Текст книги "Беседы о диалектике"

Автор книги: Бонифатий Кедров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Беседа 2 (дневная)
ДИАЛЕКТИКА И ЧАСТНЫЕ НАУКИ

Отец. Первый переход сделан. Ты, наверное, устал и проголодался. Теперь отдохнем и пообедаем. И если ты не против, продолжим наш разговор о диалектике. Теперь мне бы хотелось рассказать тебе, в чем состоит диалектическая, то есть научная философия.

Сын. С удовольствием, отец, я готов.

Отец. Но для того, чтобы лучше обрисовать ее, самым правильным будет рассказать не просто о том, какой она сейчас нам представляется, а как она возникла в свое время, как она образовалась. А это означает, что к этому вопросу надо подойти исторически, то есть диалектически: взять этот вопрос в его развитии. Сын. Выходит, что и к изложению самой диалектики надо уметь подойти диалектически! Как странно это звучит…

Отец. Ничего странного в этом нет. Ведь не так уж редко случается, что диалектику высушивают, подменяют чем-то ей чуждым, излагают ее столь недиалектично, что от нее, кроме звонких слов и пустых, голых формул, ничего живого не остается. Итак, если мы подойдем, к характеристике диалектической философии исторически, то в итоге увидим, что предмет всей философии не оставался одинаковым во все времена, что он все время изменялся, причем одновременно и расширялся за счет включения в него новых собственных философских проблем, и сужался за счет ухода из него посторонних проблем, относящихся к другим областям научного знания.

Сын. А зачем же в философию включались эти проблемы, если они были для нее посторонними?

Отец. Это происходило не потому, что в нее что-то включали, а потому, что она вообще явилась исторически первой формой научного знания. Когда в античном мире, а еще раньше на Древнем Востоке, стала зарождаться наука, она была единой, не расчлененной еще на отдельные отрасли знания. Но такое положение не могло сохраняться всегда. Пока знания о природе и об обществе существовали под общей шапкой философии и при ее господстве, они не могли помочь людям находить законы природы и общества и овладевать этими законами. Но чтобы научиться открывать законы природы, естественные науки должны были отделиться, отпочковаться от единой философской науки, в которую они оказались включенными с самого же начала. Такое отделение их и началось в эпоху Возрождения, начиная со второй половины XV века. У общественных наук такое отделение совершилось позднее, в XIX веке. А у психологии это произошло совсем недавно.

Сын. Но если из философии уходили одна за другой все остальные науки, зачатки которых в нее были включены, значит, объем предмета философии все время сужался, становился постепенно все меньше и меньше?

Отец. Не совсем так. Конечно, он сужался за счет ухода из философии постороннего, лишь временно оказавшегося в нем материала. Но одновременно объем предмета философии столь же неуклонно расширялся за счет собственно философских вопросов, а именно методологических, гносеологических и логических. Когда зародилась и сформировалась диалектика как наука, расширение объема предмета философии пошло еще более быстрыми темпами. Все это означало, что здесь были два встречных процесса: одновременного сужения и расширения объема предмета философии. Сын. Какие же взаимоотношения между философией и частными науками складывались за все время их существования?

Отец. Для единой натурфилософской науки характерно было утверждение, что философия есть наука над всеми науками, есть царица наук. Когда же полным ходом развернулась эмансипация все новых и новых частных наук, то как в философии, так и в положительных – естественных и общественных – науках возникло течение, согласно которому наука, мол, сама себе философия, и никакая другая философия не нужна и невозможна. При таком подходе все научное знание ограничивалось лишь положительными, позитивными науками, которые отделились в свое время от философии. Поэтому это течение, возникшее еще в первой половине XIX века, получило название позитивизма, а его новейшие проявления выступают под флагом неопозитивизма.

Сын. А может быть, сторонники этого течения и правы? Что, если в результате отпочкования от философии всех положительных, или частных, наук ее предмет испарился нацело, досуха, не оставив после себя никакого остатка?

