Текст книги "Сокол и Ласточка"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Большой благородный японский попугай

Последний коммент Гретхен-Вали означал, что Алтын с детьми уже отправилась в долгую дорогу: сначала в Лондон, оттуда рейсом «Вирджин Атлантик» в Бриджтаун. А что ничего не написала напоследок – это паршивый характер. Обиделась, что он не стал банить развязную секретаршу, вечно сующую свой нос куда не просят.

Пока не истекли 96 минут, как раз можно было бы записать всё случившееся в дневник. Во-первых, это помогло бы собраться с мыслями. Во-вторых, интересно было бы узнать мнение жены. Но Алтын, стало быть, из контакта уже вышла. А от Вали проку будет мало. Дедукция не входила в число её сильных качеств.

Пожалуй, чем метаться по каюте, дожидаясь тётиного пробуждения, разумней спуститься в библиотеку. В загадочном письме есть кое-какие детали, требующие выяснения и уточнения.

В лифте Фандорин, как обычно, не поднимал глаз, а смотрел под ноги. Так же вели себя и попутчики. Встречаться с кем-либо глазами было рискованно. Согласно корабельному этикету, eye contact [13]13
  Встреча глазами ( англ.)


[Закрыть]предполагал улыбку, улыбка – обмен вежливыми репликами, и всё, потянется цепочка: теперь при каждой случайной встрече придётся останавливаться, здороваться и обсуждать природу-погоду, желать друг дружке чудесного афтернуна, и так далее, и так далее.

В принципе, всё это очень цивилизованно и мило, но с российской точки зрения – фальшь, пустое сотрясание воздуха. В Москве Нику ужасно раздражал недостаток вежливости, здесь – её избыток. Тут было о чём задуматься. Получалось, что британцем он быть перестал, а русским так и не сделался. Дома (ага, всё-таки «дома»!) часто думал: худшая беда у них тут – не дураки и не дороги, а тотальное хамство. На корабле же постоянно ловил себя на мысли: «странная у них, англичан, всё-таки привычка…» Например, даже британская сдержанность, которую Фандорин всегда так ценил, теперь казалась ему какой-то малахольной и противоестественной.

Взять хоть сегодняшний инцидент.

Согласно заведённому распорядку, с 16.15 Синтия плавала в открытом бассейне на солнечной палубе. Николас сел в шезлонг с книжкой («История британской Вест-Индии»), а тётю, наряженную в плюшевый купальник с львами и единорогами, служители пересадили из каталки на подъёмник и стали осторожно перемещать над изумрудной водой. В середине, где глубже, старушку опускали, она отстёгивала ремни и десять минут величественно плавала взад-вперёд. На воде тётушка держалась отлично. Потом тем же краном её переправляли обратно.

Сначала всё шло, как обычно: Синтия отдавала команды, словно адмирал Нельсон с капитанского мостика в разгар Трафальгарского сражения; вежливые матросы делали вид, что без её распоряжений нипочём не справятся с таким мудрёным делом. Но когда сиденье оказалось над мраморным бортиком, тётя как-то неловко накренилась, и ремень безопасности то ли лопнул, то ли расстегнулся.

Сам миг падения Николас проглядел – он как раз читал о рейде пирата Моргана на Маракайбо. Услышал донёсшееся с нескольких разных сторон приглушённое «ах!», тётин вскрик. Поднял глаза и обмер, увидев столб брызг и пустое раскачивающееся сиденье.

В течение полуминуты, пока выяснилось, что старушка цела, вокруг царило напряжённое молчание. Кто-то приподнялся с шезлонга, кто-то даже вскочил, но в общем все вели себя с безукоризненной сдержанностью. Русские бы заорали, кинулись к бассейну, здесь же никто не тронулся с места. Не из безразличия, а чтобы не мешать специалистам: прислуга лучше знает, что и как нужно делать в подобном случае. Орал и размахивал руками только какой-то дядечка в не по-английски пёстрых плавках. Потом, когда стало ясно, что всё в порядке, Николасова соседка со снисходительной улыбкой сказала про крикуна: «Australian, isn’t he». [14]14
  А, он австралиец ( англ.)


[Закрыть]Выговор у эмоционального джентльмена действительно был антиподный.

