Текст книги "Гибель адмирала Канариса"

Автор книги: Богдан Сушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

22

Брефт заставил себя ждать лишних пятнадцать минут, которые Канарису показались слишком томительными. В какие-то минуты адмирал даже усомнился: появится ли его старый сослуживец вообще. Уж не померещился ли ему весь этот разговор с Франком-Субмариной, о котором в течение многих месяцев ничего не было слышно, и Канарис даже собирался причислить его к легиону исчезнувших без вести, коих в последнее время в абвере становилось все больше и коих называли теперь «агентами-призраками».

– В прихожей вас ждет какой-то моряк, мой гран-адмирал, – доложила Амита как раз в ту минуту, когда адмирал уже почти убедил себя, что ждать фрегаттен-капитана бессмысленно.

– Это не он, это я жду, – сухо уточнил Канарис. – Только потому, что этот наглец заставляет меня томиться ожиданием.

– Сейчас же дам ему это понять, заставив теперь его самого около часа ждать в вашей прихожей, – воинственно пригрозила служанка.

– Не имеет смысла: этот нахал все равно ворвется сюда. Поэтому пригласите его, Амита, и приготовьте нам чего-нибудь.

– Гостю – покрепче, а вам, мой важный гран-адмирал, как всегда в подобных случаях, придется довольствоваться яичным глинтвейном, – объявила испанка тоном, который не допускал возражений.

Этим странным чином – гран-адмирал, Амита наделила Вильгельма еще в те далекие годы, когда он даже не мечтал об адмиральских погонах. Для нее он всегда был «важным большим адмиралом» и таковым останется до конца дней своих.

Вместо того чтобы остановиться у двери и если не доложить о своем прибытии, то хотя бы из вежливости, из дани традиции отдать честь, Брефт ввалился в адмиральскую «каюту» так, словно спасался от погони. Как ни странно это выглядело для Канариса, его агент-полупризрак был облачен в черный мундир офицера флота. Хотя с тех пор, как он стал агентом абвера, ходил только в гражданском.

«С офицерскими погонами сейчас надежнее», – признал его правоту Канарис, дважды смерив гостя придирчивым взглядом.

– Что это за типы у вас там внизу, адмирал?

– Какие еще типы? – насторожился бывший шеф абвера.

– Ну, те, что бродят у вашей виллы? На ваших личных охранников они не похожи.

– Да нет у меня никакой охраны. Хотя, конечно, полагалось бы…

Обычные человеческие плечи у Брефта почти отсутствовали, они были заменены двумя гиреподобными довесками к хребту. Произнося ту или иную фразу, он время от времени вращал ими, словно цирковой борец перед очередной схваткой.

– Тогда это гестапо. Наверняка Мюллер постарался.

– Эти люди пытались задержать вас, устанавливали вашу личность?

– Всего лишь прохаживались по дорожке, наблюдая за вашей виллой. Увидев мою машину, они ввалились в «опель» и укатили. Но, очевидно, ненадолго.

«Неужели Мюллер решил «пасти» меня?! – возмутился адмирал. – С каких это пор? И по чьему приказу? Разве что Кальтенбруннеру захотелось окончательно покончить не только с абвером, но и с Канарисом? – Подозрение, касающееся Гитлера, он почему-то сразу же отверг. Может, только потому и отверг, что в этом ему чудилась последняя надежда на спасение. – Впрочем, это не так уж и важно, кто именно…»

– А ведь вполне может быть, что у вашего дома разминались люди Шелленберга, – вклинился в его бурное молчание Брефт и, не ожидая приглашения, уселся в высокое массивное кресло. – Скорее всего, Шелленберга.

– Почему ты так решил, Франк-Субмарина?

– Кто же теперь ваш непосредственный преемник? Получается, что он, бригадефюрер.

– Люди могут быть чьи угодно, да только Шелленберг палец о палец не ударил, чтобы получить в наследство моих абверовцев.

– Кто знает, кто знает, – настоятельно продолжал рассевать семена подозрения фрегаттен-капитан.

