Текст книги "Планета Вода (сборник)"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

На Арубе, в отличие от других Карибских островов, не было ничего. Совсем. Ни запасов сырья, ни даже нормальной зелени. Земля была почти безводной, и повсюду росли только суровые шипастые растения, как в пустыне. Воду доставляли с материка. Поэтому местному населению приходилось много и тяжко работать. Ничто не доставалось даром. Здесь берегли и ценили любой кусок металла или доску. Если строили, то добротно и основательно. Если расходовали, то экономно. Посадят дерево в специально привезенную почву – берегут, поливают, лечат. Из-за такого отношения к труду, ресурсам – к жизни арубцы заметно отличались от обитателей беспечных окрестных островов. Они были зажиточнее, уравновешеннее и как-то – вот самое точное слово – взрослее.

Нравилось Фандорину и то, как выглядят жители этой тропической Голландии: стройные и высокие, смуглые и черноволосые, но с голубыми и зелеными глазами. Таким, вероятно, будет население всей планеты через несколько веков, когда расы перемешаются.

Арубцы были потомками индейцев-араваков, испанцев, голландцев и чернокожих рабов. В последнее время эту громокипящую смесь активно обогащал азиатской кровью Маса.

Японец был в восхищении от здешних женщин, свободных в своих чувствах и поведении. Сам он считался среди них экзотическим красавцем. Худощавых брюнетов с синими глазами вроде Эраста Петровича на Арубе было пруд пруди, а узкоглазый шарообразный коротышка на весь город Ораньестадт имелся в единственном экземпляре.

Вот и сейчас, в час заката, Маса шлялся где-то по амурным делам, а Фандорин сидел в одиночестве, положив ноги на резные перила, и потягивал крепкий «де-рюйтер». Глядел на фланирующих по эспланаде женщин, одна прекрасней другой, и мечтал о том блаженном возрасте, когда голос плоти уже утихнет и перестанет отвлекать от истинно важных мыслей и дел. Потерпеть, вероятно, оставалось еще лет десять-пятнадцать.

Уже довольно давно Эраст Петрович постановил, что для благородного мужа унизительно вступать в любовные отношения, не испытывая любви или хотя бы влюбленности. Решение было теоретически правильное, но суровое. Влюбленности случались редко, с любовью было вообще навсегда покончено. Приходилось расходовать накопившуюся физиологическую энергию на интенсивное рэнсю и на борьбу с завистью. К Масе.

Фандорин поймал себя на том, что глазеет исключительно на гуляющих дам, совершенно не обращая внимания на мужчин, и рассердился. Нарочно стал скользить взглядом мимо силуэтов в платьях, фиксируясь только на фигурах в штанах. И через некоторое время обнаружил кое-что интересное.

Все мужчины двигались, кроме одного. Какой-то человек, не по-здешнему одетый в плотный костюм и шляпу-котелок, с невозможными в арубском климате крахмальными воротничками, не просто стоял на месте, но 1) высовывался из-за толстого кактуса; 2) не отрываясь смотрел на Эраста Петровича; 3) поняв, что обратил на себя внимание, спрятался за колючий ствол.

Удалившийся на покой сыщик за время мирного тропического существования совершенно отвык от подобных казусов. В прежней жизни он давно уже срисовал бы (как говорили сыщики в девятнадцатом веке) или сфотографировал бы (как стали говорить в двадцатом) соглядатая своим периферийным зрением.

Лицо у нездешнего человека тоже было нездешнее: сосредоточенное, узкое, с длинными усами, каких на Арубе никто не носил.

Британец, определил Фандорин. Пожалуй, полицейский или что-то в этом роде. Притом не рядовой, а из начальства.

Интересно.

И когда незнакомец – осторожно, на четверть физиономии – вновь высунулся, Эраст Петрович сделал приглашающий жест: пожалуйте-ка сюда, сэр, полно прятаться.

Усатый замер. Потом, приняв решение, вышел из-за кактуса. Приподнял котелок, учтиво поклонился, направился к дому.

