Текст книги "Астронавты в лохмотьях (Мир и Верхний Мир - 1)"

Автор книги: Боб Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Глупый лилипут. – Рилломайнер, всхлипнув, снова швырнул молоток. Он не долетел. Застывший Фленн продолжал опускаться все быстрее.

– Возможно, он будет падать целый день, – прошептал Завотл. – Только подумать... целый день... падая... Не знаю, будет ли он еще жив, когда ударится о землю.

– У меня есть о чем подумать и кроме этого, – отрезал Толлер. Не в силах смотреть, как Фленн исчезает из виду, он отвернулся от борта гондолы.

По инструкции в случае гибели члена экипажа или повреждения корабля требовалось прервать полет.

Никто не мог предвидеть, что из-за, казалось бы, пустякового случая в камбузе возникнут такие осложнения. Но Толлер все равно чувствовал себя ответственным, и неизвестно еще, что решат администраторы ЭЭНК.

– Врубай реактивную тягу, – сказал он Рилломайнеру. – Мы возвращаемся.

Часть III

ОБЛАСТЬ НЕВЕДОМОГО

Глава 16

Пещера находилась в склоне скалистой горы, и многочисленные выступы, расщелины и колючие кусты затрудняли дорогу животному и человеку.

Лейн Маракайн позволил синерогу самому выбирать путь и лишь иногда пришпоривал его по направлению к оранжевому флагу, отмечавшему вход в пещеру. Чуть поотстав, ехали четверо верховых солдат личной охраны, обязательной для каждого офицера ЭЭНК; их голоса сливались с прерывистым жужжанием насекомых. Недавно прошла малая ночь, и высокое солнце припекало землю, окутывая горизонт дрожащим пурпурным покрывалом горячего воздуха.

Лейн ощущал необычное душевное спокойствие. Он радовался случаю забраться подальше от базы небесных кораблей и не думать о планетном кризисе и межпланетных путешествиях. Десять дней назад из испытательного полета преждевременно возвратился Толлер, и Лейна вовлекли в тягостный круговорот совещаний, консультаций и долгой переработки полученных данных. Одна из фракций в администрации ЭЭНК настаивала на втором испытательном полете с посадкой на Верхний Мир и полным картографированием центрального континента. В нормальных условиях Лейн согласился бы, но ситуация на Колкорроне стремительно ухудшалась, и это подавляло все прочие соображения...

"Производственную задачу" – постройку тысячи небесных кораблей выполнили даже с некоторым запасом благодаря целеустремленной жестокости принцев Леддравора и Чаккела.

Для королевского семейства и аристократов Колкоррона выделили пятьдесят кораблей; эти люди полетят малыми группами в относительной роскоши, хотя все равно далеко не все благородные решили стать мигрантами.

Еще двести кораблей предназначили для перевозки грузов: птицы, скота, семян, оружия, основных машин и материалов; еще сотню – для военного персонала.

Остальные шестьсот пятьдесят кораблей с сокращенным до двух человек экипажем могли перевезти на Верхний Мир почти двенадцать тысяч простолюдинов.

На ранней стадии великого предприятия король Прад издал декрет о том, что люди переселяются на чисто добровольной основе, что количество мужчин и женщин должно быть равным и что определенная часть мест резервируется за мужчинами, владеющими ключевыми специальностями.

Довольно долго практичные колкорронцы отказывались принимать всерьез это предложение и рассматривали его как забавную королевскую прихоть, над которой следует подшучивать в тавернах. Тех немногих, кто подал заявки, презирали; казалось, что людей придется загонять в небесные корабли силой.

Прад заранее знал, что вся армия будет в деле и больших сил он собрать не сможет, поэтому предпочел выжидать. Птертовая чума, голод, быстрое разрушение общественного порядка выдвинули свои аргументы, и – несмотря на проклятие церкви – реестр добровольных эмигрантов начал разбухать. Но все-таки колкорронцы считали такой выход слишком радикальным, и консервативное население было убеждено, что любые лишения и опасности на Мире лучше, чем неизбежная гибель в чуждой голубой бесконечности неба.

