Текст книги "Изящные силуэты (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Кираева Болеслава Варфоломеевна
Изящные силуэты

Первый раз мне такой костюмчик купили, когда я ходила в детский сад. Намечался какой-то особо ответственный утренник-торжественник с участием важных «шишек» (у меня это слово в том возрасте ассоциировалось с ёлкой, а ёлка – с Новым Голом), все деятельно готовились, и заведующая сказала родителям:

– Не поскупитесь на костюмчики. От этого многое зависит.

Родители послушались... и в урочный день все девочки детсада, кроме троих, были одеты-разодеты, словно принцессы на балу. Это очень красиво... когда одна, двое уже блёкнут на фоне друг дружки, а когда от "принцесс" начинает рябить в глазах, то купеческий размах родителей уже не то чтобы мудр кажется. Поневоле глаз ищет "отличниц" и на них отдыхает.

На одной из этих троих сидело чёрное шёлковое вечернее платье детского размера, плохо сочетающееся с детскими повадками и наивным выражением лица. Бедняжка, путаясь в подоле, держала в руках небольшую фотокарточку и, заметив, что кто-то с улыбкой её разглядывает, подходила и совала в лицо:

– Класиво? Плавда, это осень класиво?

На фото красовалась, видимо, её мама в похожем, но "взрослом" платье в обстановке вечеринки. Снимал профессиональный фотограф, да и без того "тётенька" была из себя видная, так что все охотно соглашались. Красиво и даже здорово! А потом оглядывали пародию на взрослость и скрытно улыбались.

Другая девочка, Алёнка, занималась в предсекции гимнастики, ещё не зная, пойдёт ли потом на спортивную или художественную. Ещё и купальника для выступлений у неё не было, только тренировочный фиолетовый. Но утренник с "шишками" ускорил дело, и юная гимеастка появилась в самом настоящем "художественном" купальнике, вдобавок доукрашенном заботливыми мамиными руками. Это покруче кукольных принцесс под одну гребёнку! Я её аж расцеловала, мы же дружим, и обняла, а вот "принцессу" и не обними, платье помнёшь, видите ли.

И купальник этот был не просто так, наша ласточка-гимнасточка показала всё, чему успела научиться в предсекции.

О себе, выходит, в последнюю очередь, третья я из той тройки. Я была гибкой и любила танцевать, выгибаясь, но... "перспектив не хватало", как выразился Алёнкин тренер, меня придирчиво оценивший. Посему пришлось довольствоваться уроками ритмики, стараясь хотя бы там быть первой. И что это за "перспективы" такие, что мне не хватает? На каком месте тела? Если хорошо кушать и слушаться маму, появятся они?

И мне на утренник купили мим-трико. Чёрное, матовое, закрывающее почти всё тело (ну, тельце), на голову – капюшончик, а в нём – маска. Со лба матерчатую складку можно натянуть до подбородка – и вот за прорезями одни глаза да ноздри, а так вся "негритянка". Чёрные носочки и перчаточки отдельно. "Молния" на спине, незаметная. Пусть Алёнка не обижается, мне это покруче её "пайеточника"!

Ещё вот что запомнилось: мама сказала, что обычные девчоночьи трусы под трико не пойдут, топорщить будут его и белеть исподу, материя-то тоненькая. И дала мне чёрные детские стринги. Ну, не совсем стринги, сзади всё-таки был треугольничек муслина, крылышками ложащийся на краешки попки, чтоб не елозило в распопине, но через бёдрышки шли очень тонкие полоски, и передний треугольник подлаживался к животику, терялся на нём. Новое ощущение, а в раннем детстве что ни новое – то признак взросления. Охватывается всё тело, и исподнее почти не чувствуется. Хорошо-то как!

И я своей пантомимикой оправдала костюмчик. Мне на утреннике поставили импровизированный прожектор, и я вертелась-выгибалась в его разноцветных лучах. Хлопали мне громко и долго, а я вот, неопытная, не догадалась поднять на лоб маску, так и кланялась инкогнито. Надо было и весь капюшон откинуть, всё равно он от хлопков уши не защищал.

