Текст книги "Река убиенных"

Автор книги: Богдан Сушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

16

Шифровка, направленная штандартенфюреру из Главного управления имперской безопасности, оказалась немногословной. «Самым тщательным образом соберите сведения о действиях подразделений диверсионного полка дивизии «Бранденбург». Рассмотрите эти действия под углом переподчинения данного полка войскам СС и переформирования его в диверсионную дивизию, с подчинением Главному управлению имперской безопасности. Кальтенбруннер».

«И это все?! – удивился Гредер. – И этот приказ нужно было загонять под двойной шифр “Циклопа” и помечать грифом “Управление VI S” [14]14
  Под грифом «Управление VI S» поступали сообщения и документы, проходящие как «секретные дела имперского значения».


[Закрыть], что означало “Управление зарубежной разведки СД, отдел диверсий”».

Гредер понимал, что определенная доля секретности в подобных сообщениях необходима, но всегда возражал против того, чтобы доходить в подобных вопросах до абсурда. Правда, Гредер прекрасно помнил, что и случай, который в начале прошлого года привел к резкому ужесточению правил секретности, тоже из разряда абсурдных. Двое офицеров-идиотов из вермахта вместо того, чтобы сесть в поезд и срочно прибыть в Кельн, заглянули к своему другу в Мюнстер и поэтому опоздали. Друг этот оказался майором люфтваффе и решил доставить их в Кельн на своем транспортном самолете. Но при плохой видимости пилот сбился с курса и совершил вынужденную посаду в Бельгии, неподалеку от города Малин. Там их арестовали и доставили в полицейский участок.

Каковым же было изумление офицеров бельгийской контрразведки, когда оказалось, что один из офицеров был спецкурьером и в сумке своей вез сверхсекретный план вторжения вермахта в Бельгию и Голландию. При этом офицеры дважды пытались уничтожить эти документы, но в первый раз у них не оказалось спичек, а затем они бросили их в печку, но полицейский это заметил и достал из огня. Гредер занимался расследованием этого случая и был потрясен его невероятностью. Именно абсурдность ситуации заставила бельгийские и голландские власти решить, что документы – фальшивка. Только это и спасло офицеров от расстрела. И то, что им оставили жизнь, вопреки требованию самого фюрера, – тоже кажется теперь невероятным. В конце концов этих болванов великодушно обвинили не в измене, а всего лишь в преступной небрежности.

«Они там, в Берлине, похоже, решили, что нам здесь вообще нечем заниматься, кроме как следить за действиями “бранденбуржцев” и собирать сведения об их победах? – вновь предался негодованию Гредер. – И потом, что мешает им получить эти сведения в самом ведомстве адмирала Канариса, коему этот диверсионный полк подчинен? Вот именно: абвер этот полк формировал, абвер готовил диверсантов, набирая кандидатов из многих стран Европы, владеющих различными языками мира, причем многие из них всерьез рассматривались военной разведкой как потенциальные вожди местных повстанческих движений, и даже вождей народов Югославии, Советского Союза и некоторых азиатских стран».

«Стоп! – вдруг прервал штандартенфюрер поток своей армейской аналитики. – Канарис! Кальтенбруннер именно потому и требует собрать сведения об эффективности действий брандербуржцев, что до сих пор эта диверсионная элита подчинена абверу!»

Отправив назад в сейф шифровальный «словарик» второго кода «Циклопа» и саму радиограмму, Гредер несколько минут вышагивал по просторному кабинету, в котором еще недавно располагался партком какого-то молдавского винзавода, а потом вновь вернулся за письменный стол.

Кальтенбруннер мог бы, конечно, выражаться и чуточку яснее. Но и так было понятно, что его, Гредера, пытаются втянуть в схватку между Кальтенбруннером и Канарисом, вернее между рейхсфюрером СС Гиммлером и Канарисом, в которой и Кальтенбруннер – тоже всего лишь исполнитель воли вождя СС.

Гредер помнил, что к началу войны с Польшей под командованием Гиммлера находилась одна-единственная дивизия СС. Рейхсфюрера, замыслившего создать империю СС-элиты, это конечно же не устраивало. Теперь в системе СС действует уже несколько дивизий, отдельных охранных полков и батальонов. Но этого мало. Гиммлеру надоели бесконечные «гонки на опережение» с абвером, он давно считал эту военную разведку, в нынешнем ее командном составе и при нынешнем стиле подготовки разведчиков к работе за рубежом, – неэффективной.