Затем пришло сообщение, что небесный корабль ЭЭНК прошел более половины пути до Верхнего Мира и вернулся невредимым. После этого все оставшиеся места в эмиграционном флоте были распределены очень быстро. Обладателей ордеров по-прежнему ругали, но теперь из зависти. Общественное мнение изменилось, и многие из тех, кто отвергал саму идею полета на планету-сестру, начали считать себя жертвами дискриминации. Даже большинство обывателей, слишком апатичных, чтобы переживать по поводу общеисторических вопросов, роптали при рассказах о фургонах, загруженных дефицитными припасами, исчезающих во вратах базы небесных кораблей...

В этой обстановке Лейн доказывал, что испытательный полет достиг цели, поскольку он удачно выполнил переворот и прошел среднюю точку. Спуск на Верхний Мир должен оказаться делом спокойным и предсказуемым; а Завотл представил вполне хорошие рисунки центрального континента, который наблюдал в бинокль. Из них следовало, что на континенте мало гор и других особенностей рельефа, могущих помешать безопасной посадке.

Даже члена команды потеряли при обстоятельствах, послуживших ценным уроком: в условиях невесомости нельзя стряпать.

Лейн заключил, что командира корабля следует поздравить – он хорошо справился со своей уникально сложной миссией, а само переселение надо начинать в ближайшее время.

Мнение Лейна приняли.

Первая эскадрилья, в основном со строительными рабочими и солдатами, должна была отправиться 80-го числа 2630 года.

До него оставалось всего шесть дней, и, пока синерог Лейна выбирал путь к пещере вверх по склону, ученый думал, что удивительно вяло реагирует на перспективу полета. Если все пойдет по плану, они с Джесаллой полетят на корабле десятой эскадрильи, которая – с учетом плохой погоды и действий птерты – должна покинуть планету через каких-то двадцать дней. Почему же его так мало трогает близость предстоящего путешествия, величайшего события в жизни, потрясающих перспектив, открывающихся перед нацией, самого дерзкого предприятия в истории человечества?

Может, он настолько робок, что боится даже думать о нем? Или все увеличивающаяся трещина в отношениях с Джесаллой – не признанная, но постоянно присутствующая, – лишает его эмоциональной и духовной опоры? Или это у него, всегда гордившегося своим интеллектом, просто не хватает воображения?

Синерог обошел уступ, и Лейн увидел пещеру. Поток вопросов и сомнений отодвинулся в сторону. Довольный передышкой ученый спешился и подождал солдат. Капельки пота покрывали лица охранников, скрытые кожаными шлемами. Солдаты беспокойно озирали дикое место.

– Подождете меня здесь, – сказал Лейн дородному сержанту. – Где вы разместите наблюдателей?

Лучи солнца падали почти отвесно, обводя пылающим ободком диск Верхнего Мира; сержант заслонил глаза.

– На вершине холма, сэр. Отсюда им будет видно пять-шесть других наблюдательных постов.

– Хорошо. Я иду в пещеру и не хочу, чтобы меня беспокоили. Зовите меня только при птертовой тревоге.

– Да, сэр.

Пока сержант спешивался и размещал людей, Лейн открыл навьюченные на синерога корзины и достал четыре масляных фонаря. Он зажег фитили линзой, поднял фонари за стеклянные шнуры и внес в пещеру. Вход был низким и узким не шире одностворчатой двери. На мгновение воздух показался даже теплее, чем снаружи, затем Лейн шагнул в прохладный сумрак, а стены расступились и образовали просторное помещение. Лейн установил фонари на грязном полу и стал дожидаться, когда глаза привыкнут к скупому освещению.

Пещеру недавно, в этом году, открыл геодезист. Он обходил гору в поисках мест для наблюдательных постов.

То ли из чистого энтузиазма, то ли желая испробовать прославленное радушие магистра Гло, геодезист отправился на Зеленую Гору и представил описание поразительного содержимого пещеры. Вскоре это сообщение дошло до Лейна, и он решил осмотреть пещеру, как только выкроит время. Сейчас, окруженный образами прошлого, он понял, что неспроста пришел в это темное место. Он обращался к прошлому Мира и отворачивался от будущего на Верхнем Мире, признавая, что ничто в переселенческом полете и в жизни после него его не привлекает...