Отец. Давай разберемся в этом детальнее. Что означает, что от философии отделилась какая-то частная наука в качестве самостоятельной отрасли знания, независимой от философии? Это значит, что из предмета философии ушло изучение законов какой-то определенной, частной области явлений мира. В дальнейшем эти законы ищутся, открываются и познаются с помощью специальных способов, приемов и методов, присущих данной, вновь возникшей самостоятельной отрасли знания, скажем, механики, физики или химии. Что же останется еще в предмете философии, что не могло уйти ни в одну частную науку, ни в целую группу частных наук, например, в группу естественных или в группу общественных наук? Если ты думаешь, мой друг, что такого остатка вообще не будет, что предмет философии испарится досуха, то ты глубоко ошибаешься. Во-первых, останутся такие законы, которые пронизывают собой все явления мира, как внешнего, материального, так и внутреннего, духовного. Это наиболее общие законы всякого движения, всякого развития, где бы оно ни происходило – в природе, в обществе или в мышлении. Во-вторых, останутся те законы, которым следует мышление в своем движении к постижению истины, при отражении внешнего мира мыслящим человеком. В первом случае мы имеем материалистическую диалектику, предметом которой являются общие законы всякого развития, во втором – диалектическую логику в качестве логической функции диалектики, и ее предметом служат общие законы мышления, ведущего к истине.

Сын. Значит, таков предмет научной философии?

Отец. Да, именно таков. В итоге последовательного ухода из предмета философии всех частных наук, как определил Энгельс, и его взгляды полностью разделял Ленин, от прежней философии сохранила свое значение только диалектика, наука о наиболее общих законах всякого движения, всякого развития, и логика – наука о мышлении и его общих законах. Можно сказать так, что в предмете научной философии – после отпочкования частных наук – остались только наиболее широкие законы, которые потому-то и не могли войти ни в одну частную науку. Вот в итоге и получилось, что за философией осталось все, что в силу своей всеобщности не могло войти в частные науки о природе, которые отпочковывались от философии.

Сын. Когда же закончилось отпочкование частных наук от философии?

Отец. Во времена Энгельса, в XIX веке, от философии отпочковались те частные науки, которые изучали природу и общество. Но все, что касалось мышления, оставалось в области философии, в том числе и школьная, формальная, логика. С тех пор получила развитие математическая логика, находящаяся на грани между логикой и математикой. Она впитала, включила в себя и формальную логику в ее прежнем понимании. Но математическая логика никогда не входила в философию, а с самого начала была частной наукой. Поэтому и формальная логика в настоящее время уже вышла из философии. Точно так же и кибернетика: изучая и моделируя процессы мышления, она в то же время с самого начала была и есть частная наука о процессах управления и самоуправления. Следовательно, сегодня вне философии оказываются, кроме частных наук о природе и обществе, также и частные науки о мышлении.

Сын. И это касается также и психологии?

Отец. Психология долгое время входила в философию потому, что она также изучает мышление человека. Но теперь и она отпочковалась от философии. Я уже не говорю про учение о высшей нервной деятельности, которое создал великий русский физиолог Иван Павлов, исследуя мозговую деятельность человека. Это учение обращено на материальную основу познавательной деятельности, на чувственную и абстрактно– мыслительную ее ступени. Но это учение с самого начала не входило в философию и не являлось ее частью. Сын. Значит, если я правильно понял, современную научную философию составляет материалистическая диалектика – с ее наиболее общими законами всякого движения, и диалектическая логика – с ее общими законами мышления, ведущего к истине. Все же остальное входит в частные, положительные науки о природе, обществе и мышлении – в отличие от того, что было во времена Энгельса и Ленина, когда к частным наукам о природе и обществе не добавляли еще частные науки о мышлении. Правильно ли я это понял?