Зато Синтия проявила себя настоящей англичанкой. Когда перепуганные матросы выудили её из воды, она сказала лишь: «Полагаю, сегодня я плавать не буду». И бледный от потрясения Ника укатил её под одобрительные взгляды и сочувственные комментарии публики.

Однако в коридоре, вдали от посторонних глаз, тётя дала-таки волю чувствам.

– О, мой Бог, – слабым голосом сказала она. – Я чуть не погибла. Когда я падала из этой чёртовой люльки, чуть не лопнула от злости. Думала: «Как некрасиво со стороны Всевышнего! Угробить меня накануне главного приключения всей моей жизни! Просто нечестно!»

– Вы всё это подумали, пока падали с двух метров? – спросил Ника – безо всякой подначки. Он знал по опыту, что в миг опасности мысль многократно ускоряется. – Однако вы не совсем справедливы к Господу. Если вы считаете плавание по океану главным приключением вашей жизни, то оно уже близится к концу. Завтра Мартиника.

– При чём тут плавание! – фыркнула Синтия, но это интригующее замечание Николас пропустил мимо ушей. Он ещё не совсем оправился от шока.

– Как же вы меня испугали, – пробормотал он. – Я подумал…

– Что старуха свернёт себе шею и ты унаследуешь Борсхед-хаус? – подхватила тётушка. Он хотел возмутиться, но она махнула: молчи, не перебивай. – Нет, мой милый, Борсхед-хаус ты бы, конечно, унаследовал, но ты даже не представляешь, чего бы ты лишился! Какой ужас! Я могла погибнуть, не открыв тебе тайны!

Николай Александрович заморгал.

– Тайны? Какой тайны?

Мисс Борсхед вздохнула.

– Не хотела говорить, пока не прибудем на Мартинику, но после сегодняшнего происшествия просто обязана ввести тебя в курс дела. Неужели ты подумал, что я притащила тебя на этот дурацкий пароход, только чтобы ты катал меня по палубе?

– А… разве нет?

– У меня самоходное кресло, – с достоинством заметила она. – Нет, мой мальчик. Ты мне понадобился не в качестве тягловой силы. Мне нужна твоя голова. Фандоринская голова! – Она постучала его артритическим пальцем по лбу. – Дай мне 96 минут, чтобы прийти в себя. А пока изучи один документ. И поработай своими учёными мозгами.

Сказано это было уже перед самой дверью каюты. А минуту спустя Николас получил для изучения пожелтевшее от времени письмо – без каких-либо комментариев. Пока он разглядывал бумагу, не торопясь её разворачивать, Синтия ретировалась в своё логово. Из кресла на диван она умела перемещаться без посторонней помощи. Руки у старушки были сильные.

* * *

Двадцать минут спустя охваченный охотничьим азартом Фандорин ехал в лифте на шестую палубу, в библиотеку. Там имелся отличный подбор книг на разных языках по истории мореплавания. Возможно, удастся что-то найти по французским арматорам периода Войны за испанское наследство.

Читальный зал бывал полон только в ненастную погоду. Но с самого Бискайского залива над океаном сияло солнце, с каждым днём делалось всё теплей, и в этот тихий послеполуденный час Николас оказался в библиотеке совсем один, даже служительница куда-то отлучилась. Вместо неё на столике регистратуры сидел большущий попугай изысканной, но несколько траурной окраски: сам чёрный, с красным хохолком и жёлтой каймой вдоль крыльев. Птица водила здоровенным клювом по странице раскрытой книги – будто читала. Фандорин поневоле улыбнулся.

– Пиастрры, пиастрры, – сказал пернатому существу магистр. Попугай покосился на шутника круглым глазом и присвистнул – мол, слыхали уже, придумал бы что-нибудь пооригинальней. Потом взял и перевернул клювом страницу. Должно быть, видел, как это делают посетители, и спопугайничал.

Библиотекарша Николасу была не нужна. Он сам нашёл нужный шкаф, разделённый по странам и эпохам. Ага, вот Франция. Вот царствование Людовика XIV. А вот и целый том, посвящённый арматорам порта Сен-Мало.

– Лефевр, Лефевр… – бормотал Фандорин, перелистывая указатель.

Их, оказывается, была целая династия, Лефевров. А вот и тот, что, очевидно, упоминается в письме.

Вслух Ника прочёл:

– «Шарль-Донасьен Лефевр (1653 – не ранее 1718)». That’s my man! [15]15
  Он-то мне и нужен! ( англ.)


