Текст книги "Мамина мудрость (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Кираева Болеслава Варфоломеевна
Мамина мудрость

Я заметила: мальчишки, кто поглупее, любят хвастать тем, какие их отцы высокие, сильные и щедрые. Только спроси такого, откуда у него новая машинка или самолётик – и ты услышишь полную характеристику его папочки, чего и когда он ему купил, да такое, чего ни у кого больше нет. Очень интересно слушать! Особенно девочке из небогатой семьи. Бывает и совсем смешно. Приходит такой в школу, отцом выпоротый, еле сидеть может, подсовывая под себя ладошки и привставая, а только заметь и посочувствуй – сразу узнаешь, какой у него папка замечательно сильный, ночь прошла, а больно так, словно только что штанишки обратно натянул.

Некоторые девочки, те, что умеют копить в себе смех, чтобы затем, на воле, полчаса хохотать, порой валясь и ногами дрыгая, пользуются этим и с серьёзным выражением лица расспрашивают наших дуриков о достоинствах их папаш.

А вот поумнее кто мальчики, у них совсем иначе это. Нет, они могут упомянуть и о силушке отцовской, и о подарках купленных, но именно – упомянуть, с деловым видом, никоим образом не хвастаясь. Хвастовство проявляется в другом – или хотя бы многословие (совсем умные и вовсе не хвастают, такое моё наблюдение). Отцы очень хорошо, много лучше матерей, умеют объяснять своим отпрыскам, почему что-то в мире устроено так, а не иначе, почему надо поступать так, как заведено (или наоборот – не заведено у многих, но укоренилось у них в семье) – в общем, прояснять разные стороны бытия, так что сын после этого глядит на них глазами отца и почти так же, как тот, поступает.

Матери же больше приказывают, полагая, что и так понятно, почему, или надеясь, что укоренится привычка, и вопросы сами собой отпадут. Привыкли обращаться с детьми, как с котятами, с самого рождения, когда не то, что спрашивать – и говорить-то не могут, только плакать и пелёнки мочить. И вопросы потом воспринимают, как надоедливый плач: лупануть по попке, чтоб замолчал! Сто лет с ним так поступаю, а он вдруг "возникает"!

Взять, скажем, утреннее умывание холодной водой с мылом – то, что Незнайка заставлял себя делать ради волшебной палочки, а Пачкуле Пёстренькому так и вовсе помощь волшебника понадобилась. Мама сперва умывает ребёнка сама, потом учит его делать это самостоятельно, когда он подрастёт. Как зачем? Чтобы продолжить следование гигиене. Это не тобой придумано, все так делают и издавна, высморкайся и продолжай, проверю!

А папа, во-первых, сам будет умываться рядом, "делай как я" – это сильно. Будь похожим на взрослого. А во-вторых, между радостными уханьями и полосканием горла ненавязчиво объяснит, что неумытый некрасиво выглядит (как раз то, что девочке объяснять не нужно), что холодная вода неприятна лишь в первое мгновенье, а так бодрит, после тёплой же обратно в тёплую постель захочется. Что мыло смывает с кожи жир, выделившийся за ночь, со всеми там микробами и грязью, ну, и пот тоже (давай, дружок, в подмышках!). Именно из-за жира наша мама еженедельно стирает наши с тобой (и свои) манатки в горячей воде с порошком, а уж за свою кожу каждый отвечает сам, не маленький. А чуешь, чем мыло туалетное пахнет? Знаешь, что туда добавляют? Вот, читаю с этикетки. И льётся рассказ о мыльных добавках, да с такими отступлениями в личный опыт, что заслушаешься.

Совсем не то, что мамино умывание силком!

А вот ещё из "делай как я!". У Серёжки, неглупого паренька, папа – профессиональный фотограф, и сын иногда упоминает, что тот делает особую гимнастику для фотографов. Гибкость в теле развивает – раз, не хуже, чем у женщин-гимнасток. А два – умение в любой такой "гибкой" позе застыть недвижно на секунду-другую с килограммовой камерой в руках, чтобы сделать снимок без смаза. На домашнем турнике застывает вниз головой на согнутых коленках, и в таком положении снимает Серёжку с мамой – да как хорошо-то! А они его исподтишка фоткают на мобильник, чтобы, если кто рассказу не поверит, фотку показать.