Отец. Правильно. А теперь мы можем с тобой выяснить и то, как соотносятся сегодня философия как общая наука и все частные науки. При всем своем различии они столь же нераздельны между собой, как общее и частное. Диалектика учит, что общее существует только в частном и через частное, составляя определенную сторону частного. Частное же существует лишь в той связи, которая ведет к общему. Короче говоря, общее и частное как противоположности существуют только в диалектическом единстве. То же самое и в отношениях между философией и частными науками. Научная философия, отражая наиболее общие законы движения, то есть всеобщее, дает частным наукам общий метод изучения мира и научное мировоззрение. Поэтому без диалектической философии частные науки лишаются понимания широты горизонта научного развития. В свою очередь, частные науки дают философии конкретный материал для философского анализа и философских обобщений. Они обогащают философию и подводят под нее прочный фундамент. Без поддержки частных наук философия, оторванная от жизни, от человеческой практики, легко бы могла выродиться в пустые хитросплетения философской мысли. Только союз между философией и частными науками может обеспечить их успешное обоюдное продвижение вперед нарастающими темпами. Вот почему Ленин писал о необходимости такого союза, особенно между философами-марксистами и передовыми естествоиспытателями. Этому была посвящена статья, написанная Лениным в 1922 году, незадолго до его смерти, «О значении воинствующего материализма». Она справедливо названа ленинским философским завещанием.

Сын. Кажется, я догадался, как можно представить себе взаимоотношения между всеми частными науками и диалектической философией. Частные науки словно раздирают весь мир на части, и каждая из них изучает только один какой-нибудь его кусочек. Философия же, диалектика, изучает мир в целом или как целое: ведь ни одна частная наука его не может охватить целиком. А кто-то должен изучать его целиком, взятым без его разделения на части. Верна ли моя мысль?

Отец. Не совсем или, точнее, совсем не верна. Конечно, ни одна отдельная наука вообще не ставит своей задачей и не в состоянии охватить весь мир в целом, то есть все, что существует на свете. Это касается и философии. Только все науки без исключения в своей совокупности и в своем взаимодействии могут достичь этого при обязательном участии диалектической философии, которая пронизывает и объединяет собой все частные науки. Но нельзя сказать, что ни одна наука не участвует в изучении мира как целого, в его познании именно в целом. Ведь если мы скажем, что в таком деле не принимает участие, например, биология, то это будет означать, что из мира в целом выпала вся живая природа, которая составляет главный предмет биологии. Какой же тогда получится у нас «мир в целом» без живой природы? Или, скажем, выпадет астрономия, особенно космология. Никакого «мира в целом» никак тогда не получится, потому что придется ограничиться одной нашей планетой. К тому же саму космологию, то есть науку о Вселенной, часто определяют как учение о мире в целом или о мире как целом. А мы на основании того, что это частная наука, лишим ее права заниматься миром в целом, отдав этот «мир в целом» на откуп одной лишь философии. Понимаешь, как это смешно бы получилось?

Сын. Я, кажется, догадался, как все это можно художественно представить: каждая частная наука – та же биология или астрономия – это чудесные цветы, а их совокупность – это великолепный букет, поставленный в прекрасную вазу, которая все эти цветы собой объединяет, и этой вазой является диалектическая философия. А предметом всех вообще наук, представленных и отдельными цветами, и их общим букетом, и вазой, в которой они находятся, является мир в целом. Скажи, правильно ли я тебя понял?

Отец. В художественном воображении, мой друг, тебе отказать нельзя, но ведь не все, что красиво, верно. Вот нельзя уподобить и совокупность частных наук букету: в букете цветы просто прикладываются один к другому, а науки взаимодействуют между собой, глубоко проникают друг в друга, образуют между собой переходы и как бы «мостики». Об этом я поговорю еще позднее, когда речь зайдет о классификации наук. И философия тоже ведь непохожа на сосуд, куда совершенна внешним образом вставлен букет из цветов. Верно ты подметил, что она объединяет собой все науки, но то, как это она делает, гораздо сложнее, нежели может показаться с первого раза. Она объединяет их не внешним образом, не механически, а тем, что она проникает в них внутренним путем, обобщает их содержание, способы и приемы изучения внешнего мира. Образ сосуда, вазы для этого не годится.

Сын. Мне, конечно, грустно, что я не смог сразу правильно угадать и выразить, так сказать, в красках то соотношение между философией (диалектикой) и частными науками, про которое ты мне рассказывал. Теперь я понял свою ошибку и впредь буду серьезнее проверять свои мысли и сравнения. Но скажи мне, только ли один вопрос о мире в целом изучают все науки совместно, включая философию?

