Текст книги "Тело ангела (СИ)"

Автор книги: Богдан Агрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

И всё, что близ тебя, – вот этот дряхлый сруб

И разворот реки, размеренный и страшный.

И таволга цветёт в безмолвном срыве губ,

И у глазниц горчат прожилки льна и яшмы.

И если ревновать – то разве о дождях,

Ушедших в трещины сожженной солнцем плоти.

Костяк небесных рыб в зауженных сетях

Не двинет плавником. Не шелохнется в соте

Забытый яд цветка. Мир выщерблен и сух.

И стелется окрест полыни долгой горе.

А где горька земля – там неподвижен дух,

И складками идёт, и медлит в косогоре.

Как отстарело всё, что выпало в простор...

Да, выпало... А там – сложилось, скостенело

В зубристый, как хребет, каленый контур гор

Да в глинистую боль крошащегося тела.

Откаменеть своё... Когда-нибудь потом,

Когда пойдет на слом отживший хлам пейзажа, -

Дотянешься воды освобожденным ртом,

И улыбнешься вдруг моим рассказам даже...

ТЕОРЕМА

...А ветер – искривление пространства.

Он уплотняясь, стелется упруго,

Шутя своей играя кризизной.

И будет нам дано непостоянство

Всех здешних форм, врастающих друг в друга,

Вобрать несытой впадиной глазной, -

Поскольку кривизна близка к пределу,

Где ветер станет матово-зеркальным,

А значит – свет окрестный отражать.

И ветра переменчивое тело

Всё обратит в текучее мельканье,

Где отраженья кружатся, дрожа.

***

Как гобелен, развёртывая сны,

Как гобелен с орнаментом сюжета,

Мы спустимся назад от кромки лета

К застенчивой невнятице весны, -

Там, где орнамент вьётся почвы близ,

Растительный, апрельский, моложавый,

А за туманом рыжиною ржавой

Просвечивают пятна узких лис.

КОНЕЦ ЭОНА

И было так. Октябрьский ветер гнул

Стоясеневый лес, и время хмурил.

Но я любил его шальной разгул,

В котором крылось обещанье бури.

Я помню листьев ржавину и медь,

Их шелест, – словно ропот душ опавших.

И мне хватало жалости жалеть

Всех отшумевших, выцветших, неставших.

Но время – престарелый звездочёт -

Мне так неукоснительно твердило,

Что остаётся здесь наперечёт

Того, что раньше полным миром было.

Пустое «здесь» и полное «тогда» -

Как голова – и череп белолобый.

А между – лихолетий череда,

Подмен, ошибок, глупости и злобы.

И точно – я как будто бы во сне,

Как будто полнота еще на месте.

Но с кем мы в полнолунье, по весне,

Сердца и шпаги, как бывало, скрестим?

А ветер всё жесточе гнул свое,

Когда с окрестных крыш унылой ширью

Под дробь дождя сорвалось вороньё,

Ведя канон грядущему безмирью.

Здесь всё спасти могла виолончель,

Всю эту хмурь вобрав, очеловечив...

Из ближней церкви огоньки свечей

Моргали – словно очи, а не свечи.

Последний бури вздох – и сметены

Все вещи – те, что были здесь остатком,

Таились за покровом пелены,

И осторожно прятались в распадках.

А дождь – он был, он был слезами их.

Что ж плакал Бог? О чем здесь плакать было?...

...Я вспомнил всё. Я присмирел и стих.

Я жил – тогда. Безмирье – наступило.

СТРАСТНАЯ ПЯТНИЦА

Ты помнишь этот вечер обветшалый.

Ты помнишь, как крошилась береста.

В подробности любой, в детали малой

Нам виделась агония Христа.

От зрячих звезд не в силах заслониться,

Мы кутались в лохмотья наготы,

Но слышали, как вынос плащаницы

Разносит в прах надмирные мосты.

Как попусту, как рабски-неумело

Мы друг от друга прятали глаза.

Но казнь – была. Насилу свечерело,

И ртутью заструились образа.

И полночью вселенской катастрофы

Я осознал, сквозь каиновый смех,

Что делали мы в полдень у Голгофы

И почему на детях наших грех.