Моё инкогнито развенчала мама, подбежав, будто бы обнять и поцеловать. Конечно, целуют всегда в "голую" щёчку. Ну, и шепнуть. Мамин шёпот велел мне покланяться публике ещё, как говорится, "Гюльчатай, покажи личико!"

Утренник запомнился не только хорошим. В детских садах есть неписаный обычай: через определённые промежутки времени, по-моему, через два часа (если ошибаюсь, поправьте меня) детям, где бы они ни были, дают возможность сходить в туалет. Пока ты новичок младшей группы, только что из отчего дома, тебе об этом открыто напоминают, советуют, подталкивают даже в туалетик. Когда "повзрослеешь", ведут дело уже по принципу "сами понимать должны", тут уж "пись-пись" не прокатит. Хорошо помню: "мальчики – налево-о, девочки – напрра-а-во!"

Все и привыкли.

А на том утреннике это правило было нарушено – из-за "шишек". Они пошли выступать с речами и восхищениями. Это и само по себе детям малоинтересно, а тут ещё и... Ну, все сроки прошли. Кто у нас "слабое звено"? И под конец некоторые пританцовывали не только от любви к хореографии.

Помню шёпот: "Ой, девочки, я всё, я сейчас не выдержу!" Может, и сама шептала что-то вроде. И даже словно дыхание в девичьей среде жарче становилось, чуть не паром нас обволакивало, с принюхом аммиачка. Мальчики тоже маялись, с ноги на ногу переминались.

Когда нас, наконец, освободили, все прямо помчались. Понеслись. Будь мы в обычной своей одежде, неминуема давка в туалете... со всеми вытекающими. Но праздничная одежда наше поведение изменила (в отличие от мальчиков, кстати).

Проще всего разоблачение далось нашей "вечернице", она просто сбросила порядком надоевшую ей одёжку на руки мамы и в одних трусиках заспешила в туалет. Я немножко ревниво на них позырила: черновато-полупрозрачные, как у меня. Но большие, не стринги отнюдь. Причём большие не по-детски, а по-женски, с кружавчиками, рюшечками и прочими украшениями. Помню, я тогда удивилась – зачем украшать трусы, в них одних ведь в нашем возрасте не ходят уже.

Детская логика...

А вот "принцессы" заспешили к мамам, чтоб те приняли их роскошные платья, которые ну никак не для детсадовского туалета. "Шишек" быстро увели на какой-то "банкет" (на банкетках, что ли, сидеть?), чтоб изнанку детсадовской жизни не увидели – после таких-то речей и восхищений.

Мы с Алёнкой перемигнулись. В "предбаннике" помогли друг дружке выбраться из облегающей нашей одёжки. На ней, кстати, были бесшовные подкупальные трусики телесного цвета, на теле совсем теряющиеся. И успели сделать свои насущные дела до нашествия полуголых "принцесс", сейчас таковыми отнюдь не выглядящих.

И переоделись в обычное.

После утренника, поздравив меня и всё такое, мама уложила трико со стрингами на хранение. Вещь, кончено, не повседневная отнюдь, но и торжественных возможностей пофорсить всё никак не подворачивалось. На ритмику я по-прежнему ходила в фиолетовом тренировочном трико, показательных выступлений не проводилось. Мама же словно забыла о спрятанном.

Я ждала-ждала, терпела-терпела, потом робко напомнила и попросила разрешения хоть изредка надевать-примерять. Вон, бабушка наша деревенская разбирает же время от времени свой пахнущий нафталином сундук и кое-что примеряет, сидит с просветлённым видом, вспоминает молодость... К моему удивлению, мама почему-то заговорила о стрингах: мол, они девочкам ни к чему, самое их исподнее – большие белые трусы, что это только на тот случай (утренник) пришлось дать мне стринги, и что ежели я от их ношения приятные ощущения получаю, то это нехорошо и незачем к этому стремиться. Она сама вон стринги только на пляж надевает, и ещё в солярий. Нехорошее это бельишко.

А нехорошего (равно как и хорошего) – понемножку!