Отец. Таких, как обычно говорят, комплексных проблем очень много. Вот та же классификация наук требует обязательного участия всех наук, в том числе, разумеется, и диалектической философии, объединяющей собой – своим проникновением в них – все отрасли научного знания. Я назову тебе еще историю науки, научного познания и учение о самой науке, которое называют науковедением. А возьми всю область творчества, творческой деятельности человека. Ведь она включает в себя все виды научного творчества, проявляющиеся в научных открытиях: все виды технического творчества, проявляющиеся в изобретательстве; все виды художественного и литературного творчества, проявляющиеся в произведениях искусства, поэзии и прозы; наконец, все виды социального творчества, проявляющиеся в создании новых форм организации человеческого общества, какими явились, например, в России Советы рабочих депутатов, зародившиеся во время революции 1905 года и ставшие государственной формой диктатуры пролетариата после победы Октябрьской социалистической революции 1917 года.

Сын. Как ты думаешь, неужели я смогу во всем этом когда-нибудь разобраться с точки зрения диалектики? По силам ли мне это будет?

Отец. Сможешь, если захочешь, если хватит у тебя терпения и настойчивости и если твое увлечение диалектикой, твой интерес к ней не иссякнут. Тебе будут подчас попадаться скучно написанные книжки, где положения диалектики излагаются сухо, схематично, формально. Пусть они тебя не пугают и не отталкивают от философии, от диалектики. Продолжай упорно, настойчиво ее постигать, и вскоре ты подготовишь себя настолько, что сможешь начать читать замечательные сочинения наших великих учителей – Маркса, Энгельса и Ленина. На первых порах тебе может показаться, у них не все понятно. Но ты не смущайся, прочти еще и еще раз, и с каждым разом трудный вопрос, поначалу казавшийся непонятным, будет становиться все яснее, и вдруг тебя словно что-то озарит, словно откроется горизонт, который до этого был затянут тучами. Так бывает всегда, когда ты вдруг постигнешь наконец истину, которую долго искал.

Сын. Скажи, а у тебя так бывало? Отец. Конечно, мой друг. Когда я был еще юношей и только стал всерьез интересоваться философией, диалектикой, я слышал доклад одного старого лектора, который сказал, что в своей жизни он семь раз – понимаешь: семь раз! – прочитал громадный труд Маркса «Капитал» и каждый раз читал его как совершенно новое произведение. Я хочу, чтобы и ты запомнил этот рассказ… Сколько упорного труда надо затратить на то, чтобы по-настоящему овладеть великим учением марксизма-ленинизма, его замечательной диалектикой… А теперь, подкрепившись и отдохнув, двинемся в путь.

Беседа 3 (вечерняя)
ДИАЛЕКТИКА ПРОТИВ МЕТАФИЗИКИ И ДОГМАТИЗМА

Отец. Вот и кончается первый день нашего путешествия. Ты не устал?

Сын. Нет, не устал. Пока мы шли, я думал о том, что ты рассказал мне сегодня про диалектику. Кое– что я как будто понял, но далеко не все еще мне ясно.

Отец. А ты не торопись. Помнишь, мы проходили днем у озера, а на нем видели островок?

Сын. Конечно, помню. Ты еще сказал, что вокруг озера кругом суша, а вокруг островка кругом вода этого озера, и даже попросил меня обратить на это свое внимание. Но я не понимаю, какое это имеет отношение к моему желанию получше узнать, что такое диалектика?

Отец. Это ты сейчас узнаешь. А теперь скажи: можешь ты сказать мне, что такое озеро, если будешь говорить только о самом озере, о его глубине, о его воде, ее цвете, не сказав ничего об окружающей его суше, о форме его берегов?

Сын. Конечно, нет. Мне обязательно надо сказать, что озеро – это часть естественной водной поверхности, окруженной со всех сторон сушей. При этом оно, как правило, должно быть проточным – так учит школьная география.

Отец. Молодец. А можешь ты сказать, что такое остров, если не сошлешься на то, что он окружен водой? Ты опишешь его внешний вид, его берега, растительность на нем, скажешь, песчаный он или каменистый, но не сумеешь без ссылки на воду определить, что ты говорил именно об острове, не правда ли?

Сын. Совершенно верно. Та же школьная география учит, что остров – это часть суши, окруженная со всех сторон водой. Только я все же никак не уловлю того, при чем тут озеро с островом и диалектика?