* * *

– Сесил Торнтон, – представился непонятный человек, поднявшись на террасу и окончательно сняв шляпу. – Старший инспектор Скотленд-Ярда. Вы, должно быть, удивлены?

– Не очень.

Эраст Петрович внес коррекцию в первоначальную оценку англичанина. Не просто полицейский начальник, но джентльмен. По выговору чувствуется хорошая частная школа. Костюм и рубашка хоть странны для Арубы, но от «правильных» портных. Даже удивительно, что всего лишь старший инспектор.

– Чем обязан? – сухо спросил Фандорин, не предлагая сесть, потому что настоящие джентльмены из-за кактусов не подглядывают.

Британец оказался немногословен.

– Вот, – сказал он, доставая из кармана конверт с монограммой, – прочтите. Я появился перед вами столь невыигрышным манером, что положение может исправить только рекомендательное письмо от сэра Винсента.

Распознав в витиеватых буквах инициалы суперинтенданта английского Департамента уголовного розыска, давнего своего знакомого, Эраст Петрович показал гостю (получалось, что именно гостю, хоть и дурно воспитанному) на плетеное кресло.

«Дорогой мистер Фандорин, – писал сэр Винсент, – в память о нашем былом плодотворном сотрудничестве очень прошу Вас выслушать с вниманием мистера Сесила Торнтона, который ведет чрезвычайно важное расследование. Если согласитесь оказать моему коллеге посильное содействие, мое ведомство и лично я будем бесконечно Вам благодарны. Ваш покорный слуга» – и затейливая до абсолютной нечитаемости подпись, какую не подделаешь, да оттиск печатки, которую сэр Винсент всегда носил на указательном пальце.

Любопытство обожгло душу таким сладостным трепетом, что Фандорин удивился. Оказывается ему здесь, в этом раю, чего-то не хватает? Например, нежданных визитеров из большого мира с таинственными рекомендательными письмами?

Глупости. Застарелый рефлекс, не более.

– Вы зря ехали в такую даль, сэр. Я больше не занимаюсь расследованиями.

– Это мне известно, – кивнул старший инспектор. – Однако если уж я, как вы справедливо заметили, совершил столь неблизкий путь, может быть, вы по крайней мере выслушаете, что за дело я веду. Сэр Винсент говорил, что преступление такого сорта не оставит вас равнодушным. Это во-первых…

Поскольку гость сделал паузу, выжидательно посмотрев на Фандорина, тот наклонил голову: ну конечно, выслушаю, куда я денусь.

– А во-вторых, мне понадобятся не столько ваши детективные таланты… – Взгляд Торнтона задержался на погнутом кормовом винте от субмарины, которым Эраст Петрович украсил террасу в память о нападении гигантской акулы, принявшей «Лимон-1» за крупную добычу. – …Впрочем, сначала все-таки о преступлении. Взгляните, пожалуйста, на эти снимки.

Он достал из внутреннего кармана своей просторной визитки альбомчик, стал переворачивать страницы.

В первую минуту Фандорину показалось, что на фотографиях одно и то же: ванная, в ней неподвижная девочка-подросток неестественно белого цвета, с закрытыми глазами. Но присмотревшись, он увидел, что девочек три, просто они похожи: светловолосые и очень худенькие, с еще не развившейся грудью и проступающими сквозь кожу ребрами.

– Они спят или просто позируют? – спросил Эраст Петрович. – Кто и зачем покрыл тела белыми лилиями? Почему в ванне нет воды? Ее с-слили?

– Мертвы, – сурово ответил Торнтон. – Хоть и не похожи на покойниц. Воду мы не сливали. Именно в таком виде всех трех и находили. Первая – Эмма О'Лири, одиннадцати лет. Обнаружена 18 апреля 1901 года. Вторая – Сьюзан Найт, двенадцати лет. Умерла 14 ноября 1901 года. Третья – Люси Колл, тоже двенадцатилетняя. Дата смерти – 7 февраля 1902 года. Обстоятельства гибели идентичны. Сначала девочка пропадала. Потом ее находили в ванной комнате в гостиничном номере. Никаких следов насилия, в том числе полового. На левом запястье разрез. Причина смерти – обескровливание. Белые лилии. Вода, перемешанная с кровью, слита. Как видите, всё выглядит очень аккуратно, почти стерильно.