Так разгоралось Всенощное Бденье,

Дотла сжигая повседневный сон...

...Ты поняла, к чему тогда мгновенья

О вечности нам пели в унисон.

ТЕЛО АНГЕЛА

Эта ночь на фонемы дробит имена.

В прорезь ветра по капле стекает Луна.

Если есть еще взгляд – причастись этой млеющей лавы.

Знай, пространство сегодня – не полость, но плоть:

Тело ангела бросил на звезды Господь,

Крылья выбили дробь – начинается время облавы.

Я – фальшивка, я выкормлен снами менад,

Но в прицеле декартовых координат

Я на равных с любою живущей и дышащей тварью.

Так вноси меня в список, бессмертный солдат,

Прободи мою тень дробной россыпью дат, -

Я вселюсь в календарь, чтоб окрасить его киноварью.

Я начну свою жизнь в разнарядье недель, -

Хлынет в мозг января одуряющий хмель,

Я из танца метелей сотку себе сотни обличий.

Я – отныне хозяин полярных балов,

И Луна серебром заплевала крыло,

И картонные птицы так цокают, свищут, и кычат.

И в пространстве метелью написанных книг

Я теряю свой взгляд, забываю язык.

Я горю в перламутровом плеске свихнувшихся бризов.

Все еще не спектакль, но давно уже – речь,

Пляшет окнами флейт шумовая картечь,

Скоро прянет спектакль, но пока еще только реприза.

Тело ангела, ломкий надмирный сустав,

Тело ангела рвется в лохмотья костра,

Время стаяло враз, алым воском забрызгало пальцы.

И уже – ничего, только траурный лед

Начинает вершить стервенелый разлет.

Кто волокна судеб намотал на прозрачные пяльцы?

Тишина, только мерный суставчатый хрип,

Только космос плывет на охвостии рыб,

Только ось мировая скрипит, как простуженный стилос.

И не надо глядеть в безвоздушный пролог,

И на палубу мчаться, не чувствуя ног,

И расспрашивать юнгу, чего, мол, еще там открылось?...

***

Ты вновь стучишь в мой дом. Твой плащ из остролиста.

И папоротник вновь цветком в руке горит.

И музыкою сфер твое поет монисто –

Монисто девяти подкупольных орбит.

Я вспарываю ночь клинком внезапным света,

И, сглатывая сглаз, что бъет из вен ее,

Я знаю: предстоит бессрочная вендетта,

Но здесь в поддержку мне присутствие твое.

Я встраиваю взгляд в твой ракурс, в твой бесчинный.

Я впаян, как в янтарь, в твой цепкий кругозор.

И странно ли, что все сместились величины,

Презрев конвой констант до некоторых пор?

О, как же шебуршит, юродствует и стонет

Во мне седая кровь карбоновых стрекоз!

Во мне хохочет смерч, взрывается плутоний,

И каждый лейкоцит – соцветье вешних гроз.

Нет, нас едва ль сочтешь на счетах Зодиака

И включишь в хоровод Извечных Половин!

И я не жду от звезд ни оклика, ни знака –

Галактика в моей вращается крови!

Роняет звезды твердь, как папоротник – семя.

Властительно и зло швыряет оземь их.

И памятует плоть земли, что в оно время

С небес, лишенных звезд, се, грядет к ней Жених.

***

Я иду за Тобой, я иду за Тобой,

Пусть без веры, и даже с пустой похвальбой,

Пусть на зов, – я, лишившийся слуха,

C тёмным ветром по озыби духа.

Тёмный ветер кроит мне пространство чуть вкось.

Я боюсь налететь на небесную ось.

Я боюсь в сквозняках заблудиться...

Ляг мне на руку, мёртвая птица.

На темнеющем ветре закаты светлы,

В темноте так тревожно мерцают костры...

...Обноситься в ветрах, истрепаться,

Оборваться с дождём, но остаться.

Но остаться в суглинках, дождях, да в огнях,

В долгих песнях предзимних и медленных прях...

Может, скажет мне кто – "Бог с тобою",

А что дальше – я скрою, я скрою...

***

Есть время чёрное, когда и правда зла.