Сыну папа запрещает этим заниматься до поры до времени, мол, окрепни сперва, а то организм надорвёшь. Снимай пока попросту, как все любители.

Но мальчик признался мне (ну, я так думаю, что одной мне... хочется так думать), что тайком повторяет папины упражнения, те, что посильны, и уже кое-чего достиг. Мне показал, как натренированно он управляется с маленьким таким, просто-таки детским фотоаппаратиком – ультракомпакт называется. Папа прав в одном – орудуя в нежном возрасте тяжёлой зеркалкой, надорваться запросто. О компактиках он не подумал, а убеждать его незачем – взрослые очень не любят признавать свою неправоту, даром что требуют этого от детей. Тренировки свои он от сына не скрывает (с муляжом тяжёлой камеры), не шпионит за ним, его свободным временем. А когда самостийно занимаешься, преимущество то, что всегда можно бросить, и никто тебя не будет упрекать.

Я вот думаю – а не хитрец ли тот папа, почему он открыто своей гимнастикой занимается? Когда принуждаешь сынишку что-то делать, встречаешь сопротивление или хотя бы неприятие. А вот если ты показываешь, какая перед тобой цель и как ты её достигаешь, да ещё и подслащиваешь действия вкусом "запретного плода" – тут уж никакой лентяй не устоит.

Так что о папах я сказала (вертится в голове ещё какой-то "мужской" пример, но не вспоминается, потом, может быть...). А вот о мамах так не говорят – и мне очень за них обидно. Особенно за свою мамочку, которая многому меня в жизни научила – и ещё научит. Нет, отец тоже старается, ничего худого не говорю, но всё-таки я решила поведать здесь именно о маминой мудрости и умении объяснять разные вещи неразумной дочке, ведя её к разуму. Если не я, то кто же? С девчонками говорила, выведывала про их мам – нет, все их любят, но примеров "папиных" объяснений привести не могут. Настаиваю если – говорят, что у мам в семье роль другая.

А у моей – и "другая", и та самая!

Я расскажу тут о двух случаях маминой науки – самом первом, который помню, и самом запомнившемся. Но сначала, чтоб вы всё понимали, несколько слов о своей семье.

Она у меня самая обычная, как в детской считалочке "Папа, мама, я – спортивная семья!". Конечно, "спортивная" здесь лишь для ритма, но у меня и вправду родители с физкультурой дружат. Особенно мама, о которой и речь. И меня приобщает, но сейчас это не так важно.

У меня в памяти живёт одно детское наблюдение. Как мама, так и многие тётеньки вблизи мне кажутся "хорошими" – они улыбаются, ласково разговаривают, хвалят (порой не за что), что-то дарят... А вот стоит тётеньке отойти, когда я её только вижу, но доброту не чувствую, как сразу всё меняется. Иной раз не могу словами выразить, но красоты нет. Одна толста, другая сутулится, третья лопоухая, у четвёртой плохая походка, а также и осанка, в лучшем случае – просто дисгармонируют цвета на одежде. Хоть не смотри вослед тем, с кем только что попрощалась!

А вот мама моя хороша на любых расстояниях! Гармонично сложена – узнала я от папы новые слова, прямая осанка, чёткая походка. Ещё это слово, как его... ах да, грациозная. Он же научил меня наблюдать, как чужие дяденьки бросают на нашу маму одобрительные, а то и восхищённые взгляды.

Солидарны со мной!

Конечно, вы скажете, что я пристрастна – мама всё-таки моя. Но папа и это учёл. Найди, говорит, такую тётю, чей силуэт больше всего похож на мамин. Для этого проговаривай про себя отличия – та толще, эта сутулая, у третьей широкая талия – и когда всё тело обозреешь, а отличий не сможешь назвать, тогда спроси себя, похожа ли эта тётя на маму в целом. Если да, но она (тётя) тебе неприятна, или просто кажется не очень красивой, значит, ты к маме нашей пристрастна всё-таки.