– Что рассказали в г-гостиницах? – быстро спросил Фандорин.

– Девочки приезжали в обществе мужчины маленького роста и субтильного сложения, немолодого. Детали внешности расходятся – преступник прибегал к маскировке. Во всех случаях мужчина и его маленькая спутница очень мило между собою общались. Их принимали за отца с дочерью.

– Газеты должны были много об этом писать, – удивился Эраст Петрович. – Но я не припомню упоминаний о серии таких странных, ужасающих убийств.

– Было принято решение держать эти преступления в тайне от прессы. – Инспектор тронул себя за ус. – По двум причинам. Всем нам памятна истерика, охватившая общество во времена дела Джека Потрошителя… А кроме того, мы довольно быстро вышли на след «Лилиевого маньяка», круг поисков все время сужался, и мы боялись его спугнуть.

– Вы нашли убийцу?

– Да.

– Зачем же я вам п-понадобился?

– Мы его упустили. То есть…

Торнтон тронул себя и за второй ус, придя в затруднение.

– Знаете, сэр, – сказал ему Фандорин. – Или выкладывайте все правду без утайки, или забирайте свой отвратительный альбом и уходите. Я ведь вижу, что вы не говорите мне г-главного.

Сконфуженно откашлявшись, инспектор развел руками:

– Да, вы правы… Я связан военной тайной, но, думаю, что в данном случае… В общем, проблема в том, что подозреваемый был важным сотрудником одной лаборатории Адмиралтейства. Засекреченным. Уж не знаю, над какой темой он работал, но если б вы видели, какие грозные грифы стоят на его личном досье… Собственно, поэтому газеты и остались в неведении… Скажите, вам доводилось вести подобные дела?

Эраст Петрович, кивнул.

– Да. Причем один раз я тоже искал маньяка, не совершавшего никаких половых действий. Это самый причудливый и непредсказуемый вид преступников.

– Давно? – оживился Торнтон.

– Очень. В д-девятнадцатом веке, – кратко молвил Фандорин и поморщился. Он очень не любил вспоминать ту историю. – При таком расследовании главное – разгадать болезненную идею маньяка. Тогда задача становится несложной. Но если вы его арестовали, значит, действовали правильно.

– Я не говорил, что мы его арестовали, – вздохнул англичанин. – У нас все же не было стопроцентной уверенности, а человек этот, как я уже говорил, находился под защитой своего особого статуса. Мы установили за ним очень плотную слежку. Я вел ее лично, а у меня, смею вас уверить, немалый опыт…

– И что же?

– В апреле прошлого года этот человек – его зовут Готлиб Кранк, он немец – отправился в путешествие. В Марселе сел на трансатлантический пароход. Я и мой лучший сотрудник, некто Финч, тоже. Мы ждали телеграммы из Скотленд-Ярда, чтобы произвести арест. Но близ одного из Канарских островов профессор ни с того ни с сего совершил самоубийство. Среди бела дня вдруг взял и прыгнул в море.

– Ни с того ни с сего? – переспросил Фандорин, взяв из коробки сигару и предложив сделать то же гостю (британец нервно качнул головой). – Вы уверены? Безо всякой п-провокации, без проявлений аномального поведения?

– Вы правы. – Торнтон досадливо покривился. – В плавании он вел себя странно. Всегда был тихоней, а тут без конца закатывал истерики, скандалил, рыдал. Мне следовало заподозрить неладное…

– Обычная история. У таких людей совершенно звериный нюх на опасность. Он что-то почуял, запаниковал, впал в исступление – и покончил с собой. – Эраст Петрович чиркнул спичкой, пристально рассматривая инспектора. – Это-то ясно. Я не пойму вот что. Ваш «Лилиевый маньяк» утопился в апреле прошлого года, в трех тысячах миль отсюда. Что же вас привело на Арубу? И зачем вам понадобился я?

Оглянувшись на эспланаду и гуляющих, Торнтон наклонился к Фандорину и понизил голос:

– Видите ли, сэр, у нас есть основания полагать, что профессор Кранк жив…

* * *

Сигара так и осталась незажженной.