Ему хватило нескольких мгновений, чтобы окинуть взглядом превращенные в музейные стенды шкафы и книжные полки и понять, что адмирал продолжает существовать в своем псевдоморском мирке, к которому абвер как таковой никакого отношения не имеет.

– Впрочем, все может быть; допускаю, что здесь действительно резвятся парни Шелленберга, теперь это не так уж и важно, – вяло согласился Канарис, чувствуя, что ему уже и в самом деле безразлично, чьи там люди маются бессонницей у ворот его виллы.

– Гестаповцы ведут себя более нагло. Вряд ли, завидев меня, они уехали бы. Скорее, наоборот, устроили бы проверку документов.

– Возможно, они просто не торопятся с проверкой, – только теперь опустился в кресло по ту сторону журнального столика адмирал. – Особенно если мой телефон уже прослушивается. Считают, что у них все еще достаточно времени.

– А может, это лишь мы с вами самонадеянно верим, что у нас все еще есть время, адмирал? А на самом деле…

– Что «на самом деле»?..

Они встретились взглядами, и серое, с запавшими щеками, лицо Брефта почудилось адмиралу Канарису посмертной маской. Жаль только, что в течение какого-то времени он все еще вынужден будет созерцать его.

– На самом деле мы уже давно вспарываем днищами прибрежное мелководье на кладбище кораблей.

– Что тебя привело ко мне, Брефт? Тебе ведь известно, что я уже не у дел?

– Это все они, отстранявшие вас, вскоре останутся не у дел.

– Очевидно, ты не понимаешь всей серьезности моего положения, Брефт. Одиннадцатого февраля фюрер приказал отстранить меня от руководства военной разведкой, подчинив абвер общему командованию рейхсфюрера СС Гиммлера. Понятно, что сам рейхсфюрер никакого особого интереса к абверу не проявляет. Зато мне пытались преподнести это как стремление фюрера сосредоточить всю разведку – армейскую и СД – в одних руках, конкретно в руках Шелленберга. Аргументы, правда, оказались слишком неубедительными, но кого это теперь волнует?

– Особенно после того, как на условиях домашнего ареста вас поместили в замке Лауэнштейн, строго-настрого запретив покидать его пределы и контактировать с кем бы то ни было, кроме коменданта, охраны и следователей гестапо.

– Оказывается, тебе все известно, хотя в то время мое местопребывание оставалось одной из величайших государственных тайн…

Брефт криво ухмыльнулся и, предаваясь то ли многолетней привычке, то ли давнему нервному расстройству, подергал левой щекой.

– Просто время от времени мне приходится поднимать перископ и осматривать акваторию жизни.

– И что же там, на поверхности?

– Океан свободы, адмирал. Отстранив вас от руководства горилльим заповедником, именуемым абвером, они оказали вам неоценимую услугу.

– Странное у тебя представление о чувствах человека, потерявшего столь высокую государственную должность.

– Я не о чувствах отставника, есть мысли подальновиднее… Когда союзники войдут в Берлин, им прежде всего понадобятся те, кто боролся с Гитлером и кого можно привлечь к сотрудничеству, не особенно мараясь близостью с военными преступниками.

– Вам, господин Брефт, коньяк, – появилась с подносом Амита. – А вам, гран-адмирал, – яичный глинтвейн.

– Все та же «канарка-канарейка»? – довольно ухмыльнулся Брефт, поведя ладонью по раздобревшему бедру женщины. – Завидное постоянство, господин адмирал, в самом деле завидное. А главное, теперь она уже в моем вкусе. Раньше чуточку недобирала в весе, возможно, самую малость, но… не добирала. Вкусы старого моряка, знаете ли. Сейчас о ней этого не скажешь.

Спокойно отреагировав на его прикосновение и на сомнительный комплимент, сорокалетняя Амита, со всей возможной в ее возрасте и при ее комплекции грациозностью, повернулась и, сопровождаемая жадными взглядами обоих мужчин – а ведь еще недавно адмирал оставался безучастно холоден к ней, – вышла.

– Я не собираюсь радоваться приходу англичан и уж тем более не готовлюсь к сотрудничеству с ними.