Наконец глаза привыкли, и ученый смог рассмотреть картины на стенах. Они в беспорядке изображали разные сцены. Похоже, что сначала рисовали на самых больших и гладких поверхностях, а следующие поколения художников заполнили промежутки фрагментарными рисунками, искусно включая в орнамент естественные пустоты и трещины.

В результате получился настоящий лабиринт, где взгляд блуждал, не в силах остановиться, по изображениям полуобнаженных охотников, семейных групп, стилизованных деревьев бракки, демонов, кухонных горшков, цветов, человеческих скелетов, младенцев, сосущих молоко, геометрических фигур, рыб, змей, всяких артефактов и загадочных символов. В некоторых случаях основные линии выдолбили в скале и заполнили смолой, так что изображения навязчиво выпирали из стены; кое-где, наоборот, существовала некая пространственная неопределенность, где форму человека или зверя обозначали только оттенки цвета. Красители по большей части сохранили яркость там, где требовалось, и сдержанность, где художник желал быть нежным, но кое-где время усложнило и без того запутанную картину пятнами сырости и порослью грибов.

Лейна, как никогда, захватило ощущение неразрывности веков.

Базовый тезис колкорронской религии гласил, что Мир и Верхний Мир существуют вечно и почти не меняются со временем, служа двумя полюсами непрерывного изменения человеческой души. Четыре века назад церковь воевала с Битианской ересью, гласившей, что в награду за добродетельную жизнь на одной планете личность после реинкарнации на другой получит более высокое положение. Основное недовольство церкви вызывала идея прогресса, то есть изменения, которая противоречила утверждению, что нынешний порядок существует вечно и неизменно. Оказывается, Лейн с легкостью верил, что вселенная всегда была такой, как сейчас, но даже на малом отрезке человеческой истории появились признаки перемен, и вот прошлое преподносит наглядные доказательства!

Он не знал, как оценить возраст пещерной живописи, но интуитивно чувствовал – тысячелетия, а не столетия. Рисунки доказывали, что когда-то люди жили в других условиях, чем сейчас, думали иначе и делили планету с животными, которых больше нет. Лейн ощутил внезапный прилив возбуждения и подумал, что здесь, в этих рисунках, и заключается тот единственный материал, над которым можно работать всю жизнь. Он мог бы дополнить и расширить свои познания о мире, изучая прошлое, – образ жизни гораздо более естественный для ученого и более достойный, чем бегство на другую планету.

А может, еще не поздно? – эта мысль, хотя и не вполне серьезная, будто усилила холод пещеры. Ученый вздрогнул и втянул голову в плечи. Как уже не раз в последнее время Лейн попытался проанализировать, так уж ли он обязан лететь на Верхний Мир.

Логичное ли это действие – хладнокровный продуманный поступок ученого, или он следует долгу перед Джесаллой и детьми, которых она твердо решила завести, долгу подарить им другое будущее? Пока он не начал анализировать собственные мотивы, все казалось предельно ясным – либо лететь на Верхний Мир в объятия будущего, либо остаться на Мире и умереть вместе с прошлым.

Но большинству людей решать не приходилось. Они поступят вполне по-человечески – откажутся, пока живы безропотно подчиняться или просто отвергнут саму мысль что над человечеством одержала верх слепая и безмозглая птерта.

Собственно, перелет и не мог состояться без тех, кто оставался, чтобы обеспечить подъем небесных кораблей, охранять базу и поддерживать порядок после того, как отбудут король со свитой, – поддувателей, персонала птертовых наблюдательных постов, военных.

Лейн знал, что жизнь на Мире не прекратится за одну ночь, возможно, пройдут годы и даже десятилетия, в течение которых население будет постепенно сокращаться, и, возможно, этот процесс приведет к тому, что сформируется стойкое неуязвимое малочисленное ядро, которое останется жить под землей в условиях невообразимых лишений. Лейн не желал участвовать в таком сценарии, но все-таки он понимал, что, если бы захотел, мог бы найти в его рамках свою нишу. Главное, он прожил бы свой век на родной планете, где его существование имело бы смысл.