Я попробовала – среди знакомых никого. Тогда я стала смотреть на чужих тёть на улицах, ища в их фигурах сходство с маминой. И те, в ком находила, тоже очень славно издали смотрелись, хотя не скажу, какими они были вблизи, в общении. Что для девочки тоже ведь важно. В общем, на таких хотелось быть похожей, когда вырасту.

И ещё: иной раз приходится присутствовать при взрослых разговорах, так там порой промелькнут непонятные слова "такая-то (или даже – "я") после родов располнела и в старое платье не влазит", после чего железно следовали похвалы в адрес мамы. Я понимала, что её хвалят за то, что она не такая, как все, хотя других мам я не знала и свою считала обыденной – ну, с которой всю жизнь в одном доме живёшь.

О папе я знала, что он в юности прыгал в воду с каких-то очень высоких вышек, а то и с утёсов. Между прочим, это риск для жизни. Поэтому, женившись, он прекратил, хотя и скучал. Именно поэтому мама, отпуская его в тот раз на рыбалку с друзьями, взяла с него слово, что он не соблазнится "тряхнуть стариной", случись их лодке проплывать мимо подходящего утёсика. А вдобавок к честному слову, отобрала у него плавки.

Удить рыбу можно и в старых, закатанных по колено брюках с пододетыми семейными трусами.

Но мама осталась без спутника на пляж. Они всегда вдвоём на него летом ходили, а меня куда-нибудь пристраивали. Я не обижалась, понимала, что идут они по "взрослому" делу, зато вернутся радостными, весёлыми, зарядившимися энергией, а ещё мама в постели, тайком от папы, покажет мне там и сям, как она за день загорела.

Позже я поняла, что она не только побуждала меня радоваться за неё, но и ненавязчиво показывала мне, какая я буду, когда вырасту, какое у меня будет женское тело, к чему стремиться.

Рыбалка для мужчин (ну, дяденек) – дело святое, тем более, что друзья нечасто в таком составе вместе собираются. Но, что же, идти на пляж одной? А не подросла ли у неё дочка? Может, она ей компанию составит?

Подросла, да. И воды не боится. Дело в том, что меня частенько брала к себе на дачу тётя (в смысле – сестра отца, а не просто тётя с улицы, как у детей), а там был "лягушатник", нарочно для малышей. Мне нравилось в нём со всеми барахтаться, и мало-помалу я научилась держаться на воде. Не верите?

Бассейн этот был особенный. В обычном своём положении он был широк и мелок, годовалый малыш не утонет, а влезет их сюда целая дюжина, наверное. Плескались, баловались, брызгались. Но снаружи были какие-то рычаги. Нужны были двое дяденек (теперь уж не обязательно братья папы-мамы), чтобы налечь-нажать на них и повернуть, и тогда бассейн менял форму, становясь уже и глубже. Так можно было делать несколько раз и, наконец, появлялась узкая, но довольно длинная дорожка, а ноги уже не доставали до дна, особенно, если долить разбрызганную шалунами воду. На бортик уже приходилось тогда подсаживать, и это прививало уважение к глубине.

И вот я там научилась эту дорожку проплывать, да ещё и отталкиваться, и плыть обратно. Порой чувствовала в себе силёнки несколько раз туда-сюда "промахаться", а под конец даже немножко себя преодолевала. Папа говорил, что это признак взросления – проявление воли, ну, я и не упускала случая "повзрослеть".

Те, кто ног ото дна оторвать не мог, боялся (и мальчики тоже, представьте!), завидуя, говорили, что это, мол, не настоящее плавание, ведь в любой момент можешь ухватиться за сблизившиеся стенки бассейна. Обидно такое слышать... Но родителей я спрашивать не стала, а поразмыслила сама. И вот что получилось. Во-первых, никто и не говорил, что плавание настоящее, но это – максимум, что позволяет бассейн. Ведь если стенки раздвинуть, чтобы за них нельзя было ухватиться, то приблизится дно. Не в лоб, так по лбу! Во-вторых, научитесь хотя бы так, а потом уж шипите (тогда уж и на себя тоже). В-третьих, я чувствую себя готовой к плаванию на настоящей, глубокой воде, и это главное.