Тогда я согласилась надевать трико на обычные трусы. У мамы аж лицо разгладилось. Но попробовали, и оказалось, что и впрямь топорщит. Мама скрепя сердце разрешила мне стринги, но чтоб нечасто трико примерять, а если на ритмике запланируют нечто торжественное или показательное, то терпеливо ждать этого случая и о примерке не заикаться. Поняла?

Если честно, то я и без спросу иногда брала – когда родителей дома не было. Но тут такое дело – в нашей набитой мебелью квартире не очень-то потанцуешь, а извиваться на месте быстро приедается. Мебель двигать мне не по силам, да и родители заметят. Просто ходила-сидела, словно в обычной одежде – не то.

Однажды я отважилась спуститься в этом трико за газетами. Думала – проскочу. Не повезло – уже закрывая ящик, услышала стук двери сверху. Кто-то вышел и спускался вниз, судя по шагам и дыханию – пожилая тётка. Эта не поймёт и возмутится. Я сперва хотела сбежать на цыпочках вниз, выйти наружу и спрятаться по ту сторону двери, как порой шутила с мамой. Но сообразила, что тогда весь двор меня, чёрненькую, увидит. Пришлось смириться и покорно отправиться навстречу судьбе. А чтобы было не так стыдно, наверняка меня пристыдят за срамоту, натянула капюшончик и спустила маску. Никто из соседей меня в таком виде не знал ещё. И с газетами, свёрнутыми в трубочку (тугая вышла от волнения), начала бодренько подниматься.

Эффект был потрясающий. Толстая соседка, увидев чёрную маску на лице и "дубинку" в руке, истошно завопила и бросила сумки:

– А-а-а, всё бери, только душу не губи! – и дёрнула мимо меня по лестнице. При этом так отбросила к стене всем массивным своим телом (тушей!), что и настоящий бы грабитель на ногах не удержался.

М-да, и по лестнице в этом не погуляешь. Что же делать? И тут я вспомнила, что у дяди Юры, маминого брата, есть большой фотоаппарат, настоящий. Кажется, даже японский. Почему бы ему не поснимать меня в этом наряде? Когда мама уговаривает дочку фотографироваться, она говорит:

– Надо пополнять семейный альбом!

Фотки в трико ещё как его пополнят!

Мама согласилась, дядя Юра – тоже, но дело двигалось медленно. То ему некогда, то я в детсаду. А если в воскресный день хорошая погода, то мне хочется побегать на воле. Он меня бегающей снимает, а трико-то отдыхает. Потом только вспоминаю, что надо бы не так. Может, через недельку...

Довели дело до того, что я из трико того выросла. Оно же не такое эластичное, как, скажем, Алёнкин капроновый купальник, она и в младших классах школы в нём продолжала выступать. Только кое-какие пайетки отпороли, которые мешали капрону растягиваться. И новый купальник покупала уже "с грудью".

Мало того, что не очень тянется, тут ещё рукава и штанины напрягают, никак ведь на руки-на ноги не насучишь, по полчаса возишься, даже если мама помогает. Дядя Юра поздно понял неправоту своей неразворотливости. И последние кадры племянницы в мим-трико снимал, когда оно на мне трещало и расползалось, а позы приходилось тщательно выбирать, чтобы вообще не лопнуло.

Виды выходили неспортивными, и это удручало.

Зато в голову пришла идея снимать меня силуэтно, чёрное против света. Тут можно и без капюшона, всё равно деталей нет. Хотя, постойте... без капюшона я с ушами получаюсь, и с болтающейся косичкой, а это не всегда... м-м-м... отвечает образу.

Дядя Юра говорил, что когда я в капюшоне и бюст не в профиль, то и не поймёшь, каких лет танцовщица. И взрослые ведь бывают с тонкими руками-ногами, а ничего масштабного на фотках нет.

Ладно, выросла из, так надо радоваться, что подросла, значит, повзрослела. На замену мне ничего не купили, и так всё было, что девочке надо: и "чёрный низ-белый верх" для физры и спортивных утренников, и фиолетовое трико для тренировок, и плавательный купальничек, совсем как у настоящих пловчих, с косым крестом на спине. Мама сшила мне "навес" на этот крест, полностью закрывающий спину, и купальник можно было использовать как гимнастический. О трусиках и топиках не говорю уж. Пантомимики нигде не планировалось, так что о мим-трико и заикаться не следовало.