– Даже в вашем отношении к этой служанке проявляется одно из лучших ваших качеств, господин адмирал: вы не предаете старых друзей, – ушел Брефт от разговора об отношении к англичанам. – Редчайшее по нынешним временам качество. Многие предательство почитают теперь за благо.

23

Прежде чем увлечься глинтвейном, Канарис налил и себе немножко коньяку, и они как-то поспешно, без тоста, словно бы прячась от кого-то, выпили. Потом еще по одной. Лишь после этого Франк принялся за бутерброд – и по тому, как бурно он жевал, угадывалось, что человек этот основательно голоден. Канарис же взял бокал с глинтвейном и медленно, аристократически потягивал из него, время от времени ожидающе поглядывая на гостя.

– Три месяца назад твои следы затерялись где-то в Великобритании, – наконец заговорил он о том, что больше всего интересовало его сейчас.

– Причем основательно затерялись, – беззаботно подтвердил Брефт.

– Что же происходило дальше? Мы уже собирались было зашвырнуть твое «личное дело» в особый сейф убитых и пропавших без вести.

– В «сейф призраков», значит. Ну да, понятное дело: чуть что – сразу в «сейф призраков»! – Правая бровь Брефта поползла к длинной желтоватой залысине и замерла где-то там, в складках черноватых морщин. – Стоило ли так торопиться, адмирал? С этим всегда успеется. И вообще, скоро все мы превратимся в призраков.

– Отбросим общие рассуждения, фрегаттен-капитан, – чуть пригасил свое раздражение Канарис. – Что происходило дальше?

– В Англии оставаться мне уже было нельзя.

– Это понятно.

– С трудом, через Ирландию и Испанию, я сумел добраться до Шербура. Но вскоре туда же устремились англичане. Первые две волны «очистки территории» мне пришлось пережидать в подземелье одного нормандского замка.

– Но ведь у тебя был британский паспорт.

– …Который в Нормандии представляется еще более ненадежным и подозрительным, нежели в Англии. И потом, я не доверяю армейским патрулям и контрразведке.

– Скорее всего, ты прав. Странно, что тебя не взяли прямо в Лондоне.

– Почему «странно»? – неожиданно поперхнулся Брефт. И Канарис замер, почти испуганно глядя на него и понимая, что проговорился. – Вы сказали: «Странно, что вас не взяли прямо в Лондоне». Что вы имели в виду?

– Твою слишком уязвимую «английскую легенду».

– Понятно, вам сообщили, что я провалился.

– Что было очевидным и без этого сообщения.

– Не совсем, адмирал. Меня ведь не арестовывали. Была лишь слежка. И если учесть, что связник мой исчез…

Брефт умолк, ожидая, что адмирал хоть как-то прокомментирует это сообщение. Но Канарис отрешенно смотрел на глобус, словно отгадывал по его параллелям и меридианам свою судьбу.

– С твоим арестом англичане действительно не спешили. Что в их положении вполне естественно.

– Так вот, когда я понял, что со связником что-то стряслось, я переметнулся через пролив в Ирландию, а уже оттуда… Стоп, господин адмирал! Очевидно, о моем провале вам было известно что-то такое, что до сих пор не известно мне?

– Нет-нет, – слишком поспешно открестился Канарис. – Ничего такого особого мне известно не было, обычные умозаключения и предположения профессионала. Тебе же следует изложить свою версию в обычном отчете, который затем будет тщательно изучен в ведомстве Шелленберга.

– Непременно изложу.

– А теперь начистоту: что привело тебя ко мне? Только ли ностальгические воспоминания о «Дрездене»? Сентиментальностью ты вроде бы никогда раньше не отличался.

– Скажем так: не только. – Франк-Субмарина с удовольствием впитал в себя винную жидкость. Он не торопился. То, о чем ему предстояло сообщить экс-шефу абвера, не терпело спешки. – В Испании на меня каким-то образом вышел английский агент, назвавший себя Томпсоном.

– Это и есть тот эпизод твоей «нормандской легенды», отсутствие которого до сих пор мешало нашему взаимопониманию?

– Просто без него разговор не приобретал той значимости, которую мне хотелось бы придать ему.