И в-четвёртых, и это мне подсказал уже папа, если пловец может ухватиться за стенки, но не делает этого (а за мной добрая дюжина глаз наблюдения), то одно из двух: или он хочет, но преодолевает себя, или не испытывает в этом нужды никакой. В первом случае надо отдать должное воле маленькой девочки, во втором – признаться, что плавать она-таки научилась. Что вы, завистники, предпочтёте?

Молчание.

То-то же!

Кое-что мне подсказала и мама. Я стала выбирать время, когда "лягушатник" пустует, и учиться плавать в нём, мелком, не касаясь ногами дна. Распластываться на мелкой воде. И руками загребать тоже, так что "сажёнки" не пошли, и мама научила меня брассу. Все гребки, и руками, и ногами – строго в горизонтальной плоскости. Между прочим, это ничуть не легче, а даже труднее, и гораздо, чем просто не хвататься за стенки на глубине. Надо не только держаться на воде, не только продвигаться вперёд, но и ограничивать себя в размахе движений, "чувствовать" дно не напрямую, а ощущая, как "пружинит" под твоей рукой или ногой вода. Если сильно, значит, дно близко, не задень! Проплывёшь много и безукоризненно, а перед финишем заденешь – и всё, "не считова"!

Мама в шутку сказала, что, имея в голове "третью" цель, я постепенно могу сделаться синхронисткой. Но мне ещё рано учиться надолго задерживать дыхание – воли может не хватить, и вдох случится, не успев из воды вынырнуть... Так что дыши равномерно и плавай плоской "камбалой".

Я потом показала "фомам неверующим", как могу, но их не впечатлило. В мелком бассейне с непрозрачными стенками очень трудно наблюдать, не "скрежещет" ли пловец по дну, очень уж всё друг к другу близко. Ну и пусть! Мне важно для себя знать, что я могу – то, чего другие не могут.

Потому и не признают, что не могут.

Папа и мама тоже часто бывали у тёти на даче (папе она сестра, но я уж буду тётей называть). И вот что тогда само собой перед моими глазами разумелось, а сейчас я явно опишу. Некоторые заведённые на той даче порядки. Потом оказалось, что не на всех участках так.

Я на той даче "жила" в одних трусиках, до талии и с пояском (тётка не признавала детских декоративных лифчиков и мамино "пусть как все" отметала решительно). У взрослых было иначе. Работая на грядках или прогуливаясь по дачным проулкам, папа был в лёгких шортах или бриджах, а мама с тётей – в сплошных купальниках, в особую жару – в особенно тонких, с сеточкой во всех местах, где только можно. Когда шли купаться на местный пляж – изгиб реки с неудобным спуском и обрывистой глубиной, надевали, соответственно, плавки и купальники-бикини, вернувшись же, сразу переодевались в сухое. Но вот когда ели...

Папа надевал лёгкие светлые – но брюки, всю в дырочках – но тенниску. Мама с тёткой переодевались в лёгкие летние платья, и я, "помогая" маме, знала, что на ней обычное белое х/б бельё – лифчик и трусы. В общем, завтракали, обедали и ужинали в одежде, в которой не стыдно показаться и в городе, на улице. Если после еды беседовали, то оставались в том же. И только встав из-за стола, переодевались в шорты и "сплошняки".

Первый раз, когда мы туда вместе приехали, мама немножечко оторопела от таких правил и почему-то обозвала тётю "золовкой": "Ну, ты и золовка-а!" (ругательно, наверное). Та мигом отреагировала: "От слова – золото". Папа быстро стал обнимать и целовать обеих женщин, заставил их поручкаться и поцеловаться даже, а потом добавил, что у англичан принято переодеваться к обеду. И раз они всё равно приехали из города в "городской" одежде, то почему бы в ней и не кушать?

Я заметила, что, несмотря на примирение, мама на тётку немножечко всё-таки дулась. Но обеды проходили так здорово, а тут ещё на дачу заглядывали соседи, и я видела, как неловко им становилось из-за своего затрапезного вида – а тут такие аристократы обедают-вкушают. Мне и самой немножко неловко становилось, что я в одних и тех же трусах "и в мир, и в пир, и в добрые люди".