– П-постойте… Я думал, что вы видели собственными глазами, как он бросился в море.

– Да, я был в двадцати футах. А мой помощник прыгнул в воду следом. Но профессор камнем ушел на дно.

Эраст Петрович потряс головой.

– Ничего не понимаю…

– Я тоже. Это какая-то чертовщина! – Торнтон экспансивно, совсем не по-британски воздел руки. – До земли там несколько миль и сильное течение. Он никак не мог доплыть. Мы все решили, что Кранк погиб. Однако вот вам факты… Производя обыск в портсмутской квартире Кранка, мы нашли в мусоре обрывки почтовой квитанции. За день перед отъездом из Англии профессор отправил бандероль. Судя по описанию и весу – с бумагами. Знаете куда? На остров Тенерифе, расположенный всего в пятидесяти милях от того места, где произошло самоубийство. Посылка была адресована предъявителю банковского билета с указанным номером. Кто-то получил бандероль в почтовом отделении Пуэрто-де-ла-Круса на следующий день после предполагаемой смерти Кранка.

– Это очень интересно и опровергает версию о спонтанности самоубийства, – заметил Фандорин, – но не сам его факт. Профессор отправил бандероль человеку, у которого на руках имелся указанный банковский билет. С чего вы взяли, что именно Кранк явился на почту за п-посылкой?

– Явился не Кранк, а какой-то посыльный. Но билет с этим номером никак не мог попасть на Тенерифе. В тот самый день, когда была отправлена бандероль, профессор побывал в банке, снял со счета все деньги. Это почтенный, аккуратный банк. Он записывает номера всех крупных купюр, какие выдает. Та, о которой идет речь, была у Кранка при себе во время путешествия. Она никак не могла попасть на Канары прежде профессора.

Эраст Петрович отложил сигару. Встал. Прошелся по террасе. Пальцы зашевелились, словно перебирая любимые нефритовые четки, пощелкивание которых всегда помогало дедукции. Однако четки уже много месяцев лежали в ящике письменного стола. На Арубе они были Фандорину совершенно ни к чему.

– Он мог передать или переслать кому-то купюру прежде, чем сел на пароход. И она попала на Тенерифе с каким-то д-другим кораблем.

– Невозможно. Кранк отправился в Марсель экспрессом и едва успел к отплытию. Пароход, на который он сел, самый быстроходный на линии. Билет никак не мог оказаться в Пуэрто-де-ла-Крус 18 апреля. Только если его достали из кармана профессора, прыгнувшего в море.

– Так может быть кто-то выловил труп, взял купюру и явился с ней на п-почту? Может быть, у Кранка в блокноте или еще где-то было записано, как и где следует получить п-посылку.

– Согласитесь, что это весьма малоправдоподобное умопостроение, – пожал плечами инспектор.

– Во всяком случае более п-правдоподобное, чем утопленник, являющийся за своей бандеролью на следующий день после смерти, – уязвленно заметил Фандорин. – Впрочем, по вашему тону я догадываюсь, что у вас есть какая-то версия. Если так, не ходите вокруг да около. Выкладывайте.

– Там неподалеку тянется отмель. Она окружает всю периферию маленького острова Сен-Константен.

– Какие г-глубины?

– От тридцати до шестидесяти футов.

Эраст Петрович саркастически усмехнулся:

– Уверяю вас, этого более чем довольно, чтобы утонуть.

– Да, но на отмелях расположены подводные плантации водорослей и моллюсков, принадлежащие концерну «Океания». Там постоянно работают водолазы…

– Водолазы не могут подобрать тонущего человека. Они передвигаются по дну в тяжелых скафандрах. – Фандорин подумал немного, пожал плечами. – Ну, то есть теоретически это, конечно, возможно, если под водой находится субмарина с водолазным отсеком, а вокруг нее плавает кто-то, имеющий резервуар со сжатым воздухом, однако это уж совсем фантастическое п-предположение.

– Отчего же? – быстро сказал британец. – Вот у вас, например, такая субмарина есть. Равно как и аппараты со сжатым воздухом для свободного перемещения под водой.