– Итак, он назвал себя Томпсоном. То есть вообще не назвал себя.

– Можно сказать и так. Суть не в этом. Главное, он предупредил, что вам угрожает опасность.

– Мне постоянно угрожает опасность, Франк. Почему ты считаешь, что это предупреждение должно каким-то образом насторожить меня?

– Уже хотя бы потому, что исходит не от германского, а от английского агента.

– Точнее, от агента-двойника.

– Допускаю. Однако существа дела это не меняет. Важно, что этот агент вышел на контакт со мной, а следовательно, был наведен на меня своим лондонским руководством; затем выяснял, выслеживал, устанавливал личность…

– Но это же обычная, банальная провокация, Брефт! Стоит тебе передать через этого же двойника привет Черчиллю от фюрера, и завтра же родится слух о том, будто Черчилль стал осведомителем Кальтенбруннера.

– Он предупреждает, что вам грозит серьезная опасность. В чем уже сегодня, по дороге к этому трюму, я смог убедиться лично. Поигрались мы с вами в шпионаж – и все, достаточно! Очевидно, пора поднять перископ и сурово осмотреть акваторию жизни.

– То есть ты прибыл сюда специально для того, чтобы предупредить меня? Причем делаешь это уже по заданию Сикрет Интеллидженс Сервис?

– Скорее – используя сведения, случайно добытые от иностранного агента, что является обычной практикой разведки. А почему я это делаю? Да потому что старый краб Франк Брефт порой способен откусить собственную клешню, рискуя ради своего давнишнего друга.

Адмирал допил глинтвейн и долго, задумчиво прокручивал глобус, словно выбирал ту единственную точку мира, в которой его еще способны приютить. Пожелают приютить.

– Откуда же исходит опасность? – наконец поинтересовался он, все еще не отрывая взгляда от глобуса. – Кого конкретно мне следует остерегаться?

Адмирал прекрасно понимал, что ничего нового сообщить ему Брефт не сможет, все имена личных врагов ему известны. Свой вопрос он задал исключительно из снисхождения к человеку, решившему испытать себя в роли спасителя адмирала Канариса. Желающих погубить его – множество, а вот объявлялся ли хоть кто-либо, кто стремился бы спасти его, вывести из-под удара или хотя бы в чем-то помочь?

– Теперь вам следует опасаться Гиммлера. Прежде всего, рейхсфюрера СС Гиммлера.

– С чего вдруг? – безучастно поинтересовался адмирал.

– А что, было время, когда вы ходили в его любимцах?

– Не припоминаю.

– Так вот, там, по ту сторону Ла-Манша, тоже почему-то ничего подобного не припоминают.

– Почему вдруг они так забеспокоились, Брефт?

– Пытаетесь понять, что конкретно мне известно?

– В какой-то степени. Ладно, согласимся: угроза исходит от Гиммлера… Что ты можешь сообщить мне в этой связи, фрегаттен-капитан?

– Папка с досье на вас опять легла на его стол. На сей раз в ней вполне достаточно компромата, чтобы выдать ордер на арест или же устроить вам еще одно крушение «Титаника». В зависимости от конъюнктуры.

– Лондону известны даже такие тайны эсэсовского двора?

– Реакция истинного разведчика, – саркастически хохотнул Брефт. – Адмиралу, изгнанному из абвера, говорят, что готовится ордер на его арест, а он интересуется каналом утечки этой информации! Трудно себе представить что-либо подобное. Зачем вам понадобилось знать о канале утечки?

– Это многое объяснило бы…

– Кому? В данном случае знание утечки нам с вами ничего не объяснит. Разве что вы хотите рядом со своим досье положить на стол Гиммлера и мое? Валяйте, старина. Доставьте удовольствие Мюллеру, Кальтенбруннеру и прочим трюмным крысам.

– Дело не в досье, Франк. И не смей говорить со мной в таком духе. Просто для меня важно знать, с кем я имею дело и в Берлине, и в Лондоне. В общем-то, это важно всегда, а уж в такой ситуации, в какую ты ставишь меня…

– По-моему, вы рановато рубите мачты, адмирал. Шторм еще только разгорается.