Окончательно "добило" маму моё требование, чтобы и мне давали "переодеваться к обеду". Беленькие "бумажные" трусики и коротенькое нарядное платьице.

– Что ты сказала? – не поверила мама ушам.

– Устами младенца глаголет истина, – отреагировал случившийся неподалёку папа. И добавил: – Я её не подговаривал, поверь.

"Подговорила" меня сама атмосфера застолий.

Мама переодела меня "к обеду", затем видела, как мне легко и непринуждённо обедается. Даже перехватила мой "аристократический" взгляд, брошенный свысока на зашедшего в тренировочных штанах соседа. После еды подошла к тётке и сказала ей что-то душевное – я лица той и другой видела. Та нарочито-ворчливо спросила:

– Ну что, я всё ещё золовка?

Я ожидала ответа "нет", но вдруг услышала:

– Да, но совсем в другом смысле. В родственном. Золото семьи!

И обе женщины поручкались, обнялись и поцеловались – совсем иначе, чем в первый, по принуждению, раз. Папе чуть не разнимать их пришлось, до того не хотели разниматься. Ему говорят:

– А ты нас водой разлей! Вон ведро. Давай-давай!

И я воочию увидела, что такое "не разлей вода". Потом отсюда произошла семейная традиция, но это уже совсем другая история.

Истинным подтверждением маминой искренности стало даже не то, что она позволила себя облить водой, будучи, между прочим, в нарядном платье. А то, что она изменила свои привычки даже вдали от золовкиных глаз. Раньше, отправляясь на пляж, папа пододевал под брюки плавки, а мама – купальник. В особую жару она надевала цельный дырчатый купальник (помните, я говорила?), а сверху – юбку. И никаких трусиков-лифчиков! На пляже просто раздеваешься, и ты сразу в "водоплавающем".

Теперь же мама уходила из дома в летнем платье с обычным бельевым пододёвом, а сложенное бикини брала с собой (как и папа – плавки). Я узнала, что на пляже есть особые кабинки, где люди переодеваются, причём снизу они открыты, так что по ногам видно, что кабинка занята и соваться в неё нельзя. Они там и раньше переодевались – после купанья, из мокрого в сухое, а теперь ещё и до стали, из бельевого в купальное. Недолго, зато куда как аристократичнее.

И вот, когда мама, поколебавшись, взяла-таки меня с собой на пляж ("вместо папы"), она собралась, как обычно, а вот насчёт меня задумалась. Как бы сама себе сказала:

– Ну, походит ребёнок чуток в синтетике, – и велела мне пододеть купальные трусы – те самые, с пояском, а обычные бельевые положила в сумку вместе со своим купальником – на переодёв. Сверху я натянула джинсики.

Не очень понятно, что такое "синтетика", но прозвучало это слово осуждающе. А на даче, когда я целыми днями в этом бегала, это не было синтетикой разве? Правда, там это было снаружи, а тут джинсы поверх... Пройдясь по жаре, я ощутила, что внизу у меня взопрело – не так сильно, чем когда слегка описаешься, но в "бумажных" трусах такого не было. "Синтетика" стала липнуть к коже, будь на мне платьице, я бы, наверное, подсунула руки отлепить, а в штанах как? Может, мама потому мне их и дала, чтобы я не позорилась на людях, не подымала подол... Я ведь могла непроизвольно это сделать, когда допечёт, не подумав об окружающих.

Когда пришли на пляж, и я увидела кабинки для переодевания, поняла, почему мама согласилась на "синтетику". Они были на "курьих ножках", взрослому – по колено, а вот моему поколению – по пояс... если не по грудку. Как тут переоденешься? Хотя папа потом, тайком от мамы, сказал мне, что главное – чтобы не было видно лица, а остальное у тёть (и отдельно – у дядь) всё ведь одинаковое...