С полминуты Эраст Петрович молчал, глядя на инспектора с любопытством.

– Ах вот почему вы здесь? Вам не нужна моя помощь. Вы подозреваете, что я помог вашему утопленнику спастись. Давненько меня ни в чем до такой степени интересном не п-подозревали.

Торнтон махнул рукой.

– Господь с вами. С чего бы вы стали помогать «Лилиевому маньяку»? К тому же, мы проверили, в апреле прошлого года вы находились в Нью-Йорке на судостроительном заводе фирмы «Холланд». Ваша субмарина была еще не готова, а аппарат для подводного дыхания (он ведь называется «пневмофор»?) еще не был изобретен.

У Фандорина приподнялась левая бровь. Такая основательность делала Скотленд-Ярду честь.

– Я уже сказал, что нам нужны не ваши дедуктивные и аналитические способности, – продолжил инспектор. – Мне нужна ваша лодка, ваш пневмофор, наконец, вы сами с вашим опытом подводных работ. Вот зачем я приплыл сюда, на другой конец океана. Помогите нам, мистер Фандорин, решить эту загадку. Остров Сен-Константен находится в частном владении, он принадлежит концерну «Океания». Посторонних туда не пускают. А нам очень нужно знать, не прячется ли там «Лилиевый маньяк», живой и невредимый.

– Неужели концерн может отказать представителям Британской империи, ищущим опасного п-преступника?

– Мы не можем действовать по официальным каналам. Я ведь говорил, что дело засекречено. Кроме того, мы должны сначала убедиться, что спасение Кранка было технически возможно. Для этого нужно, чтобы кто-то, обладающий соответствующим снаряжением и навыками, произвел разведку плантаций и всего подводного периметра острова. К сожалению, в Королевском военно-морском флоте субмарин не строят. Нет и водолазов, умеющих работать без скафандра. Мы навели справки и выяснили, что никто лучше вас и ваших помощников с таким заданием не справится.

От детективной работы Эраст Петрович отказался бы не задумываясь – надоело, но тут заколебался. Признаться, он был польщен. Подумать только! Ведущая морская держава планеты обращается к нему за помощью.

– Если вы согласитесь, то получите очень хорошее вознаграждение, – вкрадчиво сказал Торнтон. – Я бы сказал, беспрецедентное. Не за результат – просто за согласие.

Хорошо зная скупость Скотленд-Ярда, Фандорин посулом не соблазнился. Да и какой гонорар сравнится с возможностью добыть двадцать тонн золота?

– Убийства девочек прекратились? – спросил он. – «Лилиевый маньяк» угомонился?

– Да, но…

– Тогда извините. Я слишком занят своей собственной работой. Придумайте какой-нибудь другой способ разгадать эту т-тайну.

– Я ведь вам не деньги предлагаю. – Торнтон достал из кармана какой-то конверт. – Кое-что получше. Предположим, найдете вы свой галеон. Знаете, что будет дальше? На него предъявит свои права голландская корона, поскольку здесь территориальные воды Нидерландов. Начнется разбирательство, которое в подобных случаях обыкновенно растягивается на долгие годы. А у меня вот здесь лицензия ее величества королевы Нидерландов, дающая вам право распоряжаться любыми морскими находками по вашему усмотрению.

Он достал бумагу с невозможной красоты печатями, помахал ею в воздухе.

– Документ выдан по личной просьбе британского правительства. И отдам я вам лицензию прямо сейчас. Если вы дадите слово прибыть со своей субмариной на Тенерифе, где находится временный штаб расследования. Вас доставит специальный транспортный корабль. Ну же, это очень выгодное предложение. На галеоне, как я слышал, двадцать тонн золота? После судебного разбирательства вам достанется одна четверть. Стало быть, фактически мы предлагаем вам пятнадцать тонн золота.

– Если мне удастся обнаружить галеон, – заметил Эраст Петрович.