– Господин штандартенфюрер СС, – появился в проеме двери адъютант. – Прибыли машины для перевозки имущества в Днестровск.

– Да, уже прибыли? Опять эта чертова перевозка! Из-за этих бесконечных переездов почти не остается времени для того, чтобы сосредоточиться.

– Просто русские отступают непростительно быстро, – сочувственно объяснил ему Курт.

– Вы так считаете, Шушнинг, «отступают непростительно быстро»? Так, может, пожалуемся на них Сталину? Что они себе, черт возьми, позволяют? Или же обратимся к фюреру, пусть прикажет нашим войскам не слишком налегать, чтобы мы поспевали за ними.

– Лучше – Сталину, в Кремле нас, по крайней мере, не осудят.

Гредер понимал, что адъютант то ли неумело подыгрывает, то ли откровенно издевается, но ему сейчас было не до воспитательных нотаций.

– Ладно, Шушнинг, готовьте мою машину, укладывайте личные вещи и обеспечивайте охрану.

Шушнинг уже хотел было скрыться за дверью, но Гредер остановил его.

– Кстати, вы не в курсе, где сейчас вернейший из ваших друзей, оберштурмфюрер Штубер?

– Знаю только, что он был переправлен на ту сторону Днестра, в тыл врага, на территорию укрепрайона.

Штубер никогда не был другом Шушнинга, мало того, Шушнинг откровенно недолюбливал этого «психолога войны» за его псевдоученое высокомерие и аристократические амбиции, однако он знал, что нет ничего более бессмысленного, чем пытаться опровергать утверждения штандартенфюрера.

– И хотите сказать, что он до сих пор не вернулся оттуда?

– Я слышал от румынского полковника, что все пространство между двумя линиями дотов этого укрепрайона напичкано войсками русских, там идут упорные бои…

– Штубера все это не касается. Этот проходимец вернется даже из преисподней. Причем здесь все это: доты, войска, русская контрразведка?

– Как только он появится, я доложу.

– Как только он появится, немедленно представьте его пред мои очи, ибо приказ вам известен.

* * *

Когда колонна тронулась в путь, солнце уже достигало зенита. Было жарко, сквозь невидимые щели в машину пробивалась пыль и, смешиваясь с потом, заставляла тучного штандартенфюрера проклинать и русскую жару, и русские дороги, и, естественно, «русскую войну». И лишь когда машина оказалась на небольшом перевале, с которого, где-то вдалеке, в створе между вершинами двух холмов, сверкнул своей голубизной речной залив, Гредер облегченно вздохнул и окинул взглядом окрестности. Там, внизу, дорога заползала в зелень садов и лениво петляла между изумрудной красоты склонами холмов. Чем-то неуловимым этот край напоминал Гредеру предгорья где-нибудь в Баварии или Австрии. И, казалось, ничто не способно помешать ему остановить машину, пройтись по перевалу, посидеть вон на той плоской шлемоподобной вершине холма…

Возможно, он так и поступил бы, если бы не все нарастающие раскаты артиллерийской канонады, доносившиеся откуда-то с юга, из тех мест, между Подольском и Ямполем, – Гредер даже успел запомнить названия этих городков, – где располагался укрепрайон. И похоже, что сейчас там разгоралась настоящая артиллерийская дуэль. Глядя на то, как сидевший впереди, рядом с водителем (Гредер всегда предпочитал «покоиться» на широком и более безопасном заднем сиденье), адъютант его зябко поеживается, штандартенфюрер подумал, что, наверное, он слегка поторопился со своим переездом. И хотя вряд ли русские способны сейчас на масштабный контрудар с форсированием такой большой реки, некая опасность оказаться либо под русскими бомбами и снарядами, либо под огнем русских диверсантов – все же существовала.

Воспользовавшись тем, что навстречу поднимались три санитарные машины какого-то румынского госпиталя, Гредер приказал водителю свернуть с дороги, чтобы пропустить их, и, пренебрегая опасностью, все-таки вышел из машины.

«А ведь о трагедии гигантского дирижабля “Гинденбурга” мне напомнил именно он, Штубер, – вдруг вернулся к призабытой истории штандартенфюрер. – Причем так и не объяснил, почему он вдруг завел об этом речь. Неужели его, Штубера, тоже пытаются привлечь к расследованию этой катастрофы? Хотя какое, к дьяволу, расследование?! Дело давно закрыто!»