Отец. Вот видишь, твоя школьная география определяет озеро как водоем, окруженный сушей, а остров – как часть суши, окруженную водой. То есть она определяет, так сказать, воду через сушу, а сушу через воду. А ведь вода и суша – это две главные противоположности, с которыми имеет дело география нашей планеты, причем не только школьная. Значит, задача с озером и островом решается путем определения одного через посредство другого: озера – через его окружение сушей как противоположностью воды; острова – через его окружение водой как противоположностью суши. Короче, говоря словами диалектики: мы здесь видим образец научного определения «через свою противоположность».

Сын. Я, кажется, догадываюсь: и диалектику можно будет лучше понять, если суметь определить ее через ее противоположность, через антидиалектику, если разрешено так выразиться. Не правда ли? Только я не знаю, существует ли такая антидиалектика и в чем она состоит.

Отец. Потом, очень скоро, я тебе на это отвечу. Теперь же я хочу обратить твое внимание на то, что мы уже говорили о двух противоположных философских вещах – материальном и идеальном. Подобно тому как определения озера и острова суть определения через противоположность воды и суши, так и такие основные философские понятия, как материя и мышление, бытие и сознание, природа и дух, физическое и психическое, объект и субъект, определяются одно через другое, ему прямо противоположное. Как говорил Гегель, через «свое другое», то есть не просто через что-то другое вообще, а через свою противоположность. Вот, например, как ты скажешь: что такое материя, материальное?

Сын. Это что-то вещественное, телесное, словом, что– то не духовного свойства.

Отец. Ты стоишь на пути к правильному пониманию, но еще не дошел до него. Попробуй применить здесь прием определения «через свою противоположность». Сын. Я и сам все время сейчас стараюсь это сделать– определить материальное через духовное и, наоборот, – духовное через материальное, но у меня ничего не получается.

Отец. А ты вспомни об основном вопросе всякой философии, то есть об отношении мышления (сознания, духовного) к материи (к материальному). Вспомнил, в чем состоит первая сторона этого вопроса: что первично, а что вторично?.. Материя – это то, что первично по отношению к духу, к сознанию, к мышлению, а дух – это то, что вторично по отношению к материи, что является производным от нее. Так решает вопрос материализм. На этом Ленин построил свое определение философского понятия материи.

Сын. Как это глубоко и обоснованно, а вместе с тем интересно и просто! Но все ли философы с этим согласны?

Отец. Нет, далеко не все. Идеалисты считают первичным дух, мышление. Некоторые философские противники Ленина нападали на такое определение материи. Они ехидно заявили, что здесь имеется будто бы логический, или порочный, круг: сначала на вопрос – что такое материя? – отвечают: это то, что первично по отношению к духу, к мышлению. А потом на вопрос: а что же такое дух, мышление? – отвечают: это то, что вторично по отношению к материи. Все равно как если мы сказали, что рыба – это то, что живет в море, а море – это то, где живут рыбы. В шутку говорят: почему селедки соленые? Потому что они плавают в соленом море. А почему море соленое? Потому что в нем плавают селедки. Мы можем повторять это сколько угодно раз и ни на миллиметр не продвинемся вперед в смысле определения интересующих нас понятий, то есть в смысле раскрытия их содержания. Это типично логическая ошибка, возникающая в результате образования порочного круга: ты кто? – Не он. А он тогда кто? – Не ты. Ну а ты кто? – Не он. И так до бесконечности. Такую нелепицу противники Ленина приписали материалистическому ответу, гласящему, что материя – это то, что первично по отношению к духу, сознанию, мышлению.

Сын. Что же ответил им Ленин на это?

Отец. Ленин объяснил, что в обычных случаях, когда речь идет об определении какого-либо понятия, например, «осел», оно подводится под другое, более широкое понятие, в данном случае «животное». Тогда говорят, что осел есть животное, наделенное такими-то ему свойственными признаками. Но вот мы подошли к двум самым широким, предельно широким и вместе с тем одинаково широким – в рамках данной науки – понятиям. Как тут быть? Более широких понятий, опять же в рамках данной науки, вообще не существует, поэтому подводить наши понятия под более широкие нельзя. Остается определить их через их взаимное отношение, то есть одно через другое.