Ещё одна причина, по которой я не спешила просить замену, была специфической, связанной с одной маминой привычкой. Когда она дарила мне новую одежду, папы обычно рядом не было, для примерки ведь приходится раздеваться. И вот к чему эту приводило.

Мама помогала мне натянуть обновку, оправляла, расправляла и оглаживала. Со всех сторон осматривала, всё ли ладно, везде ли сидит и размер соблюдает. Похлопывала, как бы побуждая меня прислушаться к ощущениям и оценить обновку. А если та была из тех, что обтягивает попочку, то именно по ней и шлёпала, сперва слабенько, потом – посильнее, как бы напоминая – что ж ты не благодаришь за подарок-то? И вдруг:

– А ведь ты меня давеча не слушалась, за завтраком плохо ела и за собой не убрала (это например). Вот тебе, вот! – и шли уже шлепки "боевые", наказующие. Неважно как ты себя вела, что-нибудь да найдётся для вины.

Похоже, у мамы просто чесались руки прохлопать, ну, исполнить всю гамму шлепков по моему мягкому, а поскольку вторая половина, когда лупят сильно, неприятная, то приходилось выдумывать вину и как бы наказывать. Хотя в голосе слышались юмористические нотки, мол, не совсем взаправду лупцую.

Сперва я не понимала, потом после первых же "расходящихся" шлепков начинала нюнить, не дожидаясь "приговора". Если угрожать зареветь в голос, для папиных ушей, то, может, пронесёт. Потом, чуток повзрослев, допетрила, что спасти могут торопливые благодарности, особенно если вывернуться из маминых рук и поцеловать в щёчку. Кроме того, скорые спасибочки дают предлог поскорее снять обновку, лишив попку обтяга и привлекательности для маминых буйных ладоней.

И всё равно оставался неприятный осадок на душе. И, прежде чем просить новую одёжку, приходилось думать, как в ней будет выглядеть моя попочка, и если аппетитно для порки, то вправду ли она мне так необходима сейчас, эта коварная обновка.

Между прочим, однажды я, что называется, зажалась и молча терпела шлепки – когда же мама перестанет? А она, видать, разозлилась от моего упрямства и стала хлопать изо всей силы, аж ладони больно, дула на неё – я слышала. Ещё бы чуть-чуть, и она, может, сдалась бы, но меня угораздило хрюкнуть, получить в ответ шлепок другой, неуставшей рукой, так что слёзы из глаз сами пошли, нос захлюпал, а рёву я лишь чуть-чуть помогла начаться. Это словно средство для облегчения моего "набухшего" состояния. Надо себя слегка "подтолкнуть", и тогда легче станет.

Немножко разобравшись в себе, подумала: а что, если когда "набухну", рёву не поддаваться, а просто сморкаться, глаза вытирать, глубоко дышать и прочими "мирными" средствами выходить из ситуации? Ведь рано или поздно, но реветь станет несолидно, и надо учиться контролировать себя.

Но всегда вспоминала о своём решении слишком поздно, уже выревевшись и умывшись – или умываясь. Ругала себя – иду по пути наименьшего сопротивления, а могла бы и посдерживаться, хотя бы попытаться. Если не реветь нельзя, то пусть рёв начинается сам собой, когда я обессилю ему противиться, он меня победит и подомнёт. Слёзы-то сами собой начинают течь, я чувствую, что воля тут не поможет сдержаться. Похоже, что и у взрослых девушек так, а вот ревут они лишь в исключительных случаях, по своему выбору.

Вот поэтому я и не хотела новое мим-трико. Но старые стринги тайком сохранила, боковые полосочки оказались тянущимися, а перёд и зад не должны же так "расти", как всё тело и полномерная одежда на нём, так что... ну, пододевала иногда. Ощущение впечатывания, порой влитости в тело.