– Ну так и вы можете ничего полезного для нас не найти. А гонорар в любом случае ваш…

Торнтон выждал еще немного и прибавил:

– Подумайте еще и вот о чем. Если Кранк жив, он рано или поздно найдет себе новую жертву. Маньяки ведь не останавливаются. Эта кровь будет на вашей совести.

Психолог, внутренне усмехнулся Фандорин. У англичан в моем досье, вероятно, написано что-нибудь вроде «придает сугубое значение нравственно-этическим мотивациям».

– Ладно. Я п-подумаю.

Борьба за мировое господство в двадцатом веке
13 октября 1903 года. Пуэрто-де-ла-Крус. Остров Тенерифе

– Почему вы добирались так долго? Почти полтора месяца!

Такими словами встретил Сесил Торнтон сходящего по трапу Фандорина. Тон был не вкрадчивый и просительный, как на Арубе, а строгий, недовольный. Эрасту Петровичу напоминали, что он взялся исполнить работу и получил плату вперед.

Но ведь старший инспектор и Британская империя, которую он представлял, действительно наняли команду «Лимона-2» на службу – как нанимают любую водолазную бригаду. Поэтому отвыкший давать кому-либо отчет в своих действиях Фандорин сначала сдвинул брови и сверкнул глазами, но затем взял себя в руки и кротко объяснил:

– Видите ли, для скрытного плавания нужен перископ. У нас на лодке его не было, за ненадобностью. Пришлось менять к-конструкцию рубки. Мой инженер мистер Булль справился с этой технической задачей довольно быстро, но ведь нужно было еще проверить прибор в море…

Небольшой английский пароход, переправивший лодку и ее экипаж через Атлантику, пришвартовался не в самом порту, а в уединенной бухте, зажатой между скал. Здесь, в полном соответствии с фандоринскими инструкциями, была оборудована небольшая база – с ангаром для субмарины и выводящим на глубокое место деревянным пирсом, на котором гостей и встретил Торнтон. Здесь же стоял небольшой кран, а по настилу были проложены рельсы, чтобы перемещать лодку в ангар, если понадобится сделать ремонт.

Пит Булль, не признававший глупых ритуалов, уже соскочил на причал, не поприветствовав инспектора и даже на него не взглянув. Инженера занимало лишь одно: правильно ли всё подготовили англичане, которые, по его мнению, недалеко ушли от русских по части умственных способностей. (Впрочем, мистер Булль относился неодобрительно ко всем на свете нациям, включая еврейскую, и делал исключение только для американцев, да и то лишь потому, что они, собственно, нацией не являются). По пирсу инженер пробежал рысцой, пригнувшись к настилу, словно охотничий пес, идущий по следу. Исчез в ангаре.

Тем временем Маса собственноручно стягивал с «Лимона» брезент. Вот субмарина залоснилась круглыми серебристыми боками под тенерифским солнцем, таким же ярким, как арубское. Японец сложил руки по швам, поклонился лодке в пояс. И только после этого подпустил к ней стропальщиков.

– Ладно, не буду мешать, – сказал Торнтон, видя, что Фандорин смотрит не на него, а на кран. – Когда закончите, коляска доставит вас в отель. Там и поговорим.

Провозились часа два. Булль, естественно, остался всем недоволен. Маса, естественно, расшипелся на грузчиков за то, что они проявили к «Лимону» недостаточно почтительности. А когда субмарина уже покачивалась на волнах, закрепленная тросами, оба помощника, естественно, переругались между собой.

Во время плавания по океану Эраст Петрович заставил их подписать документ, согласно которому они клялись честью соблюдать во взаимоотношениях уважительность, поэтому пикировка между антагонистами теперь происходила своеобразно.

– Со всей уважительностью должен сказать, сэр, что в следующей жизни вы родитесь глистом, который живет в брюхе у свиньи, – говорил японец.

– А вы дурак, сэр, – презрительно парировал Пит Булль, придававший клятвам меньше значения, чем Маса.

– Со всей уважительностью должен сказать, сэр, что ваша следующая жизнь наступит намного раньше, чем вы предполагаете, – багровел японец.

– А вы дурак, сэр, – звучало в ответ.

И так до бесконечности.