[Закрыть]

Птица издала нервный клекочущий звук. Мельком подняв глаза, Фандорин увидел, что попугай растопырил крылья и таращится на него.

– Не любишь, когда в библиотеке громко говорят? Ну, извини.

Дальше он читал про себя, испытывая волнение, как всякий раз, когда удавалось подцепить ниточку, ведущую из сегодняшнего дня в прошлое.

Дом «Лефевр и сыновья» был основан отцом Шарля-Донасьена во время войны с Аугсбургской лигой для снаряжения корсарских кораблей. Потом успешно торговал, обслуживая Ост-Индскую компанию. Разбогател на работорговле, переключился на заготовку сушёной трески и импорт муслина из стран Средиземноморья. Ага! В конце семнадцатого века фактически монополизировал выгодный посреднический бизнес по выкупу европейских пленников у берберских морских разбойников, подданных султана Мулай-Исмаила.

– Никаких сомнений. Именно с этим Лефевром вёл переговоры наш Эпин, – с удовлетворением сообщил Фандорин попугаю, который перелетел на соседний стол и в упор пялился на магистра.

Внезапно чёрно-красная птица, которая до сего момента вела себя вполне цивилизованно, сорвалась с места и кинулась на Николая Александровича. Когтями впилась в грудь, прорвав рубашку; клювом ударила в висок – не то чтобы очень сильно, но чувствительно, до крови. Главное же, эта агрессия была до того неожиданной, что Ника остолбенел.

Руки были заняты фолиантом, поэтому сбросить с себя глупую тварь удалось не сразу.

– Кыш! Кыш! – закричал Фандорин, мотая головой.

Наконец бросил книгу и стряхнул попугая. Тот отскочил и беспокойно зацокал лапками по блестящей поверхности стола. Наклонив царственную башку, птица неотрывно смотрела на магистра истории.

На крик из подсобки выглянула библиотекарша. Увидела, что посетитель стирает платком с виска капельку крови и ужасно переполошилась, когда Николас объяснил, в чём дело.

– Вы, наверное, чем-то его испугали? Наш Капитан Флинт никогда ни на кого не бросался. Он такой благовоспитанный! Не пачкает, не шумит, бумагу не рвёт. Мы даже не держим его в клетке!

И рассказала, что попугай живёт у них уже месяц. Во время прошлого карибского круиза, где-то между Мартиникой и Барбадосом, влетел в окно библиотеки и прижился. Такое ощущение, что ему нравится запах книг. Кормят его попкорном и чипсами. Среди членов экипажа есть один зоолог, так он говорит, что никогда не видал таких попугаев. Птицу сфотографировали, отправили снимок в Королевский орнитологический музей. Оттуда ответили, что такие попугаи действительно нигде не встречаются. По некоторым признакам птица напоминает большого благородного японского попугая, которые считаются давно вымершими. Их изображение встречается на ширмах и веерах эпохи Хэйан, а потом исчезает. Музей попросил доставить птицу для изучения, но в корабельной библиотеке привыкли к Капитану Флинту, не хотят с ним расставаться. Он такой умный, такой тактичный. Так бережно обращается с печатными изданиями…

– Я бы взял эту книгу с собой, – прервал Николас словоохотливую даму. Ему наскучило слушать про попугая. Хотелось выяснить ещё что-нибудь об арматорском доме «Лефевр и сыновья». А там пробудится Синтия и объяснит, что означает таинственное письмо.

– Что, собственно, мне известно? – подытожил он на обратном пути.

Некто по имени Эпин, находившийся в любовных, родственных или дружеских отношениях с Беттиной Мёнхле, женой владельца Теофельса, в феврале 1702 года прибыл в порт Сен-Мало. Вёл переговоры с арматором Лефевром о плавании в Барбарию. Цель рискованного предприятия – добыть некое сокровище, дороже которого «нет на свете». Очень интересно, очень!

В каюте магистра ждали два сюрприза.

Во-первых, тётя не спала, а сидела в своём кресле, хотя 96 минут ещё не истекли.

– Где тебя черти носят? – сердито закричала она. В возбуждённом состоянии тётя забывала об аристократических манерах и предпочитала энергичные выражения. – Я не могла уснуть! Зову, звоню в колокольчик! Выезжаю, а его нет! Нам нужно поговорить, и как можно скорей. Открой дверь на террасу – душно. Сядь рядом! Ты прочитал письмо?