Но в девять или десять лет я начала быстро расти, и стринги "сдались". И вот тогда-то я вспомнила о мим-трико. Ещё на школьные уроки физры девчонки приходили кто в чём: тут и мальчиковая майка с девичьими трусами, и фиолетовое трико, и гимнастический купальник, и серое трико с рукавами по локоть и штанишками по колено. Физрук не решался "привести всех к одному знаменателю", семьи-то небогатые, что есть носят, на родительских собраниях только пожелания высказывались, да и то одним матерям. У нас они, собрания эти, были для отцов и матерей раздельные. Педагогический эксперимент (читать торжественным тоном). А вы же знаете девчонок: пока отец ремнём не погрозит, дочка уж мамочку-то уговорит позволить надевать на физру, что нравится.

И я бы в новом мим-трико (и, конечно, со стрингами исподу) органично влилась в эту пёструю компанию – конечно, игнорируя капюшон и особенно маску. Вместе со всеми одноклассницами я уже умела носить солнечные очочки надо лбом, словно ободок для волос, так что и капюшончик ненатянутый украшением бы смотрелся. Нет, стоящее дело, если удастся подобрать по размеру.

Заикнулась маме. Совсем коротко заикнулась, типа, хорошо бы вот мне... И она ответила – откровенно. Мол, в моём возрасте облегающее трико только подчеркнёт неразвитость бюста, и совсем нехорошо, если при этом будет проступать через материю лифчик. Это не стринги, не то место, совсем не скроешь. Вот когда я подрасту и отращу оную часть девичьего тела до хотя бы "миленькой грудки", гармоничной части силуэта, вот тогда милости просим тело в сплошное трико.

Сейчас же я и без того для физры экипирована. А, кстати, в какой это я пантомиме вознамерилась выступать?

Да просто мне это нужно... ну, для полноты гардероба. Могут же придуматься случаи, когда именно глухое трико окажется самой подходящей для меня одеждой. Окружающие удивятся, как это я сумела так удачно облачиться. Нет разве?

Мама отказалась от подозрительности, "отмякла" и поведала мне одну историю из своих студенческих лет.

Жила она тогда в общежитии, в одной комнате ещё с четырьмя девушками. Однажды, собравшись, они говорили о том, что отец Леонтия, их соседа по этажу, привёз своему сыну из Японии видеокамеру. Тогда они кассетными были, но всё равно – вещь замечательная. Лёня вмиг стал популярным и в чём-то даже любимым человеком. Парни зачастили к нему в гости обсудить технические вопросы, девушки – уговорить их поснимать.

Счастливый обладатель "японки" не отказывал, но выставил одно условие. Переводить импортную кассету на пялящиеся в объектив и хихикающие рожи он не будет, съёмка хождения по улице с повиливанием бёдрами тоже не прокатит. Нет, вы придумайте сюжет и организуйте сценку, чтобы это интересно было. И чтоб детям своим могли потом показывать, забыв, что это игровое. А я из разных варрантов выберу, что лучше всего и японской плёнки заслуживает.

Ну, мамина комната обсуждала, что придумали другие и что они сами могли бы. И вдруг кого-то осенило. Дело в том, что недавно у них в комнате перегорела лампочка. Самая обычная электрическая, свисающая с потолка на шнуре посередине комнаты. Дело пустяковое... для мужчин, а вот девушки сразу же кинулись искать парней, которые им бы это сделали. Налаживание добрососедских отношений, вот как это называется на их языке.

Но парни то ли думали, что над ними шутят, то ли требовали чересчур высокий гонорар за нехитрую услугу – поцелуй с каждых губ. В общем, оказавшимся в темноте бедняжкам пришлось рассчитывать лишь на собственные силы. Лампочку купили, но когда стали, подстелив газетку, взбираться на с трудом подтащенный к месту стол, оказалось, что сильно мешают длиннополые домашние халаты. И даже подобрав и взобравшись, стоять в оных просто опасно – качнёт тебя, и ты не успеешь вовремя ногу выставить. Но как же быть?

Придумалось всем одновременно – вот как! Это картина маслом, иронизировала мама: пятеро девчонок наперегонки раздеваются (до белья, конечно), чтоб схватить лампочку первой и доказать другим, что это она. Даже дверь запереть забыли, а ведь времена были строгие, ни-ни. Переодевались целомудренно за ширмой, друг дружке не показываясь; теперь же словно с цепи сорвались.