Единственное, что Гредеру удалось установить уже после их разговора с бароном, так это то, что к осени 1938 года в группу по расследованию причин трагедии дирижабля был включен и отец Вилли Штубера, ныне уже генерал-майор, барон фон Штубер. Но это было под занавес, перед тем как в декабре того же 1938 года расследование было прекращено по личному указанию фюрера, которому надоело выслушивать бесконечные догадки, версии и подозрения. Однажды, выслушав очередной доклад по расследованию этой катастрофы, он грохнул кулаком по столу и заорал:

– Сейчас мне ясно только одно, что мы опозорились в глазах не только наших потенциальных противников, Соединенных Штатов, но и в глазах всего мира! Если уж мы оказались в состоянии создать такой гигантский воздушный корабль, то надо было позаботиться о его охране!

– Но ведь охраной занималась СД, а расследованием занимается гестапо, – возразил Геринг, пытаясь отвести от себя гнев фюрера. Кстати, за его безопасность отвечал лично штурмбаннфюрер СС, он же – сотрудник службы безопасности СС Арнольд Гредер.

И вот тогда Гитлер произнес так и оставшуюся для многих загадочную фразу, которая на долгое время заставила умолкнуть всех желающих списать катастрофу на нерасторопность Гредера.

– Гредера, этого офицера СД, не трогать! – резко предупредил он. – Почему все расследование сводится к доказательствам нерадивости Гредера? Или, может, это он взорвал ваш дирижабль? Нет. Тогда в чем дело?! Я лично беседовал с Гредером и требую, чтобы этого офицера СД оставили в покое!

Именно это требование, которое с тех пор стало чуть ли не девизом родового герба штурмбаннфюрера, да, тогда еще штурмбаннфюрера СС [15]15
  Штурмбаннфюрер СС – майор войск СС.


[Закрыть], «Гредера не трогать!» – служило щитом, о который разбивались все попытки его тайных и явных недругов не то чтобы списать на него всю вину за аварию «Гинденбурга», но даже вызывать его на допросы в качестве свидетеля. Во всяком случае, при любой попытке заговорить с ним на эту тему, члены следственной комиссии всякий раз вынуждены были ретироваться после заявления Гредера: «Все, что мне было известно по этому вопросу, я уже изложил письменно, а также в личной беседе с фюрером. После нашей встречи фюрер лично, в присутствии Геринга, приказал: «Этого офицера СД не трогать!» И это был веский аргумент.

– Дорога свободна, – попытался вырвать его из водоворота воспоминаний адъютант. – Пора двигаться. Нам бы следовало оказаться в новой резиденции до того, как настанут сумерки.

– Именно так, Шушнинг, до того как мир в очередной раз окутают сумерки. «Но даже если он все же погрузится в этот мрак, – мысленно продолжил Гредер, – то и там, во мраке, последует окрик фюрера: “Гредера не трогать! ”»

17

Разговаривая по телефону, майор с некоторым удивлением наблюдал, как, забросив за спину трофейный автомат, Андрей поудобнее укладывал в вещмешок взятые у мотоциклистов запасные магазины и добытые тем, «случайным» пулеметчиком, гранаты.

– Пулеметы и пушки из «Беркута» не возьмешь, – негромко объяснил лейтенант, почувствовав себя неловко. – А если придется прорываться к своим, – каждая граната, каждый патрон на вес жизни.

– Согласен, на «вес жизни», – поддержал Шелуденко, прикрыв ладонью трубку.

– Да и в доте неизвестно, как придется держаться, особенно в последние часы боя.

Майор и на сей раз понимающе кивнул, а, как только закончил говорить по телефону, устало объяснил:

– Рашковский звонил. Старший лейтенант, командир маневренной роты. К сожалению, ни одного десантника взять в плен не удалось. Уложить уложили, а вот… Заядлые, сволочи. Наверное, эсэсовцы.

– Точнее будет сказать, специально подготовленные. Десяток подобных, засланных нам в тыл, десантников может нанести такой урон, какого в открытом бою не нанесет полк.

– Так, может, нам следовало бы не столько на всеобуч налегать, сколько на подготовку диверсантов?

– Не забывая и о всеобуче.

– Теперь мы на многое в военном деле по-иному посмотрим. Слышать про этих птиц мы слышали, но в деле видеть не приходилось. Кстати, известно, что на нашем участке действуют части 11‑й немецкой и 3‑й румынской армий. А также особый диверсионный полк «Бранденбург». Но он вроде бы не эсэсовский. Откуда эти десантники – неизвестно. Хотя, по всему видать, вышколенные, черти… И номерные эсэсовские наколки у некоторых.