– Когда ты стал двойником?

– Я не двойник. Формально я продолжаю оставаться агентом абвера. Но на меня вышли и, как видите, используют в роли то ли связного между английской разведкой и вами, то ли агента влияния. Или просто курьера.

– Любой из этих ролей достаточно, чтобы подвесить тебя по приговору Народного суда во дворе тюрьмы Плетцензее.

– Разве что по вашему доносу, адмирал. Что же касается англичан… Если уж вместо того, чтобы убрать, меня с миром отпускают и даже помогают пробраться сюда через Францию, прикрыв германским диппаспортом…

– Фальшивым, следует полагать?

– Вполне возможно.

– Но согласись: получить дипломатическое прикрытие англичан… Такого удосуживается не каждый агент. Уверен, что Народный суд учтет это обстоятельство, – грустно зубоскалил Канарис.

– Не перебивайте меня, адмирал! – довольно неделикатно возмутился Брефт. – Я ведь не штатный оратор рейхстага, а посему очень легко сбиваюсь с мысли. Так вот, если уж англичане пошли на такой шаг, значит, намерения у них вполне серьезные.

– Вот именно, очень серьезные. Вот почему меня удивляет, Франк, почему ты до сих пор не сказал главного…

– Зависит от того, что считать главным.

– Что именно этот твой резидент Томпсон предлагает?

– Бежать. Он предлагает вам немедленно бежать, адмирал.

Канарис отрывисто, нервно рассмеялся.

– Куда? Уж не в Англию ли?!

– …Что было бы для вас идеальным вариантом. Хотя вы даже не представляете себе, насколько это сложно в нынешних условиях. Поэтому бегите куда угодно; важно скрыться, отсидеться. Отправляйтесь в Баварию или в Австрию, скройтесь где-нибудь в Альпах, отсидитесь пару месяцев в какой-нибудь горной деревушке. У вас наверняка есть заветная нора, хозяин которой готов смириться с вашим присутствием. Спектакль ведь все равно приближается к финальному занавесу.

– Кое-кто из слабонервных уже даже лихорадочно пытается этот занавес опустить.

– В конце концов, можно бежать во Францию.

– Собираешься помочь мне в этом, старый краб?

– Если только смогу, – попытался Брефт не заметить иронии в словах Канариса.

А ведь можно биться об заклад, что на самом деле в роли Томпсона выступал агент О’Коннел.

– То есть никакой реальной связи с Томпсоном у тебя нет, – пришел к заключению Канарис, смерив Брефта уничижительным взглядом.

И только сейчас Брефт понял, что весь его разговор с экс-шефом абвера очень уж напоминает допрос. По крайней мере, на той стадии, на которой в камерах абвера его называли «аристократическим». Причем роль допрашиваемого досталась почему-то ему.

– Британцы не настолько доверяют мне, чтобы давать координаты своего берлинского агента. Тем не менее в Нормандии мы сумеем выйти на его след.

24

За столом опять воцарилось тягостное молчание. Брефт угасшим взором смотрел на рынду, которой никогда уже не отбить склянок ни на одном из кораблей мира, а Канарис – на глобус, испещренный пунктирами морских линий, ни по одной из которых им, двум «старым пиратам», уже не пройти.

Вновь появилась – теперь уже с чашечками горячего кофе на подносе – служанка. Однако на сей раз даже у небезразличного к испанкам Брефта она не вызвала абсолютно никакой реакции. Мужчины были поглощены собой, своими страхами и раздумьями, а значит, женщине делать здесь было нечего.

Убирая тарелочки из-под бутербродов, Амита умышленно наклонилась так, что своей вызывающе выпяченной грудью едва не коснулась плеча Брефта, провоцируя тем самым и ревность адмирала.

– Если я верно понял, запасного варианта отхода с позиций вы, адмирал, не подготовили, – первым нарушил молчание Брефт, когда раздобревшая соблазнительница наконец-то убралась восвояси.

– И не собирался готовить его… чтобы уж оставаться предельно ясным.