Второе письмо

Второй сюрприз приключился, едва лишь Николас распахнул террасную дверь, чтоб впустить в каюту свежий воздух.

Вместе с ветерком в апартамент влетел чёрно-красный попугай, с хлопаньем пронёсся над роялем, столом, тётиной головой и уселся на перила лестницы, что вела на второй этаж.

– Зачем ты впустил это животное? – закричала Синтия. – Немедленно выгони! Оно всё тут загадит! Брысь, брысь!

Но прогнать птицу оказалось непросто. Когда Фандорин взбежал по лестнице, попугай переместился в гостиную, на телевизор. Фандорин спустился – попугай преспокойно перелетел обратно на перила. Проделав маршрут вверх-вниз ещё пару раз, магистр остановился. У оппонента было явное преимущество в свободе передвижения.

Тут ещё и тётя с типичной непоследовательностью накинулась на племянника:

– Что ты пристал к бедной птице? Чем она тебе мешает? Сидит себе и сидит. И ты сядь. Нам нужно поговорить.

Он послушно опустился в кресло и пододвинул к себе письмо Эпина, однако Синтия не позволила задавать вопросы.

– Погоди, – сказала она, подняв руку. – Я всё расскажу сама. Молчи и слушай… Я всегда чувствовала, что тебе не по душе мои подарки.

– А? – удивился Николас неожиданной смене темы.

– Не возражай, я знаю. Каждый раз перед твоим днём рождения или какой-нибудь знаменательной датой я долго думаю, что бы такое поинтереснее тебе подарить. А потом чувствую: нет, опять не то. Мальчик остался недоволен.

Магистр поразился ещё больше. Он и не подозревал в тёте такой проницательности.

– Что вы, тётушка. Ваши подарки каждый раз для меня такая неожиданность.

– Это ты говоришь из вежливости. А сам вот не носишь золотой брегет, который я купила на аукционе. Часы тебе не понравились. Да-да, я догадалась. – Синтия печально вздохнула и опять безо всякого перехода объявила: – Бумаги!

– Что?

– Больше всего на свете ты любишь старые бумаги. Всякие там пергаменты, манускрипты, инку… инкунабулы, – не без труда выговорила она трудное слово. – Особенно если они как-то связаны с историей рода Дорнов. Поэтому я и решила подготовить подарок, который наверняка придётся тебе по вкусу. Ты знаешь, что после инсульта я освоила интернет…

– Да, я ведь получаю от вас по несколько имейлов в день.

– Не перебивай меня, Ники! Что я хотела сказать? Ах, да. Про подарок. Некоторое время назад задаю я поиск на новые страницы со словом «Теофельс» (я делаю это периодически), и вдруг вижу: в связи со смертью последнего хозяина замка часть обстановки и старые архивы семейства фон Теофельс будут распроданы на интернет-аукционе. И он-лайновый каталог: кое-что из мебели, охотничьи трофеи, всякие там железки и много бумаг. Они разделены на лоты по хронологическому принципу: первая четверть восемнадцатого века, вторая четверть восемнадцатого века, третья – и так до второй четверти двадцатого. Все документы более позднего времени ещё до аукциона выкуплены каким-то бундесведомством. Ты ведь знаешь, что эти люди, Теофельсы, при кайзере и при Гитлере занимались военной разведкой или чем-то в этом роде.

– Конечно, знаю, но это вне сферы моих занятий. А документов совсем старинных там не было?

Синтия пожала плечами.

– Откуда? Теофельсы – род не из древних. Хоть на их генеалогическом древе корни восходят аж до Тео Крестоносца, но нам-то с тобой отлично известно, что линия это боковая, бастардная.

Тётя произнесла последнее слово с презрением, достойным не дочери чаеторговца, а обладательницы голубейшей крови.

– Их дворянская грамота куплена за деньги, ведь первый фон Теофельс на самом деле звался Мёнхле и взял звучное имя лишь после того, как завладел замком.

– И письмо, которое вы мне дали, адресовано супруге этого господина – Беттине, урождённой фон Гетц, – нетерпеливо вставил Ника. – Это я понял. Так вы выкупили архив?