Итак, мы зашли, мама задвинула задвижку – хлипенькую, чтоб дверь ветром не распахнуло. Истинным запором служили виднеющиеся снизу ноги – а я так и вся ниже пояса. Чтобы лучше понять, докуда мне доходит низ кабинки, я присела... и встретилась взглядом с каким-то мальчиком, с нездоровым интересом следившим за кабинками с переодевающимися. Недолго думая, показала ему язык и, лишь загорелая исцарапанная ладошка стала сжиматься в кулачок, быстро выпрямилась, чуть не угодив головой маме во что-то. Она, успевшая повесить пляжную сумку на крючок, успокаивающе положила мне ладони на плечи. Я правильно поняла этот жест: "Постой смирно, я управлюсь и тебя не забуду".

Кабинка оказалась меньше, теснее, чем показалось мне попервоначалу. В неё могли зайти два человека, но одновременно переодеваться мог лишь один – с характерными движениями рук и разлётом локтей. Второй должен был смирно стоять, лучше – забившись в угол, и ждать своей очереди. И я стала ждать-поджидать, наблюдая.

Опишу некоторые детали, казавшиеся тогда неважными. Прежде всего, мама разделась – донага, сняв всё, вплоть до туфель. Словно ей нестерпимо жарко было. Потянулась, выдохнула: "Уф-ф!" Я помнила, что когда после "золовкина обеда" мама переодевалась "к пляжу", она, сняв бельевой лифчик, сразу же надевала верх бикини, сняв бельевые трусы – быстро натягивала низ, никогда не доходя до полной наготы. Но тут – пляж, тут совсем по-другому должно быть... Я не сообразила, что если вокруг полно людей, то, наоборот, надо стремиться поменьше обнажаться. Всё внове – ну, и способ переодевания тоже.

Затем мама расстегнула пляжную сумку и начала вынимать из неё бикини и другие пляжные причиндалы. Перехватила мой взгляд и переключилась на меня, стала помогать мне раздеться – до тех самых, влажноватых уже трусов. Давненько надо мной не проходили голые её тити, не задевали меня – я ведь уже большая. И вот я уже готова для пляжа, боюсь только, что мама заметит влагу и, чего доброго, спросит, не упустила ли я, а если тот мальчуган по-прежнему рядом... да вон же он, рядом стоит, мне только голову нагнуть, чтобы заглянуть под кабинку.

И я заторопилась наружу, ручонку протянула к защёлке – не подумав, что мама совсем не готова к чужим взглядам в отворённую дверь. Эгоистка! Отвернулась спиной, а на попке трусы тоже липнут, оправлять не решаюсь, может, взопрелость себя не проявляет, а начну отлеплять – мама догадается. Лучше поскорее наружу.

Потом я удивлялась, но мама не препятствовала открыванию дверцы. Она только как-то по-особому прижалась боком к стенке, чтоб из открытого проёма можно было видеть лишь её спину (ну, зад), заведённой назад рукой подтолкнула меня – выходи скорее, ею же затворила дверь, а вот защёлкнула, скорее всего, уже повернувшись. Видны были только её голени снизу.

О своих передразниваниях с тем мальчишкой говорить не буду, он не очень-то приставал, понимая, что я недолго останусь без защиты взрослых. Я ждала маму, попутно пытаясь угадать, что она там делает – по голеням, по звукам, наконец, по логике (слова такого не знала) и интуитивно (тем более).

Мама не спеша сложила в сумку свою и мою одежду, можно сказать – упаковала. Потрескивание "молнии" доложило о завершении. Потом, судя по хлопающим звукам, она тщательно надела на голову резиновую шапочку, убрала под неё волосы. Крохотная пауза – и над кабинкой я заметила мамины ладошки, она явно потягивалась, а тут и звук изо рта выдал. Ещё пауза – и звук, лёгкий щелчок, застёгивание задней застёжки лифчика бикини, там такие полукольца медные друг в дружку входят. Вот рядом с голенями внизу мелькнули руки с трусами, одна нога вступила, другая – и трусы "уехали" вверх, на полагающееся им место. Несколько секунд на оглаживание, убеждаясь, что всё в порядке (зеркала в кабинке я не заметила) – и вот дверца открывается и переодевшаяся мама выходит ко мне.

Как она плавает – это отдельный рассказ (или даже песня). А я обещала тут о мудром совете поведать, помните? Посему не отвлекаюсь, а просто восхищаюсь плавающей мамой своей. На пляже мне было непривычно и интересно, но когда попривыкла, то доминировать стало ощущение раздетости – большей, чем надо для душевного комфорта. Вроде бы те же самые трусики, в коих я на даче целый день бегаю – а тут что-то не то. Стрёмно, вот как!