– Даже после того, как наладили отношения с Лондоном?! Но тогда это просто неразумно. О нет, я ни в коей степени не осуждаю ваше решение относительно контактов с британцами. Сейчас многие посматривают в сторону Ла-Манша. Но я привык к тому, что время от времени следует поднимать перископ и осматривать акваторию жизни. Решившись на шаг, связанный с этим сотрудничеством, вам сразу же следовало готовить запасную гавань.

– Лично у меня никаких контактов с Лондоном не было, – жестко остепенил своего гостя Канарис. – Запомните это, господин фрегаттен-капитан. Никогда, никаких несанкционированных высшим руководством контактов с английской разведкой или английскими политиками.

«Не было лично у него… Причем следует понимать, что не было только «никаких несанкционированных», – попытался извлечь для себя хоть какое-то зерно истины Франк. – А что ты, адмирал, можешь сказать о контактах твоих агентов? Или о тех, которые были санкционированы, скажем, Гиммлером или Борманом?»

– Поэтому у меня нет оснований, – продолжал тем временем адмирал, – опасаться ареста. Точно так же, как и нет оснований готовить некую «запасную гавань» на берегах Темзы.

– Повторяю: не торопитесь рубить мачты, адмирал.

Брефт поднялся, налил себе полную рюмку коньяку и, посмотрев через ее золотистость на адмирала, саркастически ухмыльнулся про себя, сохраняя при этом внешнюю невозмутимость. Сейчас ему хотелось верить, что Канарис искренен с ним. И если это верно – ему открывалась одна из тайн не только шефа абвера, но и всей Второй мировой. Ведь по обоим берегам Ла-Манша убеждены, что адмирал только и думает о том, как бы ему убрать с политической арены фюрера и подружиться с англичанами. Понятное дело, уже в роли… нового главы германского государства.

– Ладно, адмирал. Дай вам Бог оставаться таким же убежденным в своей невиновности, стоя под виселицей тюрьмы Плетцензее.

– Можете не сомневаться, останусь.

Позволив себе не поверить адмиралу на слово, Брефт саркастически ухмыльнулся. И он хорошо знал цену своему сарказму.

– Как вели себя некоторые из наших фельдмаршалов и генералов и что с ними происходило при лицезрении виселицы – вам известно лучше, нежели мне, – теперь уже в голосе фрегаттен-капитана не ощущалось ни снисхождения, ни сочувствия.

Брефт, конечно же, был обижен поведением Канариса, умудрившегося по существу полностью проигнорировать попытку как-то спасти его. Жертвенную попытку…

– Ты мужественно выполнил свой долг, – попытался подсластить горечь разочарования своего давнишнего сослуживца адмирал. – Не сомневайся, я сумел оценить твою порядочность.

– Не будем изощряться в словесах, адмирал. Если вы все же колеблетесь, вспомните о моем совете относительно «гавани».

– Не будем изощряться в словесах, – повторил за Брефтом хозяин виллы, чем еще больше оскорбил его.

– На том и позвольте откланяться, – сухо проскрипел фрегаттен-капитан.

* * *

Канарис молча спустился вслед за гостем на первый этаж, провел в прихожую и сам открыл входную дверь. Там они оба замялись, понимая, что кое-что во время их беседы все еще осталось недосказанным. Однако нарушить обряд «недружественного молчания» Брефт не решился. Покряхтел, остановился, потом долго поправлял фуражку с золотистым крабом на высоченной тулье, но все же право возобновить разговор оставил за хозяином и старшим по чину.

Адмирал пытался что-то сказать, но в это время на них стал надвигаться натужный гул авиационных моторов. Отзвуки его слышны были, еще когда они находились на втором этаже, однако оба они слишком привыкли к звукам войны, чтобы обращать на них внимания. Но теперь уже не оставалось сомнения, что приближалась первая волна тяжелых бомбардировщиков врага и шла она прямо на центральные районы столицы, куда союзники пока что рисковали прорываться крайне редко.

– Сколько времени вам понадобится, чтобы собраться? – неожиданно спросил Брефт, явно используя появление воздушной армады англо-американцев – и как дополнительный аргумент в полемике с Канарисом, и как прекрасный способ давления на его психику.

