибо вам, мистер Булль! Если б вы меня не удержали, я бы этого не увидела.

Надо же. За спасение «спасибо» не сказала, а за восход поблагодарила, и как прочувствованно. Странная девочка, очень странная.

Но Эрасту Петровичу сейчас было не до Беллинды Дженкинс. Он зорко вглядывался в воду.

Цвет моря все время менялся. Сначала оно светлело и золотело совершенно равномерно. Потом образовались светлые и темные пятна – это были песчаные и заросшие водорослями участки дна. Когда же солнце полностью оторвалось от горизонта, Фандорин увидел то, зачем пришел.

Остров Сен-Константен, как на подставке, стоял на почти идеально круглой отмели шириной не более ста метров. Потом дно опускалось и на нем – сверху это было отчетливо видно – темнели четыре геометрически правильных квадрата неодинакового размера: на севере, западе и востоке большие, на юге поменьше.

Так и есть! Фантастическая версия подтвердилась. Остров оказался двухъярусным, и главный его этаж – подземный. То есть подводный. Именно там происходит подлинная, тайная жизнь Сен-Константена, а фабрики, плантации и лаборатории существуют лишь для маскировки. Ай да немцы! Не зря англичане так встревожились!

– Ой! Ой, мистер Булль! Смотрите!

Эраст Петрович совсем забыл про девочку. Проклятье! Сейчас замучает расспросами, и придется врать.

Он обернулся.

Кагуяхимэ стояла спиной к морю и загадочных квадратов, кажется, не видела. Она заглядывала в жерло вулкана.

– Что это?

Фандорин подбежал и схватил чертовку за ворот. Посмотрел вниз – и чуть не ослеп.

Вся внутренняя поверхность кратера сверкала и переливалась зеркальным блеском. В самом центре чернело круглое отверстие, из которого поднимался белый пар.

– Мне это снится? – пролепетала Беллинда. – Что это такое?

Солнечные батареи, вот что. Тысячи квадратных метров зеркальных аккумуляторных панелей.

Эраст Петрович читал в научном электротехническом журнале о революционном проекте использования энергии солнечных лучей, однако не знал, что идея уже осуществлена на практике. И в каком масштабе!

На что тратится такое количество электричества? Пар или дым безусловно искусственного происхождения. Там, внизу, находится какое-то нешуточное производство.

– Никому об этом ни слова, – сказал ошеломленный Фандорин. – Ты умеешь держать язык за зубами?

– Лучше всех на свете, – ответила девочка. – И кому я буду рассказывать? Кобре? Мистер Булль, миленький, что это такое?

– Пойдем. Объясню по д-дороге.