Но как же Джесалла? Она слишком верная жена и ни за что не полетит без него. Хотя с каждым днем они все больше отдалялись друг от друга, Джесалла строго соблюдала обеты, которые дала при бракосочетании. Лейн даже думал, что она до сих пор не призналась себе в том... Взгляд его быстро пробежал по древней панораме и остановился на изображении играющего ребенка. Мальчик сосредоточенно смотрел на игрушку, по-видимому, куклу, которую держал в одной руке. Другую руку он протянул в сторону, словно поглаживая домашнего любимца, но прямо у него под ладонью находился гладкий круг. Круг был бесцветный, он мог изображать большой мяч, воздушный шар или даже Верхний Мир – но Лейну почему-то показалось, что это птерта...

Он поднял фонарь и подошел ближе. При более ярком освещении Лейн убедился, что круг бесцветен, в то время как другие объекты древние художники скрупулезно и тонко раскрасили. Отсюда следовало, что он ошибся, тем более раз дитя было спокойно и не боялось твари, которая всегда воспринималась как нечто ужасное.

Кто-то вошел в пещеру и прервал размышления Лейна. Он нахмурился, в раздражении поднял фонарь и тут же непроизвольно отступил на шаг, увидев Леддравора. Принц проскреб мечом по стене в узком проходе, прошел в основной зал и с улыбкой скользнул взглядом по рисункам.

– Добрый вечерний день, принц, – сказал Лейн, досадуя на непроизвольную дрожь в голосе. За время работы для ЭЭНК он много раз встречался с Леддравором и научился сохранять присутствие духа. Но там, в шумной атмосфере кабинетов, всегда находились и другие, а здесь, в пещере, Леддравор казался огромным, страшным, нечеловечески могучим и настолько чуждым Лейну, что вполне мог сойти с какой-нибудь сцены на этой тысячелетней стене.

Перед тем как заговорить, Леддравор бегло осмотрел всю экспозицию.

– Мне сказали, Маракайн, что здесь есть что-то примечательное. Меня что, ввели в заблуждение?

– Я так не думаю, принц. – Лейн попытался овладеть своим голосом.

– Не думаешь? Тогда ответь, что именно твой утонченный ум способен оценить, а мой нет?

Лейн напряженно искал ответ, который бы сгладил неловкость и не задел принца.

– У меня не было времени изучить рисунки, принц, но меня заинтересовало то, что они, очевидно, очень старые.

– Насколько старые?

– Возможно, три-четыре тысячи лет. Леддравор удивленно фыркнул.

– Чушь! Ты что, хочешь сказать, что эти каракули намного старше самого Ро-Атабри?

– Это всего лишь мое мнение, принц.

– Ты ошибаешься. Краски слишком свежи. Эта пещера – подземное убежище. Во время одной из гражданских войн здесь прятались какие-нибудь инсургенты и... – Сделав паузу, Леддравор присмотрелся к рисунку, на котором двое мужчин изогнулись в сексуальной позиции. – И видишь, как они тут коротали время? Именно это тебя заинтриговало, Маракайн?

– Нет, принц.

– Ты когда-нибудь выходишь из себя?

– Стараюсь этого не делать, принц.

Леддравор снова фыркнул, глухо протопал по пещере и вернулся к Лейну.

– Хорошо. Не трясись, Маракайн, я не собираюсь трогать тебя. Может быть, тебе интересно узнать, что я пришел сюда по просьбе отца. Он пронюхал об этой паучьей норе и хочет, чтобы рисунки тщательно скопировали. Сколько времени на это уйдет?

Лейн оглядел стены.

– Четверо хороших рисовальщиков управятся за день, принц.