Когда не хочется ни смысла, ни числа

Носить под сердцем нам. Когда заря багряна,

И вышедший в рассвет на стогны града рано

Вдруг внидет в хоровод разнузданных теней,

Где тень, чем бодрственней, тем только пуще злей...

Избави нас, Господь, от всякой правды ада.

Зачем она нужна? К чему оно нам надо?

Летейская вода! Пои земную ось,

И очищая нас, беги просторы сквозь.

***

...Я в будущем увидел

Чудовище, чей склад и очертанье

Сплелись из линий этой вот судьбы.

Меня поймите правильно, – не то чтоб

Я превратился в чудище, не то чтоб

Меня в грядущем ждало много бед.

Нет, самый смысл видения так жуток,

Из книги этой выводы такие

Возможно сделать, что потом читать

Другого не захочется читавшим.

А главное – деталей я не вижу.

Чернильный спрут с тоскливыми глазами,

Чей голос вой ноябрьских ветров

За целое столетье перекроет, -

Вот всё, что внятно взгляду моему.

Оно пройдет – и дальше жить я стану...

***

Я и сам не пойму, отчего грущу.

То ли время кажется мне косматым,

Как медвежий мех, то ли мокры скаты

Крыш, а, кроме того, ищу, -

Да, ищу затерянное письмо,

Птичий след на воде, и другие вещи,

Те, что вряд ли туманных отметин резче,

Те, которых не можно обвить тесьмой,

А затем сложить в безразмерный стол,

Поглотивший столько уже собою,

Что поди теперь разберись с судьбою

В этой кипе вымаранных листов.

Что порядка нет у меня ни в чем,

Что страницу с другой не сведешь страницей,

Это знает любая шальная птица,

Промелькнувшая молнией за плечом.

А когда на зеркале талых вод

Отыщу я след от её полёта, -

То собьюсь, обрадуюсь отчего-то,

Как всегда, не ведая отчего...

ШУБЕРТ. ПО МОТИВАМ

1.

Всё тот же закат всё в том же окне,

Как десять годов назад.

Кленовая дрожь передастся мне -

Я знаю, что виноват.

А в чем, почему, – да велик ли прок

Доискиваться причин?

Лишь ты, старый клен, всё поведать бы мог,

Но нет, старина, молчи.

Закат, закат... В нем омой листву.

Он свеж, он недолог, но

Его усталому волшебству

Вернуться опять дано.

И год пройдет, или миллион,

Но под вечерний гобой,

Всё так же мы будем, мой добрый клен

Шептаться о прошлом с тобой.

2.

Луна сегодня опять полна.

На пустотелом хвоще

Играет Пан, и вновь патина

Луны на лицах вещей.

Мне странно, мне больно, я чей-то смех,

Но чей – пойми, разбери?

Лисица звездная нежит мех

У самой райской двери.

Ах, этот рай, он не про меня,

А может быть, он ничей?

Апостол Петр, на исходе дня

Сыграй на лунном луче.

Я вижу тонкие лица птиц,

Когда смотрюсь в зеркала.

Ведь та, кто следит за мной из-под ресниц,

Кто знает дорогу в Столицу Столиц

Меня в зазеркалье звала.

3. В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Я не хочу сойти с твоих оленьих троп.

Я бережно рукой воды твоей касаюсь.

О да, здесь твой апрель, здесь всех загадок завязь,

Здесь не видать небес из-за воздушных строп.

Хотя бы взгляд мне брось! Хоть краешек ресницы,

Молю, заметить дай – и я рассыплюсь в свет.

Ты только что была? Тебя отвека нет?

Твое ли мне лицо мелькало в этих лицах?

Боишься ли меня? Я сам боюсь в ответ.

Но зрячая листва следит неутомимо

Мой каждый долгий шаг, твой самый легкий след.

Мы заперты внутри беззвучной пантомимы,

Но здесь нам не сойтись, – пустой кордебалет! -

И даже не шепнешь, что жизнь проходит мимо...

БУКОЛИЧЕСКОЕ

1.

В сиреневом роздыхе – стрепет цикад,

И на косяках – паутинные поросли.

То – август, и грома далекий раскат

Затих в полнозвучии спелого колоса.

Похоже, твоя затяжная волшба

Поставила нас где-то около времени.