– Что ты имеешь в виду? – отшатнулся от него Канарис, будто заподозрил, что тот собирается арестовывать его.

– Только то, что спасательная шлюпка с четверкой надежных гребцов ждет вас у борта.

– А если без аллегорий?

– Вся служба разведчика, сама его жизнь – сплошная аллегория. Но если вы так настаиваете… Я отвезу вас на свою подпольную квартиру, где вы сможете спокойно пробыть неделю-другую. Расположена она северо-западнее Берлина, откуда легко можно уйти дальше, на Запад.

– Будем считать, что ничего подобного ты мне не предлагал, Брефт.

– Это не то предложение, которое следует отметать так сразу, как это сделали вы. Выслушайте меня еще раз.

– Все, что ты мог изложить, ты уже изложил, – сухо обронил Канарис, ясно давая понять, что время встречи истекло.

Вот только фрегаттен-капитан все еще пытался «спасать корабельные мачты».

– Вы скроетесь там на пару недель. Причем уже на второй-третий день в рейхсканцелярии и в гестапо решат, что вам удалось уйти за рубеж на какой-нибудь субмарине или по своему «испанскому коридору», под чужими документами, – и забудут о вашем существовании. У них теперь и без Канариса проблем хватает. Когда, куда и как именно уходить – к этому вопросу мы с вами еще вернемся.

– Э, да, кажется, ты продумал все, вплоть до мелочей?

– Подобные операции нельзя проводить по наитию, они требуют жесткого плана и надежного обеспечения – людьми, финансами, документами, явочными квартирами. Итак, спасательная шлюпка подана. Весла на воду?

– Ответ вам известен, – голос адмирала становился все жестче и раздраженнее. – Мне даже трудно смириться с той постановкой вопроса, которая привела вас ко мне, фрегаттен-капитан.

– Это ваше окончательное решение?

– Зря теряете время, фрегаттен-капитан.

Брефт надел фуражку с лихо заломленной и немыслимо высокой тульей, вежливо улыбнулся в рыжевато-седые усы, которых никогда раньше не носил, и, щелкнув каблуками, отвесил небрежно-аристократический поклон.

– Вот увидите, адмирал, я был последним, кто решился хоть как-то помочь вам. Все остальные будут отплясывать ритуальные танцы на вашей могиле. Поднимите, наконец, перископ и сурово осмотрите акваторию жизни. Это говорю вам я, старый подводник.

– Охотно верю, – безучастно согласился адмирал, поразив Франка-Субмарину своим безразличием.

– Кстати, совсем забыл… Вашей особой, адмирал, интересовалась известная вам сеньора.

«Мата Хари?» – чуть было не спросил Канарис, но вовремя сдержался, вспомнив, что и при жизни своей, и при смерти, танцовщица принадлежала к иным временам, к иному миру. Поэтому вслух произнес:

– Неужели каталонская герцогиня?

– Именно она; к слову, мы так и называем ее – Каталонская Герцогиня, это стало ее именем.

– Где она теперь?

– Недавно появилась в Мадриде, после многих лет, проведенных сначала в Ирландии, а затем в Англии.

– Неужели все еще не отреклась от своей сепаратистской идеи Великой Каталонии?

– Наоборот, убеждена, что нынешняя мировая война приведет если не к полному развалу Испании, то, по крайней мере, к решительному ее ослаблению. Она и сама немало сил приложила, чтобы подвести некоторых высокопоставленных британцев к мысли о нападении на Испанию как союзника рейха. При высадке там первого же контингента британских войск ее Фронт Независимой Каталонии якобы готов поднять восстание, чтобы ударить по франкистам с тыла.

– И что, подобное развитие событий действительно возможно?

– Во всяком случае, Каталонская Герцогиня верит в него. А там, поди, знай…

– Странно, каким это образом она вышла на тебя, Франк-Субмарина.

– А мы никогда и не теряли связи друг с другом. Правда, до еженедельных посланий и рождественских открыток дело не доходило; тем не менее время от времени, при малейшей оказии…

– Погоди, погоди, Франк, – нервно помахал руками перед лицом адмирал. – Ты что, станешь утверждать, что знаком с ней еще с той поры, когда она мечтала о замужестве со мной?