– Организуй это. – Леддравор уставился на Лейна с непроницаемым видом. – С какой стати кому-то надо знать, как выглядит эта чертова дыра? Отец стар и немощен, ему предстоит вынести полет на Верхний Мир, большую часть населения уничтожила чума, а оставшиеся готовы взбунтоваться. Даже в армии некоторые подразделения становятся неуправляемыми – они голодают, и до них наконец дошло, что скоро я улечу и некому будет о них позаботиться. А мой отец озабочен лишь тем, чтобы своими глазами увидеть эти несчастные каракули! Почему, Маракайн, ну почему?

Лейн растерялся.

– Наверно, у короля Прада есть задатки ученого, принц.

– Хочешь сказать, он похож на тебя?

– Я не имел намерения возносить себя до...

– Не важно. Могу ли я считать, что ты ответил на мой вопрос? Он хочет знать всякую всячину просто потому, что хочет знать?

– Это и означает "быть ученым", принц.

– Но... – Леддравор оборвал себя на полуслове, услышав лязг амуниции у входа в пещеру. Появился сержант из охраны Лейна. Он отдал честь Леддравору и, несмотря на возбуждение, подождал, пока ему позволят говорить.

– Выкладывай, – предложил Леддравор.

– На западе поднимается ветер, принц. Мы опасаемся птерты.

Леддравор жестом отослал сержанта.

– Хорошо, мы скоро уйдем.

– Ветер быстро усиливается, принц, – осмелился повторить сержант. Он, очевидно, очень не хотел задерживаться.

– И такой хитрый старый вояка, как ты, не видит смысла в излишнем риске. – Леддравор шутливо потряс сержанта за плечо с интимностью, которой не даровал бы самому величественному аристократу. – Ладно, забирай и уводи своих людей, сержант.

Глаза сержанта блеснули восхищением и благодарностью, он поспешно вышел. Леддравор посмотрел ему вслед, потом обернулся к Лейну:

– Ты объяснял страсть к бесполезному знанию. Продолжай.

– Я... – Лейн пытался собраться с мыслями. – В моей профессии любое знание считается полезным.

– Почему?

– Это часть целого... единой конструкции... и когда постройка завершится, человек станет совершенен и сможет властвовать над своей судьбой.

– Мило! – Недовольный взгляд Леддравора остановился на участке стены рядом с Лейном. – Ты действительно веришь, что будущее нашего рода зависит от нарисованного мальчишки, играющего с мячом?

– Я этого не говорил, принц.

– "Я этого не говорил, принц", – передразнил Леддравор. – Ты вообще ничего не говорил, ученый.

– Сожалею, что вы ничего не услышали, принц, – тихо произнес Лейн.

Леддравор усмехнулся.

– Ты намеревался оскорбить меня? Должно быть, любовь к знаниям в самом деле пламенная страсть, если даже ты забываешься, Маракайн. Мы продолжим дискуссию по дороге. Пошли! – Леддравор устремился к выходу и боком протиснулся через узкую расщелину. Лейн задул четыре фонаря и, оставив их в пещере, последовал за Леддравором.

С запада через неровный контур горы переваливал крепчающий ветер.

Леддравор уже оседлал своего синерога и насмешливо наблюдал, как Лейн, подобрав полы халата, неуклюже карабкается на круп животного. Окинув небо испытующим взглядом, Леддравор первым поехал вниз по склону, держась прямо и управляя скакуном с небрежностью прирожденного наездника.

Инстинктивно Лейн послал своего синерога по неровной параллельной тропе, решив не отставать от принца, и уже на середине спуска обнаружил, что вот-вот на полном скаку вылетит на полосу рыхлого сланца. Он попытался взять правее, но добился только того, что синерог утратил равновесие, тревожно заржал, потерял подкову и повалился на бок. Услышав, как хрустнула нога животного, Лейн выпал из седла и покатился в заросли желтой травы, смягчившей удар. Он шмякнулся оземь, перевернулся и вскочил невредимый, но удрученный предсмертным стоном синерога, который бился в агонии среди острых камней.

Леддравор одним движением спешился, подошел к упавшему животному с черным мечом и быстро погрузил лезвие в брюхо синерога под углом вперед, целясь в сердце. Синерог испустил судорожный вздох и, хрипло всхлипнув, умер.