Околица, зной, полосатый шлагбаум

Закрытым пребудет до ночи, до темени.

Нет, не Подмосковье, но Лаций округ.

В потемках – пенат шаловливые гомоны.

В клепсидре водица отбилась от рук,

И летосчисление, значит, поломано.

На стенах – страшилка прадедовских лат,

Вся в ржавых потеках, зазорах и вмятинах.

А, впрочем, не страшно... И Понтий Пилат

Еще не родился оформить Распятие.

2.

Во влажных всплесках иволожьих трелей,

Во всхлипах обомшелого колодца

Мы встретили с тобой конец апреля.

Когда еще такое доведется?

На скрепах ветра держатся лениво

Огромные, седые створы неба.

Мы тихо разворачиваем нивы

К тугим и гибким паволокам хлеба.

А мне – вольно же заносить в тетрадку

Обиняки, притворы, пересуды

И расставлять вдоль окон, по порядку,

Вином и светом полные сосуды.

Земля горчит, сверчки смеются скопом,

Все истины давно уже расхожи.

Как ни шалей над новым гороскопом,

А будет все иначе, непохоже.

Да, не ерошь воздушные затоны

В полночный час, и ряски звезд не трогай,

Коль за окном, под наговор Латоны,

Неслышно распускается дорога.

***

А величавый гнет всех девяти небес

Нам вновь переносить, как и во время оно,

Когда еще тела имели суть и вес,

И корабли текли по пустоши соленой.

Колхидское руно нам бередило сны.

Гиперборейский лот души еще не тронул,

И в золотых лучах подветренной весны

Дарило отдыхом земли тугое лоно.

***

...Я горло амфоры, – той, греческой, той, вечной,

Хочу ладонью сжать – и ощутить, как время

Пульсирует в глубинах древних глин.

А ты мне расскажи о зыби млечной,

А ты с меня сними чужое бремя.

Еще увижу я дельфиньих спин

Взметнувшиеся над водою арки,

И скалы неприступные Колхиды,

И ночь античную, где хор цикад, и ход

Задумчивых светил, что снова ярки,

И вспомню клитемнестровой обиды

Эсхиловый, эксодовый исход.

***

...А в воздухе в то лето пахло тмином,

Далекой гарью, изредка – дождями,

А так – простое пасмурное небо,

Не хмурое, не радостное – небо,

Смотрело мне в лицо, когда я взглядом

Верхушки сосен вымерить пытался.

Я рад, что нынче – непогода снова.

Я рад, что нынче – снова лихолетье.

Лет два десятка с рук стряхнув, я стану

У той развилки, где сосна паденьем

Мне верную дорогу преградила.

Она была величественна даже

В посмертии своём – рельеф глубокий

Коры, и хвои запах неподъёмный,

И стройный ствол. И чтоб не потревожить

Её покой, другой тропой пошёл я,

И бредил вслух, и птичьи песнопенья

Мерещились мне вспышками цветными.

Я миновал болото, не заметив,

И вышел к заколдованной дуброве,

Где два десятка лет пустил на ветер...

И образ стал свободен от эскиза,

Как грифелем, пройдясь по лету летом...

***

Нет, я почти уже не помню

Тех вечеров прозрачно-горьких,

С их непременной синевою,

И лесом, где когда-то волки

Водились, а теперь на хвою

Когтистая не ступит лапа,

Ну разве только лапа кошки

В леса сбежавшей понарошку,

Пока не станет дождик крапать...

Как жаль, что в жизни есть этапы,

Периоды... Хоть вейся мошкой,

Хоть притворяйся крупной сошкой,

А выйдешь всё равно растяпа...

И я уже не я – нас двое,

Скликаться нам не вижу толка.

А он тропинкою кривою

Идет там где закат и елки,

А на ботинках – глины комья.

***

Из серого простого кирпича

Построен город. Много за полвека

Кирпич очеловечился. Он стал

Щербат и порист. Он теперь похож

На грубую керамику начала.

В нём дышит первородство древних глин.

Он об Адаме вечерами грезит.

История проделала виток.

От городов, где так цвела искусность

(В ней изошла вся сила человека),

Вернулась к неприглядной простоте,

Которая никак не застит неба,

Которая, скорей, земле сродни.