– Только один лот. Зато самый старый. За первую четверть восемнадцатого века. Перед тем как обернуть в подарочную упаковку, стала просматривать бумаги. Они почти все на немецком, этим ужасным угловатым шрифтом. Я перебирала листки без особенного интереса – и вдруг натыкаюсь на английский, причём легко читаемый!

Как подобает истинной дочери Альбиона, иностранных языков тётя не знала и не очень понимала, зачем кто-то ещё упорствует в их использовании, когда так удобно и просо объясняться по-английски.

– Я всё понял. Вы прочитали письмо, и вас заинтересовало упоминание о сокровище – правда, довольно туманное.

Синтия загадочно улыбнулась.

– Всё ли ты понял, скоро станет ясно. А пока расскажи мне, знаменитый специалист по старинным документам, много ли ты уразумел из этого письма.

Но когда племянник поделился своими выводами и предположениями, снисходительности в её тоне поубавилось.

– Надо же, ты сразу догадался, что «С.-М.» – это французский город Сен-Мало. А я вообразила, будто речь идёт о швейцарском Сен-Морице. В пятьдесят девятом я каталась там на лыжах и сломала лодыжку.

– Ну что вы! Откуда в Сен-Морице арматор и как можно из Швейцарии уплыть во владения Мулай-Исмаила?

– Ну, я тогда ещё не знала, что такое «арматор» и кто таков этот Мулай. Кроме того, во втором письме упоминается Святой Маврикий (Saint Maurice) и пещера, а вокруг Сен-Морица полно горных пещер. И озеро там тоже имеется, так что упоминание о плавании меня не смутило. Но ты, конечно, прав. «С.-М.» – это Сен-Мало…

– Постойте, постойте! – перебил он. – О каком это «втором письме» вы говорите?

Тут Синтия подмигнула – это было настолько на неё непохоже, что Ника вздрогнул. Голубой глаз на миг прикрылся морщинистым веком и вновь воззрился на племянника с весёлым торжеством. Раздался дребезжащий смех. Тётя наслаждалась минутой.

– Вот об этом.

Узловатые пальцы достали из-под скатерти заранее приготовленный конверт, а из конверта листок грубой буроватой бумаги.

– Там было ещё одно письмо на английском. Точнее, фрагмент письма. Начало отсутствует. Стоило мне прочесть первую строку – и я остолбенела. – Синтия отвела руку с листком от нетерпеливых пальцев Николаса. – Сейчас, сейчас. Только, пожалуйста, читай вслух. Доставь старухе удовольствие. Я хочу слышать, как задрожит твой голос.

Голос Николая Александровича действительно задрожал. Даже сорвался. Первая строка, начинавшаяся с середины фразы, была такая: «…но главное – вот эта детская считалка. Она поможет тебе запомнить путь к тайнику».

Как же голосу было не сорваться?

Что-то зашуршало возле локтя. Фандорин оглянулся – это попугай сел на стол и смотрел, разинув клюв, словно тоже хотел послушать. Однако Нике сейчас было не до раритетных птиц.

Почерк был тот же, что в первом письме, только не такой ровный и гладкий, словно пишущий очень торопился. Ни завитушек, ни заглавных буквиц в существительных, ни изящных оборотов. Язык послания казался менее архаичным, почти современным.

Впрочем, углубиться в чтение Николас не успел. Тренькнул звонок – это батлер, согласно установленному распорядку, доставил afternoon tea.

– Давайте скажем, что нам не нужно чая! – жалобно воскликнул Фандорин. Мысль о том, что придётся прервать знакомство с интригующим документом, была невыносима. – Сейчас начнёт священнодействовать!

– Человек выполняет свою работу, – строго сказала тётя. – Надо относиться к этому с уважением. Тебе не хватает выдержки и терпения. Это не по-английски, мой мальчик. Войдите, Джагдиш!

Возглас адресовался батлеру. Улыбчивый индиец во фраке и белейших перчатках вкатил столик, на котором сверкали фарфором, хрусталём и серебром чашки, вазы, приборы, а посередине красовался кувшин с орхидеей

– Сервируйте чай на террасе, погода сегодня просто чудесная, – велела Синтия и прикрикнула на Нику. – Не подглядывай в письмо! Имей терпение! Покорми пока птичку орешками.

Попугай, который ещё пять минут назад у неё был «животным», подлежащим немедленному изгнанию, превратился в «птичку».