– Что вышколены – в этом они меня убедили, – мрачновато улыбнулся Громов. – Ничего, война и нас вышколит.

Снова вышли из дота. Посмотрели на высокое июльское небо, прислушались к ставшей уже непривычной тишине леса, к настораживающей и кричащей, которая лишь обостряет чувство опасности: сознание того, что враг где-то рядом и в незримости своей кажущийся опаснее, чем есть на самом деле, приводит к уверенности, что это всего лишь передышка перед боем, который, кто знает…

Не удержавшись, Громов улегся на небольшой пригорок и, заложив руки за голову, умиленно уставился на неяркое, слегка подернутое дымкой солнце. На самом деле не было войны, не было десантников, не было дотов. Даже неугомонный, разговорчивый майор оказался где-то вне зоны его восприятия, и теперь единственной реальностью оставалось это все жарче пригревающее солнце да трио сосен с высокими пышными кронами, сомкнувшимися над небольшой ложбинкой, сплошь усеянной хвоей, шишками и мелкими веточками, из-под которых кое-где все еще просматривалась зеленая поросль.

Громов понимал, что все, что с ним сейчас происходит, попытка его сознания вырваться из реального мира и спасительно перенестись в иллюзорный мир тишины и спокойствия, оставшийся где-то за пределами очередной, сотворенной человечеством войны.

– Ну не томительно ли «погребать» себя в такие прекрасные доты, причем на самой передовой? – неожиданно ворвался в этот иллюзорный мир вполне реальный, хотя и потусторонний голос майора Шелуденко.

– Пока не знаю, поскольку не успел освоить эту процедуру. А ведь образно сказано: «погребение в дот».

– Потому и спрашиваю, что еще не успел принять командование дотом, – почему-то приглушил голос майор.

– В общем-то, дот для меня – не новинка. Хотя психика далеко не каждого бойца выдерживает это, как вы верно выразились, «погребение» в камни и бетон. К доту нужно привыкать, как и ко всякому замкнутому пространству – танка, например, не говоря уже о субмарине. Там, в дотах по Западному Бугу, мне приходилось…

– Да это понятно, – как-то нервно и не очень тактично прервал его комендант участка, – сейчас не время для воспоминаний. Может быть, я неудачно выразил все то, что пытался, но…

Громов нехотя приподнялся, сел, захватил обеими руками и долго просеивал сквозь пальцы пожелтевшую прошлогоднюю хвою.

– Так слушаю вас, товарищ майор.

Вместо того, чтобы тут же ответить, Шелуденко как-то странновато взглянул на него, пожал плечами и, зайдя под навес, созданный кронами сосен, долго расковыривал носком сапога слой старой, давно слежавшейся влажноватой хвои, уже порождавшей запах тлена и… грибов.

– Понимаешь, когда ты примешь командование дотом, это уже будет другая ситуация; тогда уже говорить об этом будет поздно. А пока что… мало ли что могло случиться. Например, задержался в бою с диверсантами… Был ведь бой? Был. Или давай я пошлю тебя с донесением в штаб…

– То есть, вам не хочется, чтобы я принимал командование дотом? – удивленно уставился на него Громов. – Предпочитаете, чтобы командиром остался старшина Дзюбач или же тот самый, как его… ну, словом, сержант-артиллерист?

– Да не в нем дело, лейтенант, – прекратил свои раскопки Шелуденко. – При чем здесь сержант? Мне тебя жалко. Там, – кивнул он на восток, – ты бы еще понадобился, еще, может быть, не один месяц повоевал бы, и, если бы повезло, может, даже остался бы жив. По крайней мере, так у тебя появился бы хоть какой-то шанс.

– Слава богу, я-то подумал, что вам не хочется отстранять от командования знакомого вам старшину.

– Опять мы не о том говорим. Там у тебя есть шанс.

– А здесь, в дотах, его нет?

– Здесь уже завтра или послезавтра мы окажемся в плотном и близком окружении, в мешке, в плотной осаде. Даже если уцелеешь в бою, выбор у тебя будет сугубо солдатский: либо позор плена, либо пуля в висок.

Громов понимал, что перед ним не трус и не предатель. Перед ним – умудренный жизнью человек, который по возрасту своему и по мудрости годится ему в отцы, а посему не стал ни дерзить, ни словесно геройствовать.