Сын. Да, да, я уже понял: это как нельзя определить остров – часть суши – иначе, как через противоположное суше водное окружение этой суши, а озеро – часть водного пространства – иначе, как через окружение его сушей.

Отец. Ты прав. Обрати только свое внимание на то, что в рамках географии вода и суша – это предельно широкие противоположные географические понятия, а потому одно здесь определяется через свою противоположность. Вот так же точно дело обстоит и в теории познания: как доказал Ленин, предельно широкие в рамках теории познания, гносеологические понятия материи и сознания (духа, мышления) нельзя в этих рамках определить иначе, как только так: указать, какое из них берется за первичное, какое за вторичное. Приняв как последовательный материалист за первичное материю, Ленин построил свое гносеологическое определение понятия материи. При этом он точно и строго учел обе стороны основного вопроса всякой философии.

Сын. Кажется, я это понял и жду, что теперь ты расскажешь мне, что составляет противоположность диалектики, – с тем, чтобы через антидиалектику я смог бы глубже понять и то, что такое сама диалектика. Отец. Охотно это сделаю, Сейчас ты для этого уже достаточно подготовлен. Итак, антиподом диалектики является метафизика. Это слово, название, употребляется в самых различных смыслах (значениях), но мы с тобой будем придерживаться только одного и будем употреблять термин «метафизика» как «антидиалектика». Так учил Ленин, следуя в этом отношении за Марксом и Энгельсом. И действительно, по всем без исключения пунктам метафизика является диаметрально противоположной диалектике, ее полным антиподом.

Сын. Приведи, пожалуйста, хотя бы один пример этого.

Отец. Охотно, и не один. Вот мы говорили с тобой, что диалектика – это учение о развитии. Метафизика же вообще отрицает развитие: мол, ничто в мире не может развиваться, совершенствоваться, усложняться, подниматься на более высокую ступень. Но бывают и такие метафизики, которые утверждают, что никакого движения в мире нет, в мире все неподвижно, все находится в покое. А диалектика учит, что все движется, в смысле изменяется. Помнишь слова Гераклита: все течет? А метафизика это отрицает.

Сын. Как же так? А люди, а звери, тучи разве не движутся? Птицы и самолеты разве не летают? Ветви и листья разве не колышутся? Сама Земля разве не вертится?

Отец. Конечно, движение как простое перемещение, как движение по вечному кругу вынуждена признать и метафизика. Но она твердит, что в сущности все остается, мол, неизменным, и никаких коренных изменений не происходит.

Сын. Мне это непонятно. Вот тут перед нами лежит крошечное семечко какого-то растения, а рядом лежало такое же, и оно уже проросло, появился стебелек, а на нем первый зеленый листик. Ну а чуть подальше выросло уже маленькое деревцо с двумя-тремя веточками. А там стоят уже деревья побольше, а то и совсем большие. И все это появилось из таких же крохотных семечек, как и то, которое мы видим. Как же можно утверждать, что вообще в мире нет развития, нет движения, нет изменения?

Отец. Конечно, трудно, но при желании все же можно. Разумеется, нельзя отрицать, что из семени вырастает или развивается большое дерево. Но метафизики заявляют, что этот цикл: семя – дерево и снова семя– вечен и неизменен: так было всегда, испокон веков и так будет всегда и впредь. Нового ничего здесь ожидать нельзя, этот цикл будто бы вечен и неизменен. Дальше. Я сказал: вырастает или развивается. Метафизик и само развитие, когда он его признает, толкует только как один голый рост. Обрати внимание на само выражение: растет, вырастает. При этом учитывается только количественная сторона процесса развития, только рост, только увеличение или, соответственно, уменьшение. Такой взгляд метафизиков именуется механицизмом. Между тем, в противоположность метафизике, механицизму диалектика учит, что количественные изменения – рост, увеличение – всегда связаны с коренными, качественными превращениями, с переходом одного в другое. Как видишь, и здесь между ними полная противоположность.

Сын. Ну а в чем еще проявляется этот антидиалектический механицизм, эта метафизика?