– На, жри, – хмуро буркнул магистр по-русски, зачерпнув в одной из вазочек арахиса.

Но пернатое создание лишь мотнуло хохластой башкой и, словно в нетерпении, топнуло по столу.

– Кушай, деточка, кушай.

Синтия попробовала запихнуть орешек прямо в клюв попугаю, но тот взлетел и сел Фандорину на плечо. При этом ещё и изогнул шею, как бы пытаясь заглянуть в листок.

– Мне не дают читать, и ты не будешь, – сказал Николай Александрович, убирая руку с письмом.

* * *

Продолжить чтение удалось минут через пять, когда батлер разлил чай, добавив тёте молока, а племяннику ломтик лимона.

Наконец пассажиры люкса остались на террасе вдвоём (если считать попугая, по-прежнему сидевшего на плече у Ники, то втроём). Магистр поспешно отодвинул чашку, развернул листок и начал сначала:

«…но главное – вот эта детская считалка. Она поможет тебе запомнить путь к тайнику.

 
Прыг-скок, прыг-скок
С каблука на носок,
Не на запад, на восток,
С оселка на брусок.
Прыг-скок, прыг-скок,
И башкой об потолок.
 

Вкупе с вышеприведённым рисунком считалка укажет тебе, где спрятано сокровище.

Знай, моя милая Беттина, что я оставляю тебе ключ к богатству, свободе, новой жизни – всему, чего ты пожелаешь. Это мой прощальный дар. Я же удаляюсь туда, откуда, надеюсь, нет возврата. И довольно обо мне. Лучше скажу о тебе.

Ты самая добрая, щедрая и самоотверженная женщина на свете. Но самоотверженность, когда её слишком много, из добродетели превращается в грех. Любое достоинство, будучи избыточным, оборачивается своею противоположностью. Жертвовать собою ради других без остатка означает расточать собственную жизнь, а ведь она бесценный Дар от Господа!

Ах, Беттина, поверь мне! И женщина может вырваться из пут судьбы. Это даже не так трудно, Нужно лишь преодолеть страх и твёрдо знать: главный твой долг не перед кем-то или чем-то, а перед самой собою. Растоптать собственную жизнь – худшее из преступлений в глазах Всевышнего.

Меня торопят, времени больше нет.

Не сомневаюсь, что сундуки, набитые золотом и серебром, пригодятся тебе больше, чем мне. Этих богатств довольно, чтобы обеспечить свободу сотне, а то и тысяче таких, как ты. Мне же ничего не нужно. Свобода у меня теперь есть. Такая, о которой мы мечтали когда-то детьми, помнишь?

Ты, верно, думаешь, что путь к свободе полон непреодолимых препятствий? Ошибаешься. Вот что надобно сделать: заложи свои драгоценности, чтобы хватило средств на дорогу; найми верного и толкового слугу, а лучше двух или трёх; садись в карету и ни в коем случае не оборачивайся! Дорога сама поведёт тебя. Ты сядешь на корабль, приплывёшь в указанное место, отыщешь пещеру, а в ней тайник. Только и всего.

Святой Маврикий, покровитель тех, кто не оглядывается назад, поможет тебе.

Прощай, моя милая, и будь счастлива.

Твой самый любящий и верный друг Эпин»

Всё вплоть до подписи Your most loving and assured friend Ėpine, было написано той же рукой, что первое письмо. Только внизу, явно другим почерком, кто-то приписал по-немецки: «Первая страница, где карта и рисунок, сожжена в день святой великомученицы Прасковьи во избежание соблазна». Буквы крупные и круглые, чернила более густого оттенка. В одном месте они расплылись, словно на бумагу капнула слеза.

– Кто этот Эпин? – воскликнул Фандорин и перевернул листок, но на обороте ничего не было. – В каких он был отношениях с Беттиной Мёнхле?

– Я тоже гадала, гадала, – вздохнула тётя, – но, боюсь, мы никогда этого не узнаем. Полагаю, друг детства, кузен, но вряд ли возлюбленный. В обоих письмах чувствуется искренняя приязнь, но не страсть. К тому же вряд ли в семейном архиве фон Теофельсов стали бы хранить любовную переписку замужней дамы. Я выяснила, эта Беттина между 1704 и 1720 годом произвела на свет одиннадцать детей.