– Ну вот что, – не выдержал Фандорин. – Пакт учтивости отменяется. Я запрещаю вам общаться между собой. Все контакты только через меня. И жить будете п-порознь. Вы, Булль, располагайтесь в ангаре. Я знаю, вы все равно не захотите разлучаться с «Лимоном». Ты, Маса, едешь со мной.

– Он будет мне указывать, – пробурчал Булль. – Эрцгерцог выискался. Я и сам бы никуда отсюда не уехал. Моя складная койка при мне. Распорядитесь только, чтобы мне прислали мое диетическое питание. И проследите, чтобы ваша макака не подсыпала туда яду.

– Маса, дамарэ[2]2
  Маса, молчать! (яп.)


[Закрыть]! – рявкнул Эраст Петрович, схватил японца за шиворот и уволок за собой.

В коляске, катившейся по набережной маленького живописного городка, японец довольно быстро оттаял. Забыв про обидчика, он с интересом разглядывал местных сеньорит, а на некоторых, особенно понравившихся, даже оглядывался.

– Возможно, первая категория, господин. Очень возможно! – взволнованно объявил он. – Мне нравится остров Тенерифе!

У Масы, знатока и ценителя женской красоты, имелась своя система, по которой он оценивал обитательниц разных стран и местностей. Эта градация не вполне совпадала с общепринятой. Учитывались толщина, маслянистость кожи, затуманенность взгляда, доверчивость, пылкость, незлобивость и еще два десятка параметров, в том числе совсем гурманских вроде округлости мочки уха. По этой взыскательной шкале немки стояли много выше француженок, а первой категории Маса до сих пор удостаивал только красавиц русского Севера и Гавайских островов.

– Очень рад, – рассеянно ответил Фандорин, разглядывая город, который ему не нравился. Обыкновенный курорт: вывески на английском, повсюду реклама больших фирм, толпы туристов.

«Гранд Отель», к которому повернула коляска, был тоже самый заурядный, будто перенесенный сюда из Биаррица или Брайтона, разве что тропическая растительность несколько оживляла ординарную европейскую архитектуру.

Но над всей этой маленькой квази-Европой царила громада вулкана, словно задавая истинный масштаб мироустройства. Эраст Петрович задрал голову, но верхушки пика не увидел – она пряталась в облаках.

Вдруг сжалось сердце, будто пронзенное ледяной иглой. Такое с Фандориным случалось лишь в преддверии очень большой опасности.

Странно. Предстоящая работа не выглядела рискованной.

Мудрец сказал: «Благородный муж, если он не дурак, слушается предчувствий, ибо их посылает благосклонная Высшая Сила». Впрочем, по иному случаю, Мудрец сказал и другое: «Дурное предзнаменование для благородного мужа не повод, чтобы сойти с дороги». У любого настоящего мудреца всегда можно отыскать изречения взаимоисключающего свойства.

* * *

– Ну? Что скажете?

Терпение у Сесила Торнтона было истинно британское. За час, в течение которого Фандорин изучал криминальное досье, инспектор почти не шевелился. Но стоило Эрасту Петровичу отложить папку, прищуриться на крутящийся под потолком вентилятор и потянуться за нефритовыми четками, как сразу же прозвучал нетерпеливый вопрос.

– Ч-чахотка, – пощелкав гладкими шариками, сказал Эраст Петрович. – На Арубе вы об этом не упомянули. Все три жертвы «Лилиевого маньяка» были не только однотипной внешности, но еще и болели чахоткой. Прозрачная кожа с голубоватым оттенком, тени в подглазьях, ощущение эфемерной хрупкости. Это раз… Теперь второе. Я взял с собой в плавание всё, что можно прочитать об острове Сен-Константен. Информации немного. Однако в газетах несколько статей о туберкулезном санатории, куда берут только девочек. Пишут, что тамошний курс лечения для мальчиков неэффективен…

Торнтон подался вперед:

– Вы полагаете, что санаторий стал для Кранка приманкой?

Покосившись на инспектора (взгляд означал: «Странно, что вы сами не обратили на это внимание»), Эраст Петрович не стал отвечать на этот риторический вопрос.