А неприглядность время так смягчило,

Что больше мы о ней не говорим.

Ведь ныне – царство голубиных скал,

Да, птичьих гнёзд под жестяным карнизом,

Где так тепло птенцам, где иногда

Меж кирпичей трава еще пробьётся.

Дворы заполонила зелень здесь.

И клён с листвой, как водится, резной,

И светлый ясень, всех легенд свидетель,

Так запросто, без чванства, дарят нам

Свои седые, вкрадчивые тайны.

Асфальтовая вечная страда,

Неровный, рваный гул автомобилей

С лихими восклицаньями гудков.

Асфальт порой морщинист, в сети трещин,

Порою – гладок, неизменно – тёпл,

Коль скоро речь идёт у нас о лете.

Мне кажется, совсем иной эон

Лёг в город, как зерно ложится в землю,

Чтобы окрепнуть, возмужать, взойти.

Здесь ближе небо. Древние виденья

Уместны столь, что мы порой их древность

Всё чаще ставим под большой вопрос,

И будущностью нарекаем тихо.

К пределу оплотнения близки,

Они уже доступны краю зренья,

Да и не уходили никогда.

А ночью – звёзды, и полынный ветер

Из пригорода, и лучи в листве,

И замиранье времени – до срока.

ОСЕНЬ

Осень не была жадна до срока,

А теперь, закатна и ала,

Лиственного пёстрого оброка

Полные ладони набрала.

Но закат, как водится, недолог.

Он сгорит, он прежде станет ложь,

Чем небрежно с книжных, долгих полок

Пыль ежевечернюю смахнёшь.

Затеряться в осени несложно -

Первый шаг, прикрыть негромко дверь...

А за мной походкой осторожной

Тронется в дорогу лунный зверь.

Улица, нацеленная в небо,

Звёздного пожара тишина,

Сумерки, где быль целует небыль,

Тяжести обычной лишена.

Жаждою пространства странно болен,

Я достигну городской черты,

Где уходят в землю сходы штолен,

Где овраги – мглисты и круты.

Где пути запутаны и кривы,

Где стволы – прозрачней с каждым днем,

Где воды коснувшись, ветви ивы

Потеряли плотность – и объём.

Там, у края глинистого ската,

Резко уходящего к реке,

Я увижу поздний след заката,

И сосновый бор – невдалеке.

Дальше, до отреза горизонта -

Монотонный выговор земли,

И стадами бродят мастодонты

В млечной серебрящейся пыли.

А ещё далече, там, где сини

Ветры в зачарованных полях,

Ходят в море Племена Богини

На своих хрустальных кораблях.

Ходят, опираются о ветер.

Им единый кормчий – звёздный свет.

Что за век стоит сейчас на свете,

Что за осень, – кто мне даст ответ?...

ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ (ОМЕГА)

...А если мы останемся друг с другом,

То долго будем жить. Кувшины эти,

В которых воду ты сейчас согрела,

Растрескаются, черепками станут.

И мир успеет одряхлеть, и звёзды

Устанут нас впотьмах мозолить взглядом...

А глаз твоих оттенок изумрудный

Останется всё тем же. Если воды

Когда-нибудь утратят эту краску,

Мы выйдем к морю. Ты посмотришь в волны, -

Не так как смотрят, чтобы любоваться,

Но так, как смотрят, навсегда прощаясь,

Со всем, что любят...

Как сейчас ты смотришь.

И волны обретут свой цвет всегдашний...

Не надо. Ничего же не случилось.

Всего-то лишь – в окно влетела птица,

Подбита аполлоновой стрелою,

А кровь вкруг раны запеклась так густо,

Что кажется смолою, а не кровью -

Смолою душной и протяжной, словно

Волос твоих густой, манящий запах.

...Ты вылечи её. Ты сможешь, знаю...

Керамикою вечной и балканской,

И гомоном отар на сочных склонах,

И заунывьем гаснущей волынки,

И ставнями мазанки глинобитной,

В чьи щели солнце щедро к нам сочится, -

Всем я тебе скажу, что радость – будет,

Что утренней звезде судьба однажды

Звездой вечерней стать, и время – свиток

Берестяной – тебе в ладонь вложу я,

С улыбкою томительной и доброй.