– Значит, искать свободу она не отправилась… Да ещё уничтожила первую страницу. Приписка, наверное, сделана её рукой?

– Да. Там в папке есть ещё несколько писем фрау Мёнхле. Почерк тот же.

Николас ещё раз пробежал глазами последнюю строчку.

– Странный поступок: сжечь половину письма, причём именно ту, по которой можно отыскать сокровище. Зачем, почему? На одной считалке далеко не уедешь.

Синтия улыбалась – у неё было время поломать голову над этим естественным вопросом.

– Здесь удивительно не только то, что она уничтожила страницу, но и то, что сочла необходимым написать об этом.

– В самом деле! Что бы это могло значить? Постойте-ка, я сам. – Фандорин потёр лоб, попытавшись представить себе Беттину Мёнхле.

Добрая, щедрая, самоотверженная. Отказавшаяся от соблазна свободы и уронившая слезу по этому поводу. Не любившая своего коммерцсоветника, но родившая ему одиннадцать детей…

– Господин Мёнхле, судя по сохранившимся сведениям, разбогател на ссудных операциях. Легко предположить, что он был человеком алчным. Если бы нашёл в бумагах супруги письмо с ключом к сокровищу, обязательно ринулся бы на поиски. Беттина этого не хотела, потому и сожгла первую страницу, где, вероятно, подробно разъяснялось, как отыскать пещеру. Приписка предназначена мужу: мол, не ищи, всё равно не найдёшь. А вторую страницу фрау Мёнхле сохранила, ибо речь там в основном о чувствах, Должно быть, Эпин был ей очень дорог…

– Умник ты мой, – похвалила Синтия. – Я тоже пришла к этому выводу. Правда, не так быстро.

– И главный вопрос, самый увлекательный. Сокровище. Представляю, как бесился коммерциенрат – или его потомки, когда в конце концов наткнулись на этот документ. – Фандорин сокрушённо вздохнул. – Очень вероятно, что и поныне в какой-то неведомой пещере пылятся сундуки с золотом и серебром. И никто никогда не найдёт к ним дороги…

– Ты бы, может, и не стал искать. – Мисс Борсхед с осуждением покачала головой. – Ты бы отступился. Потому что в тебе, Ники, мало характера.

Выпад Николас пропустил мимо ушей, а вот интонация, с которой произнесены эти слова, его заинтересовала.

– Вы думаете, клад можно найти? Но как к этому подступиться? Тут же нет никаких зацепок!

Она торжествующе поглядела на племянника снизу вверх.

– Ты безнадёжно отстал от жизни, Ники. На свете существует интернет.

– И что же вы сделали?

– Самую элементарную вещь. Я зарегистрировалась на всех существующих форумах кладоискателей, – с гордостью сообщила она.

– Вы?

Представить себе мисс Борсхед, чатящуюся с обитателями полоумных кладоискательских форумов, было трудно. Однако тётя истолковала удивление Николаса по-своему.

– Не под своим именем, конечно. Это было бы неприлично. Я взяла ник. Ты знаешь, что такое «ник»? – Он нетерпеливо кивнул. – Красивый ник, из письма. «Юзер Эпин», вот как я там называюсь. – Мисс Борсхед приосанилась. – И картинку приделала: аристократический молодой человек в парике, с тростью.

Пришлось её разочаровать.

– Ничего особенно красивого и тем более аристократичного в имени Ėpine нет. По-французски это значит «колючка».

– Да? Ну вот видишь, и тут я ошиблась, как с городом С.-М. – Но обескураженной Синтия не выглядела, совсем наоборот. – В этой связи вот тебе урок на будущее, мистер всезнайка: иногда ошибка приводит к цели быстрее, чем учёность и логика.

– Что вы хотите этим сказать?

– На всех форумах я разместила один и тот же вопрос: «не находили ли за последние 300 лет в Сен-Морице или его окрестностях, в пещере, большой клад, состоящий из сундуков с золотом и серебром?» Я ведь думала, что речь идёт о швейцарском Сен-Морице.

– И что?

– На следующий же день я получила ответ от юзера с ником «Голденбой»: «Эпин, я тот, кого вы ищете. Нам необходимо пообщаться офф-лайн». «Офф-лайн» значит очно, а не по интернету, – сочла необходимым пояснить тётушка.