Отец. В том, как понимается противоречие, которое действует в природе и обществе, в самом материальном мире. Видишь ли, механисты толкуют его как чисто внешнее столкновение противоположно направленных сил, как это наблюдается в механике. Отсюда и их наименование «механисты». Так их назвали еще и потому, что они не признают никаких качественных различий и полностью сводят их к чисто количественным, то есть пытаются исчерпать качественные характеристики вещей природы чисто количественными – их объемом, весом и т. д. Так вот, их взгляды схематически можно представить так: пусть у тебя будут в руках обычные весы с двумя чашками. На одной из них лежит тело, которое ты хочешь взвесить, а на другую ты кладешь гири. Чашки колеблются, перетягивает то одна, то другая. Тут как бы сталкиваются внешним образом две противоположные силы – какая перетянет? Наконец, подбирая и меняя гири, ты привел чашки весов в равновесие, и они перестали качаться. Такое равновесие механисты называют равенством противоположно направленных сил, неправильно именуя это их «единством».

Сын. А как на это смотрит диалектика?

Отец. Она категорически возражает против того, что это и есть настоящее единство противоположностей. Нет! Диалектическое противоречие ничем не похоже на равновесие противоположных сил. Оно не носит характера столкновения внешних сил, как это ты видишь в случае весов, а носит сугубо внутренний характер. Оно присуще самим вещам, лежит в их собственной природе, составляет их скрытую глубинную сторону. Вещи едины, но каждое такое единство, сохраняясь единым, раздваивается вместе с тем на противоположные стороны, части, тенденции своего развития.

Сын. Мне что-то трудно освоиться с этой мыслью. Не мог бы ты помочь мне и привести какой-нибудь конкретный случай из природы?

Отец. Разумеется, могу. Ты, конечно, видел обычный магнит и знаешь, что у него всегда имеются два полюса: положительный и отрицательный, или северный и южный. Разрежь магнит пополам – но отделить северный полюс от южного не сможешь: в месте разреза на краю той половины, где был северный полюс, образуется новый южный, а на краю другой половины – новый северный полюс. Это потому, что подобная поляризация – образование полярных противоположностей – составляет самую суть магнита, пронизывает его внутренним образом, но никак не сводится к внешнему противопоставлению двух полюсов, стоящих по концам магнита.

Сын. Это я теперь понял. А не мог бы ты назвать аналогичный случай из общественной жизни?

Отец. Возьми русского крестьянина-середняка лет 80 назад. Он труженик, сам работает в поле и в домашнем хозяйстве, наемных рабочих, батраков, как кулаки-богатеи, не имеет. Но вместе с тем он собственник, мечтает выбиться в богатеи, в деревенскую буржуазию. И эти обе его черты или сущности не отделены одна от другой, не лежат в различных карманах, как две внешне сосуществующие вещи, а органически, внутренне слиты в нем воедино, составляя две противоположные стороны единого (крестьянина-середняка), то есть возникая из его (как единого) раздвоения на противоположные части. Например, когда крестьянин-середняк трудится на поле, выращивая или собирая хлеб, он труженик; и вместе с этим он одновременно задумывается уже тогда о том, как бы побольше собрать хлеба и подороже продать его на рынке. Значит, он выступает и как собственник. Обе противоположности – труженик и собственник – неотделимы в нем одна от другой, на них расколота сущность крестьянина-середняка, и вместе с тем он все же являет собой нечто внутренне единое, целостное.

Сын. Как это интересно! Я уже начинаю понимать то, как действительно глубоко диалектика отличается от метафизики и механицизма, насколько она противоположна им. И это их различие, наверное, имеет большое значение в жизни?

Отец. Еще бы! Так, первые шаги Советской власти по пути к социализму, которые были сделаны в России по плану, задуманному Лениным, состояли как раз в том, чтобы противоречие, присущее середняку (труженик-собственник), разрешить в пользу труженика. Замысел Ленина предполагал создание условий для интереса середняка-единоличника в кооперативном – особенно производственном – объединении, в создании коллективных хозяйств. Ленинский план победил, и вместе с ним победили лежавшие в его основе принципы диалектики. Крестьянин-единоличник был переключен на рельсы социализма в результате того, что в нем труженик прочно взял верх над собственником. Итак, удовлетворил ли тебя мой ответ? Сумел ли я выполнить твою просьбу?