Людей очень много вокруг – а, значит, и глаз, и взглядов. Не всегда дружелюбных – тот же мальчик хотя бы, я из-за опасения его козней лишь вблизи мамы решалась плавать – а ох как хотелось выйти на "большую воду"! И, наконец, даже крошки мельче меня были или в цельных купальничках, или, ещё хлеще, в детских бикини с большими "лифчиками" – декоративными, похожими на топики или коротенькие маечки. Помните, тётя моя не любила этого? Я бы совсем среди таких стушевалась, да вовремя заметила, что они глядят на мою голую грудку с завистью, не очень-то радуясь искусственным, навязанными признакам взрослости.

В воде ещё ничего, она тебя скрывает, а вот выходишь на песок – и как-то неуютно. Я не могла раскинуться для загара на песке, как мама, а всё норовила скукожиться – и она это заметила. Когда мы закончили пляжничать, переоделись "обратно" и сели на скамейку под навес – лизать мороженое, она спросила меня напрямик – что с тобой, дочка?

Я простодушно объяснила, вперёд оглянувшись вокруг. Мама поцокала языком:

– Как тебе в кабинке переодеваться, она же тебе по пояс, всю писю видно!

– Но мне не в кабинке стрёмно было, а выйдя!

– Я понимаю, но что ты сделала в кабинке? Ты разделась – и только. То есть сняла с себя часть одежды, не надев ничего взамен. Сняла не всё, но у тебя появилось ощущение раздетости, ухода от приличности "вниз", и продержалось всё время, до одевания.

Надо было, как вот я, да как это сделать? Помнишь, как я переодевалась? Я сперва...

Прежде чем продолжить, она опасливо оглянулась и понизила голос – незачем всяким дяденькам слушать женские о женском разговоры. А вы теперь понимаете, почему я так подробно описала маму в кабинке?

– Сперва раздеваюсь донага и остаюсь так ненадолго, чем-то занимаясь, чтобы лучше, глубже ощутить, "прощутить" себя нагой. Конечно, мне при этом неуютно, стеснительно, стыдновато – кабинка с тоненькими стенками, вокруг масса народу, половина дяденек, снизу открыто – ужас, да и только! Особенно нехорошо мне было, когда я голой открывала дверцу, тебя выпроваживая, сердце так стучало, так стучало – не заметила? Есть люди, которым так неймётся переодеться, что лишь дверца приоткрываться начнёт – распахивают силком и врываются. Да и просто взгляды, хоть и в спину – не сахар для женщины, обжигают. Я очень охладилась за то время, пока голевала.

Зато что случилось потом? Правильно – я оделась. Пусть всего лишь в бикини – но оделась, наготу где надо прикрыла. И в меня вошло ощущение одетости, если и не полной, то до черты приличия и выше. Купальник стал меня как бы согревать, а сперва холодком обозначил себя там, где нужно прикрывать. И мне комфортно на весь "заплыв". Поняла?

Я слушала и не верила своим ушам. Похожие объяснения, после которых мир становился понятнее и роднее, я доселе слышала только от папы. Молодец, мамка! Впервые она папе не уступила – и не только моему, но и всех тех мальчишек, что своими отцами хвастают.

Впрочем, папа, так или иначе, не мог бы тут проявить свою мужскую мудрость ("му-му", как иронично именует мама). Как бы он стал со мной в одной кабинке переодеваться? Да мужчины и менее стыдливы, чем женщины, он бы меня просто не понял.

Зато папа подсказал нам, как быть. Впредь на пляж надо ходить не с сумкой, а с фибровым чемоданчиком, довольно толстым – там и еду нести можно ("О пиве и не мечтай!" – предупредила мама). Кладёшь его в кабинке на песок, дочка взбирается – и на манер взрослых показывает наружу одни свои голени. Переодевайся – не хочу!