Лейн зажал рот рукой, борясь с мучительными спазмами в желудке.

– Вот тебе еще порция полезного знания, – сказал Леддравор. – Когда убиваешь синерога, ни в коем случае не целься прямо в сердце, не то будешь весь в крови. А так сердце лопается в полости тела, и крови почти нет. Видишь? – Принц вытащил меч, вытер его о шкуру мертвого синерога и развел руки, показывая незапятнанную одежду. – Правда, в этом весьма много... учености?

– Он упал из-за меня, – пробормотал Лейн.

– Это был всего лишь синерог. – Леддравор вложил меч в ножны, вернулся к своему скакуну и вскочил в седло. – Скорее, Маракайн, чего ты ждешь?

Принц протягивал руку, собираясь помочь Лейну забраться на синерога.

Лейн же смотрел на Леддравора и чувствовал, что ему отвратительно прикасаться к спутнику.

– Благодарю вас, принц, но человеку моего положения не подобает ехать рядом с вами.

Леддравор расхохотался:

– О чем ты говоришь, дурила! Мы на открытом месте, вокруг реальная жизнь – солдатская жизнь, – и птерта идет в наступление.

Мысль о птерте пронзила Лейна подобно ледяному кинжалу. Он нерешительно шагнул вперед.

– Не будь таким застенчивым. – В голосе Леддравора звучала издевка, и он бросил на Лейна насмешливый взгляд. – В конце концов, нам с тобой не впервой делиться кобылкой.

Холодный пот выступил на лбу у Лейна, он остановился и услышал свой голос:

– Поразмыслив, я решил добраться до базы пешком.

– Я теряю терпение, Маракайн. – Заслонив глаза от солнца, Леддравор осмотрел западную часть неба. – Я не собираюсь умолять тебя сохранить свою жизнь.

– За свою жизнь я сам отвечаю, принц.

– Упрямство у Маракайнов в крови, – сказал Леддравор, адресуясь к воображаемому третьему собеседнику, и пожал плечами.

Он повернул синерога на восток и пустил его легким галопом. Через несколько секунд Леддравор скрылся за скальным выступом, и Лейн остался один.

Неровная местность вокруг вдруг показалась ему чужой и беспощадной, как далекая планета. Он осознал, что загнал себя в безвыходное положение, и усмехнулся удивленно и неуверенно.

"Почему именно сейчас? – спросил он себя. – Почему я ждал до сих пор?"

Он услышал поблизости тихий шорох, обернулся в испуге и увидел, как, шевеля мелкие камешки, из своих пещерок выползают бледные многоножки, торопясь наброситься на мертвого синерога. Лейн отшатнулся от этого зрелища. Он прикинул, не вернуться ли в пещеру, но признал, что она защитит его лишь в дневное время суток. А когда наступит ночь, гора скорее всего будет кишеть терпеливо вынюхивающими и рыщущими повсюду шарами. Лучше всего поспешить к базе небесных кораблей и постараться успеть до того, как ветром нанесет птерту.

Приняв решение, Лейн пустился бегом по гудящей жаре. Недалеко от подножия горы он выбрался на свободный склон, откуда открывался вид на восток. Далекое облачко пыли указывало путь Леддравора, а намного впереди него, почти уже возле тускло-коричневых границ базы, большое облако отмечало местонахождение четверых солдат. Лейн понял, что недооценил разницу в скоростях пешехода и всадника на синероге, скачущем галопом. Добравшись до равнины, он сможет продвигаться быстрее, но даже и тогда пройдет добрый час, прежде чем он добежит до базы.

Целый час!

"А есть ли у меня хоть какой-то шанс уцелеть за это время?"

Лейн попробовал отвлечься от душевных страданий и подойти к вопросу с профессиональной точки зрения.

Объективно говоря, статистика даже обнадеживала.