И мама (моя будущая) общему настроению поддалась.

Разнагишились почти одновременно, вступили в борьбу за хрупкую стеклянную вещь и, конечно, разбили. Стали разбираться – кто именно. Разборку учинили бабскую. На шум заглянули парни и нашли всех лежащих по кроватям, одеяло до подбородка – успели-таки спастись от позора.

Лампочку, в конце концов, ввернули (другую), но такие случаи запоминаются надолго.

И вот появилась идея снять шутливое видео на тему "Как мы дружно вкручиваем лампочку". Конечно, не один к одному воспроизвести, а поприличнее. Сперва обозначить проблему. Можно даже нанять уличного мальчишку-сорванца, чтобы он за стаканчик мороженого разбил нам лампочку из рогатки, из-за кадра. В кадре она разлетится сама собой, а мы удивлённо на это смотри. Потом – покупка новой, мельтешня магазинов, не без пресловутой ходьбы с повиливанием бёдрами. Вот всё готово, собираемся вокруг стола в халатах и по-клоунски демонстрируем, как они мешают нам на него влезать. Думаем, чешем в затылках. И вот четверо, перемигнувшись, берут одну, двое – за руки, двое – за ноги, и ставят на стол. Приличие соблюдено, но выясняется, что у подсаженной расцарапана ладонь и крутить лампочку она не может. Тогда ей велят её просто держать, а сами берутся за четыре угла стола и крутят его. Ввинченная таким макаром лампочка загорается, девушка ойкает, выпускает её и спрыгивает со стола без посторонней помощи.

Сценарий дружно одобрили, но кому лезть на стол? Решить дело условились взвешиванием – кто легче. Одна студентка тяжело вздохнула и даже не полезла на весы, остальные счастья попытали. Оказалось, что наилегчайший вес – у мамы и ещё одной девушки, Груши. Теперь между ними как? Да очень просто – кто ловчее со стола спрыгнет. Заодно и порепетируем.

Но Груша, уже стоя на столе в халате, спрыгивать побоялась. Тот же страх был и у мамы. Но она вспомнила, как бабушка, провожая её "в город", положила в чемодан, помимо прочего, ещё и трико с рукавами-штанинками. Но не для физры или сцены, а совсем для другого.

– Дочка, ты едешь в город, где совсем другие нравы. Кто знает, как может сложиться, придётся вдруг ночевать в сомнительном месте каком. Там, где в одной ночнушке не только прохладно, но и срамновато. Вот ты и одень это трико, оно, вишь, с рукавчиками и штанинками, туго надевается, туго и сниматься будет. Скажи, если увидят, что мёрзнешь, под рубашку ночную можно, с рукавами её выбери. Если, не дай бог, с тебя трико сдирать примутся, у тебя будет время проснуться, заорать, всю морду негодяю расцарапать и в пах ему пяткой бум! Это не ночнушку мигом вверх дёрнуть и овладеть тёпленькой. Учти, дочка!

Но в общежитии, куда провинциалку сразу по приезде поселили, оказалось безопасно, все в одних ночнушках и ночевали. Даже робкие не решались одеться на ночь "потеплее", видя, как лихо нагишатся их соседки по комнате. А парни целомудренно стучались в девичьи комнаты, без разрешения не заходили.

Через некоторое время, перебирая чемодан, мама обнаружила это трико и решила опробовать, ну, надеть на ночь. Соседкам по комнате решила ничего не говорить – вдруг засмеют, узнав, для чего – а пододела под ночнушку с рукавами, благо осень уже давала о себе знать. Сошло незаметно. Что-то из-под тонкой материи темнеет, а тело это или тёмного цвета трико – поди, пойми!

Заснуть было трудновато, грудь в трико чувствовалась совсем иначе... Ещё то было плохо, что спящая не сходила в туалет прямо перед сном, потому что натянуть трико пришлось загодя и потом уж не снимать. Но заснула-таки, пусть и не сразу.