Мы попробовали – и всё получилось лучше некуда! Мало того, о чём говорила мама, я заметила, что, тяня-потягивая время нагишом, я чувствую ослабление стыда и дискомфорта, как бы "акклиматизируюсь", в чём есть (ну, в чём мать родила). Даже всплывают в памяти те "незапамятные" времена, когда я бегала летом, не заморачиваясь заботами об одежде, ещё не воспитали во мне стыдливость. Прохладившись и попривыкнув стоять нагишом, я потом, в трусах, чуяла себя одетее тех юных модниц, что прячут непонятно что под лифчиками-нагрудниками, зато попки терзает полоска стрингов, выковыривай её всю дорогу – мода!

Вот это и был тот самый первый случай проявления маминой мудрости, о котором я обещала вам рассказать.

Ну, ещё малость дополню. Мама немного рассказала мне о своём детстве. Как-то, слегка подрастя, она захотела испытать свою волю и начала по утрам обливаться холодной водой – летом, естественно. Опосля не вытиралась, а ходила нагишом, высыхая. Чтоб не скучать, приурочила высыхание к заправке постели, а там и зарядочные упражнения стала выполнять. Тело заряжалось энергией, в одетом виде обретало какую-то уверенность.

Потом девочка (моя будущая мама) догадалась гимнастировать не только после обливания, но и до – разогреваясь. И хотя это можно было делать одетой, что-то шепнуло ей раздеться донага уже сейчас. Родители, мои бабушка с дедушкой, её водные процедуры уважали и как бы внимания не обращали. Наступила осень, стало прохладно, и тут выяснилось, что воли у девочки на более холодную воду не хватает. Однако ей так полюбилось ходить по утрам совсем-совсем нагой, что она так и продолжила – а воду лила вхолостую, ради звука лишь, чтобы взрослые продолжали ей не мешать. А уж как подружки расширяют глаза и открывают рты, когда рассказываешь им, как ты делаешь утреннюю зарядку!

Поначалу утреннее оголение вызывало негативные чувства – родом из того раннего детства, когда родители приучают дочку к стыдливости. Приходилось себя преодолевать, но когда-таки одеваешься – словно "в свои сани садишься", охватывает неизъяснимое чувство уюта. Никогда бы не заподозрила такой нежности в повседневной своей одежде!

Даже спать стала без ночной рубашки, чтобы продлить обнажённость, сладостное её ощущение.

А дальше... В одно прекрасное утро, когда наготе положено было смениться одеванием, девочка с удивлением почувствовала, что она и без того "в своей тарелке", так что одежду надевает словно верхнюю на уже одетое тело. Вот как закалилась!

Пошли всякие мелкие девичьи хитрости, чтобы при любой возможности "давать коже дышать". Ну, это я сама пойму, когда подрасту. А закончила мама свои воспоминания курьёзным одним случаем.

Решила однажды утром спуститься за газетами. Всунула ноги в тапки, отворила дверь, вышла. Уже запирая, взглянула случайно в... вернее, НА "глазок", а он спереди выпуклый, всё увеличивающий, и обмерла. Она же вся нагая, а груди – во! Соврал "глазок" и напугал, они крохотные. Так привыкла к наготе, что забыла одеться. А если бы и по дороге никто не попался, так бы газеты и принесла, не поведя ухом. Может, опосля бы испытала ужас – сильный, вплоть до подкашивания коленок и нестерпимого позыва пи-пи.

Кстати, говоря о наготе, я вспомнила ещё одну "му-му", которой хвастался один мальчик из нашего детсада. С вашего позволения и перед мамой мысленно извинившись, приведу её между первой и второй мамиными мудростями. Заполню "промежуток небольшой".

Однажды наши детсадовские мальчишки играли, как водится, в войну и разведчиков. Малевали на заборе таинственные знаки, залегали в засаде с игрушечными пистолетами и всё такое. И вдруг засекли самого настоящего шпиона! Подозрительного вида дяденька, оглядываясь и даже озираясь, разглядывал нашу "назаборную живопись" и даже фоткал её маленьким, воистину "шпионским" фотоаппаратом. Затем остановил девочек, дал им конфет и, прикидываясь самым невинным дяденькой, пытался выпытать, кто же это всё рисовал, зовут его как.