...Кристалл воды живой у Древа Жизни.

В Эдеме золотой возводят город.

Свершилось всё. Настало примиренье.

И ты качаешь на руках усталых

Истёкшее, забывшееся время...

ЭПИЛОГ

1.

От Москвы, что по привычке

Тянет вверх из глин,

Убегают электрички

На Можайск и Клин.

В окоём, где птичьи стаи

Водят поезда,

Железнодорожной стали

Проросла звезда.

В поезд, что по рельсам узкой

Вьётся бечевой,

Сядем мы на "Белорусской"

Или "Беговой".

В тёплом предвечернем свете

Всё уже вокруг.

По вагону ходит ветер

Из пяти фрамуг.

Воздух, скоростью распорот,

Скоро снова сшит.

За окном великий город

Вдаль уйти спешит.

А когда уйдёт, покорный,

Как сойдёт на нет,

Мы услышим в небе горны

Девяти планет.

Что ли, где-то во Вселенной

Разразится шторм?

И коленопреклоненны

Призраки платформ.

Вот за этим полустанком

Скроются уже

Разноцветных зданий склянки

В двадцать этажей.

Вот уже в закатной мрежи -

Вёрсты сосняка.

Вот уже платформы реже

Начали мелькать.

Вот уже пути кривые

Сделались прямы.

Но не склонит сумрак выи,

И запомним мы

Как в глуши вечерних стёкол

Звёздный тлел венец,

И на станции далёкой

Выйдем, наконец.

Где от придорожной пыли

Заслезит в глазах,

Где прилавки облепили

Маленький вокзал,

Где бездомные собаки

Дремлют у дрезин,

Где, единственный, во мраке

Мнится магазин,

Где колодезные плески

В полной тишине,

А за тем вон перелеском

Связи больше нет,

Там, где у запруды утки

Семенят к воде,

Где один автобус в сутки

К вечному "везде".

Если рейс туда положен,

Если есть места,

Мы с тобой, быть может, сможем

Оказаться там.

Там раскидистые кроны

Серебра светлей.

Там стоят в чащобах троны

Странных королей.

Там и небыли, и были

Вместе искони.

Там Луна возводит шпили

И висит на них.

Нас по времени покружит,

И увидим мы

Как порой глядят наружу

Полые холмы.

Звёздные стоят пожары

Так недалеко.

И рябинный в залах Тары

Нам готов покой.

Где смыкаются границы

Всех пяти пятин,

От невидимой столицы

Брошены пути

Сетью железнодорожной

К разным временам.

Но туда добраться сложно,

Право, даже нам...

2. СКАЗКА

...И холодные мглились века.

Шла равниной большая река,

И несла свои светлые воды

К тишине невозможных морей,

Где стоят небеса в серебре

До сих пор незнакомой свободы.

Но и здешняя есть тишина, -

Словно гладь беспокойного сна,

На которой – цветенье кувшинок.

А деревья не спят никогда.

И озер молчаливых слюда

Их бессонные видит вершины.

Начинай меня медлить, мой сон...

Что мне грезится? Бархат, виссон,

Заколдованный, призрачный город...

Я тоскую по мшистым камням.

Ветвь терновника есть у меня.

Просыпаюсь – и ливень за ворот.

Никогда, никогда, никогда

Не ходи, где гнилая вода,

Огибай понемногу болота.

Тихим шагом, и не торопясь,

Не ступай в придорожную грязь,

Где постылая дремлет забота.

Восходи по клинкам птичьих крыл.

Вспоминай, если что позабыл,

И дойди до большого урочья,

Где сверкнет молодая роса,

И светло на четыре часа

Станет самой глубокою ночью.

Там хозяйка рассвета живёт,

Собирает в ладонь звёздный мёд,

Кормит им утомлённое время.

А у времени – холка дождя,

Время медлит, в поход уходя,

Ты поправь на нём тонкое стремя.

Время яблочной масти сейчас.

Не берут его порча и сглаз,

Ведь над ним – светоносное лоно

Молчаливых и странных небес...

И ты скачешь на нём, словно в лес,

В золотые сады Авалона.