Под утро девушка проснулась, и её потянуло в туалет. А в общежитии были такие порядки. С одиннадцати вечера и до семи утра нельзя было шуметь, это считалось ночное время. Но именно потому, что ночное, было и кое-что можно. В коридорах горел тусклый свет, и разрешалось в этой тусклости ходить-брести в туалет в одних трусах или ночных рубашках, при условии, что идёшь тихо, словно привидение, не отвлекаясь и не обращая внимания на товарищей по нужде.

Между прочим, некоторые парни и девчонки вставали и умывались до семи, в "ночное время", пользуясь его привилегиями.

Так вот, мама поднялась, по тишине усекла "ночное время", в полудрёме дотрюхала до туалета "на автопилоте" – уже привычка была. Но, поддёрнув ночнушку и сев на унитаз, в глубине мозга поняла – что-то не то! Словно материя от тела и не ушла. Подняла подол ещё – то же самое. А пузырь уже настаивает, у него тоже привычка. Поза на унитазе принята – дуй!

Организм упирался, ощущалась же материя в промежности, на животе. И когда мама окончательно разгулялась, допроснулась и вспомнила, что на ней трико, пузырь, что называется, продавил. Ливанула, устрашилась и сразу же принялась зажиматься. А его легко не снимешь, трико это. Целое ночное приключение вышло, о котором не расскажешь.

Выстиранное трико, эта "палка о двух концах", заняло своё место в чемодане. А сейчас вот о нём вспомнилось. Прилично же.

Мама переоделась в него и легко спрыгнула со стола. Груша недовольно зыркнула, у неё, наверное, был какой-никакой купальник, но она вовремя не догадалась, а теперь поздно.

Снималась она сперва в халате. Когда вкручивание лампочки завершалось, "актриса" жестом... ну, тогда слово "стриптиз" считалось ругательным, и нельзя было сказать "жестом профессиональной стриптизёрши"... В общем, она лихо, привычно скинула халат и легко спрыгнула со стола, сделав ручкой объективу.

Трико было телесного цвета, и держащий видеокамеру предложил к сценарию добавку. Загоревшаяся лампочка должна была оказаться позади девушки, а ещё более позади поставили дополнительную подсветку, так что последние кадры снимались силуэтно. И нельзя было понять, до чего оголилась бесшабашная, не до тела ли самого? Она ещё и в профиль показалась, силуэт бюста в камеру бросила. Намёк на полный, нехорошее это слово, стриптиз.

Снятое видео пользовалось бешеным успехом в общаге и вне. Но скопировать его на свою кассету не удалось, а Леонтий окончил институт раньше и уехал по распределению. Хорошо хоть папа... то есть, мой будущий папа успел посмотреть ролик и захотел познакомиться со смелой исполнительницей главной роли. А то бы и я на свет не появилась – факультеты-то разные!

Ну, а до того будущую мою маму приглашали в разные комнаты и просили "показать что-нибудь", переодевшись в трико. Пластическую пантомимику или танец какой. Сперва ей это льстило, а потом просто надоело. И перед бабушкой было неловко, она же трико не для этого в чемодан клала.

И вот теперь... то есть не теперь, а когда дочке-детсадовке (мне, то есть) понадобился костюмчик для ответственного выступления, мама и вспомнила о трико, и выбрала его для меня – но чёрного цвета. Телесный легко неправильно понять, и запретят запросто.

Так я узнала подоплёку. Мы с мамой обнялись и сошлись во мнении, что новое трико я сама себе куплю, когда у меня оформится грудь и будет выходить славный силуэтик, а дядя Юра со своим фотоаппаратом это засвидетельствует.

Но я решила фотокамеру по пустякам не "гонять". Одно дело, когда тебя фотографируют целиком, во всей, что называется, красе, и совсем другое – когда знают, что нужна одна грудь. Тут и родной дядя становится нежелательным соглядатаем. Да и не будешь его звать часто. И я нашла выход.