При дневном свете и на ровной местности птерта не слишком опасна. Она не способна самостоятельно передвигаться в горизонтальной плоскости; с места на место ее переносит ветер. Значит, активный человек на открытой территории может не впадать в панику. Предполагая, что птерта не заблокировала район а в дневное время это случается редко, – ему надо только внимательно следить за шарами и помнить направление ветра. При виде птерты следует подождать, пока она приблизится почти на радиус поражения, а потом ненамного отбежать поперек ветра, предоставив шару проплыть мимо.

В ущелье Лейн споткнулся и встал. У него перехватило дыхание, и он прислонился к скале, стараясь отдышаться. Для спасения жизни требовалось сохранить запасы сил, чтобы проворно бежать, когда окажешься на равнине.

Смятение в груди Лейна постепенно утихало, он представил себе следующую встречу с Леддравором и, как ни странно, улыбнулся.

Ирония судьбы! В то время как прославленный военный принц бежал, спасаясь от птерты, робкий ученый дошел до города пешком, вооруженный единственно разумом. Это продемонстрирует, что он не трус, докажет всем, да так, что даже Джесалле придется...

"Я сошел с ума! – с презрением к себе Лейн громко застонал от этой мысли. – Я в самом деле совсем ничего не соображаю. Позволил спровоцировать себя дикарю, исполненному грубости и злобы, гордящемуся своей тупостью, прославляющему невежество. Я долго позволял ему унижать себя, пока наконец в приступе ненависти и гордыни не швырнул ему под ноги собственную жизнь! Ничего не скажешь – похвально! А теперь я по-детски размечтался о мести и настолько возомнил о себе, что даже нарушил основное правило безопасности не убедился, что поблизости нет птерты!"

Лейн выпрямился и, холодея от предчувствия, обернулся и посмотрел вдоль ущелья.

В пределах радиуса поражения, в каких-то десяти шагах, висела птерта, и ветер, дующий вдоль ущелья, стремительно подносил ее ближе. Она разрослась, заняла все поле зрения, блестящая, прозрачная, черно-пурпурная, и где-то в глубине души Лейн испытал облегчение от того, что вопрос решился сам собой быстро и бесповоротно. Бесполезно бежать, бесполезно бороться. Он увидел птерту, как не видел до этого никто, разглядел вихри ядовитой пыли у нее внутри. Действительно ли у нее нет внутренней структуры? Существует ли некий злобный проторазум, который сознательно жертвует собой, чтобы убить Лейна?

Вселенную Лейна заполнила птерта.

Она была повсюду – и через мгновение ее не стало нигде.

Лейн глубоко вздохнул и оглянулся с грустным спокойствием человека, которому осталось принять лишь одно решение.

"Не здесь, – подумал он, – тут темно и тесно, тут не годится".

Он вспомнил, что повыше на склоне есть место с хорошим видом на восток, и вернулся к руслу высохшего потока. Теперь он шагал медленно и время от времени вздыхал. Он дошел до склона, сел на землю, удобно прислонившись спиной к скале, и расправил складки халата вокруг вытянутых ног.

Перед Лейном простиралась планета его последнего дня. Низко в небе плавала треугольная вершина горы Опелмер, как бы отделившаяся от горизонтальных полос и лент Ро-Атабри и заброшенных пригородов на берегах бухты Арл. Ближе в низине лежал поселок базы небесных кораблей, и дюжины оболочек воздушных кораблей напоминали башни иллюзорного города. На южном небе сияло Дерево, его девять звезд бросали вызов блеску солнца, а в зените широкий серп мягкого света неощутимо расширялся по диску Верхнего Мира.

"Вся моя жизнь и работа видна на этой сцене, – подумалось Лейну. Принадлежности для письма у меня с собой, я должен подвести итог, хотя последние мысли человека в виде абсурдных строк завещания перед смертью вряд ли станут для кого-то интересными или ценными... самое большее, что я могу записать, уже известно. Что птертоз – это неплохая смерть... по сравнению с другими смертями, конечно... природа иногда милосердна... подобно тому, как самый жуткий укус акулы часто не сопровождается болью, так иногда вдыхание пыли птерты может вызвать странное умиротворение, такой химический фатализм... по крайней мере в этом отношении мне вроде бы повезло... если не считать, что у меня нет чувств, которые принадлежат мне по древнему праву..."