– Вас это удивляет? Конечно же, мы хорошо были знакомы. И, как нетрудно догадаться, в моей жизни герцогиня появилась значительно раньше, нежели в вашей, адмирал.

Канарис по-бычьи наклонил голову и покачал ею настолько резко, словно пытался развеять наваждение.

– Почему же я не знал об этом? – растерянно спросил он, забывая на какое-то время о нависшей над ним опасности.

– Неужели действительно не знали?! Но ведь это же я подставил вам эту герцогиню, адмирал, предпочитая при этом не засвечиваться.

– Брось, Франк-Субмарина! – неуверенно рассмеялся Канарис.

– Может, вам до мелочей пересказать весь ход вашей первой встречи? Или воспроизвести условия переговоров с дядей герцогини? Не желаете подробностей? Тогда, может, раскрыть тайну встречи с английским резидентом, клятвенно обещавшим поддержку каталонского движения? А встречи с лидером баскских сепаратистов, в среде которых герцогиня одно время скрывалась?

– Хочешь сказать, что все мои «брачные игры» с Каталонской Герцогиней находились под контролем англичан?

– Если уж быть точным, то под моим личным контролем, адмирал. Поскольку именно я разработал сценарий всей этой операции для герцогини – с одобрения, ясное дело, одного из отделов британской разведки и некоего британского лорда, пожелавшего пока что оставаться неизвестным, но щедро финансировавшим герцогиню.

Адмирал молитвенно взглянул на звездное берлинское небо – на ту его часть, которое уходило в сторону Каталонии. То, что он представал всего лишь игрушкой в руках Франка-Субмарины, конечно же, неприятно поразило Вильгельма. Но в то же время сегодня с Субмариной стоило встретиться уже хотя бы для того, чтобы раскрыть тайну появления в своей жизни Каталонской Герцогини.

– Это правда, что генерал Франко был дружен с герцогиней?

– Серьезный вопрос, на который должен быть дан столь же серьезный ответ. Если бы в свое время вы подняли перископ и внимательнее осмотрели акваторию Мадрида, то обнаружили бы, что в судьбе тогда еще весьма юной Каталонской Герцогини, задолго до вас и на тех же правах-условиях, появился некий полковник Франко. В самые трудные годы войны с коммунистами-республиканцами этот правитель использовал Каталонию в качестве запасного аэродрома – на тот случай, если Мадрид у него из рук вырвут, – а саму герцогиню использовал в качестве посредника в переговорах с руководством некоторых стран. Само собой разумеется, что точно так же активно задействовал он и возможности каталонского подполья, его зарубежных каналов и связей.

– Но затем он предал герцогиню?

– Скажем так: генерал во все времена прибегал к двойной игре. Довольствоваться титулом правителя Каталонии для Франко было бы тем же самым, что для Наполеона – титулом правителя своей родной Корсики. Теперь генерал официально выступает в роли душителя каталонского освободительного движения, однако на саму герцогиню, ее владения и ближайшее окружение гнев генерала не распространяется. Почему-то, – загадочно подчеркнул Франк-Субмарина.

– То есть после неудавшейся брачной аферы с Франко «танцы» со мной представлялись герцогине в виде утешительного королевского заезда? – спросил адмирал, все еще мечтательно глядя на звездное небо.

Франк-Субмарина застегнул на верхние пуговицы свою шинель и медленными движениями надел перчатки.

– Теперь это уже никакого значения не имеет, адмирал. Куда важнее для вас уяснить, что по ту сторону Пиренейских гор все еще сохраняется несколько хорошо оборудованных и законспирированных «баз сопротивления», на одной из которых вы спокойно смогли бы отсидеться до тех пор, пока у англичан не остынут союзнические чувства но отношению к русским. А произойдет это буквально через месяц после капитуляции Германии. Могу сказать конкретнее: речь идет об отличной, надежной базе, оборудованной вблизи сразу двух границ – с Францией и Андоррой. Что открывает дополнительные шансы для отхода.