У маминой кровати стоял высокий торшер под длинную люминесцентную лампу. Снаружи окружала матовая цилиндрическая оболочка, чтобы свет не резал маме глаза, и она могла лёжа читать. Какой-то жёсткий пластик, пупырчатый. Так вот, эта оболочка состояла из двух половинок, плотно прилегающих друг к другу. Но я обнаружила, что их можно слегка сдвинуть по кругу, раздвинуть, образовав узкую или пошире щель, через которую лампа даёт уже свет направленный. А в другой стороне комнаты как раз было окошко, закрывающееся белой занавеской, которую легко можно было натянуть поровнее – и чем не экран?

Маме решила ничего не говорить, а ловить моменты, когда она (и папа, естественно) не видит. Лучше всего, конечно, когда их обоих нет дома – в театр, скажем, ушли или ещё не вернулись с работы, а на дворе зима и темнеет рано. Тогда я могла раздеться по пояс, оставив один лифчик (а по настроению – и забыв это сделать), и понаблюдать свой силуэт в грудной его части. Повертеться, поизгибаться и снова наблюдать. Голову вот только научиться вбок покруче поворачивать.

Но и когда родители дома, удавалось урывать моменты. Скажем, ужинают они на кухне, плотно закрывшись – секретничают, ну, а у созревающей дочери свои секреты. Обычно я приспускала, закидывая верх расстёгнутого домашнего халатика на спину, чтобы можно было быстренько, двинув плечами, привести себя в порядок. Мне ведь ещё и лампу в порядок было приводить, а то решат ещё, что я торшер изувечила и маму ослепить голой лампой хочу.

А у меня не лампа голая!

Но иногда я, как бы случайно, была в бюстообтягивающем – водолазке или тугом топе, майке, из которой выросла и с трудом в которую влезаю. Затеяла дочка уборку и переоделась в старенькое. Ну, кто ж её бюст заподозрит?

По праздникам дядя Юра заходил со своим фотоаппаратом, тут уж я грудь "легально" обтягивала, перемигнувшись с мамой. А снимки делали всякие, чтобы один профиль подозрений не вызвал (и не лица, а ниже).

Короче говоря: слегка вспухнув, грудки задержали свой рост, хоть плачь. Два разрозненных конусика, с "полем" посередине, и до уютной долинки-ложбинки ох как ему далеко! А тут ещё и в школе у меня дела плохо пошли, в троечницы скатилась. Вот уж не везёт, так уж не везёт! Гадкий утёнок какой-то, а не девочка-подросток. С горя я аж гантельками женскими занялась потихоньку, может, хоть по физре "вытяну".

И вдруг бюст, задержавшись на старте, "рванул". Силуэтирование с лампой я забросила, но потребовалось менять номер лифчика, который исподтишка начал превращаться в настоящий, полноценный бюстгальтер. А самое красноречивое, красноречивее даже тёмного профиль-силуэта на занавеске, – это взгляды, которые бросают друг на дружку девчонки в женской спортивной раздевалке. Естественно, в оголённом виде. Пренебрежение – или зависть плюс восхищение? Поменьше хотелось бы зависти, толкающей на самые чёрные дела, а вот восхищаться восхищайтесь, сколько душе угодно.

Два слова о школьной раздевалке. Конечно, мальчишки подглядывали. Чуть не с первого класса. Увидеть мало что было можно, мы догола не раздевались, а особо робкие пододевали спортивную форму под школьное платье ещё дома. Братья у сестёр дома и то больше видят. Но подглядывание было обычаем, а то и ритуалом, который обязан соблюдать всякий уважающий себя мальчишка. К тому же – запретный плод соответствующего вкуса. А уж фантазий, что они у нас якобы разглядели! Если бы! – так и хотелось сказать, вздохнув.

Когда подросли и стали на порог отрочества, подсматривания прекратились. Сопение у щели уж точно. Вроде бы. Но я своими ушами подслу... то бишь, случайно услышала разговор двух моих ровесников. Говорили об апноэ – задержке дыхания. Я сперва подумала, что они нырять собираются. Но вот что услышала дальше:

– До двух минут дошёл? Это, брат, хватит для ныряния, где-то до минуты медленного плавания и чтоб вынырнуть всегда можно было. Для охоты надо три минуты, не меньше. Не выпустим мы тебя на неё пока.