Ниже грудной клетки возникло жжение и стало распространяться по всему телу; показалось, что в окружающем мире вдруг стало холоднее, как будто солнце остыло. Лейн полез в карман, вытащил желтый полотняный капюшон и расстелил у себя на коленях.

Оставалось исполнить последний долг, но пока еще время не настало.

"...Мне хотелось бы, чтобы со мной сейчас была Джесалла... Джесалла и Толлер... я бы отдал их друг другу... попросил принять друг друга... Опять сплошная ирония: Толлер всегда хотел стать другим человеком, стать похожим на меня... а когда он стал новым Толлером, в прежнего Толлера превратился я... настолько, что даже пожертвовал жизнью ради чести... Этот жест я должен был сделать до того, как Леддравор надругался над моей красавицей женой... Толлер был прав на этот счет, а я – со своей так называемой мудростью твердил ему, что он ошибается... Джесалла умом понимала, что Толлер ошибается, а сердцем чувствовала, что он прав..."

Боль кольнула грудь, и начался приступ дрожи. Панорама впереди стала неестественно плоской. Появились новые птерты. Они парами и тройками плыли вниз к равнине, не обращая на него никакого внимания. Обрывочные, сонные мысли потекли напоследок в его голове.

"...Бедный Толлер... он многого достиг, а чем я его вознаградил?.. Обидой и завистью... я обидел его в день погребения Гло, и это удалось мне только потому, что он меня любит... а он ответил на мой мелочный выпад с любовью и достоинством... бракка и птерта идут рука об руку... я люблю "братика"... не знаю, поняла ли Джесалла, что тоже его любит... иногда так трудно в этом разобраться... конечно, бракка и птерта идут рука об руку они партнеры по симбиозу... только теперь я понял, почему мне не хотелось лететь на Верхний Мир... там будущее, а будущее принадлежит Джесалле и Толлеру... не из-за того ли я подсознательно решил не ехать с Леддравором, выбрал свою Яркую Дорогу?.. А может быть, я просто освободил дорогу Толлеру?.. Исключил себя, как лишний множитель в уравнении?.. Я всю жизнь занимался решением уравнений..."

Огонь в груди жег Лейна все сильнее, он начал задыхаться и обильно потел, хотя кожей ощущал смертельный холод. Планета казалась картиной, нарисованной на измятой ткани. Настало время для желтого капюшона. Непослушными пальцами Лейн поднял его и надел на голову: предупреждение каждому прохожему, что человек умер от птертоза и к телу не следует приближаться по меньшей мере пять дней. Прорези для глаз оказались не на месте, но Лейн уронил руки по бокам и не стал выравнивать капюшон. Его вполне устраивал личный мирок бесформенной и неясной желтизны, в котором сошлись пространство и время.

"...Да, насчет наскальной живописи я был прав... круг изображает птерту... бесцветную птерту... она еще не выработала специальных ядов... Кто это меня спрашивал про розовую птерту?.. И что я ответил?., что голый ребенок не боится этого шара, потому что знает – шар не причинит вреда?.. Конечно, я все время разочаровывал Толлера недостатком мужества... пренебрежением к чести... теперь он может гордиться мной... Хотел бы я увидеть его лицо в тот момент, когда он узнает, что я предпочел умереть, лишь бы не ехать с... Не странно ли, что ответ на загадку птерты всегда был на небе?.. Круг Верхнего Мира и Дерево – символы птерты и бракки, сосуществующих в гармонии... опылительные залпы бракки кормят птерту... Чем кормят?.. Пыльцой, маглайном, зеленым и пурпурным... а птерта за это выискивает и уничтожает врагов бракки... Надо бы защитить Толлера от Леддравора... он думает, что не уступит принцу, но я боюсь... Я боюсь, что никому не сказал про бракку и птерту! Сколько времени я это знал?.. Я сплю?.. Где моя любимая Джесалла?.. Я могу еще шевелить руками?.. Я могу еще?.."