– Но ведь в дезертирстве тоже чести немного…

– Я не о дезертирстве, скорее – о целесообразности. Давай, сочиню донесение, скажем, о нападении диверсантов, и отправлю тебя в Подольск, в штаб… Застанешь ты этот штаб в Подольске или нет – это уже вопрос десятый, а вот оправдательный документ у тебя будет. Твое дело маленькое, ты выполнял приказ! Да и кто там, в этом водовороте отступающих войск, будет с тобой разбираться? Зато любой командир захочет иметь у себя бравого взводного.

– А вы?

– Что я? Я уже буду в кольце врагов, так что своим разбираться со мной будет не так-то просто.

– Вам не хотелось бы уйти отсюда?

– Разговор не обо мне! – резко напомнил майор. – Обо мне вообще речи быть не может. Так что думай…

Громов не отвечал, и майор уже решил было, что тот согласен.

– Только этого разговора у нас не было, понял? – вновь занервничал Шелуденко, понимая, что поступает хоть и по человеческому сочувствию, но против приказа высшего командования.

– Успокойтесь, товарищ майор, его действительно не было, – резко подхватился на ноги Громов. – И потом, я ведь из семьи военного, офицера… С детства приучен к тому, что приказ есть приказ и что на войне каждый должен пройти через то, что ему суждено судьбой и командирами.

Майор лишь мельком взглянул на него и, словно бы устыдившись своей непростительной слабости духа, отвернулся.

– Мыслишь ты, конечно, правильно, по-офицерски, – проговорил он глуховатым, взволнованным голосом. – Кстати, я не знал, что ты из семьи кадрового военного. Там свое воспитание. Впрочем, и там тоже случаются…

– В любом случае я признателен вам, майор…

– Только ради бога не подумай, что я пытался проверять тебя, петрушка – мак зеленый…

– Может быть, мой отец сейчас точно так же пытается спасти кого-нибудь из своих молоденьких лейтенантиков. Поэтому и служить под его командованием, «по-родственному», я отказался, хотя возможность такую мне предоставляли.

– Вот так оно в жизни и бывает, петрушка – мак зеленый. Ладно, о чем могли, поговорили, и душу, будем считать, отвели, – резко одернул гимнастерку Шелуденко, словно собирался показаться перед строем. – Тогда вот что, лейтенант: с обстановкой я тебя ознакомил, инструкции ты, будем считать, получил. Как и мое командирское благословение к ним.

– Так точно, инструкции вместе с благословением.

– В таком случае, уже через полчаса ты будешь в доте. Времени больше не теряй: готовь орудия и прочее оружие… О людях не забывай. Проверь, как там у вас с водой. Кстати, у вас там, в нижнем ярусе дота, свой колодец, правда, вода слегка с душком, но… вода! В общем, задача командира тебе известна: в любой ситуации пытаться предусмотреть даже то, что в общем-то предусмотреть совершенно невозможно.

– Понял.

– Да, и пойдешь туда не один. Красноармеец Кожухарь! – позвал он рослого солдата, оказавшегося неподалеку, – очевидно, тот уже искал майора, – с катушкой телефонного провода за спиной. – Считайте, боец, что вам повезло. Пойдете в дот вместе со своим новым командиром. Это ваш связист, товарищ лейтенант, – сразу же перешел майор на официальный тон. – Красноармеец Кожухарь.

– Прекрасно, одним бойцом больше.

– Надежным бойцом, – явно сыграл на восприятие Кожухаря. – Можно считать лучшим связистом укрепрайона, а возможно, и всего военного округа. Я тут подзадержал его… Специально для того, чтобы было кому провести вас к доту.

– Тогда все, – взял под козырек Громов. – Разрешите идти?

– Счастливо. Через два часа позвоните, доложите обстановку. Завтра, если позволит время, сам наведаюсь. Даст бог, наведаюсь, если, конечно… – и, не договорив, махнул рукой.

«Если позволят время и… враги», – мысленно закончил фразу Громов. Слишком уж стремительно развивались на этом участке события.

– Но в общем-то оборону мы пока что держим, – поспешил успокоить его майор. – Мало того, на том берегу тоже есть еще несколько наших частей. Где-то там, севернее, немцы продвинулись далеко вперед, а здесь – в основном румыны, эти торопятся не спеша, а главное, с опаской.

– Значит, и мы тоже с отходом спешить не будем, да и отходить будем не торопясь. Все, пошли… – обратился Громов к Кожухарю, – лучший связист всей Красной армии и Военно-морского флота.