– Не было ли с прошлого апреля в санатории каких-нибудь инцидентов? Подозрительных смертей? Исчезновений?

– Нет, я бы знал. То есть больные иногда умирают, там ведь есть и тяжелые. Но ничего, что привлекло бы внимание полиции. На остров попасть без разрешения концерна «Океания» нельзя, однако по испанскому законодательству обо всех преступлениях и правонарушениях администрация обязана сообщать в полицию Санта-Круса-де-Тенерифе.

Этот ответ удовлетворил Фандорина не вполне.

– Вы сами-то бывали на Сен-Константене?

– Нет. Пробовал, но не получилось. Здесь в Санта-Крусе есть контора концерна. Разрешения выдает она – и только тем, кого принимает на работу. Обычно это кто-то из местных рыбаков и ныряльщиков, но приезжают и издалека. Жалованье высокое, условия жизни хорошие. Все желающие проходят собеседование. Я попытался, даже дважды. Сначала попробовал выдать себя за механика – в свое время я, как и вы, закончил инженерный факультет. – Торнтон невесело усмехнулся. – Однако, в отличие от вас, отошел от техники. Меня срезали. Второй раз, как следует загримировавшись, чтобы не узнали, предложил свои услуги в качестве охранника (они охотно берут ветеранов армии, военно-морского флота, полиции). Тут-то я был в своих знаниях и навыках вполне уверен. Но все равно срезали. Поговорили о том, о сем, я ответил на все вопросы. Сказал, что ушел со службы, потому что мало платят. Нет, говорят, вы нам не подходите. Без объяснений. Может быть, и к лучшему, что не приняли…

Инспектор поежился, словно от озноба.

– П-почему «лучше»?

– Потому что в разное время я сумел отправить на остров трех своих людей. Один устроился электриком, другой водолазом. Третий – охранником… – Лицо Торнтона сделалось похоронным. – Первый упал со скалы и переломил себе основание черепа. Несчастный случай. Второй утонул на подводной плантации. Тоже несчастный случай. Третьим был тот самый Финч, о котором я рассказывал. Я внедрил Финча уже после нашей с вами встречи, месяц назад. Он прислал одно письмо, сообщил кодом, что с ним все в порядке. И с тех пор, вот уже три недели, не выходит на связь…

– Интере-есный островок, – протянул Эраст Петрович. – Послушайте, а может быть, чем б-бороздить глубины, лучше и я испытаю удачу, завербуюсь в конторе? Фотокарточки Кранка я видел, приметы изучил. Посмотрю, там он или нет. Заодно вашего пропавшего третьего поищу. У вас есть его снимок?

– Да, у меня при себе служебное удостоверение Финча. Вот. Здесь не видно, но волосы темно-рыжие. И особая примета: под правым глазом звездчатый шрам.

– Это след от пули. Странно, что он выжил, – заметил Фандорин, рассмотрев фотографию.

– Да, Финч был тяжело ранен, но выполнил задание.

– Что это было за задание?

Инспектор потянул себя за ус.

– …Задержание очень опасной шайки.

– Какой именно? – с интересом спросил Эраст Петрович, знавший все серьезные английские шайки.

– Давайте не будем отвлекаться. – Торнтон строго кашлянул. – Вам следует знать, что Финч – лучший из наших полевых агентов. С этим человеком не может произойти несчастного случая. И никому еще не удавалось застать его врасплох. Он способен проникнуть повсюду и всегда возвращается. Если даже Финч пропал, то уж вам-то тем более не следует идти аналогичным путем. Сделайте то, о чем мы договорились. Транспортировка вашей субмарины обошлась короне в немалые деньги.

Фандорин пожал плечами и промолчал. Выражение «уж вам-то тем более» ему не понравилось, но хозяин – барин. Была бы честь предложена. К тому же инспектор что-то слишком уж часто стал хвататься за ус.

– …Кроме того, Кранка на острове вы вряд ли встретите, – продолжил инспектор. – Мои агенты успели присмотреться к обитателям Сен-Константена. Профессора они нигде не видели. Если он и там, то прячется. Возможно, работает в лаборатории концерна и не высовывает носа.